Читать книгу Беседы во мраке - Сергей Мищук - Страница 3

1940г. Нью-Йорк

– Кэнди! Просыпайся! Клиент ждёт!

Этими словами начинался каждый день Кэнди на протяжении почти восемнадцати лет. Бросить работать здесь она не могла, поэтому продолжала быть в этом месте.

Кэнди поднялась со старой неудобной кровати, умылась, переоделась и сделала макияж. Хоть она ещё не успела позавтракать, строгая надсмотрщица Матильда крикнула на неё и выгнала с кухни. Кэнди ничего не ела со вчерашнего утра, поэтому чувствовала ужасный голод. Но так как необходимо было работать, она вышла на улицу, где ожидал клиент. Им был толстый уродливый мужчина лет тридцати пяти с жирными волосами и грязным пиджаком.

– Чего такая старая?! – крикнул он надсмотрщице.

– Какие деньги, такая и барышня! Не берёшь – иди отсюда! – ответила Матильда сердитым голосом. – И, между прочим, на неё ещё никто не жаловался. Она свою работу делает хорошо. Желание клиента для неё – закон. Я правильно говорю, Кэнди? – добавила Матильда, взглянув на женщину. Кэнди ничего не ответила, а только молча посмотрела себе под ноги.

– Ладно. Беру. Пошли со мной, – сказал толстяк и повёл покорную Кэнди к себе домой.

Там, в его квартире, Кэнди увидела ещё двоих таких же неприятных на вид мужчин, один из которых был ещё в придачу большим громилой.

– Том! Кого ты привёл? – крикнули толстяку товарищи. – Это какая-то бабушка! Не мог найти помоложе?

– Ребята, вы же знаете Матильду, – оправдывался толстяк Том. – Она сказала, что за эти деньги я лучшую не возьму.

– Эта Матильда – проклятая ведьма! Ничего не поделаешь! Будет эта! Матильда взяла деньги сама?

– Нет. Сказала, чтобы мы передали через неё, – ответил Том, кинув в Кэнди бокалом.

– Эй ты! Посмотри на меня! А знаешь, Том, она ещё довольно ничего. Ха-ха! Как тебя зовут? – спросил один из мужчин, неприятно и лукаво улыбнувшись.

– Я – Кэнди, – тихо ответила сорокалетняя женщина, которая была ещё довольно привлекательной на свой возраст. Тяжёлая жизнь поставила печать только неглубокими морщинами на её лице.

– Выпить не хочешь, Кэнди? – спросил громила, наливая дешёвое бренди себе в бокал.

– Я очень есть хочу, – ответила покорно и с надеждой Кэнди. Мужчины громко рассмеялись.

– У нас нет еды! Все деньги на тебя ушли, – сценически проговорил Том, вывернув карманы. – Вот как заработаешь – так и поешь. Поняла?

Кэнди опустила глаза. Она привыкла получать разрушительные удары судьбы и за эти годы научилась бороться с дрожью, поэтому выглядела беззаботно и спокойно. Кэнди даже не всплакнула и сидела дальше покорно и тихо.

Громила подошёл к женщине и взял её подбородок в свою руку. В другой он держал бокал с бренди. Холодно взглянув на Кэнди, мужчина заставил её всё выпить. В животе у Кэнди сразу же возникла острая боль. Она послушно выпила весь бокал и смотрела светлыми глазами на громилу, который разглядел её и приказал встать. Кэнди поднялась, невзирая на то, что бренди сильно на неё подействовало.

– Раздевайся! – приказал громила. – А вы, ребята, пока поиграйте в карты. У меня будет разговор с Кэнди, – с этими словами он коварно посмотрел на женщину и сильным грубым движением сорвал с неё лёгкое светлое платье…

Кэнди возвращалась в бордель вечером, шатаясь и держась за стены. Её макияж стёрся и чёрными потоками лился по щеке. Она зашла в магазин и купила себе поесть. Присутствующие с оценкой и презрением посмотрели на неё. Кто-то кинул ей грязное словцо, на что Кэнди обернулась и молча посмотрела на присутствующих. В её глазах была печаль, несчастие и многолетняя боль. Все замолчали, не зная, что ответить на этот тяжёлый взгляд.

