Читать книгу За все грехи сразу. Рассказы, которые пахнут - Сергей С. Кудин - Страница 4

Мэру Марковну с Брайтона найти оказалось проще пареной репы, как я и предполагал. Лёля-рогипнол улетела с новым хахалем в Лас-Вегас и я пошёл на дело один. Это было в дождливый вторник девяносто первого, именно в тот день мне доктор огласил диагноз – рак лёгких третьей стадии. И это при том, что курить я бросил еще в «совке», в восемьдесят третьем! Я не то, чтобы сильно расстроился, все мы когда-нибудь сдохнем, я скорее был удивлён и разозлён. Мне сейчас эта чухня был совсем ни к чему, я только получил стоящий заказ сулящий мне хорошие бабки, поэтому не собирался из-за какой-то там болячки потерять свой куш, наоборот, я захотел урвать его еще больше, у меня жена на сносях третьим, поэтому рак пусть выкусит и ждёт. Жену я люблю, а детям своим мечтаю дать самое лучшее образование во всей Америке. Я – вор. Нет, вы не подумайте, я не какой-то там чмошный карманник, я, так сказать, элитный спец по редким штукам, всякие предметы искусства, картины, камешки, иконы, ордена и прочая хрень за которую заказчик готов хорошо кинуть зелёных, я им золотишко, они мне баблишко, ну вы поняли. Я здесь работаю и меня никто не крышует как это было в Москве, хотя Лёля-рогипнол, моя подельница и постоянно кипишует по этому поводу. Лёля, дай бог ей здоровья, реальная палочка-выручалочка, уж и не вспомню сколько раз она меня отмазывала. Последний раз недели за две до визита к Мэре Марковне, когда меня три полицейских бугая прищучили в Куинсе за драку в китайской сральне. Если б не Лёля-рогипнол, которая своим красивым ротиком тут же в их машине уладила вопрос, то уж не знаю, чтоб я и делал тогда, очень сомневаюсь в том, что моя тощая задница способна была им угодить и разрулить проблемку без каталажки. Вылезая из полицейской тачки, Лёля сплюнула на грязный асфальт и буркнула «Будешь должен!» и мы почесали на новое задание Бабули. Бабуля это прекрасной души человек и самая тёмная лошадка из всех кого я знаю. Она положила на меня глаз в восьмидесятом на зимних олимпийских играх в Лейк-Плэсид. Ту спринтерская гонку на десять километром во век не забыть. Я тогда выиграл во всех трёх забегах, три комплекта наград были моими. Чёртов биатлон! Как же я по тебе скучаю! Не знаю как Бабуля это сделала, но когда я трахал того трансвестита я и подумать не мог, что он пацан, а не милая рыжеволосая девчуля, я был в стельку пьян и не только от олимпийской победы и уж тем более я не знал, что наш процесс со всех ракурсов снимают на камеру. «Хочешь огласки – пожалуйста, не хочешь – спасибо, за услугу», – так тогда она сказала угощая меня пирожками с ливером в моём номере. Одета она была на манер голливудских звёзд золотого века и смахивала на ту, что играла в «Завтрак у Тиффани», платье было очень похожим и прическа. На платье красовалась интересная старинная брошка в виде лилии, Бабуля заметила, что я её рассматриваю и что-то там выдала умное про Людовика Пятнадцатого. И по возвращении в Москву я сделал как она требовала. Проник ночью в квартиру руководителя Союзгосцирка Анатолия Колеватова, вылил на лицо его спящей жены Ларисы содержимое ампулы которую мне дал «дядя Петя», большая шишка из КГБ, мой куратор, «крыша», и правая советская рука Бабули, и спустя два часа таки нашёл те чёртовы драгоценности. Под ванной за ворохом грязных тряпок. В жестяной неприметной коробке из под халвы. Но радоваться я начал слишком рано, это было только началом. У Бабули на меня имелись свои виды и «дядя Петя» снова появился на пороге. Для того, чтобы заполучить серьги и колье с редкими жёлтыми бриллиантами мне пришлось потрудится соблазнить дочь генсека. Эта бабища вырубилась только после двух бутылок коньяка, я уж было думал, что клофелин просроченный. Но самым неприятным оказалось моё задание на Кутузовском проспекте. В этот раз Бабуле из побрякушек ничего не надо было, ей двигала просто месть. У неё имелись личные разборки с актрисой Фёдоровой и Бабуля ясно и чётко дала мне понять, что той уже пора и честь знать. А потом долгих два года ни от Бабули, ни от «дяди Пети» не было никаких вестей. Это оказались два самых гадких и тяжелых года в моей жизни, спускаясь с трамплина на Кавказе, я слетел, сильно повредил позвоночник и слёг в постель на шесть месяцев. В это же самое время моя мать умерла от сахарного диабета, точнее от гангрены которую тот спровоцировал, а батя, слабак еще тот, не смог смириться с её смертью и свёл счёты с жизнью на нашей подмосковной даче, в гараже, надышавшись газа в закрытом «Жигули». Я остался сам. С больной спиной, с заказанной дорогой в большой спорт и с карточным долгом в пятнадцать тыщ рублей, есть у меня такой грешок, он же и самая моя большая слабость – картишки. Я уж было собрался залезть в горячую ванну с отцовской опасной бритвой, как на моём пороге снова появился «дядя Петя». Был он не сам, а с дочкой Ольгой. Так я впервые познакомился с Лёлей-рогипнол. Я никогда Лёлю не расспрашивал, что она там в «совке» натворила, что она там украла, кого убила, мне не было до этого никакого дела и я ей был благодарен, за то, что она тоже никогда и ни о чём меня не расспрашивала. Всё что говорил «дядя Петя» не было похоже на предложение, это было утверждение с детальным инструктажем без каких-либо сомнений на моё возражение. Он пообещал, что Бабуля нас в обиде не оставит и всем необходимым по прилёту снабдит. Шишка из КГБ хотел, чтобы я заботился и оберегал его дочь, помогал ей в любых ситуациях, но, вот, парадокс, ребятушки, всё вышло с точностью до наоборот, все последующие годы именно она помогала, заботилась, решала проблемки и оберегала меня.

