Читать книгу Алмазы Таимбы - Сергей Мильшин - Страница 13

Дождь к рассвету так и не закончился, перейдя в мелкую досаждающую, словно мошкара, морось. Пробежавшись по очереди до кустиков, стали собираться. Нижнее бельё, штаны, кофта и портянки успели высохнуть, и даже сапоги просохли почти полностью, разве что внутри подошва чуть сырела, но под вновь вставленной стелькой было незаметно, а вот бушлат, несмотря на то что на ночь Иван его выжал и повесил ближе всего к печке, оставался влажным и тяжёлым. Но выхода не было, пришлось надевать в том виде, в каком был. Тоня, видя сомнения Поддубного, цинично, как ему показалось, прокомментировала: «Ничё, к вечеру высохнет, если дождь закончится».

«Конечно, ей легче, энцэфалитка и промокла меньше и высохла быстрее. Бушлат, так и неодёванный, в целлофане лежит».

Она уже поставила на заново растопленную печурку котелок с водой, намереваясь теперь уж точно сварить кашу. Иван, уложив вещи, выбрался на улицу. Несмотря на сыплющуюся с неба влагу, дышалось легко, лесной воздух, пропитанный терпкими хвоистыми ароматами, втягивался ноздрями, словно спасительное лекарство астматиком. Спрятавшись на верхушке сосны, чирикала какая-то позитивная пичуга. Стоял полный штиль, ни одна ветка не качалась, не поскрипывал ни один ствол. Продышавшись, Иван обошёл вокруг домика, сложенного из толстых сосновых брёвен. Поленница, укрытая куском рубероида, просела с одного бока. Да, за дождливую ночь сожгли прилично. Догадавшись, что нужно сделать, Поддубный отправился за топором и ножовкой.

Сухостой нашёлся быстро, но и он под ливнем вымок, наверное, тоже насквозь. Подумав, Иван решил, что другого он всё равно не отыщет, а уложенные в поленницу дрова до зимы наверняка просохнут. Поплевав на руки, подсел к комелю сушины с ножовкой.

Пока Иван занимался заготовкой дров, Тоня сварила кашу. Запахи уже разлетались по округе через распахнутую дверь. Иван заканчивал укладывать охапку поленьев у стены, когда проводник пригласила его на завтрак.

Разделавшись с кашей, причём чуть ли не вылизав котелок, поднял удивлённый взгляд.

– Ну как? – Тоня замерла, ожидая ответ.

– Очень вкусно, не могу понять, что ты добавила туда.

Женщина разулыбалась:

– Да я вспомнила, что у меня в пакете мясо лося свежее, отварила его, а на бульоне кашу сварганила, вот почему вкус необычный, а мясо с собой завернула, по дороге почаевничаем.

– Ничего не забыли?

– Конечно, забыли, – Тоня, опустив поклажу на порог, поспешила в избушку. – Тетрадь не заполнили.

Иван понятливо покивал, тоже пристраивая свой груз рядом с Тониным. Пусть руки отдыхают, успеют ещё наработаться.

Тоня справилась за пару минут. Снова разобрав вещи, не торопясь, вышли к берегу. Лодка нашлась там, где и оставляли, правда, оказалась заполненной водой на добрую половину. Достав из-под лавки алюминиевую кружку, приспособленную для вычерпывания, Иван занялся делом. Тоня, чтобы не стоять без дела, отошла к стоящему у берега кусту шиповника, усеянному мелковатой ярко-оранжевой ягодой.

– Добавлю к чаю, – пояснила она, срывая первые ягоды.

Установив движок, тоже удачно переживший вчерашний потоп, на законное место, столкнули лодку. Оба двигались уверенно, не спеша. Почему-то в этот утренний час не верилось, что где-то может таиться опасность. После вчерашнего урагана природа словно отдыхала, приходя в себя. Мирное тусклое ещё небо, но уже с голубыми просветами настраивало на такой же мирный лад и людей.

Тоня привычно заняла место за «Ветерком», Иван, разогнавшись, оттолкнул лодку от берега. В последний момент перевалился через борт, умудрившись не замочить сапог. Перебравшись на нос, подтянул поближе шест. Заурчал двигатель, и моторка лениво повернулась носом против течения.

Теперь мели попадались намного чаще, крутые берега словно сдавливали узкое русло поднимающимися прямо от воды скалистыми уступами, и Иван почти не выпускал шест до самого обеда, неожиданно натерев мозоль на левой ладони. Хотя вроде уже привычный, и топор и лопата в руках бывают, а поди ж ты. Жаловаться он не собирался, но Тоня по тому, как он стал беречь руку, а лодка уменьшила скорость, сама поняла: что-то не так. Попросив показать ладонь, осуждающе качнула головой:

– Как же это тебя так? Счас обмотаю чем-нибудь, – порывшись в сумке, она достала непочатый бинт.

– Может, не надо, – попытался остановить её Иван, но Тоня, направив лодку к берегу, упрямо мотнула головой:

– В тайге мелочей не бывает. Вроде мозоль, птху на неё, а вот в полную силу шестом уже не толкаешь. А где-то это может и аукнуться. Я уже не говорю о лопате. Как шурфы копать будешь?

Моторка зарылась носом на мелководье, отчего корпус, заскрипев металлом, вытянулся вдоль течения. Тоня разорвала зубами упаковку.

Виновато шмыгнув, Иван протянул руку.

– То-то, – затянув узелок на ладони, Тоня поднялась. – Посиди, я ещё шест вырублю. Вдвоём пойдём.

– Давай я.

– Сиди уже. Справлюсь, – вытянув из сумки топор, она выпрыгнула на глинистый берег, поднимающийся к склону лесистого холма.

