Читать книгу Дворяне 1 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 10

Смерть в вагоне

Поезд отправился из Москвы точно по расписанию, в восемь часов утра. Жена и дети с трудом довели больного до вагона Вологодского поезда. Николай Николаевич сильно ослаб и еле передвигал ноги. Выпив микстуру, какая имелась от простуды, он лёг на нижнюю полку в купе вагона и быстро уснул. Его дыхание было не ровное, он часто надрывно кашлял. Какое-то время кашлять перестал, и Евпраксия не могла понять: уснул он или впал в беспамятство. Но, вскоре муж открыл глаза и, задыхаясь, слабым голосом произнёс: «Священника позовите, умираю!»

– Где же я найду в поезде священника? – испугалась Евпраксия и заплакала.

Дети тоже зарыдали, но Павлик, пересилив себя, взял мокрый белый платок и приложил к потному лбу отца. Он сильно потел от высокой температуры, тяжело дышал, задыхался и вновь потерял сознание. Евпраксия и дети хлопотали возле него, пытаясь помочь: прикладывали мокрый платок к голове больного, но всё было безрезультатно.

– Мама, сходи, поищи врача, – сдерживаясь от слёз, сказал Павлик.

– Как я оставлю вас…, – всхлипывая, проговорила мать. – Ладно, пройдусь по вагону…

Мать ушла, а дети остались и не отводили глаз от отца. Глеб уткнулся головой в его ноги, прикрытые одеялом, и причитал плаксивым голосом:

– Папа не умирай, я не хочу, чтобы ты умирал…

Николай Николаевич и до этого имел бледный болезненный вид, но теперь он стал совсем не узнаваемый: лицо, заросшее щетиной, приобрело зеленоватый оттенок, как у покойника, и появились опухшие мешки под глазами. Вскоре Евпраксия вернулась с какой-то женщиной в чёрном платке, похожей на монашку.

Входя в купе, монашка тихо проговорила:

– Надо надеяться на милость божию.

Затем она начала не громко читать молитву, шевеля своим беззубым ртом. Николай Николаевич очнулся и, увидев женщину в чёрном платке, произнёс:

– Я очень виноват перед ними, – он с усилием указал пальцем на жену и детей.

– Не надо, ничего не говори, – с ужасом в глазах прокричала Евпраксия. – Лежи тихо, Коленька, береги силы, ты не умрёшь, всё будет хорошо!

– Умру, мне очень плохо. Прости, Планечка, что бросаю тебя одну с детьми… Ты молодая. Найди, хорошего отца для детей… Монашка закончила длинную молитву «за здравие», и, сложив руки на груди, продолжала стоять, склонив голову. Евпраксия всё поняла и сунула ей в руки трёхрублёвую ассигнацию. После этого монашка торопливо удалилась.

Поезд, в котором ехали Сержпинские, приближался к Ярославлю. Находясь в бреду, Николай Николаевич вдруг затих. Жена предположила, что он уснул, но дыхания было не слышно. Тогда Евпраксия решила проверить пульс и испуганно, обращаясь к детям, сказала: «Отец умер».

Осознав, что произошло, они все трое долго рыдали. Наконец, измучавшись от слёз, начали думать, что делать. Мать напомнила Павлику и Глебу, что в уездном городе Данилове, который находится за Ярославлем по пути в Вологду, живёт её родная сестра Валентина. Она была замужем за Григорием Воденковым, и они имели в Данилове мясную лавку.

Поезд в Ярославле стоял долго, и Евпраксия успела дать телеграмму в Вологду, о том, что умер муж и приехать не может, а затем телеграфировала в Данилов, чтобы встречали её с покойником. От Ярославля до Данилова ехали около пяти часов. Железнодорожная колея была одна, поэтому поезд долго ждал на станциях-разъездах, чтобы не столкнуться со встречным поездом.

