Читать книгу Дворяне 1 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 8

Воспоминания предыдущей жизни

На вокзал в город Симферополь, Сержпинские приехали вовремя. Перед отходом поезда, они купили билеты в вагон первого класса, и, заняв места в отдельном уютном купе, смотрели в окно. По перрону ходили люди с вещами в руках, многие прощались с провожающими. Среди гражданских лиц было много военных, это напоминало, что где-то идёт война. Однако, южное солнце и, ехавшие на морской курорт отдыхающие, отвлекали от мыслей о войне.

И вот паровоз дал гудок, и вагон резко дёрнулся, со скрипом поехал вперёд, постепенно набирая скорость. Мимо проплывали городские здания, затем, за городом начались сельские пейзажи. Глядя в окно, Николай Николаевич, воодушевлённый приливом сил, понимая, что болезнь отступила, мечтал о своей будущей карьере художника. По рассказам отца, он знал, что все предыдущие предки (пять поколений Сержпинских) были художниками-любителями. Они в свободное от работы время писали картины, получалось не хуже, чем у профессионалов.

Николай Николаевич с юных лет, по примеру отца, тоже увлекался рисованием и живописью. Отец убеждал сына, что художники не все хорошо зарабатывают, и надо иметь настоящую профессию, чтобы зарабатывать себе на жизнь. По совету отца Николай поступил учиться не в художественную академию, а в техническое училище в городе Череповце. По окончанию училища он получил специальность инженера по ремонту и проектированию паровых двигателей. После училища он устроился на работу в Московский паровозостроительный завод. В Москве, после работы, он стал ходить на подготовительные курсы в художественное училище «Живописи, ваяния и зодчества», чтобы в дальнейшем поступить туда, учиться. Он решил, вопреки наказам отца, стать художником.

Однажды, в художественное училище, зашёл великий князь Константин, дядя Николая второго. Он был большим ценителем искусства, опекал поэтов, писателей и художников, сам писал хорошие стихи, неплохо рисовал. В тот момент на вечерних курсах занимался и Николай Сержпинский. Увидев натюрморт, написанный им, Князь Константин воскликнул: «Это писал большой художник!» Познакомившись с автором натюрморта, он посоветовал: «Зачем тебе, Николай, учиться, ты и так можешь писать картины, и даже обучать других. Сейчас требуется в Петрозаводское ремесленное училище преподаватель по рисованию и технологии. Я дам тебе туда направление и будешь получать хорошую зарплату».

Н. Н. Сержпинский инспектор-учитель.

Так, Николай стал жить и работать в Петрозаводске. После смерти матери, из Вытегры, в Петрозаводск переехал жить и отец Николая с младшими братьями, Костей и Сашей.

Семейная жизнь Николая тоже началась в Петрозаводске. Здесь отец познакомил его с очаровательной девушкой, дочерью коллежского асессора, Евпраксией Павловной Альбитской. Она была очень образованной невестой: как и её три сестры, знала в совершенстве четыре иностранных языка: французский, немецкий, польский и итальянский, в летние каникулы ездила с отцом и сёстрами за границу. Свадьба у Николая и Евпраксии состоялась в июле 1899 года, в Петрозаводске.

В марте 1902 года, из министерства образования Николаю Сержпинскому пришло в Петрозаводск письмо, с предложением переехать в город Тотьму для работы в художественной ремесленной школе инспектором-учителем. Посоветовавшись с женой, он согласился.

Город Тотьма располагался в самом дальнем углу Вологодской губернии и был окружён непроходимыми лесами на десятки километров вокруг. Дорог туда не было, связь с внешним миром осуществлялась лишь по реке Сухоне. Зимой, когда река замерзала, транспортное сообщение прекращалось, или ездили по льду на лошадях, если снегу было не много.

Город был маленький, преимущественно состоящий из деревянных одноэтажных домов, лишь в центре Тотьмы стояли кирпичные двухэтажные здания, построенные местными купцами. На Сержпинских большое впечатление в Тотьме произвело здание художественной ремесленной школы. Оно располагалось на окраине города на левом берегу реки Сухоны. Своей изящной архитектурой это трёхэтажное здание никак не вписывалось в маленький городишко. Построено оно было в основном на средства мецената Токарева Николая Ильича, уроженца этих мест.

Все эти воспоминания Николая, прервала жена:

– Коля, ты будешь пить чай? – Громко спросила она, стараясь перекричать шум от стука колёс, проникающий в открытое окно вагона.

