Читать книгу Собрание сочинений. Том пятый. Рассказы - Сергий Чернец - Страница 9

Поезд остановился. Четвёртый час ночи. Было тихи-тихо, слышны только шорохи за наружной стенкой. Наверное, стояли на какой-нибудь маленькой сибирской станции, и ветер хлестал в вагон сухим промороженным снегом. Потом слышны скрипучие шаги по снегу и раздраженный мужской голос:

– Это десятый?

– Какое у вас место? – Это был уже знакомый голос нашей проводницы. – Заходите, первое купе от входа. —

Это было купе пассажира, который прислушивался к тишине, невольно проснувшись. «Интересно, кого послала судьба дорожная?» – подумал Иван Степаныч спросонок.

Не постучавшись, новый пассажир с грохотом открыл дверь, вошел в купе и с таким же грохотом дверь закрыл. Почему-то в воздухе запахло больницей, касторкой, – как показалось Ивану Степанычу.

– Где тут зажигается свет? – спросил громко новенький. И как показалось, – тон его голоса был похож на тон начальника, который командовал своим подчиненным. Иван Степаныч возвращался из командировки, где этот начальник ему порядком надоел. Он притворился спящим. Новенький пассажир нашарил рукой выключатель и зажег свет.

– Так… полка моя, конечно, верхняя… – ворчливо рассуждал он вслух. – Просто загадка, как добываются нижние места? —

Пассажир снял с себя хрустящее кожаное пальто и повесил его над ногами Степаныча, – даже сквозь одеяло потянуло холодком по ногам и запах дошел – именно от этого пальто и пахло касторкой, ненавистным с детских лет запахом больницы.

Бормоча ругательства, Пассажир залез на полку, долго там возился, кряхтел, вздыхал, потом явственно выругался и затих….

_________________

Когда Степаныч проснулся, спутник сидел за столиком – чисто выбритый с круглым полным лицом, одетый в мягкий полосатый халат-пижаму под которой футболка-майка с рисунками из кубизма или другого течения в искусстве – «черточки квадратики линии полоски». Он читал книгу – рассказы Чехова, оставленную Степанычем с вечера. Его лицо отражало то недовольство, то удивление, то насмешку. Ему было, на вид, лет сорок пять, и это был человек крупный, массивный. Голова у него – большая, лобастая, с пролысиной и редкими волосами; ручищи такие, что развёрнутая книга почти умещалась на ладонях.

Степаныч откинул одеяло и, приподняв голову, удивлённо посмотрел на соседа, будто только сейчас обнаружил его в своем купе. «Пассажир» засмеялся, заметив деланное удивление Степаныча:

– Завидный у вас сон. Я ещё ночью поселился. —

Степаныч встал и начал одеваться. А «Пассажир» с живейшим интересом наблюдал за каждым его движением. Потрогал он ткань рубашки Степаныча, и, приподняв брови, непонятно чмокнул губами. Стараясь не дать прорваться раздражению, Степаныч схватил бритвенный прибор, полотенце и пошел умываться.

Когда он вернулся, «Пассажир» сидел у окна и рассматривал его запонки. Степаныч начал заправлять свою постель – убрал подушки к ногам и расправил одеяло с простынями.

– Знаете, о чём я думаю? – спросил «Пассажир», подбрасывая запонки на своей большой ладони.

– Не знаю, – ответил Степаныч, продолжая убирать постель.

– Человечество всё умнеет и в то же время всё легче обманывается. Сто лет назад все имущие (богатые) люди стремились иметь запонки из золота. А теперь нате вам, – жесть, крашенная под золото. И человечество довольно. Так и во всём остальном. —

Степаныч промолчал.

– Всё же надо нам познакомиться, – сказал пассажир, протягивая руку. – Павел Валерьевич.

Степаныч назвал себя.

Проводница принесла чай. Павел Валерьевич остановил её за руку:

– Хозяюшка, не можешь ли ты объяснить, с какой целью ваше начальство обучает пассажиров акробатике? —

Добрая проводница испуганно посмотрела на моего соседа. Потом на меня. – Если ещё чаю захотите, звоните в кнопочку, – торопливо сказала она и вышла из купе.

Павел Валерьевич рассмеялся:

– Наверное, подумала – сумасшедший. А я серьёзно. Ну скажите: зачем у вагонов такие высокие ступеньки? Чтобы влезть в вагон на станции, надо быть акробатом.