Пока ехали до Данилова, Евпраксия и дети молчали. Евпраксия переживала, как её встретит сестра? Получила ли она телеграмму о том, что в дороге умер Коля? Сомнений и тревог было много: надо где-то похоронить мужа, достойно, по христианским обычаям, с отпеванием в церкви. Временами ей казалось, что, Коля не умер, а лежит без сознания, но в очередной раз, проверив пульс, она убеждалась, что он отошёл в мир иной. Для убедительности, она даже подставила к его рту зеркальце, но оно не запотело. Его лицо приняло спокойное выражение, словно он спит. Евпраксия стала вслух с ним разговаривать плаксивым голосом:

– Почему ты, Коля, не берёг себя, сидел на сквозняке у окна? Хотя я тебя ругала за это, а ты меня не послушался.

Дети были рядом и, после слов матери, вновь зарыдали. Она и сама не удержалась и громко завыла, каким-то не своим голосом.

В Данилове Евпраксия не была ни разу, хотя муж был два раза, но в дальнейшем она собиралась навестить сестру. Подъезжая к городу, она увидела деревянные дома, из-за которых выглядывали купола церквей. Она не обратила внимания, на облик города, так как была подавлена своим горем, однако она поняла, что это такой же маленький уездный городок, как Тотьма.

На дощатом перроне не большого деревянного вокзала Сержпинских встретила толпа родственников. Первой к Евпраксии бросилась в объятия сестра Валентина. Они обе расплакались, а Григорий – муж сестры, старался спокойным басистым голосом их успокоить:

– Ну, хватит реветь, Коля теперь будет в Раю, а там хорошо, – говорил он.

Незнакомые мужчины из толпы родственников, вынесли из вагона Николая Николаевича и уложили на телегу, закрыв белой простынёй. Затем отвезли его в покойницкую часовню, которая находилась возле кладбищенской церкви. Через два дня Николая Николаевича похоронили на Даниловском кладбище. Провожали его в последний путь человек десять, не больше. В Данилове, при жизни, он был только два раза, в 1914 году, когда помогал устанавливать на пилораме паровой двигатель и через несколько месяцев проездом в Китай, на лечение, поэтому здесь его мало кто знал.

Сыну Серёже Евпраксия не стала сообщать о смерти отца. Она побоялась, что это помешает ему сдать экзамены в художественное училище.

На последние деньги Евпраксия организовала поминки в доме родственников Воденковых. Их двухэтажный дом стоял в центре города напротив рынка; на втором этаже они жили, а на первом был магазин «мясная лавка». Помянуть Николая Николаевича пришли: сестра Григория Воденкова Кира и её муж Фёдор Кукушкин. Они тоже жили в Данилове и владели столярными мастерскими. (После революции из этих мастерских был образован Даниловский промкомбинат). С ними пришли родители Фёдора, пожилые люди, им было по восемьдесят лет. Присутствовали также дети Сержпинских и дети Воденковых. В семье Воденковых тоже было трое детей, как и у Сержпинских. Старший Сергей, ровесник Сергею Сержпинскому, средняя дочь Надя, в возрасте тринадцати лет – ровесница Павлику, а младшему Витюше было одиннадцать лет.

В большой комнате-гостиной, на втором этаже, стоял накрытый закусками стол. Посреди стола громоздилась трёхлитровая бутылка грузинского красного вина. Её выставили хозяева дома из своих запасов. Несмотря на то, что в стране действовал сухой закон, в Данилове его плохо соблюдали.

Сёстрам – Альбине в Англию и Людмиле в Тотьму, Евпраксия уже сообщила телеграммами о своей беде. В день поминок от них с почты принесли телеграммы соболезнования. Братьям мужа телеграммы давать она не стала – всё равно получить не смогут, оба на фронте, решила сообщить о смерти Николая их жёнам в письмах.

Когда пришли Кукушкины, Григорий пригласил всех за стол. Он налил в бокалы вино. Детям тоже поставили маленькие рюмочки, ведь вино было слабое, виноградное. Николай Николаевич никогда крепкие спиртные напитки не употреблял, поэтому его решили помянуть сладким вином.

