Читать книгу Сорок апрельских дней - Сергей Савенков - Страница 4
Фаза первая: «Зеркало»
Ночь. «Тополя»
ОглавлениеЛуна лишь одна…
Набегающий поток воздуха ласкает лицо, но от жары не спасает.
Уж такой здесь, на Дзете-шесть, климат. За полгода я к нему не привык.
Пот лезет в глаза, капает с носа и затекает в рот. Белый бетон искрится, будто поле, засеянное семенами солнца. Фуллеритовый руль лишь слегка нагрелся, а вот местным, на их металлических драндулетах, конечно, не сладко. Однажды, когда Облако подбила меня забраться на разрядник, я даже обжёгся, перекидывая через забор её велик.
Облако…
Девчонка с обманчивой внешностью хрупкой снежинки. Видно, родители, подарив ей это мирное, мягкое имя, надеялись избежать надвигающихся на них катастроф. Ведь на деле, она – Молния, Буря, Гроза.
Неуловимая Молния. Гроза мальчишек и доставляющая взрослым одни неприятности Буря.
Без неё, я бы совсем здесь пропал. Инопланетник, сувенир, упавший на потеху озлобленным местным с недостижимых для них волшебных небес. Разъезжающий на дорогущем чёрном велике-шестьсотгаммовке, который нельзя отобрать из-за дактилоскопической блокировки.
Облако – классная, и заводила. Да здешние разве поймут! Никто не станет подчиняться девчонке. Конечно, за исключением конченых неудачников: несуразно большого, неповоротливого увальня по прозвищу Камень, Стебелька – белокожего, голубоглазого неженки, и меня – чужака, носящего странное имя Кирилл.
Не повезло девчонке с планетой, с родителями и одноклассниками… А ещё говорят, мир полон гармонии! Если даже я таю под здешними лучами, каково приходится ей?
Облако не может долго на солнце, она ведь немножко ещё и Луна.
Альбинос.
До знакомства со мной, она редко ходила гулять. Обычно только зимой. Я поговорил с папой, и он принёс крем, целую упаковку. Но и он не особенно помогает, а впереди – самый зной.
К счастью, мучиться от летней жары Облаку не придётся – испытания скоро закончатся, отца переведут на другую планету, и…
И, у меня есть план…
Шины, перекачанные, чтобы увеличить накат, гудят. Сотрутся быстрее, но ничего. Сейчас главное – скорость! Изредка покрышка упруго звенит, и в сторону отлетает камушек.
Бетонная опора разрядника Гюйгенса, а в просторечье – вероятностной пушки, режет дорогу надвое. Я сворачиваю вниз, к озеру. Через пару минут выезжаю на мост.
Тут жутковато. Руль дёргается, бьёт по рукам. Стонут фермы. Будто разбудил дракона и катишь по спине, покрытой громыхающими броневыми пластинами. Воздух пропитан тошнотворным запахом затхлой воды, да кислого металла.
Комары бьют по лицу, путаются в волосах. Наклоняю голову, щурюсь. Противно…
Наконец, мост заканчивается. Я облегчённо вздыхаю.
Останавливаюсь, чтобы вытащить расплющенных насекомых. Когда дело сделано, оборачиваюсь…
Громады разрядников, а над ними – невообразимые, невозможные для этой планеты серебристые облака – побочный эффект испытаний. В сиянии луны они красивее, чем сейчас. Вчера я их не успел рассмотреть, но об этом ничуть не жалею. Вечер был лучшим в жизни, а облака никуда не сбегут.
Но и теперь таращиться недосуг, время давить на педали!
Проскочив небольшой прибрежный лесок, выезжаю на степную дорогу. Жаркая влага и вонь – позади. Тут лишь простор, да дорога, тающая в солнечном мареве. А впереди – островок серебристых тополей посреди степи, возле насосной. Там у нас штаб.
Слева – степь, красно-голубая от маков и льна, с жёлтыми островками адониса и фиолетовыми цветками шалфея. Распустились пионы и степные тюльпаны, а над ними деловито жужжат насекомые-геноморфы – пчёлы вымерли в средневековье.
Справа – оранжевая стена цветущего смрадника, над которой вьются селхоздроны. Хорошо, что ветер не стой стороны, и я могу наслаждаться ароматом весенней степи.
Въехав в облезлые ворота, мчусь мимо мрачных зарешёченных окон. За стеной приглушённо ворчат насосы. Когда до угла здания остаётся несколько метров, с крыши доносится залихватский свист.