Кэнди вернулась в бордель, отдала деньги Матильде и упала в бессилии на кровать. Через минуту пришла разъярённая надсмотрщица, со всей силы ногой ударила Кэнди в живот и начала кричать:

– Ты мерзавка! Здесь не все деньги! – при этих словах Матильда ещё раз ударила Кэнди.

– Я проголодалась и купила поесть, – ответила Кэнди, держась за живот.

– Какое право ты имеешь распоряжаться этими деньгами?! Я решаю, сколько тебе достанется! Ты живёшь здесь только потому, что я тебя держу! Не забывай об этом! Следующую неделю работаешь бесплатно! – кинула Матильда и со всей силы хлопнула дверью.

Кэнди осталась одна. У неё болел живот и почки, от голода кружилась голова, но это было не самое страшное. Кэнди мучилась из-за того, какую жизнь она проживает и что должна терпеть. Когда-то, в юности, она не могла и предположить, что закончит здесь, в грязном борделе дешёвой старой проституткой и будет ежедневно терпеть унижения и издевательства.

Кэнди открыла свой ящик и достала оттуда старую изорванную фотографию. На ней она – ещё маленькая девочка в светлом платье и заплетёнными длинными волосами. В её глазах – радость и счастье. Возле девочки стоят улыбающиеся родители. На фотографии изображено то время, когда детские мечты и надежды переплетаются с любовью, которую родители передают своему ребёнку. Нет в этом времени никаких тёмных мыслей о том, что впереди, среди сотен жизненных путей есть и ужасные, сопровождаемые трагедиями и несчастьями. Но семья Кэнди оказалась в том положении, которое является слишком обычным в нашем мире, наполненном несправедливостью и жестокостью. Смотря на эту фотографию, Кэнди припомнила те далёкие счастливые моменты жизни, которые придавали ей энергию и вдохновение. Но осознание неизбежной реальности победило. Слеза упала с глаз прямо на фотографию.

Мысли Кэнди перебила Матильда, снова ворвавшаяся в комнату:

– Ты ещё не одета?! Дрянь! Быстрее одевайся! Уже вечер скоро! Тебе на работу выходить, или ты надеешься отдыхать весь день? Вот я тебе! – Матильда замахнулась на Кэнди, но не ударила по лицу, поскольку оно ещё должно было сегодня привлекать клиентов. Злая надсмотрщица вышла из комнаты, и Кэнди начала одеваться и делать новый макияж.

Сегодня, до самого утра, она должна была стоять на улице в ожидании потенциального клиента.

Стена была холодной и влажной. Кэнди уперлась на неё. Холод, пронизывающий спину, сливался с тем холодом, что был в её сердце. Уже почти двадцать лет Кэнди не чувствовала от людей ни тепла, ни ласки. Уже давно она не видела в глазах сочувствия, поддержки и любви. Вместо этого, на неё смотрели лукаво и коварно, как на какую-то игрушку для удовлетворения животных инстинктов. Над Кэнди не один раз издевались и требовали делать такое, что не может присниться даже в самом ужасном сне.

Матильда колола ей наркотики, так что теперь Кэнди чувствовала физическую потребность возвращаться в бордель. Рассудок она не потеряла и прекрасно понимала, что с ней происходит, но зависимость была сильной. На руке у Кэнди был очень болезненный, увеличивающийся с годами, чёрный след. Матильда вынуждала закрашивать его косметикой, от которой жгло ещё невыносимее. Но Кэнди терпела всю свою жизнь, которая могла пойти совсем иначе. Могла быть счастливой и беззаботной, наполненной радостью и улыбками.

– Сколько? – спросил молодой парень, подойдя к Кэнди. Она назвала цену. – Дорого. Ты слишком старая для такой цены. Ты не стоишь этих денег, – парень покачал головой и пошёл дальше.