Хозяин дома первым произнёс речь, стоя с бокалом вина в руке: «Дорогие родственники! – сказал он. – Сегодня мы поминаем нашего дорогого Колю, которого я хорошо знал. Не раз я бывал у него в гостях, и он тоже в позапрошлом году приезжал к нам, и последний раз на Рождество, только он был у нас не долго, ездил потом в Китай лечиться».

Григорий говорил сбивчиво, и долго. Из-под его густых бровей смотрели на присутствующих добрые, слезящиеся глаза. Одет он был в парадный чёрный костюм тройку и белую рубашку с галстуком, но из-за выпиравшего живота, костюм сидел на нём мешковато. Как и многие мужчины, он носил усы и небольшую бородку. Закончил Григорий свою речь примерно так:

«Николай всегда нас с Валей приветливо встречал. Помню, как в Тотьме мы ходили с ним на рыбалку. Река у них широкая и рыбы в ней много, не то, что наша Пеленда. Он был молодец, не важничал, хотя и столбовой дворянин, держался со мной на равных. Я ведь простой мещанин, и малограмотный. А он инженер по паровым машинам. Жалко, что мы потеряли такого умного человека. Вечная ему память!»

После Григория сказала несколько добрых слов его жена Валентина. Много она не смогла говорить, потому, что не сдержалась от слёз. Она посмотрела на свою сестру, сидевшую с опухшими от слёз и бессонных ночей глазами, вся убитая горем.

Как и у других присутствующих женщин, на её голове был чёрный траурный платок.

– Давайте помянем усопшего, – прошепелявил беззубым ртом отец Фёдора Кукушкина.

– Молчи старый пьяница, – одёрнула его жена, тоже беззубая, вся морщинистая старушка. Григорий вопросительно посмотрел на Евпраксию, и та взяла бокал:

– Да, давайте помянем, – коротко сказала она и выпила вино. За столом сразу все начали выпивать и закусывать. Но Евпраксия ничего не ела. Сестра заметила это и спросила:

– Ты почему не кушаешь, Планечка?

– Не хочу, – ответила она, и на её глазах выступили слёзы.

Валентина стала успокаивать сестру и обе расплакались. Григорий не знал, как их успокоить и налил ещё вина в большие хрустальные бокалы. Потом после выпитого вина Евпраксии стало легче, и тогда она съела кусок ветчины.

– Как ты будешь жить дальше? – спросила сестру Валентина. – Оставайся у нас в Данилове, может, снова замуж выйдешь, ты ещё молодая, тебе всего тридцать шесть лет.

Евпраксия молчала и только пожала плечами. За столом, тем временем, начались разговоры, не только вспоминали усопшего, но и говорили на другие темы. Семья Кукушкиных в Данилове была в первой десятке самых богатых людей. У них имелись столярные мастерские, в которых изготавливали телеги, сани и всё необходимое для упряжки лошадей; они выполняли заказы на мебель, бочки и другие столярные изделия. Покойный Николай Николаевич помог им в своё время приобрести и наладить мощную паровую машину, которая приводила в действие пилораму и ещё несколько деревообрабатывающих станков. Кукушкины поставляли доски с этой пилорамы не только жителям Данилова, но даже в Ярославль. Производство быстро расширялось, и в столярных мастерских работала почти треть Даниловских мужчин.

Фёдор спросил Григория, может ли он достать дешёвой колбасы для столовой, которую он открыл для своих рабочих. На вопрос Фёдора о колбасе, Григорий объяснил, что в связи с войной, мяса стало в окрестных деревнях меньше, потому что

многие мужики воюют, а бабы без них не справляются с хозяйством. Поэтому цены на мясо и колбасу растут.

– Мне тоже стало не выгодно торговать мясом, – говорил Григорий. – Люди покупают его плохо за высокую цену, а оно долго не лежит, портится. Колбаса всё же дольше не портится, её легче продать, но и она теперь не дешёвая.

