Читать книгу Дворяне 1 - Сергей Николаевич Сержпинский - Страница 16

Каникулы в Данилове

На зимние каникулы, встречать рождество 1917 года, Серёжа приехал в Данилов. В письме мать сообщила, что сняла квартиру в частном доме рядом с вокзалом. От родственников Воденковых она решила отделиться, чтобы их не обременять.

Фотография сделана в 2014 году. В этом доме на привокзальной площади Данилова жила семья Сержпинских с 1917 года по 1930 год.

Потом Серёжа узнал, что причина была другая: Григорий стал слишком много уделять матери внимания.

Дом, в котором Сержпинские поселились, был двухэтажный, деревянный. Хозяином дома был богатый крестьянин, Дерюгин Иван Петрович, живущий летом в деревне, а зимой в городе. Он сдал им две комнаты на втором этаже. Обогревалась квартира печкой. Больше никаких удобств там не было. Дров тоже не было, и Евпраксия брала дрова у хозяина в долг.

В первый день приезда Серёжа был очень разочарован жилищными условиями на новой квартире: комнаты маленькие (по пятнадцать квадратных метров каждая), ещё маленькая прихожая, а кухни не было. Её заменяла проходная комната, где стояла печка, и в ней имелась плита и духовка. Мебели было мало: стол, две табуретки, две кровати из досок (их смастерил сам хозяин).

В разговоре с матерью Серёжа спросил:

– Ты же хотела в Данилове дом купить, их здесь разве не продают?

– Есть один дом, но за него просят две тысячи рублей. Во-первых, цена завышена, а во-вторых мы, наверное, вернёмся в Петроград. До лета, как-нибудь здесь доживём.

Внешне мать выглядела энергичной, не унывающей, и это её оптимистическое настроение успокоило Серёжу. Он, конечно, хотел жить в Петрограде: там совсем другая жизнь, а в Данилове нет цивилизации; зимой тьма беспросветная, электричество включали на короткое время, а при свечах читать плохо, да и свечей не напасёшься, если часто их жечь. Спать Серёже пришлось на полу, на соломенном матрасе, который дал хозяин. Когда легли спать, в темноте долго продолжали разговаривать. Мать спросила:

– Я читала в газете, что в Питере сейчас очереди в магазинах за продуктами. Это правда?

– Да, очереди большие, – подтвердил Сергей. – Я хотел купить что-нибудь вкусное в Елисеевском магазине и привезти вам, но очередь была даже на улице. Цены растут на продукты с каждым днём, а на сахар ввели карточки.

– Вот, видишь. А ты рвёшься жить в Питере. Надо ещё посмотреть, что дальше будет, да и Павлику надо пятый класс закончить в Данилове, не срывать же его из школы среди учебного года. Затем мама поинтересовалась:

– А как здоровье у дяди Увенария?

– Он сильно болеет, каждый день к нему приходит доктор, но улучшений пока нет, – грустным голосом сообщил Серёжа. – Я даже стесняюсь у них дома находиться. Жанна ходит какая-то недовольная, на меня косо смотрит. Я хочу от них уйти к своему другу Аркадию. Он снимает не дорогую комнату за восемь рублей в месяц. А вдвоём будем платить по четыре рубля. Как ты думаешь, мама, перейти мне к Аркадию?

– Даже не знаю, решай сынок сам, – после паузы ответила мать. – Я, думаю, мы должны выживать своими силами. Родственникам, наверное, не до нас.

–

На второй день пребывания Сергея в Данилове, к Сержпинским зашёл Серёжа Воденков. Он сказал, что его прислали родители пригласить их в гости на Рождество. Евпраксия сначала отказалась, но дети, особенно Глеб, очень захотели пойти в гости. Им надоело сидеть дома.

– Ладно, придём, – сказала Евпраксия и стала про себя решать, что купить из вещей в подарок. Ведь неудобно прийти в гости без подарков.

Вместе с двумя Серёжами она пошла на рынок, чтобы посмотреть, что там можно купить. О своих замыслах парням она не сообщила. В этот день мороз был не значительный, кругом лежали большие снежные сугробы, вчера и ночью мела метель, и снегу ещё больше прибавилось. Даниловцы, хозяева домов, с удовольствием расчищали тротуары напротив своих владений, и сугробы, по бокам тротуаров и дорог, вырастали почти с человеческий рост.