– Наверное, это для чего-то нужно, – смотря в окно, сказал Степаныч.

– Вы случайно, не транспортник? —

– Нет. —

– Извините, а кто вы будете, если не секрет? —

Он так спросил и так при этом посмотрел на Степаныча, что не ответить было нельзя. Степаныч сказал, что работает в области культуры.

– Много приходится ездить? – деловито спросил Павел Валерьевич.

– Да, бывают командировки? —

– Инспекции? Ревизия? —

– Вроде того…

– Угу… – Павел Валерьевич подумал и, помешивая ложечкой в стакане, задумчиво сказал: – Да, вашему брату ездить не переездить. Чего-чего, а бескультурья, неграмотности всеобщей у нас на весь мир хватит.

Степаныч сказал, что в области образования наша страна стоит на одном из первых мест в мире.

– Может быть, может быть… – усмехнулся Павел Валерьевич. – Весь вопрос – для чего наш человек становится грамотным? Разве только, чтобы писать заявления и жалобы. – Он раскатисто хохотнул и продолжил: – А возьмите нашу технику. Половина нашей техники ломается и работает плохо, почему-то, а? А всюду кричим: ах, наш технический прогресс! Несолидно получается… —

– Интересно, а чья же техника помогает нам запускать космические корабли? – спросил Степаныч.

– Может быть, может быть… – проговорил он, явно имитируя Аркадия Райкина из его монолога про «Родительское собрание», как догадался Степаныч. – Только я хотел бы знать, что вообще даёт этот космос нам – людям Земли, простым. Что? – явно не понимал Павел Валерьевич.

Возражал Степаныч «Пассажиру» или не возражал – для него не играло никакой роли. Любопытно, что ни одного аргумента он не отвёл и даже не пытался опровергнуть. «Могэт быть, могэт быть» – вроде соглашался словами Райкина из монолога. И тут же заявлял: «Но я-то говорю о другом…». Или: «Вы мне суёте отдельные факты, а я беру вообще…». А что означало его «вообще», понять было невозможно…

– Вообще я полагаю, – говорил «Пассажир», – что люди свиньи по своей природе. Чуть за ними недогляди, в момент напакостят. —

– И вы сами такой же? – не удержался и спросил Степаныч.

– Может быть, может быть, – покачал головой Павел Валерьевич. – Человек вообще никогда не знает – кто он на самом деле? —

Целый день Степаныч выслушивал брюзжание «Пассажира», и избавиться от этого было невозможно. Выйдешь в коридор, стоишь там. Стоишь, пока ноги не начнут неметь, возвращаешься в купе, а там «Пассажир» сразу начинает:

– Или вот возьмите такую область, как наша школа… – и пошел, и пошел…

Степаныч открывал томик Чехова, давая понять, что хочет читать. Не тут-то было.

– Вот Чехов рисует Россию такой, как она есть. А вообще она-то, матушка наша, какой была, такой и осталась. Свергнуть царя было легче лёгкого, а вот вся дальнейшая новая жизнь – тут уж извините, непочатый край. Вот она, матушка наша, поглядите… – кивал «Пассажир» на окно…

Поезд в это время мчался по безбрежной белой равнине – ни жилья, ни единой живой души в снежном океане.

– Вот она, сермяжная, – победоносно сказал «Пассажир», и, хлопнув Степаныча своей ручищей по коленке. Продолжал. – Но мы-то с вами живем в большом городе. А это – всё равно что на острове. Я вот давно никуда не выезжал и чувствовал себя спокойно. А теперь вот шуганули меня в командировку на одну строечку сибирскую. Ну и ну, скажу я вам… – и разговор-монолог продолжался.

После обеда Степаныч лег в постель. «Пассажир» наконец замолчал, но от злости, накопившейся за день, Степаныч не мог заснуть. А Павел Валерьевич, обнаружив, что Степаныч не спит, снова заговорил. К вечеру раздражение превысило все рамки нормы и Степаныч буквально осатанел и решил искать начальника поезда, попросить перевести его в другой вагон…

Неожиданно поезд остановился. Степаныч вышел подышать воздухом и заодно найти начальника поезда. Проводница была на посту. Она стояла возле вагона с флажком в руке. Степаныч спрыгнул к ней.

– Чего стоим-то? – обратился он к проводнице.

– Наверное занос снежный, – сказала она, – место такое, низменность таёжная, здесь часто так бывает зимой. —