Не успев ничего осознать, выскакиваю по инерции из-за угла, слышу хлопок, и меня выбрасывает из седла.
Засада! Враг применил воздушную пушку!
Пролетев пару метров, падаю на вытянутые руки. Бетон, как наждак, обдирает ладони. Меня переворачивает, и я кубарем скатываюсь в кювет.
Поднявшись на четвереньки, жду пока перестанет шататься земля и погаснут плавно порхающие над травой красивые белые искорки.
Сквозь затихающий звон слышится топоток. В поле зрения появляются загорелые девичьи ноги, обутые в пыльные «кеды», и меня подбрасывает от удара в живот.
Хриплю, пытаясь вдохнуть.
Раздаётся звонкий смех, и подбегает другая девчонка. Я успеваю разглядеть приближающуюся к моему лицу обувь в подробностях: каждое пятнышко, каждую трещинку на розовой коже, ниточки, торчащие из шнурков. Такие кроссовки носит Кисуня. Потом на мир падает темнота…
– Ваш штаб уничтожен!
Свет режет глаза. По лицу течёт сладкая газировка, смешавшись с пылью, кровью и потом. С кончика носа на порванную футболку падают алые капли. Шорты порвались. От саднящих коленей до белых носков тянутся алые дорожки. Кроссовки валяются в стороне. Маленькие, на размер меньше, чем нужно: отцу купить недосуг, он вечно занят наукой. Без тесной обуви даже полегче, но стопы жжёт раскалённый бетон.
Поднимаю глаза.
Врагов шестеро: прямо передо мной, в окружении девчонок – Кисуни и Ляли, стоит Бурундук. Дождь и Туман, вцепившись в мои запястья, растягивают руки в стороны, а спину поддерживает Полёт.
Кисуню родители назвали Котёнком, Лялю – Куколкой, Бурундук изначально был Солнечный Лучик. Главному хулигану школы не пришлись по душе подобные нежности, и он назвался именем вымершего животного, как объяснил – кровожадного и свирепого. Все данные о бурундуках давно потерялись, но слово, надо признать, звучало действительно грозно. Будто ярость клокочет – бур-р-рун-дук!
– Очнулся? Штаб уничтожен! Вам конец!
То, что для меня – жалкая попытка выжить и приспособиться, для него – всего лишь игра.
Я всё понимаю. Что у них впереди? Ничего! Им не вырваться: здесь они родились, здесь умрут. Потому, их зубы скрежещут от ненависти к «любимцу судьбы».
У современных детей жестокие игры. У местных – тем более.
Но у взрослых, у фермеров, всё ещё круче. Здешние новости, как сводки с передовой.
Местный климат идеально подошёл для выращивания Лика – мясистой зелёной дряни, шаровидные цветы которой превращаются в коробочки-луковки, заполненные семенами. Семена нужны лишь для новых посадок, ценится густой белый сок.
Куда той синтетике!
Под прикрытием высоченных кустов Смрадника – сырья для производства пластмасс, Лик выращивают здесь круглый год. Большинство полей и перерабатывающих заводиков находится под контролем правительственного антинаркотического комитета, а военные транспортники развозят готовый порошок по мирам Союза. Частные плантации уничтожают, фермеры исчезают вместе с семьями. Случается и обратное, пропадают семьи чиновников и военных.
Подходящая планета для создания секретной научной базы со странным именем «Левка» и проведения не вписавшихся в рамки законов исследований, о сути которых известно немногим, даже в правительстве.
Подходящее место для отца, не совсем подходящее – для меня.
Но я привык. Привык мотаться по периферийным мирам, привык получать по умной башке от пустоголовых местных.
Раньше, до того, как всё неожиданно изменилось, отец работал только в столичных институтах. Однажды, я побывал на Земле – он вдруг решил показать мне прародину человечества. Мать не поехала, заявив, что женщине не место на радиоактивной помойке.
А мне Земля пришлась по душе.
Тишина. Ветер, гоняющий пыльные облака. Избавившаяся от гнёта человека природа, постепенно сжирающая уродливые циклопические конструкции. Потёки ржавчины на растрескавшемся бетоне. Контрастирующая с окружением сияющая белизна Станции Гипермаяка. Шорохи океана.
И главное, одиночество. Уже тогда я устал от людей.
Насколько я их ненавижу теперь…
Ляля бьёт меня кулаком в подбородок. Топает ногой, матерится и дует на руку.
Бурундук отвешивает ей оплеуху.