На рынке, как всегда, торговцев было больше, чем покупателей. Они торговали одеждой, продуктами, столярными изделиями, игрушками, музыкальными инструментами, посудой – всем, что требовалось людям для жизни. У Евпраксии от обилия товаров глаза разбежались. Она уже хотела купить ткани рулон, но потом воздержалась и решила сходить в торговые ряды, примыкавшие к рынку и посмотреть там. Такие торговые ряды были построены на казённые средства во многих городах при царе Александре втором, а помещения для торговли арендовали частные лица.

В одном из таких магазинов торговали фарфоровой и стеклянной посудой. Здесь и купила Евпраксия десять пивных кружек для будущей пивной, которую планировал открыть Григорий Воденков. Два Серёжи сначала не поняли, зачем такая посуда, но она им всё объяснила и просила отнести эти подарки сразу в дом, только чтобы Гриша и Валентина не видели. Ей хотелось сделать сюрприз.

Когда два Серёжи унесли пивные кружки в дом Воденковых, Евпраксия решила пройтись вдоль домов, стоящих по краю торговой площади и посмотреть вывески. Почти в каждом двухэтажном здании на первом этаже располагались какие-нибудь магазинчики или другие частные предприятия. Например, в угловом, кирпичном здании на первом этаже находилась парикмахерская, в следующем деревянном доме было фотоателье, на этой же стороне площади, противоположной дому Воденковых, стояла гостиница. Евпраксия ещё плохо знала Данилов и старалась запомнить, где что находится. Она обошла площадь со стороны торговых рядов и подошла к церкви Николая чудотворца. За этой церковью, через дом стоял дом Воденковых. Немного подумав, она вошла в церковь и поставила свечку возле иконы Николая Чудотворца. Она знала, что эта икона покровительствует всем Николаям, и, помолившись за упокой души своего мужа, Евпраксия вышла на улицу.

К трём часам дня, как было назначено, Сержпинские, вчетвером, пришли в гости на Рождество. Оделись они по-праздничному, в свою лучшую одежду. К этому времени подходили и другие гости. Григорий и Валентина любезно знакомили гостей друг с другом, если кто-то из них были не знакомы. Пришёл, например, глава администрации Даниловского уезда Москотильников Василий Фёдорович. Сестра Валентина познакомила Евпраксию с ним, а затем познакомила с помощником начальника почты Свешниковым Геннадием Ивановичем. Свешников был вдовцом. Он узнал ещё месяц назад, что Евпраксия тоже вдова и очень просил Григория при случае его с ней познакомить. И этот случай представился. В Данилове насчитывалось в то время около пяти тысяч жителей, это вместе с детьми и стариками. Не удивительно, что большинство взрослых людей друг друга знали. Затем Валентина познакомила Евпраксию с супружеской парой Верещагиных. Верещагин Александр Семёнович работал в Данилове мировым судьёй. Всего гостей собралось вместе с детьми около тридцати человек. Среди гостей были известные и влиятельные в городе люди. Посреди большой комнаты на втором этаже, где несколько месяцев назад, проводились поминки Николая Николаевича, стоял длинный стол, уставленный закусками. Никакого вина на столе не было. В углу комнаты стояла не высокая, наряженная ёлка. Детей с взрослыми пришло около пятнадцати человек, поэтому, хозяева устроили им праздник в соседней комнате, где был накрыт стол, и тоже стояла, наряженная ёлка. Обе ёлки украсили бумажными игрушками и конфетами в красивых фантиках. На прищепках к веткам ёлок прикрепили свечки, но пока их не зажигали. На улице в этот момент ещё не совсем стемнело, стояла пасмурная, зимняя погода, и помещение освещалось электрическими лампочками. В честь праздника электричество включили на весь день.

Евпраксия отметила, что такой размах проведения этого торжества, потребовал приличных затрат от хозяев. Она ещё не знала, что в Данилове люди часто устраивали вечеринки, приглашали гостей, как по праздникам, так и по другим случаям, не считаясь с затратами. Без такого общения жизнь была бы очень скучной и однообразной.

Гости прибывали не одновременно, кто-то опаздывал. Тех, кто уже пришли и сняли пальто на первом этаже, сразу приглашали за стол, на второй этаж. Сергея Сержпинского и Сергея Воденкова причислили к взрослым и пригласили за основной стол, а таких детей, как Павлик и Глеб направили в соседнюю комнату.

Для Серёжи Сержпинского было приятной неожиданностью увидеть за столом Таню Томилову. Он с детства её знал по Тотьме. Там он учился в школе вместе со своей двоюродной сестрой в одном классе. Её посадили за стол напротив него, и с ней

рядом был молодой военный. Серёжа сразу же поприветствовал её, и сделал ей комплимент:

– Танечка, какая ты стала взрослая и красивая, совсем невеста!

