Читать книгу Мир пустых Горизонтов - Сергей Соколов - Страница 3

Широкая чёрная лента из самого дорогого натурального шёлка, натянутая на невидимый прямоугольный каркас, внешним краем резко выделялась в красном свечении огромного глаувизора, тогда как другим плавно, естественным порядком сливалась с сумеречно-золотистой гаммой объёмного поясного в три четверти мужского портрета. Несколько больший, чем требовали скромные размеры конференц-холла, он, согласно современной технологии визуализации объектов, немного мерцал, что при высокой реалистичности картинки и доброжелательном выражении лица делало изображённого пожилого мужчину чересчур подвижным, эдаким живчиком и далеко не основным участником траурной церемонии.

Впрочем, церемония только что закончилась. Вернее, она переместилась к главному входу Исследовательского Центра Перспективной Энергетики, на взлётно-посадочную консоль которого четыре инета, одетые в соответствующую обстоятельствам униформу, выносили лакированный гроб с телом почившего профессора.

Профессор – не артист, и никто его не провожал аплодисментами, да и скорбящих по усопшему могло бы быть побольше. Четыре вместительных шатла для нескольких представителей администрации учреждения, десятка коллег по работе, двух-трёх корреспондентов медийных издательств заказали явно с избытком. Скорбящих родственников не наблюдалось – покойник жил одиноко. Отсутствовали и представители религиозных конфессий – за профессором-материалистом коллеги не замечали фанатичного следования какому-либо избранному вероисповеданию, хотя и воинствующим атеистом его назвать было трудно. Точнее всего профессору Люберцу подошло бы определение – секулярный человек. Избежать неловкости из-за недостатка желающих проводить его в последний путь удалось за счёт шумноватого коллектива студентов близлежащего колледжа. Профессор там читал факультативный курс пространственной физики и пользовался у молодёжи популярностью.

Портрет в опустевшем зале уже следовало погасить, а зацикленную фонограмму музыки Моцарта выключить, но… Очевидно инетам никто не отдал прямого приказа, и они просто продолжали рутинную работу по уборке помещения. Кто-то разбирал ставший ненужным до следующего скорбного раза подиум для гроба; кто-то выметал выпавшие из траурных венков цветы; кто-то с первых рядов конференц-холла собирал в мусорные мешки скомканные конспекты прощальных речей, а с последних – обёртки из-под конфет и жевательных резинок, раздавленный попкорн и пустые банки энергетиков. Там же нашлись забытая кем-то косметичка и брошенный музыкальный плейер.

Продолжала звучать Maurerische Trauermusik, а глаувизор упорно вычерчивал в воздухе опрятного старика в домашней вязаной кофте, держащего в руке роговые очки для чтения. Лицо его, освещаемое настольной лампой и мягкой улыбкой, было приветливо повёрнуто к кому-то близкому, кому доверялось сделать этот сентиментальный снимок, кому предназначалась мужская беззащитность.

Инетов эта мизансцена не трогала. Цепляла ли за душу одиноко стоявшего возле панорамного окна мужчину? Нет, не особенно. Скорее, она тревожила, наводя на размышления:

«И почему администрации Центра пришла в голову мысль представить для прощания именно это изображение? Наверняка поручили девчонке из секретариата, а та по своей романтической наивности решила, что душевность не бывает лишней. Ещё как бывает. Иногда всё дело можно завалить из-за склонности к излишней чувствительности. Откуда вообще взялся в нашем строгом заведении этот снимок, явно сделанный в другой жизни профессора? И, оказывается, она существовала – другая жизнь. В ней профессор Люберц выглядит полной противоположностью тому, каким его знало абсолютное большинство сотрудников научного учреждения, и уж точно не имеет ничего общего с неловко загримированным трупом в катафалке у главного входа. И смерть – великий мастер трансформаций – здесь ни при чём: обнаруживается колоссальная разница в отношении человека к окружающему миру и окружающего мира к человеку. Узнать в уютном джентльмене на изображении из семейного архива одинокого, неухоженного, нелюдимого, угрюмого, но язвительного на высказывания старика, просто невозможно. Отвратительный характер моего шефа мог бы сравниться только с его работоспособностью: предела не было ни у одного, ни у другого.

Печальный факт – он есть гений, потому и терпят, вернее, терпели все семь лет».

Катафалк и четыре полупустых шатла оторвались от консоли и направились в сторону крематория. За катафалком вытянулся шлейф чёрного дыма, что говорило о сбитой настройке скалярного дожигателя, отчего судно вкупе с его содержимым стало похожим на летающую печь. Шатлы веером шарахнулись по сторонам, но не рисковали идти на обгон: как и в прошлые времена, примета была скверной.