С двумя шестами пошли быстрее. Мозоль вроде и не болела сильно, но саднила, и он невольно ослаблял нагрузку на ладонь, стараясь сильно не налегать. Без помощи Тони они, скорей всего, вообще бы на месте толкались.

Опять потянулись густые тальники. Кусты склонялись к реке, опуская в воду темнеющие ветки, словно деревенские тётушки, измученные трудом руки, полоскающие бельё. Русло сузилось ещё на пару метров, склоны холмов хвоей и мусором засыпали тёмную воду, и она кое-где полностью скрывалась под слоем зелени. В крохотных заливчиках зеркало реки покрывала болотистая ряска. По берегу из мешанины деревьев вырастали острозубые скалы, то низенькие метра на полтора, а то высокие, с пятиэтажку.

Толкалось тяжело, лодка двигалась медленнее черепахи. О «Ветерке» забыли окончательно. Тоня, тихо поругиваясь, подняла винт над кормой. Привал пришлось объявлять часов в двенадцать, оба умаялись до дрожи рук. Разгорячённое тело высушило одежду, словно разогретый бок печурки, даже бушлат заметно потерял вес и уже не казался сырым при прикосновении. Хотя что там внутри, непонятно, как бы не заплесневел. Иван рассчитывал досушить его на ближайшем ночлеге.

Подходящий бережок искали больше часа, так как или у края сразу начинались почти вертикальные подъёмы, заросшие тальником, или частоколом вставали мелкие пихточки: не высадиться. Наконец, вытянутый вдоль реки лесок прервался неглубокой балочкой, имеющей свой метровой ширины бережок. К нему и подогнали лодку.

С трудом переставляя ноги, словно набитые ватой, Иван побрёл выше по каменистому дну навстречу мелкому ручейку. Давно хотелось по-маленькому.

Тоня, обернувшись, поинтересовалась, куда он.

– Я рядом.

– Не ходи далеко, если по-быстрому, здесь делай. Я отвернусь.

– Ладно. – Ивану не хотелось спорить. Но и делать свои дела на виду у женщины ему не позволяла мужская гордость.

По правому бережку тянулись непроходимые кусты, за ними его никто не увидит. В то же время далеко не отойдёт.

Уже застёгивая ширинку, услышал рядом что-то вроде хэканья. Будто здоровый мужик угрожающе так прочищает горло. Уставший, он непозволительно долго соображал, откуда в тайге мужики. И когда из тальниковой густоты на него уставились два крупных, со сливу, глаза, над которыми покачивались разветвлённые рога сохатого, он в первый момент растерялся. До морды животного метра три, не убежать. Ему показалось, что на затылке волосы встали дыбом. Сколько же тут этих, сохатых?! Голова снова кхэкнула, и рога опустились ниже. Злые глаза продолжали буравить человека. Рука сама потянулась к ближайшей ветке: то ли отломать хотел, то ли забраться повыше, это на тальник-то! Иван и сам потом не мог толком объяснить, зачем он это хватался.

Лось утробно загудел, голова опустилась ещё ниже, так, что отростки рогов смотрели Ивану в лицо, и огромное тело его начало вываливаться из куста, явно собираясь боднуть Поддубного. В последний момент Иван на автомате сиганул в сторону, и лось проскочил мимо, успев затормозить перед противоположной стенкой балочки.

Животному хватило доли секунды, чтобы развернуться. В это мгновение Иван судорожно соображал, что же делать. Он и не подозревал, что за такие крохи времени в голове могут прокрутиться десятки мыслей. Выводы не радовали: отступать некуда, спину упруго подпёрли кусты. Прыгать в бок – тоже не вариант. Второй раз сохатый на одну и ту же уловку вряд ли попадётся. Оставалось только одно – мужественно принять смерть. Другого исхода лось ему, похоже, не оставлял.

Выстрел оглушил и напугал Поддубного. Сохатый неожиданно качнулся, голова повернулась в сторону, будто он пытался разглядеть, кто же его так больно ударил, и передние ноги подогнулись. Зверь, не спуская мутнеющего взгляда с Тони, замершей с карабином на изготовку, мягко завалился набок. Тревожный голос проводника вывел его из ступора:

– Ты цел?

Иван словно очнулся. Вдруг почувствовав слабость в ногах, он поискал глазами, куда бы присесть.

– Ага, цел.

Не найдя ничего подходящего, опустился прямо на мелкие камни дна. Нос сохатого, похожий на сгусток копчёного мяса, килограмма этак на два-три, почти уткнулся ему в подошву сапога.

Подскочив, Тоня присела напротив. Положив ружьё на колени, она ощупала руки, ноги Ивана. Он оторопело смотрел на неё.

– Ух, слава богу! Ну ты и напугал меня.

– А чего? – он сглотнул пересохшим горлом. – Ничего же, обошлось.

– Обошлось-то обошлось, – Тоня уже выпрямилась, изучающе поглядывая на тушу лося. – Всего разделывать не буду, а то придётся останавливаться. Мясо надо коптить или солить. Времени на это нет. Но пару кусочков срежу, – она вытянула из ножен на поясе нож, и хищное лезвие блеснуло под выглянувшим в этот момент солнцем.

Мясо сохатого оказалось жёстким, поскольку лось, по определению Тони, разменял последний десяток лет, но на вкус совсем неплохим. Тоня добавила в варево лаврушки и чеснока, так что и на запах кушанье оказалось очень даже ничего. Уминал, только треск стоял, ну и немного зубы ломило, когда вгрызался в особо «резиновые» куски. На чистом воздухе, да после тяжёлой работы голод томил нешуточно. А сколько энергии потерял, прыгая в балке! Так что мясо старого сохатого ушло на «ура», никто и не вспомнил о сваренном поутру куске лосятины.