– Ну, ладно, – согласился Фёдор, – обойдёмся без колбасы.

Его лицо, прикрытое густой бородой не выражало сожаления, но в голосе это чувствовалось. Григорий в свою очередь попросил у него в долг денег без процентов, по-родственному. Сказал, что хочет начать новое дело, варить и продавать пиво. На пиво сухой закон не распространялся.

– И сколько тебе надо денег? – спросил Фёдор, поправляя свою вышитую, холщовую

рубаху.

– Да, не меньше тысячи.

Фёдор развёл руками:

– Такой суммы у меня нет. Все средства вкладываю в производство. Ещё на той неделе пожертвовал крупную сумму церкви. Извини, сейчас помочь не чем, может, позднее деньги появятся. Мне ведь казна должна восемь тысяч рублей за госзаказ. Я для армии продал много телег и саней.

Евпраксия слышала их разговор и предложила:

– Мне должны Колины родственники 5000 рублей за пароход. Скоро я поеду в Вологду и получу деньги. Так что тысячу я вам дам.

Григорий радостно посмотрел на Евпраксию и поблагодарил. Но потом засомневался:

– А если долг тебе не отдадут? Ведь Коля умер.

– Отдадут. Обещали. Ширгановские люди не бедные и очень порядочные.

Постепенно Евпраксия стала успокаиваться. На неё благотворно действовала эта дружная и добрая семья, такие же доброжелательные гости. Уютная обстановка в доме тоже подействовала. Среди мебели в комнатах были вещи доставшиеся Валентине по наследству от родителей. Например, металлическая кровать, и здесь на столе, несколько фарфоровых тарелок со знакомым узором, напоминали Евпраксии детство. Она вспомнила, что на этой кровати спала мама, а из этих тарелок она сама кушала, и в детстве, и в юности. Масса воспоминаний нахлынули на неё, и ей захотелось поговорить с сестрой.

Когда гости ушли, они уединились в одной из комнат, чтобы от души наговориться. Убирать со стола и мыть посуду стала служанка. В этой семье трудились по найму две женщины и один мужчина. Женщины помогали хозяйке в домашних делах, иногда торговали в магазине, но чаще всего торговала сама Валентина. Мужчина помогал Григорию в поездках по деревням мясо закупать, ухаживал за лошадью, а в магазине занимался рубкой мяса. У Сержпинских же в семье никогда не было прислуги, всегда себя обслуживали сами. Но у Воденковых был магазин, и заботы вокруг него отнимали много времени, поэтому готовить пищу, мыть посуду и заниматься уборкой в большом доме, самим было не под силу. Евпраксия это понимала и предложила свои услуги сестре; сказала ей, что может выполнять любую работу, пока живёт в её семье. Валентина радостно согласилась и предложила роль продавщицы. Затем она спросила:

Фотография из интернета. Деревянный вокзал в Данилове. 1913 год.

– Планечка, ты читала вторую телеграмму от Томиловых? Я, наверное, забыла её тебе показать. Сейчас принесу.

Евпраксия действительно не читала этой телеграммы, и когда сестра подала ей бланк, с наклеенными на него ленточками с текстом, то прочитала следующее сообщение: «Выезжаем в Данилов, встречайте двадцатого в 14часов».

– Как хорошо, значит, завтра приедет Людмила с Тарасом Васильевичем! – обрадовалась она.

– Вместе пойдём встречать, – пообещала Валентина.

–

На следующий день Валентина, Евпраксия и их дети пошли на вокзал встречать гостей, а Григорий остался работать в магазине. Павлик и Глеб уже подружились со своими двоюродными братьями и сестрёнкой. Дети дружной компанией шли впереди взрослых. Серёжа Воденков что-то оживлённо рассказывал Павлику, а тот, глядя снизу– вверх на высокого брата, восторженно слушал. Серёжа в свои шестнадцать лет был уже ростом выше отца. Этой весной он окончил семь классов школы и начал активно помогать родителям по хозяйству. Евпраксия спросила Валентину:

– Ты собираешься посылать Серёжу куда-нибудь учиться?

