Читать книгу Дело объекта №17 - Сергей Вяземский - Страница 4

Две черные «Волги» прибыли беззвучно, словно были не машинами, а тенями, скользнувшими по девственно-белой дороге. Они остановились у крыльца, и их моторы, заглохнув, не оставили после себя даже облачка пара в разреженном, морозном воздухе. Рассвет был еще неохотным, серым, и мир казался вылепленным из пепла и снега. Из машин вышли четверо. Они двигались с экономной, выверенной точностью хищников, и их одинаковые темные пальто и шляпы делали их похожими на детали одного механизма. На их лицах не было ни любопытства, ни тревоги – лишь холодная, функциональная пустота.

Гуров встретил их в холле. Он стоял у подножия лестницы, и в тусклом утреннем свете, падавшем из высоких окон, его фигура казалась высеченной из гранита. Морозов топтался рядом, его лицо было бледным, а руки он не знал, куда деть, то засовывая их в карманы, то снова вынимая. Тиканье настенных часов в этой новой, напряженной тишине звучало громко и неуместно, как сердцебиение человека, приговоренного к расстрелу.

Старший из прибывших шагнул вперед. Он был невысокого роста, поджарый, с лицом, которое, казалось, никогда не знало улыбки. Глаза у него были светлые, почти бесцветные, и смотрели они не на человека, а сквозь него, оценивая и препарируя.

– Майор Сидоренко. Управление, – представился он, не протягивая руки. Голос его был таким же бесцветным, как и глаза – ровный, без интонаций, словно записанный на пленку. – Вы – Гуров? Докладывайте. Кратко.

Гуров смотрел на него мгновение, изучая. Он видел таких людей раньше, на войне и после. Люди-функции, для которых человеческая жизнь была лишь переменной в сложном уравнении государственной безопасности.

– Убит инженер Филатов из НИИ «Кристалл». Тело в номере семнадцать. Смерть инсценирована под ритуальное убийство. Цель инсценировки – отвлечь внимание от факта передачи секретной информации, касающейся проекта «Объект №17». Предположительно, Филатов был связным и использовал для шифрованной связи книгу, замаскированную под оккультную литературу.

Сидоренко слушал, не моргая. Его лицо не выражало ничего.

– Ваши предположения нас не интересуют, майор. Только факты. Кто убийца?

– Пока неизвестно. Но это профессионалы. Они создали сложный отвлекающий маневр.

– «Профессионалы» оставляют трупы, – отрезал Сидоренко. – Это не профессионализм, это грязь. Оцепите пансионат. Полностью. Никто не входит, никто не выходит. Мои люди осмотрят номер. Вы, – он кивнул Гурову, – передадите им все материалы. И ждите дальнейших распоряжений здесь. Не мешайте работать.

Это был приказ, не допускающий возражений. Двое его молчаливых спутников, не дожидаясь команды, уже направлялись к лестнице, их тяжелые ботинки стучали по паркету с глухим, ровным ритмом. Морозов выглядел раздавленным. Вся его милицейская власть на своей территории испарилась в одно мгновение. Он был теперь никем, статистом в чужом спектакле.

Гуров ничего не ответил. Он лишь чуть заметно кивнул и отошел в сторону, к окну. Он смотрел, как первые лучи солнца коснулись верхушек сосен, окрасив снег в нежно-розовый цвет. Он знал эти правила игры. Сейчас начнется тотальная зачистка: будут проверять всех и каждого, выворачивать наизнанку души, ломать людей на допросах, искать шпионов под каждой кроватью. И в этом шуме, в этой суете они почти наверняка спугнут того, кто затаился и ждет. Того, кто думает, а не действует грубой силой.

Прошло не больше часа. Пансионат замер, превратившись в мышеловку. По коридорам неслышно двигались люди в штатском, их тихие голоса были единственным нарушением мертвой тишины. Гуров и Морозов сидели в библиотеке, которая теперь казалась не убежищем, а камерой предварительного заключения. Чай давно остыл. Гуров молча курил свой «Беломорканал», выпуская в воздух кольца сизого дыма, которые медленно таяли в лучах утреннего света. Он перебирал в уме детали: неверная руна, царапина на знаке, звонок, число «семнадцать». Это были хрупкие нити, и он боялся, что сейчас придут люди Сидоренко и оборвут их своими грубыми пальцами.

И тут раздался крик.

Он пришел не из коридора, а откуда-то снизу, из подвальных помещений. Он был не громким, но до того пронзительным и полным животного ужаса, что заставил обоих вскочить на ноги. Это был женский крик, оборвавшийся так же внезапно, как и начался, словно кричавшей зажали рот.