– Хочешь, чтоб он опять отключился? «Квайфа» уже нет! – и лупит девчонку пустой пластиковой бутылкой. – Надо – так! – от удара в живот я сгибаюсь пополам. – Ладно… Хочу тебе кое-что показать!
Он подходит к валяющемуся поодаль велосипеду. Нагибается, одной рукой легко подхватывает сверхлёгкий гоночный байк.
– Красавец, правда? Думаю, лучший на МОЕЙ планете.
Поднимает велик над головой и с силой бьёт о бетон. Потом ещё и ещё. Раздаётся треск, во все стороны летят детали. Когда в руке остаётся лишь жалкий обломок фуллеритовой рамы, он прекращает и говорит:
– Сам знаешь, мы тебя долго терпели. Но любому терпению приходит конец.
Бурундук идёт обратно. Вразвалку, своей коронной царской походкой. Осматривает обломок, перехватывает его, словно дубину, подносит к моей щеке, примеряясь.
– Ах, а что скажет папа? «Кирилл, что с тобой? Кто это сделал?» И какой правильный ответ?
Выдавливаю:
– Упал… – на губах лопаются кровавые пузыри.
– Верно! – Бурундук радостно улыбается и отбрасывает обломок. – Но ведь ты у нас – хакер. Сам знаешь, чтобы команда прошла, нужно нажать клавишу «ввод»! – и я получаю новый удар в живот.
Потом он хватает меня за длинную чёлку.
– Шортики, бабская причёска! Ты что – педик? – он вытаскивает из кармана выкидуху. – Ничего. Подстрижём, исправим.
И почему-то, прячет её обратно в карман.
– Смотри-ка! Прибыла команда спасения!
За моей спиной скрипят тормоза.
– Отпустил! Быстро! – узнаю голос Облака.
– А иначе что?
– А иначе вот что!
Я не вижу происходящее позади, но лицо Бурундука вытягивается. Он поднимает руки вверх, будто сдаётся, и орёт в ответ:
– Угомонись, малышка! Твоя взяла.
И, обращаясь к подручным, бурчит:
– Отпустите!
А сам хватает меня за грудки.
Запястья отпускают. Я еле стою на ногах. Не поддержи он меня – свалился бы на бетон.
Вдруг моё тело теряет вес, как после попадания из воздушной пушки – Бурундук, прикрываясь мной как щитом, бежит на Облако.
– С-сучка!
Сзади хлопает.
Я чувствую, как врезаюсь спиной в девчонку. Мы падаем… Я рефлекторно, чтобы смягчить падение, выставляю левую руку назад. Сверху, всей своей немаленькой массой наваливается Бурундук. Хрустит кость, руку пронзает боль. Затылок ударяется о бетон, и, второй раз за сегодняшний день, я проваливаюсь во тьму…
Не вздохнуть. Я зажат между тушей врага и худеньким тельцем лучшего друга. Косточки впиваются в спину.
Если Добро будет и дальше вербовать подобных бойцов – никогда ему не победить. Ни за что.
Пытаюсь пошевелится, и руку пронзает нестерпимая боль. Кое-как уперевшись ладонью другой в грудь Бурундука, выбираюсь на свободу.
Левая рука, согнутая под странным углом, безвольно свисает.
Бурундук лежит без движения. Во лбу торчат электроды.
Облако смотрит распахнутыми фиолетовыми глазами в весенние небеса. Только зрачки неподвижны. Под головой – багряная лужа, белые волосы намокли и спутались. Тонкие пальцы сжимают тазер. В паре метров валяется серебристый девчоночий велик.
Почему она приехала одна? Где Камень и Стебелёк, где эти трусы?!
Полёт сидит на бетоне, тупо глядя в пространство. Четвёрка других стоит рядом.
Видно, я был без сознания всего пару секунд.
– Кис-кис-кис! – ласково подзывает меня Кисуня.
По раскалённому бетону, усыпанному свернувшимися от жары листьями тополей, как хромая собака, ползу в противоположную сторону. Мир вращается, и я постоянно падаю. Секунды тянуться будто часы. Наконец, получается встать. Бегу, подволакивая ноги. Одна нога цепляется за другую, и я падаю на бетон. Оборачиваюсь.
Расстояние уже приличное, но они и не думают догонять – знают, что мне не уйти. Кисуня складывает руки рупором:
– Кис-кис-кис! Тебе уже не надо домой! Теперь выйдет всё по-другому!
И в этот момент, заупокойной песней по уходящему детству, над степью разносится тоскливое завывание сирен.
