Читать книгу Мир пустых Горизонтов - Сергей Соколов - Страница 15

Чай чаем, но в положенные часы гость обедал в небольшом, но помпезном зале ресторана. Высокие арочные окна радовали витражными цветами; плавные линии диковинного декора устремлялись вверх к прозрачному куполу; в зеркалах отражались скульптуры обнажённых нимф, напольные светильники и с десяток круглых столов под белоснежными скатертями.

Раховски выбрал картофель фри, большой фриш-мак и стакан спайк-колы. За весь вчерашний день, после своего раннего прибытия, он совершенно не проголодался. Возможно, сказывалось перенапряжение от обилия впечатлений. Но сегодня утром голода опять не чувствовалось, и Лукаш пропустил свой обычный земной завтрак с яичницей, булочкой с ореховым кремом и кофе. Только к обеду у него засосало под ложечкой, и потекла слюна от воображаемого им привычного обеда в фастфудной забегаловке.

Сосед по столику в ресторане – Фаррет – грыз чешское колено, запивая вепря пивом.

Серж Сомов – третий из присутствующих – доедал грибную солянку и уже поглядывал на пельмени. Хлебный квас также ждал своей очереди.

Раховски с набитым ртом заметил:

– Вы слишком расточительны, господин бизнесмен. Не мудрено, что есть некоторое финансовое напряжение в ваших делах.

Джонни вытер салфеткой жирный рот и ответствовал:

– А как иначе? Модерн снова в моде, и мы считаем правильным, предлагать клиентам самые последние тренды. А что им больше по душе – охотничьи покатушки по Горизонту на скутерах или, например, откушать в затейливых интерьерах – не наше дело. Вот вы, мистер Раховски, совсем не стремитесь погрузиться в собственные воспоминания и выданный вам браслетик не надеваете.

«Ещё не хватало, чтобы свои мысли вам на показ выставлять».

– Я здесь не на отдыхе, а в служебной командировке как представитель ИЦПЭ. У меня профессиональный интерес.

– Зачастили что-то к нам представители, и именно этого Центра. – Подал голос Сомов, накалывая пельмешку на алюминиевую вилку. – И в чём ваш интерес?

– Во-первых, я рад встретить в вашем лице коллегу по цеху, человека неординарного, образованного, увлечённого.

Раховски обозначил поклон в сторону Сомова. Он говорил вполне искренне, и предстоящий бой с сильным соперником его бодрил:

– Во-вторых, я совершенно потрясён увиденным здесь и с нетерпением жду раскрытия некоторых тайн. Вы, мистер Сомов, как настоящий учёный, не могли не провести, пусть и простейшие, исследования Горизонта. Как верно выбрано название: горизонт необычного, необъяснимого. Нас манит… э-э… чудес магнит …, огонь познания горит.

«Сейчас ещё стихами заговорю».

«Ты ещё стихами заговори».

«Стишки-то бледные. Что тебе надо?»

– Что вы конкретно хотели бы узнать, господин учёный представитель? Тайн из научных фактов я не делаю.

– И замечательно! К примеру, связь. Я не могу поговорить с семьёй, я не могу узнать новости, я не могу пользоваться Большим Информаторием.

Сомов кивнул:

– Да, любые виды коммуникации с внешним миром на Горизонте не доступны. В этом смысле, мы здесь одиноки больше, чем Робинзон Крузо. Другое дело, местная связь. На известных мне расстояниях, а я отдалялся от «Острова» не более одной тысячи километров, прекрасно работают приёмо-передатчики в коротком и ультракоротком диапазоне. Естественно, (!) без внешних источников питания. Дальше по километражу – отсечка, барьер. Как будто переехал в другой регион, а там связь с соседями блокируется.

Средние и длинные волны… В здешней среде они не распространяются. Более того, приборы и устройства, работающие в этих диапазонах, теряют свою работоспособность. А у источников спонтанного излучения эта часть спектра просто отрезана. Объяснения пока нет. Ещё вопросы?