Через секунду по коридору затопали тяжелые шаги. Гуров, опередив Морозова, рванулся к двери. В холле уже стоял один из людей Сидоренко, напряженно прислушиваясь.

– Что это было? – бросил Гуров.

Человек в штатском пожал плечами, его рука уже тянулась к кобуре под полой пальто.

– Похоже, из книгохранилища… Там внизу.

Они сбежали по главной лестнице и свернули в узкий боковой коридор, ведущий к служебным помещениям. Воздух здесь был другим – холодным, сырым, пахнущим влажной штукатуркой и мышами. В конце коридора виднелась низкая обитая железом дверь. Она была приоткрыта. Из щели тянуло могильным холодом и еще одним запахом, который Гуров уже знал – слабым, тошнотворно-сладким запахом остывающей крови.

Он толкнул дверь и вошел первым.

Книгохранилище было небольшим подвальным помещением без окон, с низким сводчатым потолком. Вдоль стен тянулись грубо сколоченные деревянные стеллажи, забитые старыми, никому не нужными книгами – подшивками «Правды» за пятидесятые годы, собраниями сочинений забытых писателей, техническими справочниками. Единственная голая лампочка под потолком отбрасывала резкие, уродливые тени.

На полу, в центре этого царства тлена и забвения, лежала она.

Гуров не сразу узнал ее. Это была Катя, молоденькая библиотекарша, тихая девушка с большими испуганными глазами, которую он видел вчера мельком за конторкой в библиотеке. Сейчас ее глаза были широко открыты и смотрели в оштукатуренный потолок с выражением бесконечного, застывшего удивления. Она лежала на спине, в том же простом ситцевом платье, в котором была вчера, только теперь оно потемнело на груди от огромного кровавого пятна.

И снова та же жуткая, выверенная симметрия. Руки раскинуты, как у Филатова. Нож, тот же самый или очень похожий, торчал из ее груди. И вокруг тела на пыльном бетонном полу были начерчены руны.

Сидоренко появился через минуту. Он окинул сцену одним быстрым, холодным взглядом, и на его лице впервые отразилось что-то похожее на эмоцию – ледяное, безжалостное бешенство.

– Под самым носом… – процедил он сквозь зубы. – Устроили проходной двор.

Его люди тут же оцепили помещение, загородив вход. Но Гуров уже успел увидеть все, что ему было нужно. Он не смотрел на тело. Он смотрел на руны.

С первого взгляда все было так же, как в номере семнадцать. Тот же зловещий круг, те же символы. Но это было лишь на первый взгляд. Гуров, чья память зафиксировала каждый изгиб, каждый штрих первой сцены с фотографической точностью, мгновенно почувствовал фальшь. Это было как слушать мелодию, которую ты знаешь наизусть, но исполненную фальшиво, на расстроенном инструменте.

Он шагнул ближе, игнорируя предостерегающий окрик одного из людей Сидоренко.

– Не трогать! – рявкнул Сидоренко.

– Я и не собираюсь, – спокойно ответил Гуров, присаживаясь на корточки у самого края рунического круга. – Я смотрю.

И он смотрел. Он видел, что уголь, которым были начертаны эти символы, был другим. Он был более жирным, мягким, оставлял после себя нечеткую, смазанную линию и крошки на бетоне. Руны Филатова были вычерчены, как на кульмане. Эти были нарисованы. С силой, со злостью. Линии были неровными, дрожащими в некоторых местах, словно рука рисовавшего торопилась или нервничала.

– Похоже, сектант ваш разбушевался, Гуров, – язвительно бросил Сидоренко. – Не любит, когда ему мешают.

– Это не он, – тихо сказал Гуров, не отрывая взгляда от пола.

– Что, простите?

Гуров поднял на него глаза.

– Тот, кто убил Филатова, и тот, кто убил эту девушку – это разные люди. Или один и тот же человек, но в совершенно разном состоянии и с разной целью.

Он встал и указал на одну из рун.

– Посмотрите сюда. Это руна «Феху». Символ богатства, собственности. В первой сцене она была начерчена идеально. Шесть точных штрихов под выверенным углом. А здесь… здесь тот, кто ее рисовал, явно не знал, как это делается. Он сначала провел вертикальную черту, а потом пририсовал к ней две боковые. Видите? Здесь, у основания, линия наложилась на линию. Уголь смазался. Тот, кто чертил руны наверху, был педантом. Ему бы и в голову не пришло так сделать. Он бы провел три отдельных, непересекающихся отрезка.

Он перевел взгляд на другую руну.