– Ты угадал, я невеста, а это мой жених, – взглядом показала она на военного. – Его зовут Дмитрий, а это мой двоюродный брат Серёжа, познакомьтесь.

Сергей и Дмитрий протянули друг другу руки через не широкий стол. «Очень рад познакомиться» – произнесли оба почти хором.

На столе стояли холодные закуски, горячего пока не подавали, видимо, ждали ещё гостей. За столом было три не занятых места. Гости к закускам не притрагивались, ждали команды хозяина и непринуждённо беседовали. Вскоре пришёл мужчина средних лет с интеллигентным лицом, и Серёжа Воденков тихо сообщил своим соседям: «Это лучший врач в Данилове Градусов Павел Ильич, и фамилия у него соответствующая». Вслед за ним пришёл священник с супругой. У батюшки в руке была гитара в чехле, что для его солидной фигуры, облачённой в церковную одежду, было неожиданно и необычно. Матушка – очень красивая женщина, выглядела лет на десять его моложе. Григорий заискивал перед ними и, обращаясь к священнику, часто повторял: «Ваше высокопреосвященство».

– Ваше высокопреосвященство, проходите, пожалуйста, давайте я пока положу гитару, садитесь сюда… Ваше высокопреосвященство, как ваши детишки? Все здоровы?

– Слава богу, все здоровы… Господа! С рождеством Христовым поздравляю! – обратился священник к сидящим гостям, перекрестился, перекрестил гостей, и после этого сел за стол, на указанное ему, место.

– С рождеством Христовым! – закричали все хором.

Кто-то из гостей тихо произнёс: «Жаль, что в руке нет бокала с вином…» Но все это услышали. Григорий, оправдываясь, сказал:

– Господа, на спиртное теперь запрет, но у меня есть пиво, только ещё немного не дозрелое. А на пиво запрета нет. Верно? Александр Семёнович?

Мировой судья привстал с места и подтвердил, что на пиво запрета нет. Все восторженно захлопали в ладоши. Две прислуги в белых передниках и в чепчиках, принесли на подносах пиво, в том числе и в кружках, которые подарила Евпраксия, а затем горячую картошку с мясом.

Взяв в руку кружку с пивом, Григорий обратился к священнику:

– Ваше преосвященство, скажите тост.

– Братия и сестры, – встав с места, произнёс батюшка, – сегодня большой церковный

праздник, Рождество Господа и Спаса нашего Иисуса Христа – один из важнейших праздников в более чем 100 странах мира. На следующий день после праздника Рождества Христова, православный мир отмечает важный праздник – Собор Пресвятой Богородицы. В этот день Православная Церковь с хвалебными и благодарственными песнями обращается к богородице. Приглашаю всех сегодня на вечернее и ночное богослужение в наш Воскресенский собор. В последнее время я замечаю, что люди стали реже ходить в церковь. Это тревожный знак. Если народ перестанет служить богу, то начнётся смута и Пугачёвщина. Ещё раз поздравляю вас с Рождеством!

Когда он сел, за столом все зашевелились, послышался звон посуды от чоканья кружками с пивом, стук ложек о тарелки. После того, как люди наелись, начались разговоры. Многих из присутствующих волновало политическое положение в стране. В газетах много писали противоречивых суждений, факты тоже приводились: то преувеличенные, то не соответствующие действительности. В связи с этим распространились не вероятные слухи. За столом кто-то говорил, что Григорий Распутин любовник царицы, а царя он загипнотизировал, и вертит им как хочет. Глава города и уезда сообщил, что Распутина убили. Он читал правительственную телеграмму, а в газетах почему-то об этом сообщений нет. Хозяин дома решил разрядить обстановку и попросил священника поиграть на гитаре – ведь не зря же он принёс музыкальный инструмент.

– Ваше высокопреосвященство, говорят, вы хорошо поёте под гитару?

– Отец Константин, спойте что-нибудь – начали просить женские голоса.

Батюшка заулыбался, вынул из чехла гитару и спросил: – «Ну, что вам спеть? Романс или народную песню».