«Я не стою этих денег. А стою ли я вообще чего-либо в этой жизни? Зачем я родилась на свет? Почему моих родителей постигла такая участь? Судьба… Существует ли она? Если да, то зачем? Что я такого сделала? За что терплю всю жизнь такое унижение?» – такие вопросы часто терзали Кэнди.

Женщины, работающие в борделе, со временем вынуждены были привыкать к такой жизни. Попадали они сюда по-разному.

– Меня украли, – начала Джерси, молодая девушка с вьющимися, красивыми, тёмными волосами. Ростом была невысокой и имела хрупкое телосложение. Она, вместе с другими женщинами, сидела в маленькой тёмной комнате с низким потолком и узким, завешенным лохмотьями, окном. На столе, возле двери, стояла полупустая бутылка дешёвого бренди. – Украли трое. Посреди белого дня на одной из улиц жилищного массива. Сбили с ног, заклеили рот, связали руки, положили в машину и уехали неизвестно куда, – говорила Джерси, закуривая дешёвую сигарету. – Дальше я не хочу рассказывать, что они со мной делали. Три дня. Три адских длинных дня. Они дали мне какой-то наркотик. Голова кружилась, ноги не держали, а перед глазами возникали галлюцинации. Я была, казалось, в двух мирах одновременно. Иногда я видела, что со мной делали. Я не знала, был ли это сон. Но было настолько больно, что я сразу же осознавала правду, невзирая на наркотики и алкоголь. Потом они связали меня и увезли назад. На то же самое место. Выбросили посреди улицы. Знаете, что я услышала, когда очнулась? Нет, не сочувствие. Никто и не пытался помочь. Я слышала: «Наркоманка! Проститутка! Какой стыд! Таких убивать надо! Такие только портят наше общество!». Ну и прочее. Я ненавидела всех. И тех, кто со мной это сделал, и окружающих. И себя ненавидела за то, что родилась, – Джерси при этих словах вдохнула густой сигаретный дым. – Я знала, что родители меня ищут, но как возвратиться? Я не могла рассказать им о случившемся. Поэтому я пошла по улице. Меня нашли, и вот я здесь, – Джерси затихла и опустила глаза. Другие женщины, что были в это время в грязной комнате, молчали, зная, что девушка ещё не выговорилась. Каждая из них знала, что значило поделиться болью с другими. Джерси подняла глаза и продолжила: – Я себя и сейчас ненавижу. Весь мир жестокий и подлый. Все говорят, что это самая древняя профессия. Все говорят, что мы это заслужили. Говорят, что иначе и не могло быть. Что так всегда было и будет. Мерзавцы! Знали бы они о том, как мы здесь оказались, то сразу же умолкли бы. Проклятые негодяи! Пусть все они горят в аду… – слова Джерси оборвались судорожными рыданиями. Она опустила голову на плечо Кэнди и не поднимала её во время всего разговора.

– Меня продали, – свой рассказ начала Герта. Ей было двадцать лет, и попала сюда она три года назад. – Меня продал человек, от которого я этого никак не могла ожидать. Это был мой парень. Мы с ним любили друг друга и мечтали о хорошем будущем. Мои подруги предупреждали меня, что он плохой и пользуется мной, но я не верила. Он залез в какие-то долги. И продал. Продал, как какую-то дешёвую вещь на рынке. Это случилось в парке. Сказал мне, что идём гулять, и повёл вглубь, где почти никогда не было людей. Слишком поздно я поняла, что случилось. Меня сильно ударили по голове. Проснулась я в полутёмном помещении привязанной к стулу и с кляпом во рту. Со мной заговорил мужчина лет пятидесяти, солидный, одетый в дорогой костюм. Он холодно, но спокойно, объяснил мне о том, что случилось, и о том, что я теперь должна буду делать. Я кричала и пыталась вырваться, но всё было зря. Меня закрыли одну в тёмной комнате. Кормили трижды в день, не били и не издевались. Они стремились добиться от меня спокойствия и смирения. Я вела себя тихо. Потом меня вывели на работу. Я сразу же побежала по улице. Но оказалось, что за мной следили. Меня сразу же поймали и привели в то же место. На этот раз мужчина в костюме был не таким вежливым и угрожающе объяснил, что не нужно самой себе делать хуже. За то, что я пыталась сбежать, он выдумал мне наказание. Кивнув куда-то в темноту, мужчина покинул комнату. Из тени вышли его охранники – трое ужасных мерзавцев. Они насиловали меня без наркотиков и алкоголя. Я чувствовала всё, что со мной делали, но не могла спастись. Сознание не покидало меня ни на минуту, хоть мне тогда очень хотелось его потерять. Я хотела умереть. Но жестокая жизнь не покидала меня, – закончила Герта, взяв со стола сигарету. Губы и плечи её задрожали. Она подошла к маленькому окошку и облокотилась на подоконник, время от времени всхлипывая и вытирая рукой влажные глаза.