– Да, – ответил он, отводя от окна свой задумчивый взгляд. В вагоне становилось очень жарко из-за того, что крыша раскалилась от палящего южного солнца. В купе, в этот момент, проводник принёс на подносе горячий чай и пирожки. Выпив горячего чая, Николай Николаевич сильно вспотел и вынужден был снять намокшую рубашку. В окно дул снаружи раскалённый воздух, не уменьшая жары. Казалось, что люди в вагоне находились в бане, и по этому поводу все шутили, мол: «не хватало только тазиков с водой и веничка, чтобы попариться». Евпраксия Павловна тоже разделась до купальника, а мальчишки сидели в одних трусах.

– Коля, ты бы одел другую рубашку, а то простудишься, – беспокоилась жена.

– А вы все не простудитесь?

– Но ты же не здоров, тебе надо особо остерегаться.

Николай Николаевич согласился и, достав из чемодана, свежую белую рубашку, переоделся.

К вечеру жара ослабла, все успокоились, и началась не принуждённая беседа. Обсуждали предстоящие семейные дела и насущные денежные проблемы.

– Папа, почему мы едем в Вологду, а не в Петроград? – Спросил отца младший сын Глеб, самый любопытный из детей. Не зря его в шутку называли «почемучкой».

– Мы туда едем, чтобы получить деньги за пароход, который сдавали в аренду родственникам. Деньги у нас заканчиваются, надо жить на что-то, пока я не устроился на работу.

– А что это за пароход, где он?

– Пароход я построил сам, когда мы жили в Тотьме, тебя тогда ещё не было на свете. Ты родился в 1910 году, а пароход я построил на год раньше. Купил я по низкой цене старый баркас и к нему сломанный ржавый паровой двигатель. Всё отремонтировал. Не зря же я учился на инженера по ремонту паровых двигателей. Баркас тоже подновил, покрасил, потом прокатился несколько раз на своём маленьком пароходе по нашей реке Сухоне и сдал его в аренду родственникам, купцам Ширгановским. Этот пароходик теперь таскает баржи с товарами по реке Северной Двине. Мы договорились с купцами, что через пять лет они выплатят мне пять тысяч рублей.

– А кто такие, Ширгановские? – вновь задал вопрос Глеб.

– Моя двоюродная тётя вышла замуж за купца Ширгановского, и живут они в Вологде.

После этого объяснения, семья обсудила предстоящее поступление Сергея – старшего сына, в художественное училище, в Петрограде. Ещё в прошлом году отец начал готовить сына к вступительным экзаменам, учил его срисовывать карандашом гипсовые фигуры с натуры, а мать занималась с ним по русскому языку и математике. Было решено ехать Сергею в Петроград одному прямо из Москвы. Всё равно там будет пересадка на Вологодский поезд. Экзамены в художественном училище должны начаться 20-го августа.

Устав от разговоров, Николай задремал, и вновь его мысли вернулись в прошлое. Работа руководителя художественной ремесленной школы была интересной, но и трудной. Преподавателей в школе не хватало. Пришлось приглашать работать преподавателями своих друзей и родственников. Например, на должность учителя математики он уговорил приехать Томилова Тараса Васильевича, который был женат на сестре Евпраксии – Людмиле. Удалось уговорить приехать в Тотьму и знакомого художника Лашина. С ним, Николай очень дружил, они часто ходили вместе на природу писать этюды.

В 1913 году они с Лашиным поехали на моторной лодке по реке Сухоне ловить рыбу, этюдники тоже взяли. Маленький мотор внутреннего сгорания, для лодки, Николай купил в Англии, куда ездил с женой к её сестре в гости. Альбина Павловна – старшая сестра Евпраксии Павловны, была замужем за английским дипломатом, по фамилии Гамбургс. Из Петербурга, где Гамбургс служил в Английском посольстве, он увёз жену жить в Англию. И в дальнейшем, они переехали в США.

Когда художники отплыли на моторной лодке далеко, погода неожиданно испортилась, пошёл дождь, подул холодный ветер. Николай сильно озяб и в этот же день слёг от воспаления лёгких. В 1913 году болезнь у Николая затянулась, воспаление лёгких перешло в бронхит, и ему пришлось уволиться из ремесленной школы, чтобы ехать лечиться в Петербург. Моторную лодку он подарил своему другу Лашину, который после Сержпинского стал директором ремесленной художественной школы.