– Спойте на своё усмотрение…

Когда он начал петь, под приятные звуки гитары, все присутствующие затихли. Пел он правильно, не искажая мотив, а его голос постепенно начал завораживать своим звучным баритоном. Если он переставал петь, все отчаянными аплодисментами требовали продолжать. Наконец он устал и попросил свою супругу заменить его и тоже спеть. Она согласилась и взяла гитару. Матушка была в тёмном платке, но он не портил её красоты: особенно поражали крупные, карие глаза, над которыми чернели тонкие брови. Она тронула струны, и они зазвучали томно и нежно. Её голос всех удивил, никто даже не ожидал, что она так хорошо поёт. Люди восхищённо говорили: «Какой талант! Вам матушка надо в Большом театре в Москве выступать!» Этот концерт продолжался около двух часов. Серёжа Сержпинский спросил своего двоюродного брата тоже Сергея:

– Почему дядя Гриша обращается к отцу Константину «Ваше высокопреосвященство»? Он настоятель церкви?

– Да, он настоятель Даниловского Воскресенского собора, его фамилия Алфёров. Кроме этого, он курирует все церкви нашего уезда. Всего их в уезде двадцать три. В самом Данилове семь церквей и один женский и один мужской монастырь.

– Это впечатляет! – сказал Серёжа. – Я люблю разглядывать архитектуру церквей и делать зарисовки. Ты мне покажешь все церкви в Данилове?

– Конечно.

Двоюродные братья договорились в ближайшее время провести экскурсию по городу.

Когда домашний концерт закончился, и священник с женой ушли, то гости пошли смотреть в соседнюю комнату, как там веселятся дети. Они ходили вокруг ёлки, взявшись за руки. Старшие девочки руководили хороводом и поддерживали порядок.

Дом у Воденковых был достаточно просторный, на втором этаже, вдоль коридора располагалось несколько комнат. Выйдя в коридор, Евпраксия оказалась рядом со Свешниковым Геннадием Ивановичем – чиновником с Даниловской почты. Он и за столом сидел напротив и как-то странно посматривал на неё. Сейчас он слегка взял её за руку и взволнованно произнёс: «Мне бы надо с вами, Евпраксия Павловна, поговорить. Вы не возражаете?» Выглядел он опрятным, прилично одетым человеком, с умным, чисто выбритым лицом. От него исходил пивной дух вперемешку с запахом какого-то дорогого одеколона. Евпраксия сразу догадалась, в чём дело, и, что тут не обошлось без участия сестры Валентины. Ей не хотелось сейчас заводить роман, надо ждать, когда пройдёт год, после смерти мужа. Таков христианский обычай.

– О чём вы хотите поговорить? – спросила она, сделав строгое лицо.

– Давайте отойдём в сторонку, и я вам всё объясню, – вежливым тоном сказал Геннадий Иванович.

Она не могла отказаться, ведь тут нет ни чего плохого, если поговорит с человеком. Свешников вновь взял её за кончики пальцев и потянул в сторону окна, расположенного в конце коридора. В окно сквозь замёрзшие стёкла светила луна, едва освещая помещение.

– Евпраксия Павловна, я скажу вам откровенно, – начал говорить он волнуясь. – Я вдовец и вы вдова. Давайте дружить, и быть может, в дальнейшем создадим новую семью. Как вы на это смотрите?

Она внимательно взглянула на него, и он ей показался старым, на все шестьдесят лет, хотя слышала от Валентины, что ему около пятидесяти.

– Нет, Геннадий Иванович, я не хочу создавать новую семью, слишком я люблю своего мужа, хотя его и нет. Но я не могу ничего с собой поделать.

– Я вас понимаю. Я также рассуждал, пока не увидел вас. Время лечит, подумайте над моим предложением.

После его слов Евпраксия быстро пошла прочь по коридору и влилась в толпу гостей. Тут она увидела сына Серёжу, и ей стало неприятно, от мыслей, что Серёжа мог всё видеть и догадаться о чём шёл разговор.

Праздник длился долго. Вновь пели, и кто-то принёс гармошку. Пили лёгкое пиво, было весело. Серёжа с интересом слушал рассказ жениха Татьяны – Дмитрия Свешникова. Он делился своими впечатлениями о войне, сидя за столом. Вокруг него и Татьяны собралось несколько парней и девушек. На столе стояли пустые тарелки, кое-где ещё были не доеденные остатки квашеной капусты, куски студня. Дмитрий говорил:

– Я начал свой боевой путь, в 1915 году в 104-м Устюжском полку в звании прапорщика. Наш командир полковник Тарковский был храбрым и справедливым командиром. Однажды зимой Устюжский полк вышел на позицию возле реки Равки. Это где-то в Польше. Мне сразу дали под командование взвод стрелков. Ребята были хорошо обучены, в основном деревенские крепкие парни. Я вышел из блиндажа и слышу голос командира: «Господа офицеры – ко мне». Я подбежал к нему по траншее, вместе с другими командирами, а он и говорит нам:

– Подготовьтесь, братцы, к атаке. Подбодрите бойцов, надо поднять боевой дух.