Если бы не эти заунывные звуки, мы бы не посмотрели в небо и не заметили звездолёт. Ведь это так и бывает: корабль просто появляется. Ни вспышек, ни грохота. Только что его не было, и вот он уже висит в воздухе на высоте тридцати километров.
Каким образом Гипермаяки мгновенно перемещают корабль на тысячи световых лет и почему звездолёт не разрушается гравитацией планеты – не знает никто.
Если правительству требуется новый гражданский корабль, грузовой или пассажирский, оно обращается к учёным из «Aeon», а те – передают запрос Маякам. И над планетой появляется звездолёт. Откуда берётся материал для строительства – неизвестно, масса планеты не меняется. Почему корабли не изнашиваются – загадка. Ясно только одно: Гипермаяки вышли на новый уровень взаимодействия с энергией и материей.
Военные звездолёты Маяки не создают и перебрасывать по команде людей не желают – их собирают на верфях, и флоты месяцами плывут от звезды к звезде, используя двигатели искривления.
Я вглядываюсь в очертания звездолёта…
Авианосец повстанцев.
Всё из-за исследований отца!
Можно было заранее догадаться – Маяки не позволят создать супероружие, не допустят превосходства одной из сторон. Построенные Союзом, Маяки ему служили недолго, приняв вдруг в расчёт желания всего человечества.
И вот, чёрное пятно корабля висит на фоне апрельского неба, на фоне серебряных облаков.
Кисуня смотрит на меня и начинает что-то говорить, но громовой треск заглушает слова – я вижу беззвучно шевелящиеся губы. Небо над нашими головами рвётся, будто ткань, и из десятков червоточин, возникших на километровой высоте, появляются штурмовики и лёгкие бомбардировщики.
Какая разница технологий! Раньше корабли, перемещаемые Маяками, возникали так же, в сполохах молний. Но потом конфигурации Станций изменились: вместо тринадцати арок, их стало четыре, вместо трёх Излучателей остался всего лишь один, и устремились в небеса алые башни накачки. Гипермаяки отказались от человеческих технологий, они создали свои.
Над вероятностными пушками зажигаются облачка плазмы – побочный эффект, возникающий при накачке. Звездолёт немедленно реагирует: создаёт вокруг себя сотни червоточин, и разряды вероятностных пушек уходят в них. Тут же, начинается новая накачка, а корабль создаёт новые червоточины.
Вероятностные пушки «стреляют» по очереди – разряд уменьшает вероятность существования вражеского звездолёта на несколько порядков. Обычно после попадания корабль исчезает. Изредка – остаётся висеть, как ни в чём не бывало.
Штурмовики с воем заходят на боевой курс. Бомбардировщики перестраиваются. Защитные орудия по периметру батареи разрядников открывают огонь, и небо вокруг атакующих кораблей вспучивается белыми облачками разрывов.
Если авианосец уничтожат – всем им конец. Но трагедию придётся делить на десять, ведь только в одном из десяти кораблей есть человек. В остальных – функции пилота выполняет нейросеть.
Кисуня и четвёрка приспешников, забыв про меня, и про валяющегося с электродами во лбу предводителя, стоят, задрав головы и приставив козырьками ладони ко лбу.
А я сижу посреди дороги.
Как глупо оказаться в момент штурма возле единственной на планете батареи, прикрывающей секретный научный комплекс и несекретный, построенный лишь для отвода глаз, завод! С другой стороны, где ещё мне – сыну учёного, быть?
Могло выйти хуже, если бы бой начался раньше, когда я был возле опор вероятностных пушек. Нападающих не интересует затерявшаяся в степи насосная.
Корабль стреляет из вероятностной пушки по куполам на полигоне. Второй выстрел ему не сделать, на перезарядку от корабельного реактора потребуется несколько суток.
Но он не понадобится: купола исчезают.
Отец!
Штурмовики открывают огонь по защитным орудиям, чтобы дать бомбардировщикам возможность атаковать. От опор отлетают куски бетона, взрывается несколько орудийных башен и начинает пылать комплекс управления стрельбой.
В результате, несколько вероятностных пушек разряжаются одновременно, что считается непростительной тратой энергии, ведь цель постоянно ставит помехи. Но в этот раз все разряды попадают в корабль, и он исчезает.
А вместо него, в небе над Дзетой возникает Она.
ТЬМА.
То, что не может существовать в человеческом мире, поскольку вероятность этого равна нулю. Тьма настолько превосходит возможности человеческого восприятия и понимания, что сказать что-то о Ней попросту невозможно.
Изнанка мира. Изнанка пространства, изнанка времени.