Глядя в окно вагона, Николай вспоминал прошлую жизнь и строил планы на будущее. За окном мимо пролетали, словно прожитые годы, дома, деревья, великолепные пейзажи украинских степей, с живописными берегами Днепра.

После увольнения из ремесленной школы, он много ходил по врачам, пил лекарства, ездил на курорты и даже в Китай на иглоукалывание. Но до конца вылечиться не удавалось, болезнь то затихала, то вновь обострялась. Когда наступало облегчение, он писал картины, накапливал их для персональной выставки, мечтал стать известным художником. Жила семья Сержпинских всё это время на деньги, полученные в наследство от умерших родителей. Ведь мать Евпраксии Павловны была из богатого рода Новгородских помещиков Соколовых. Сама Евпраксия Павловна часто брала заказы на переводы иностранных книг на русский язык. За эту работу ей неплохо платили.

Во время отдыха на море Николай Николаевич успел написать несколько этюдов, но считал их не удачными, так как писал через силу, из-за того, что неважно себя чувствовал. Здоровье у него стало налаживаться только в последние дни пребывания на курорте. Это усиливало нетерпение поскорей приступить к реализации всех планов. Он смотрел в окно вагона и теперь почти не замечал проплывавших мимо пейзажей. Мысли были где-то далеко в будущей жизни.

Когда поезд шёл по Украине, то на вокзалах приходилось наблюдать, как российских солдат отправляли на войну. В одни эшелоны загружали новобранцев, а из других выгружали гробы и раненых. Тяжело было наблюдать эту картину, и не верилось, что где-то идёт война, гибнут люди.

Евпраксия Павловна рассуждала на этот счёт:

– Если бы ты, Коля, не болел, то возможно, тебя бы мобилизовали и, наверное, уже ты мог бы погибнуть. Сейчас многие наши родственники воюют и твои братья тоже.

Николай с грустью произнёс, глядя в окно:

– От брата Кости были письма, а Саша что-то не пишет. Николай не мог даже предположить, что жить ему и без войны осталось два дня с половиной. Пока он ехал в душном, раскалённом от жаркого, южного солнца, вагоне, где дули сквозняки, они, словно пули, сразили его наповал. С высокой температурой он слёг, когда поезд проезжал город Курск.

В Москве, на вокзале, Евпраксия вызвала дежурного врача. Она выглядела солидно в своей модной одежде и пышной шляпке. Такой красивой женщине, конечно, не могли отказать. К месту на вокзале, где расположились Сержпинские, пришёл мужчина с интеллигентной бородкой, в белом халате, в очках и с чемоданчиком в руке. Он достал из чемоданчика медицинскую трубку, прослушал больного и сделал заключение, обращаясь к жене: «У вашего мужа двустороннее воспаление лёгких».

Эти слова её словно ошпарили, её лицо покраснело, руки мелко задрожали. Она знала примеры, когда от двустороннего воспаления лёгких люди быстро умирали.

– Коленька, я устрою тебя здесь в больницу, – сказала Евпраксия встревоженным голосом. – Денег на больницу у нас должно хватить.

– Нет, Планечка, мы поедем, как и решили в Вологду, там я буду лечиться. А деньги нужны Серёже. Иначе он не успеет на экзамены. Не в первый раз я болею воспалением лёгких, уж привык. Знаю, что вылечусь. И лекарства необходимые у нас есть.

Николай Николаевич с трудом приподнялся с деревянного, вокзального дивана и чуть не упал, но старший сын и жена успели поддержать его. Видя это, врач даже не взял денег. Как и подобает докторам, он оказался очень добрым человеком, поинтересовался у Евпраксии Павловны, какие у неё есть с собой лекарства и очень удивился, что есть даже китайские иголки для иглоукалывания. На прощание он пообещал утром прийти проведать больного. По расписанию следующий поезд на Вологду должен отправиться завтра в восемь часов утра. Придётся сидеть на вокзале всю ночь.

Когда врач ушёл, стали собирать в дорогу Серёжу. Оставив больного мужа с младшими детьми, Евпраксия ушла провожать сына до стоянки извозчиков. Ему надо было переехать на Петроградский вокзал.