Мужчина провожал их взглядом, но его мысли с происходящим уже не пересекались:

«Да, быстро оно летит – время. Прошло уже с десяток годков, как в Центре организовалась наша группа, изначально предназначенная для решения нетривиальной прикладной задачи в пользу одной не совсем гражданской, но абсолютно легальной организации. Поработали тогда на славу во имя безопасности всего человечества! А после одобрения результатов этой работы со стороны означенной организации в виде солидных премиальных, а со стороны местного руководства, твёрдых обещаний карьерного роста, группа в полном составе отдалась любимому увлечению – исследованиям физики пространства.

Профессор Людвиг Люберц… Он пришёл не сразу, года через три как у нас закончился контракт с военными. Тогда у малоизвестной конторы с названием «Институт космопланирования», местом предыдущей работы Люберца, в ходе научного опыта произошёл несчастный случай. Странно: где Люберц, а где «исследование белковых вкраплений в сферические хондры метеороидного потока Ксанф». Если я помню правильно, так это называлось. Вообще-то история мутная. Погиб персонал контрольной станции; кажется, экипаж лунного катера… М-да… Контору распустили. Люберца безоговорочно взял Центр на должность руководителя нашей группы. Моей группы.

Обидно ли мне было тогда, обидно ли до сих пор? Не признаюсь и сам себе, но не отрицаю очевидные факты: этот одержимый смог добиться многого, гораздо больше любого другого на этом месте. Однако «другому» от этого не легче.

Моцарт хорош, но уже тошнить начинает. Я, пожалуй, пойду…

Вчера на Совете директоров мне выпал шанс. Не поздновато ли? Природа любит отдыхать на детях гениев и на их коллегах-заместителях. Нет, чушь! Пусть пока исполняющий обязанности, но я докажу, что не являюсь нулём, приписанный на годы к единице, дабы получить выстрел в десятку. Я сам единица, а нулей найдётся столько, сколько мне будет нужно. Как сейчас слышу:

– Справитесь, коллега Раховски?

Я только кивнул, так волновался.

– Надеемся, что так. Поздравляем. В ближайшее время ждём от вас докладную записку о текущем состоянии дел в группе и дальнейших перспективных планах. Результаты, коллега Раховски, главное – результаты. Помните об этом.

Что же, это совпадает с моими целями. Не правда ли, будущий руководитель Особой исследовательской группы мистер Лукаш Раховски?»

– Мистер Лукаш Раховски!

Автоматическая дверь выхода из конференц-холла, пропуская Лукаша, отъехала в сторону и замерла в ожидании. Однако тот не вышел, а обернулся на своё имя.

– Мистер Раховски! Погодите… А, чёрт… Как собрать-то вас?..

Инет, который, как думал Раховски, подбирал под креслами бумажный мусор, оказался мужчиной, пыхтевшим над рассыпавшимися из файловой папки документами. Наконец он справился, распрямился, поправил бейдж с надписью «Гость».

Среднего роста, средней комплекции, среднего возраста, костюм средней ценовой категории. Да ещё и акне на лице.

«Что у него ещё среднее? Мозги?» – подумалось исполняющему обязанности руководителя научного коллектива.

– С кем имею честь?

– Фаррет. Джон Фаррет. Пожалуйста, вот мой бизнес-интигенат.

Из появившегося в голове Лукаша сообщения он узнал, что Джон Фаррет является совладельцем туристической фирмы, основная услуга которой – релакс; основное направление – Луна; основная недвижимость – пансионат «Островок на Горизонте».

– Мистер Фаррет…

– Можно просто Джон.

– Хорошо… Джон, вы выбрали неподходящее место и время для поиска клиентов. Здесь только что закончилась церемония, посвящённая одному нашему коллеге. – Раховски, отодвигая от себя простоватого мужчину, сделал жест рукой в сторону изображения Людвига Люберца. – А сам он вряд ли сможет попасть на Луну, ибо направляется прямиком в колумбарий. Меня увеселительная поездка также не интересует. Извините, Джон, я спешу.

Фаррет довольно бесцеремонно удержал Раховски за локоть.

– Мистер Раховски, не зарекайтесь. Уверен, нам по пути. Что касается профессора Люберца… Он уже бывал моим клиентом, и, не исключено, вскоре снова посетит Луну.

Лукаш изящно вывернулся, сказал утвердительно:

– Вы – сумасшедший.

Джон Фаррет достал из папки некий листок.

– Осторожнее в определениях, мистер. Я – равноправный партнёр вашего Исследовательского Центра Перспективной Энергетики. А этот документ, – Фаррет, держа пальцами на уголок бумажки, стал махать ею перед носом Раховски, как игрушкой перед вибриссами кота, – является Договором о сотрудничестве, собственноручно подписанным профессором Людвигом Люберцем неделю назад… Может, по кружке пива?

– Согласен.