ТЬМА…
Я смотрю вверх, на Неё, и не могу уловить ни форму, ни цвет. Можно только сказать, что Она существует, что там, в небесах, что-то есть. Глаза болят и слезятся, голова словно взрывается изнутри, но Тьма притягивает и не даёт отвести взгляд. Кажется, ещё миг, и я сойду с ума.
Тьма начинает таять…
В небо уходит разряд вероятностной пушки, теоретически, способный отправить Её назад.
Поздно, Тьма уже растворилась, впиталась в наш мир…
Потом запись боя во всех спектральных диапазонах попадёт в Даркнет, и люди станут вглядываться в Тьму часы напролёт. Одни – пытаться познать с её помощью Трансцендентную Истину, другие – просто тащиться от глюков, получая итогом невыносимую головную боль.
– Ловите, ловите его! – доносится до ушей.
Компания вспомнила обо мне.
Ловить – громко сказано. Я просто сижу на бетоне, глядя, как после утраты корабля-штаба захлёбывается атака, как разворачиваются над разрядниками штурмовики и рассыпаются в воздухе от попаданий ракет и снарядов.
Как с небес начинают падать обломки.
Как один из них, кусок фюзеляжа с эмблемой повстанцев и жёлтым, издалека неясным рисунком, несётся, ежесекундно увеличиваясь в размерах, прямо на нас.
Как он, медленно, словно в ускоренной съёмке, соприкасается с бетоном в том месте, где лежит Бурундук и стоит его банда.
В том месте, где Облако.
Как, в окружении каких-то осколков, фрагментов, брызг – летит, кувыркаясь в воздухе, серебристый велосипед…
Глаза отрисованы с фотографической точностью, передан даже объём.
Я разглядываю звериную радужку и не могу оторваться. Нужно смотреть в эти глаза бесконечно, чтобы не видеть того, что творится вокруг.
Будто горные массивы, в ином мире, на другой планете. Да… Как горы. Узлы, отроги, цепи. Да…
Ягуар.
Золотой, в чёрных пятнах зверь, скалящий пасть на одной из частей фюзеляжа.
Хищник, сожравший Облако.
Волна первобытного ужаса захлёстывает меня с головой, не позволяя вдохнуть, и я отвожу глаза. Страх исчезает, остаётся лишь холод.
Вокруг кровавое месиво, куски тел и обломки. Фрагмент черепа, оторванная рука, торчащие вверх обнажённые рёбра… Что-то горит…
Чёрные пятна и красные полосы на белом бетоне, будто творение рехнувшегося художника.
Живописец-Вселенная, рисующая картины людьми…
Смерть оказалась совсем не такой, как я представлял. Не такой, как в кино или в играх – в них всё было так эмоционально, сложно, зрелищно и романтично. И конечно, подчёркивалась исключительная ценность человеческой жизни.
Смерть настоящая была предельно простой. Точно такой, как любовь, дыхание или глоток воды. В ней не было ничего особого и возвышенного.
Похоже, в реальном мире жизнь вовсе не так ценна. Похоже, природу смерть не особенно беспокоит, ведь жизнь не остановить. А что до людей… Невозможно представить, что эти разбросанные всюду куски имеют какое-то отношение к друзьям и врагам.
Память подсказывает: «Система – сумма её частей, плюс паттерн организации». Вот его-то, этого странного «паттерна», присущего всей системе и несводимого к сумме всех элементов, и не хватает.
Система «Облако»… Система «Кирилл»… Ну и глупость! Для чего я это всё изучал? Разве помогли эти знания?
Сквозь звон в голове доносится писк смарт-часов – их датчик фиксирует запредельный уровень излучения. Поднимаю один из обломков, верчу в руках…
Обшивка реактора.
Откидываю в сторону. На пальцах блестит маслянистая чёрная жидкость.
Писк не уменьшается, я с головы до ног в этих каплях. Они текут по лицу, ими покрыта одежда: серебрящаяся от бетонной пыли беленькая футболка и такие же шорты.
Художник-Вселенная раскрасила и меня…
Чёрными каплями топлива. Крохотными, слипшимися кусочками плоти – больше не разобрать, где друг, а где враг. И алыми точками: узорами чужих, таинственных, жутких созвездий…
Под серебристыми облаками, на которые, по моей вине, девчонка-Луна посмотрела лишь мёртвыми глазами, появляются мультикоптеры «скорой».
Горят тополя. Скручиваются и вспыхивают серебристые листья.
Наш штаб уничтожен.