Вернувшись, она обнаружила мужа лежащим без сознания на жёстком, деревянном диване. Он начал бредить, как ребёнок, плаксивым голосом, звал свою маму. Младшие сыновья в растерянности сидели рядом. Несмотря на вечерний час, на вокзале было тесно. Люди недовольно, со злобой косились, на развалившегося в ботинках, на диване, бледного небритого мужчину. Пришлось объяснять им, что это больной простудой человек. Многие испуганно шарахались в сторону, опасаясь: «Не тиф ли у больного». В основном, в поездах и на вокзалах, обитали люди, прилично одетые, из обеспеченного сословия, и такое враждебное отношение к больному, как-то не соответствовало их интеллигентному виду. Евпраксия не стала обращать на людей внимания, намочила платок водой из бутылки и стала прикладывать его ко лбу

мужа. Её охватила в этот момент невыносимая тоска. Она чувствовала себя несчастной и беспомощной, на этом чужом, враждебном вокзале.

Николай в свои сорок два года выглядел гораздо старше. На его осунувшемся, бледном лице, выросла большая щетина. Он хотел вновь вырастить, как и прежде, бородку и усы, в дороге не брился. Через какое-то время он очнулся и жена, сдерживая слёзы, стараясь говорить ровным голосом, спросила:

– Ну, как ты себя чувствуешь?

– Очень пл, – не договорил Николай до конца, слово «плохо». Он не хотел огорчать любимую.

– Я чувствую себя вполне сносно, – добавил он и попытался улыбнуться.

– Давай поставим тебе иголки, – предложила Евпраксия.

– У меня руки с того раза исколоты. Поставь иголки на ноги, я показывал тебе, куда надо втыкать.

Она достала из саквояжа коробочку с золотыми и серебряными китайскими иголками, сняла с мужа ботинки, носки, и стала осторожно втыкать в подошву правой ноги серебряные иголки, а в подошву левой ноги золотые. Она знала, что иголки должны проколоть кожу не глубоко, чтобы не текла кровь.

И действительно, больной почувствовал облегчение. Он даже сел на диване, озираясь по сторонам мутными, ещё до конца не просветлевшими, глазами. Иголки жена собрала в коробочку и сунула её обратно в саквояж.

– Серёжа уже уехал? – Спросил Николай Николаевич.

Павлик и Глеб почти хором сообщили, что уехал. Они обрадовались улучшению самочувствия отца. Мальчики всё это время, пока отцу было плохо, вели себя тихо, видимо, переживали. По-своему характеру они были подвижными и шаловливыми детьми.

Евпраксия дала больному выпить микстуру, которую приготовил друг семьи, хороший врач, тоже живший в Петрограде. Микстура снижала температуру. Выпив её, Николай откинулся на спинку деревянного, вокзального дивана, и закрыл глаза. Жена озабоченно смотрела на него.

– Коленька, тебе стало легче?

– Да, Планечка, только голова кружится. Но это пройдёт, я знаю. Выпить бы чего-нибудь кисленького. Может, купишь здесь какого-нибудь соку?

На вокзале всю ночь работал буфет, и Евпраксия встала в очередь, чтобы выполнить просьбу мужа. В это время с дивана напротив подошёл бородатый, хорошо одетый низенький человек и обратился к Николаю:

– Уважаемый, дайте закурить.

При этом он близко наклонился к больному, словно тот плохо слышит.

– Извини, не курю, – ответил Николай.

Мужичок как-то быстро юркнул в сторону и исчез в толпе прибывающих на вокзал пассажиров. Когда Евпраксия вернулась с купленным соком, то муж попросил её

вновь повторить процедуру иглоукалывания, но коробочки с иголками на месте не оказалось.

– Это, наверное, тот дядька иголки украл, который просил закурить, – предположил Павлик.

Сержпинские с возмущением стали обсуждать это неприятное происшествие. Они не могли понять, как вор ухитрился достать незаметно из саквояжа коробочку.

Евпраксия даже заплакала.

– Что за люди эти воры. Работать не хотят, так и смотрят, где бы стащить что-нибудь.

Она вытерла платком слёзы и, успокоившись, произнесла:

– Ладно, бог его накажет. Всё в этом мире не остаётся безнаказанно.

– А ты, Планечка, опять в бога стала верить? – удивился Николай. Он сам недавно стал атеистом, прочитав статью профессора Дарвина в журнале. Жену он тоже посвятил в эту теорию.

– Не знаю, Коля, без бога не проживёшь, на кого нам ещё надеяться, если не на бога – сказала она, тяжело вздыхая.