– Вы очень любезны. А каково ваше мнение по поводу дармовой, простите за просторечие, я хотел сказать, неограниченной энергии? Это же революция…

– Я сторонник перманентных процессов. Вы правы, что это… интересно. Но ошибаетесь в определении. Скорее, мы столкнулись с неизвестным видом энергии и способом её передачи. Диапазон её приложения широк: от ультрафиолетовой лампы с парами ртути до… Вот вы наверняка вчера ничего не ели.

Лукаш удивлённо поднял брови, а Джонни понимающе улыбнулся.

– С самого утра росинки во рту не было. И не хотелось. А это к чему?

– А к тому, что энергетическая подпитка идёт после анализа потребителя, и не делается различий между мёртвой схемой, к примеру, звукового генератора и живой клеткой.

– Тогда почему я сижу за этим столом? – с сомнением поинтересовался Раховски. Всё сказанное Сомовым граничило с бредом умалишённого.

– Обратная связь. Вы высказали свои предпочтения, кто-то исполнил; вы подключили свой источник энергии, кто-то отключил свой. Впрочем, это мои фантазии. Вас же, я полагаю, интересуют факты.

Лукаш, топя картошку в кетчупе, проговорил:

– Да-к, многое… Вот Джон, мистер Фаррет, рассказал мне историю вашего первого, совместного, весьма дерзкого появления на Горизонте. Скажите, после преодоления барьера вами или впоследствии туристами, место прибытия, так сказать, разное или…

– Или. Где бы ни пересекался барьер там наверху, здесь оно всегда одно и то же: октагон площадью пять тысяч метров квадратных. Сейчас оно под жёсткой охраной, чтобы подвыпивший турист не плавал в Море Мечты без скафандра. В обратную сторону правило транспортировки не работает: выкинет за барьером в любом месте окружности.

– Да-да, поэтому приходится держать курсирующий по периметру флайер для подбора туристов, – встрял Фаррет.

– А если преодолеть барьер на том же флайере?

– Проделали однажды и такое.

Джон опять подал голос, мол, я не только деловой человек, но и учёный. В недалёком прошлом.

– Я расскажу. Выше двух тысяч метров над поверхностью Луны летай, борозди, любуйся красотами естественного спутника. Всё натурально. А ниже… Бац и мы уже на Горизонте, висим над равниной словно на нитке на уровне тридцатого этажа. Флайер неподвижен, заглушен. Вокруг как за миллиард лет до нас, так и через миллиард после – пустота. Где мы, куда идти, куда лететь? Да и полетим ли? Струхнули малость, было, но маячок сбросить не забыли. Завели двигатель, стали вертикально подниматься. Где-то на отметке в шестьдесят километров нас выкинуло над поверхностью Луны по тем же координатам входа. В пансионат вернулись через пешеходный портал.

– Джонни прав. Это была единственная попытка. Впоследствии, я искал маячок, и мне удалось поймать его сигнал. Это было в тот раз, когда я удалился от базы на тысячу вёрст. Зашёл за отсечку и сразу услышал маяк. Простой расчёт показал расстояние до места, так сказать, воздушного перехода на Горизонт в одну тысячу девятьсот километров.

Сомов замолчал, но, увидев, что Раховски хочет задать очередной вопрос, продолжил:

– Вы упомянули о простейших опытах… Понимаю скрытую подоплёку этой формулировки, но вы, сами того не желая, определили принципы моей работы. Если они вас интересуют, мои принципы, я объясню.

Здесь, больше, чем где-либо, нельзя напролом ломиться сквозь неизвестность; здесь ухарская инициатива, скороспелая масштабность опасны; здесь известное правило «не навреди» относится, прежде всего, к самим себе; здесь надо начинать с простых физических опытов из школьной программы. А дальше, идти шаг за шагом. Понимать, что работает, что не работает; что разрешено, а что пока нет. Собирать информацию, анализировать, искать ответы на вопросы: кто и зачем нас здесь ждал.