Короче, спустя три дня мы уже сидели в самолёте прощаясь с СССР раз и навсегда. Я хотел и плакать и смеяться, и ужраться водярой до потери пульса, я не имел ни малейшего понятия, что там меня ждет кроме вкусных пирожков с ливером от шантажистки в голливудском платье.

Но всё вышло зашибись! Я, можно сказать, снова ожил. Первые полгода я тупо отдыхал, жрал по ресторанам, знакомился с эмигрантами, ходил в гости, посещал музеи, валялся на пляжах и потихоньку примазывался к местной элите. Бабуля оплатила мне пребывание в реабилитационном центре, боль поутихла и моя спина снова стала как новая. Английский я подтянул очень быстро и уже через пять месяцев свободно им владел. Новая жизнь мне всё больше и больше начинала нравится. Бабуля помогла мне устроится на работу учителем физкультуры в школу Нью-Джерси и я был ей признателен за такую, практически, материнскую заботу. В школе я и встретил свою будущую жену, учительницу начальных классов Морин. Она мне любит говорить, что я ей совершенно не понравился с первого взгляда, но я знаю, что шельма врёт. Она втрескалась в меня сразу же по уши, как и я в неё. Через три месяца мы поженились, а еще через восемь она родила Романа с весом три семьсот. Лёля-рогипнол стала моим лучшим другом и мы часто зависали вместе. А потом Бабуля начала нам давать задания, собственно, никто в этом и не сомневался, это был только вопрос времени и оно настало. То была картина руки Рембрандта, из частной коллекции на Кони-Айленд, гаденький такой портретик, скажу я вам, но дорогущий зараза, хотя мне такой и даром не нужен был. Сработали мы с Лёлей красиво, никто не пострадал, она стояла на шухере пока я всё там оформлял и сильно нервничала. Бабы, они практически всегда нервничают. Потом был Ван-Гог, запонки с голубыми брюлликами Уинстона Черчилля, рубины Борджиа, колье Марии-Антуанетты и всё таком-же эстетском избирательном духе. И всё у меня шло гладко до этого дня, до дня пока Бабуле не понадобились перчатки Елены Чаушеску. Я рассматривал фото и не мог понять, что в тех сраных перчатках такого особенного и на кой сдались они Бабуле? Телесного цвета, с виду совершенно обычные и ничем не примечательные. Носить это старье и получать удовольствие от того, что они когда-то были на руках жёнушки румынского диктатора, которого расстреляли как бешенную собаку вместе с ней, лично для меня удовольствие сомнительное. Но не моё это дело, мне платят за работу, которую я обязан делать. Я люблю баблишко, все в этом мире любят баблишко, без него никак. Дом, точнее сказать, халабуда, Мэры Марковны располагалась с унылом сыром переулке, вид был, не приведи господи, там пахло плесенью, кошками, гнилой картошкой, а в грудах пищевых отходов и старого барахла можно было свернуть ногу. Эту двухэтажную уродливую старющую постройку стоило снести ещё в начале восьмидесятых, возможно, даже вместе в Мэрой Марковной, разгрести эту еврейскую свалку и построить нечто более приличное, район, как ни крути, не самый плохой в Нью-Йорке. Я надел медицинские перчатки, натянул маску, и накрутил глушитель на пистолет. У меня при себе был и хлороформ и шприц с транквилизатором, но я вспомнил про свой несправедливый диагноз, к тому же этот засранный переулок перед глазами, похожий на свалку, благодаря усилиям обитательницы убогого жилища меня тупо взбесили. Я, человек, который ни разу не выбросил мимо мусорника даже обёртку от конфеты и не принёс, по сути дела, никакого вреда окружающей среде. И вот теперь должен подыхать от рака лёгких, а какая-то Мэра Марковна, загадившая всё вокруг горами пищевых отходов и вековым хламом, продолжать свинячить дальше и иметь всех в виду! Не, так дело не пойдёт. Пулю ей в лоб. Так я и сделал.

Перчатки нашлись на дне дубового комода. Мягкие, как кожа младенца, удивительно тёплые, живые и источающие тонкий сладковато-мускусный запах. В тот миг я подумал, что именно так пахнет сладкая жизнь. Они словно манили меня и я их натянул на руки. С виду казались такими маленькими, деликатными, но пришлись мне в самую пору, сели как родные. А снять я их назад не смог. Они стали моими руками или я сам стал перчатками. Я испугался, закричал и начал с силой царапать свои руки. Подбежал к зеркалу, уставился в него. На меня смотрела пожилая женщина с крупным крючковатым носом и испуганными пустыми глазами. Горчичного цвета пальто с меховым коричневым воротником весело на её щуплом теле, как тряпки на огородном пугале. Затем она вцепилась острыми пальцами в свои-мои волосы и начала извергать всевозможные проклятия на румынском языке и даже раскаты грома, обрушившиеся на Брайтон-Бич, не смогли заглушить этой брани.

Мексика, Канкун, 2020.