– А вот это… это вообще пародия. Он пытался скопировать руну «Перт», ту самую, которую Филатов использовал как сигнал. Но он не понял ее геометрии. Углы не те. Пропорции нарушены. Это не чертеж. Это грубая, поспешная копия. Как если бы школьник пытался срисовать с доски сложную формулу, не понимая ее смысла.

Сидоренко слушал его с каменным лицом, но в его бесцветных глазах мелькнул интерес.

– Объясните.

– Первый убийца – профессионал, – Гуров говорил медленно, подбирая слова, словно складывал хрупкую мозаику. – Он использовал руны не как мистические символы, а как элемент шифра и как камуфляж. Каждая линия в его работе имела значение. Он был холоден, точен и расчетлив. А этот… – Гуров кивнул на тело девушки, – этот убийца – дилетант. Или профессионал другого толка. Он торопился. Он был зол. Он не создавал шифр, он просто копировал внешнюю оболочку, чужой почерк. Он видел, как было обставлено первое убийство, и попытался воспроизвести его, чтобы свалить все на того же мифического сектанта.

– Зачем? – голос Сидоренко был острым, как игла.

– Чтобы скрыть истинный мотив, – ответил Гуров. – Филатова убили, чтобы получить информацию. Это была операция. А эту девушку убили, потому что она что-то видела. Или что-то знала. Это была не операция, а паническая зачистка свидетеля. Первый убийца – стратег. Второй – просто мясник, пытающийся неумело замести следы.

Он замолчал, давая Сидоренко время переварить сказанное. Морозов стоял позади них и слушал, открыв рот. Мир снова переворачивался с ног на голову.

– Значит, их как минимум двое? – наконец спросил Сидоренко.

– Да. Один – «мозг» операции. Шифровальщик, интеллектуал. Равный по классу Филатову. Возможно, его коллега, завербованный вражеской разведкой. Тот, кто спланировал всю эту мертвую симфонию. И второй – «руки». Исполнитель. Силовик. Возможно, тот, кто должен был просто забрать у Филатова материалы и уйти. Но что-то пошло не так. План нарушился. И он начал импровизировать. А импровизация у него кровавая и неуклюжая.

Гуров оглядел мрачный подвал.

– Почему она пришла сюда? В такую рань? Что она здесь искала? Или кого-то ждала?

– Может, она и была их сообщницей? – предположил один из людей Сидоренко.

– Вряд ли, – покачал головой Гуров. – Посмотрите на ее руки. Чернила на пальцах. Она работала с картотекой. И ногти… сломаны два ногтя на правой руке. Она отчаянно сопротивлялась. Или пыталась что-то спрятать, засунуть в щель, пока ее убивали.

Он подошел к ближайшему стеллажу и провел пальцем по корешкам пыльных книг. Его взгляд скользил по полкам, ища аномалию, деталь, выбивающуюся из общего ряда. И он ее нашел.

Между двумя толстыми томами «Истории КПСС» был зажат тонкий библиотечный формуляр. Он был вставлен так небрежно, что уголок торчал наружу. Гуров осторожно, двумя пальцами, вытащил его.

На формуляре аккуратным девичьим почерком было выведено название: «Подшивка газеты „Ленинградская правда“ за 1944 год». А ниже стояла одна-единственная фамилия, вписанная вчерашней датой.

Филатов.

– Он был здесь вчера, – сказал Гуров, показывая карточку Сидоренко. – Зачем инженеру, специалисту по шифрованию, понадобилась подшивка газет тридцатилетней давности?

Сидоренко молча взял у него формуляр. Он долго смотрел на него, и его тонкие губы сжались в едва заметную линию.

– Хорошо, Гуров, – сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто новое – не приказ, а скорее, признание. – Ваша версия имеет право на существование. Продолжайте. Найдите мне этого вашего «мясника». Найдите его быстро, пока он не наделал еще больше глупостей и не перерезал весь пансионат. Мои люди окажут вам полное содействие.

Он повернулся и вышел из подвала, оставив Гурова и Морозова наедине с мертвой девушкой и запахом крови. Гуров еще раз посмотрел на ее широко открытые, удивленные глаза. Второе эхо. Оно прозвучало фальшиво, но от этого не стало менее смертельным. Оно лишь подтвердило то, что он уже знал: враг не был монолитом. Это была сложная конструкция, и в ней появились первые трещины. И теперь его задача – бить в эти трещины, пока весь этот кровавый карточный домик не рухнет. Он подошел к стеллажу и сам потянулся за тяжелой, пыльной подшивкой старых газет. Где-то здесь, среди пожелтевших страниц, среди сводок с фронтов и статей о трудовых подвигах, был спрятан еще один ключ. Тот, который стоил жизни этой тихой девушке.