Посреди тишины послышался стон Альбы, которая добровольно пошла в бордель, чтобы иметь возможность обеспечивать родителей. Она лежала в углу на кровати и держалась за живот. Альба подхватила неизлечимую болезнь. Она умрёт через три дня в ужасных мучениях от сильного кровоизлияния.

Все сочувственно посмотрели на Альбу. Её боль была невыносимой. Женщины в комнате, казалось, тоже её чувствовали, вздрагивая всем телом.

– Не знаю, как вы, но я часто мечтаю о том, как бы могла обернуться моя жизнь. Если бы всего этого не было, – говорила Мишель, работавшая здесь с самого детства, так как родилась в борделе. – Если бы с моей мамой этого не случилось. Мы были бы хорошей семьёй.

– Не изводи себя этим «если бы», – резко сказала сорокалетняя Стелла. – Не существует этого «если бы». Есть только так, как на самом деле. Мы – проститутки, и мы здесь до конца жизни. С этим нужно смириться. Разные причины, почему мы сюда попали, но последствие одно – отсюда не выбраться. Это болото, которое затянуло нас. Каждая из нас не сможет в жизни больше ничего. Мы стали проститутками, и изменить ничего уже нельзя. Мы – заложницы этого. Нас сломали. Все эти мерзавцы, что пользуются нами. Всё общество. Оно смотрит на нас и считает, что мы этого хотели, что мы большего не стоим. А что мы ещё умеем? Нет, не будет «если бы»! Эти проклятые люди, что налево и направо разбрасываются словами о морали, о добре, о милосердии к ближнему! Они ничего не сделали, чтобы не допустить того, в чём живут. Мы – жертвы того, как общество распорядилось отношениями между собой. Все они – бессердечные и коварные животные, жестокие и беспощадные звери. Все говорят о статистике, о том, сколько миллионов таких, как мы, живёт в этом мире, и что нужно что-то делать. Собирают заседания, разбрасываются пафосными и громкими словами о братском обществе, а сами при этом готовы сделать всё, что угодно, чтобы ситуация не поменялась, чтобы всегда были такие, как мы. Если бы… Не будет этого «если бы», – кинула Стелла и, хлопнув дверью, вышла из комнаты, оставив девушек в тишине, среди которой слышны были стоны Альбы и плач Герты.

Кэнди стояла на улице. Было довольно прохладно, но она даже не дрожала. Её тело и душа терпели страшные удары, нанесённые жестокостью человечества. Кэнди достала из зашитого в юбку кармашка фотографию. Ту самую, с изображением счастливой семьи и улыбающейся красивой девочки.

Женщины в борделе выдумывали себе имена. Во-первых, чтобы привлекать клиентов. Во-вторых, чтобы тяжелее было найти пропавшего человека. Кроме того, каждой из этих девушек было бы слишком тяжело, если бы их называли тем именем, которое им дали родители. С этим именем связанные далёкие невозвратимые воспоминания.

Кэнди смотрела на фотографию. Имени девочки она уже и не помнила…