Фаррет не сводил глаз с Сержа. Похоже, он впервые слышал откровения учёного друга.

Представитель Центра парировал:

– Сомов, вы слишком осторожны и топчитесь на месте. «Кто-то, зачем-то»… Это лишь предположение, но и его можно проверить одним рискованным, удачно поставленным экспериментом. Разве вам не интересно? Риск в науке допустим, главное – результат, а победителя никто не осудит.

– А проигравшего?

– Не знаю, – Раховски пожал плечами, – таковым ещё не был и не буду… Послушайте, Серж, идите ко мне в группу. Коллектив с огромным потенциалом, ваша тематика. Мы вместе такое закрутим! Ну, решайтесь!

Сомов ещё с середины фразы научного руководителя отрицательно качал головой:

– Решено уже. Благодарствуйте, но нет. Я ещё не насмотрелся, как дёргается лапка у лягушки, а проводить «Айкулак» слишком рано.

Он запнулся, понял, что сказал лишнее. Лукаш насторожился, но, попивая колу, расслабленно спросил:

– «Айкулак»? А-а, это…

– Это переводится с казахского как «ухо луны» и обозначается печатным символом «собака».

– Причём тут собака?

Сомов мямлил:

– Ну, собака, отделение слюны, Павлов…

Раховски его не слушал.

«Э-э, врёшь. Не по теме объяснение. Ухо, собака… Графический символ… Графический… И похоже это… на… нелинейность пространства. Неплохо, Раховски, совсем неплохо. Дальше, дальше. Общая тематика сотрудничества, прописанного в договоре фигляра Фаррета и прозорливого профессора Люберца, подразумевает эксперименты именно в этой области физики. В их основе – уникальные свойства Горизонта. Идея пришла в профессорскую голову именно здесь. Зачем он прилетел сюда – неизвестно. Не за тайной же этого странного слова «Айкулак», ведь Люберц никогда раньше его не употреблял, это точно, а у Сомова оно вырвалось явно подсознательно. Что нам говорит психоаналитика? Правильно, подсознание управляет поведением человека. Сомов знает что-то важное, связанное с экспериментами над пространственной метрикой, боится их или их последствий. Отсюда вся его демагогия про лягушачьи лапки. Отсюда его нежелание подписывать договор с Люберцем. А может русский и профессора… того? Вряд ли. Но это сильный пресс в моём споре с ним. Поскольку нужны, очень нужны подробности планировавшегося эксперимента. На Совете директоров предстоит мой доклад и общие фразы не прокатят, а вот прокатить меня за поверхностные предложения ещё как могут.

Конечно, будучи заместителем Люберца, я понимал и понимаю, что безумный старик был на пороге значимого открытия, теоретическая часть которого находилась в стадии окончательного завершения. А также, что профессорская мысль далеко опережала черту, где толпились остальные грешные сотрудники группы. Со мной, кстати, во главе. А мысли эти не были ни высказаны, ни зафиксированы: Людвиг Люберц не вёл рабочих записей, в голове держал расчёты, варианты решений, результат и… планы. Мне бы хоть на миг… Будь у меня больше времени, я бы конечно… Но всё же, хоть бы на миг стать профессором Людвигом Люберцем».

– Алло, господин учёный представитель ИЦПЭ! Перестаньте жевать стаканчик колы. У нас её много. Налить?

Джонни уже подзывал инета.

– Нет, не стоит. Есть вопрос к тебе.

– Г-м? Мы пили брудершафт?

– Как-то мы вместе пили пиво, и я спросил тебя, Джон, что главнее: мёртвый профессор или сорванный эксперимент. Что ты ответишь сегодня?

– Так же. Мне по барабану.

– А что выберет мистер Сомов? Впрочем, неважно, что будет сказано вслух. Я просто знаю ответ. Единственное в чём есть сомнение, так это в правильном написании одного казахского слова. Не просветите?