– Пока у нас денег нет на учёбу, да и морально он ещё не готов для самостоятельной жизни. Я же училась и знаю, как трудно жить в этом возрасте в другом городе без родителей. А твой Серёжа, где будет жить? В Петрограде?

– Конечно там, если поступит в художественное училище, то поживёт в нашей прежней квартире, – объяснила Евпраксия. Мы с Колей за неё заплатили до первого октября, а потом будет видно. Наверное, снимем квартиру подешевле. Говоря о сыне, она вдруг вспомнила:

– Сегодня двадцатое число, ведь мой Серёжа в этот день должен сдавать вступительный экзамен. Я очень переживаю за него, и как только получу деньги, сразу поеду к нему.

До вокзала от дома было не далеко, Воденковы и Сержпинские дошли до него за двадцать минут. Вокзал был деревянный, покрашенный коричневой краской и выглядел неплохо. Дощатый перрон тоже был недавно выкрашен. Поезд немного опоздал, так что пришлось подождать, сидя на уличных скамейках. Когда Томиловы вышли из вагона, прибывшего поезда, встречающие родственники, радостно бросились им навстречу. Людмила сразу оказалась в объятиях Евпраксии. Сквозь слёзы она оправдывалась:

– Извини, Планечка, что мы опоздали. Ты же знаешь, как далеко нам до вас добираться. Какое горе, как жалко Коленьку, он мог бы ещё жить…

– А где его похоронили? – Спросил Тарас Васильевич, стоявший в растерянности рядом с женой, с дочерью Татьяной и младшей дочерью Ниной.

– Здесь похоронили, на Даниловском кладбище, – объяснила Евпраксия, вытирая слёзы. Людмила увидела, что встречающие сёстры были в тёмных платках и в скромной одежде. Они же со старшей дочерью выглядели нарядно, и на головах у них были модные шляпки.

– Планечка, я забыла взять траурный платок на голову. Извини, пожалуйста. У вас дома может что-нибудь найдётся траурное для меня? – Вопросительно посмотрела она на Валентину.

– Конечно, непременно найдётся, – успокоила её сестра.

Супруги Томиловы приехали вместе с двумя дочками: Татьяной, вполне взрослой на вид девушкой, и Ниной в возрасте пяти лет. Серёжа Воденков сразу обратил на Таню внимание, и при встрече поцеловал ей ручку, как истинный джентльмен. Плакать девушке не хотелось в такую солнечную и тёплую погоду, и, соблюдая приличие, она старалась делать грустное выражение лица.

По дороге к дому все, как ни в чём не бывало, разговаривали между собой, радовались встрече. Томиловы оказались в Данилове впервые и с интересом смотрели по сторонам. В Тотьме, Тарас Васильевич преподавал в ремесленной художественной школе математику, а Людмила Павловна преподавала русский язык в общеобразовательной школе. Тотьма и Данилов, являясь малыми северными городами, были очень похожи между собой внешне: такие же деревянные двухэтажные и одноэтажные дома, а в самом центре стояли кирпичные, плотно прилегающие друг к другу купеческие здания. Сходство было и в деревянных мостовых. Из булыжника дороги и мостовые были выложены лишь на главных улицах. От вокзала гости и встречавшие их родственники, шли по корявой с ухабами дороге, по которой мимо пронеслась пролётка извозчика, обдавая пылью прохожих. Сразу за привокзальной площадью, на углу, стоял одноэтажный покосившийся дом с залатанной крышей и крест-накрест заколоченной досками дверью. Тарас Васильевич подумал, что, возможно, хозяева этого дома умерли, а наследников не нашлось. Дальше стоял дом из красного кирпича, из высокой трубы, которого валил густой дым. Сразу же запахло свежеиспечённым хлебом.