– Артподготовка будет? – спрашиваю я

– Будет!

Я вернулся к солдатам моего взвода и говорю: «Кто готов отдать жизнь за царя и отечество, поднимите руку». Никто руку не поднимает. Все молчат. Тогда я стал им объяснять, что русская армия непобедима, это повелось ещё со времён князя Дмитрия Донского, рассказал им про Суворова, вижу, подействовало. Опять кричал командир: «Полк в ружьё!» И затем: «В атаку! Бегом!» В этот момент наша артиллерия уже вела огонь по немецким позициям. Видно было, как летели вверх от взрывов всякие доски и тела людей. Когда взрывы утихли, мы добежали до вражеских траншей и увидели кругом на снегу кровь, куски мяса и одежды.

После этих слов, слушавшие рассказ девушки, брезгливо проговорили: «Какой ужас…» А кто-то из парней спросил: «А ты, Дима, кого-нибудь убил?»

– Да, приходилось, – ответил он и закурил папиросу. До этого он рассказывал спокойно, словно речь шла не о нём. Но после конкретного вопроса об убийстве, он как-то призадумался. Затем, выпустив, клубы дыма, продолжал:

– В той атаке мне пришлось застрелить своего струсившего солдата. Иначе, глядя на него и остальные побегут. А в немецких траншеях я застрелил двоих врагов из револьвера.

– Ну, хватит ужасы рассказывать, – прервала Дмитрия Татьяна. Давайте поговорим о чём-нибудь другом.

Часов в двенадцать ночи вновь принесли горячую картошку с мясом, и гости заняли свои места за столом. Евпраксия заметила, как сидящий напротив Свешников старший, наклонился над своей тарелкой и даже ни разу не посмотрел на неё. Он постоянно отводил глаза в сторону, стараясь не смотреть на Евпраксию. Ей это показалось забавно. Затем он начал собираться в церковь и пригласил Евпраксию составить ему компанию, но она отказалась.

– Извините, Геннадий Иванович, я не могу оставить детей одних.

Через некоторое время, из детской комнаты, прибежал Глеб и плаксивым голосом сказал: «Мама, пойдём домой, я устал и спать хочу». Пришлось собираться домой, а остальные гости остались пировать.

Домой Сержпинские вернулись глубокой ночью. Утром, хозяин дома, в котором жили Сержпинские, вновь напомнил о дровах, и Евпраксия пошла на рынок их покупать. Там часто стояли подводы, гружённые дровами, вот и на этот раз, дрова продавались.

Сергей в тот день сидел дома у окна, читал книгу. Интересное чтение пришлось приостановить, так как пришла мать, велела одеваться, и идти разгружать дрова. Серёжа одел свою студенческую шинель (другой одежды у него не было) и вышел во двор. Там он увидел лошадь, притащившую на санях берёзовые брёвна. Лошадью управлял мужик в тулупе. Он отказался разгружать сани, сославшись на больную руку.

Во время разгрузки Серёжа и мама сильно надорвались, ведь они были не привыкшие к физическому труду. Брёвна, хоть и короткие (два метра длинной), были толстые и очень тяжёлые. У Серёжи и мамы, после такой работы сильно болели животы. А точнее низ живота. Несколько дней боль не прекращалась, они оба еле передвигались по дому, и Евпраксия послала Павлика к сестре Валентине, чтобы она пригласила врача. Врач, Градусов Павел Ильич, пришёл сразу, в тот же день. По специальности он был терапевт, но сразу, осмотрев больных, пришёл к выводу, что у Серёжи паховая грыжа, а у Евпраксии опущение женских внутренних органов. Он дал несколько рекомендаций, как успокоить боль. Серёже он посоветовал в дальнейшем избавиться от грыжи путём операции, но не спешить. Всех хороших хирургов отправили на войну, спасать раненых, а которые остались, в основном, не доучившиеся, или перепрофилированы из других медицинских специальностей. Он предостерёг, что плохой хирург может при операции занести инфекцию, а это приведёт к смертельному исходу.

Каникулы заканчивались, Серёжа мог из-за болезни опоздать на занятия, и в связи с этим врач дал ему справку на освобождение от занятий на неделю. В дальнейшем грыжа кардинально изменила его жизнь, а пока он никак не мог привыкнуть к ней, она болела и мешала двигаться. Он чувствовал себя полным инвалидом и очень переживал. Про будущую операцию он думал со страхом, так как врач его напугал, и он боялся боли.