– Здесь, наверное, пекарня? – спросила Сергея двоюродная сестра.

– Да, это пекарня, она принадлежит родителям моего друга и одноклассника. Хочешь, сейчас я принесу вкусного свежего хлеба?

– Не надо, не хочу, – засмущалась Татьяна.

Следующая улица, по которой они шли, сплошь состояла из добротных двухэтажных деревянных зданий с крышами, покрытыми железом. Здания не походили друг на друга, были разного размера и по форме, но их обихоженный вид свидетельствовал о материальном благополучии хозяев этих зданий.

Приблизившись к рынку, Валентина издалека показала гостям на свой дом.

– Крайний справа, это наш дом, – сказала она.

– Какой у вас большой рынок, – указала на рыночную площадь, уставленную прилавками, дочь Томиловых, – и народу сегодня много, хотя вторник.

– В праздники и в воскресение бывает народу ещё больше, – с гордостью пояснил Серёжа.

Для молодёжи в Данилове, не было ни каких специальных клубов и парков, где бы они могли развлекаться и проводить время. Обычно парни и девушки собирались на не большой площади возле рынка, рядом с домом Воденковых. Серёжа об этом не забыл рассказать Татьяне. Она в свою очередь поведала двоюродному брату, что в поезде с ней познакомился молодой военный. Он ехал из госпиталя домой в Данилов, и они всю дорогу от Ярославля мило беседовали.

– А свидание он тебе назначил?

– Нет, наверное, у него есть невеста, – застенчиво улыбаясь, сказала девушка.

– Да он просто растерялся, – предположил Серёжа, – мы с тобой вечером выйдем погулять, и ты его увидишь.

!914 год. Торговая площадь в Данилове. Дом Воденковых справа, низ кирпичный, верх деревянный. На площади длинная очередь новобранцев на войну. Фотография из интернета.

В магазине гостей радостно встретил Григорий. Покупателей там в этот момент не было и он, сняв клеёнчатый передник, обнимал всех по очереди. Про Татьяну он отметил, что она очень изменилась, выросла и стала красивой девушкой. Супруги Воденковы ездили в гости в Тотьму три года назад. Останавливались они в доме Сержпинских, но и с Томиловыми тоже часто виделись. Тогда Таня была ещё школьницей, девочкой – подростком.

Тарас Васильевич с любопытством разглядывал магазин:

– А как вы храните мясо? – поинтересовался он.

– У нас есть холодильник, – ответил Григорий, – это сарай, в котором лежит лёд. Зимой мы рубим лёд на пруду и складываем в сарае, прикрывая сверху опилками.

Глядя по сторонам Тарас Васильевич удивился:

– Я думал, вы только мясом торгуете, а тут есть колбаса, ветчина, и даже подсолнечное масло.

– За подсолнечным маслом я специально на Украину ездил, – стал рассказывать Григорий, – привёз несколько бочек. Подсолнечным маслом больше никто в Данилове не торгует. Ещё я привёз с Украины много хорошего хмеля, сам варю пиво, могу вас угостить. В дальнейшем я планирую открыть свою пивную, вместо мясной лавки.

Людмила Павловна тоже разглядывала магазин и, услышав это, воскликнула:

– У тебя, Гриша, грандиозные планы, дай бог тебе всё это осуществить!

– Спасибо, Людочка! А теперь прошу вас наверх, там уже наша служанка Сима стол накрыла, будем вас потчевать и Колю поминать.

Серафима, не молодая, полная женщина, спустилась со второго этажа и готова была заменить за прилавком хозяина. Она часто выполняла обязанности продавщицы, если хозяева были заняты другими делами. Когда она надела клеёнчатый передник, гости поднялись вслед за хозяевами по скрипучей лестнице на второй этаж.

На другой день Воденковы, Сержпинские, и Томиловы, пошли на кладбище навестить могилку Николая Николаевича. Не пошёл только Григорий, занимавшийся хозяйством. Шли они по улице «Ярославской» мимо торговых рядов, длинного белого здания с магазинами. Дорога и тротуары вдоль улицы, выложенные булыжником, придавали вид цивилизованного города. Справа стоял красивый кирпичный дом, оштукатуренный, выкрашенный в белый цвет, с большими окнами на первом этаже. Было понятно, что это магазин, тем более, висела вывеска «продукты». Ехавший мимо извозчик, остановил коляску возле магазина, его пассажир, соскочив на тротуар из булыжника, и крикнул: «Подожди, я сейчас куплю у Мосаинова продукты и вернусь!» До следующего перекрёстка, дома стояли кирпичные, двухэтажные, а дальше деревянные, но тоже в два этажа и обшитые досками. Все деревянные дома были покрашены масляными красками в зелёные, голубые и другие весёлые тона, а кирпичные были отштукатурены и покрашены побелкой. Эта улица выглядела по-праздничному, торжественно. Кругом была чистота, нигде ни соринки. После улицы «Луговой», пересекающей улицу Ярославскую, город закончился, а чуть в стороне, слева от дороги, виднелось здание с маленькими окнами, огороженное высокой кирпичной стеной и с вышками по углам. Серёжа объяснил, что это Даниловская тюрьма. Дальше за тюрьмой, среди деревьев, возвышалась колокольня кладбищенской церкви.

Могила Николая Николаевича находилась возле крайней дорожки кладбища. Рядом были могилы с деревянными крестами, огороженные деревянными заборчиками. Как и на всех русских кладбищах, могилы располагались хаотично. Среди деревянных крестов встречались мраморные памятники, умерших зажиточных граждан. Евпраксия склонилась над могильным бугорком из глины и сказала: «Вот получу деньги за пароход, поставлю тебе, Коленька, мраморный памятник».

На обратном пути сёстры продолжили разговор о жизни. Сестра Людмила предложила Евпраксии поехать с ними жить в Тотьму вместе с детьми. Но Евпраксия отказалась.

– Лучше вы переезжайте жить в Данилов. Здесь теперь могила моего мужа, и мне надо за ней ухаживать. На следующее лето глина на могиле осядет, и её придётся обложить дерном, если не удастся заказать памятник. Я решила остаться в Данилове. Валя и Гриша выделили мне комнату, а потом, может, куплю свой дом.

Дочь Томиловых, Татьяна, тоже стала уговаривать родителей переехать в Данилов. Накануне вечером, когда они с Серёжей Воденковым ходили гулять, то, как и ожидалось, встретили её знакомого поручика. Между ними возникла симпатия, и Таня хотела продолжить знакомство с этим, хорошо воспитанным, молодым человеком.

– Как его зовут, и кто его родители? – поинтересовался Тарас Васильевич.

– Зовут его Дмитрий Свешников. Его отец работает помощником начальника Даниловской почты. А его дедушка помещик. Его поместье расположено возле села Ермаково. У них хорошая дворянская семья.

– Ну, это ещё не известно, – с сомнением сказал Тарас Васильевич, – бывают и среди дворян Ноздрёвы и Плюшкины – о чём писал Гоголь. Надо много времени, чтобы как следует узнать человека. Томиловы стали рассуждать, как быть, чем заняться в Данилове, если сюда переехать жить. Серёжа Воденков сообщил, что в его городе только четыре школы: две семилетки и две начальные школы. Учителями они были укомплектованы. Будет проблема найти здесь работу. У Тараса Васильевича и Людмилы Павловны предки были дворяне, но никакого недвижимого и движимого имущества у них не было. На жизнь они могли заработать только своим трудом. Томиловы решили продолжить работу в Тотьме, а Татьяне разрешили погостить в Данилове у Воденковых, которые её пригласили. Сами Томиловы должны вернуться на работу в Тотьму к первому сентября.