Читать книгу Забытое время - Шэрон Гаскин - Страница 9

Газовый фонарь в мартовской мокряди мигал маяком далекой нормальности, а Джейни то ли волокла, то ли заманивала Ноа к дому. По дороге он где-то посеял варежку и ледяной ладошкой цеплялся за руку Джейни, мертвым грузом тянул ее к земле.

Она выхватила из ящика груду влажной скучной почты (опять счета и повторные извещения) и поспешно захлопнула дверь, чтобы не намело.

После натиска метро и белого шума ветра внутри было тепло и пугающе тихо. Оба застыли, как выброшенные на мель; Ноа огорошен, подавлен. Джейни закрыла деревянные ставни, заперла и себя, и Ноа в желтом полумраке торшера, усадила сына на диван смотреть DVD («Гляди, милый, «Немо»! Твой любимый мультик!») и сложила ему на колени альбом с бейсбольными карточками. Ребенок в последнее время все чаще такой – ликование притушено, будто Ноа до костей пропитала суровость врачебного кабинета. Он сидел и смотрел свои мультики, ни слова не говоря; не хотел играть, не кидался мячиком.

Никак не получалось согреться; у Джейни стучали зубы. Она возлагала на этого врача такие надежды. Уверена была, что уж теперь-то все изменится.

Она поставила чайник, заварила чай себе и ирисочный какао для Ноа, навалив в кружку столько марш-меллоу, что жидкости не видно. Поглядела на конфетки, что весело скакали в пенистой коричневой жиже, словно белые детские зубки, и под окном из кухни в гостиную опустилась на колени, спряталась, чтоб Ноа не увидел, как она плачет. Соберись, Джейни. Все равно что запихивать вопящего кота в мешок, но ей удалось. Подавила рыдания, что остались ворочаться в животе, и встала. Задний двор за окном совсем замело, и снегопад не утихал.

Когда Джейни принесла какао, Ноа тихонько сидел и смотрел кино, распластав ладошки по альбому и затылком привалившись к спинке дивана. Последние четыре месяца были эмоционально невыносимы и катастрофичны в смысле работы, но нельзя отрицать: Джейни привыкла, что эта блондинистая голова вечно мелькает на краю зрения, привыкла к утешительной мысли о том, что Ноа рядом. Три няни не прижились, с двумя детскими садами не сложилось, и после очередного фиаско (Ноа выбежал из дверей «Ребят Натали» и помчался по Флэтбуш-авеню в считаных футах от потока машин) Джейни махнула рукой и разрешила им с последней няней играть у нее на работе. Сидели они довольно тихо (слишком тихо!), строили что-то из «лего», помощница Джейни хмурилась и чертила, а сама Джейни пыталась хоть на пару шагов продвинуть к завершению те проекты, что у нее еще оставались.

Она подсела к Ноа на диван, ладонями обнимая кружку с чаем, пытаясь согреться. Ее уже не смущало даже амбре – эта приторная затхлость, которая теперь не покидала Ноа ни на минуту.

Доктор Ремсон, пожалуй, был довольно любезен – ну еще бы, за триста долларов в час-то. И он не спешил отделаться ни от Ноа, ни от Джейни. Но в итоге оказался не лучше прочих. Сказать ему было нечего. Посоветовал ждать.

Однако ждать как раз и нет никакой возможности. Джейни так ему и объяснила, а он посоветовал другого психиатра на случай, если она хочет полечиться сама… видимо, другие идеи его не посетили – только потратить лишние деньги на лишнюю терапию.

– Мы уже три месяца ходим, – сказала она. – И вам больше нечего сказать? У него каждую ночь кошмары, а днем он рыдает. И его не затащишь в ванну.

Доктор Майк Ремсон постукивал черными кожаными кроссовками по персидскому ковру и лихо задирал на лысеющее темя толстенные очки. Что бы там ни говорил журнал «Нью-Йорк», этот врач никак не походил на крупнейшего детского психиатра в городе. Сидел в кожаном кресле, сложив пальцы домиком, воздев мохнатые брови-гусеницы над настороженными глазами с тяжелыми веками. Джейни сеанс за сеансом отвечала на его вопросы, но не исключено, что он по сей день так и раздумывает, не в ней ли кроется корень всех бед.

– Ноа начинает мне доверять, – осторожно сказал он. – Больше говорит о своих фантазиях.

– О другой матери? – Руки у Джейни судорожно сжимались и разжимались. Она сложила их на коленях.

– В том числе, но не только.

– Но почему он воображает другую мать?

– Зачастую подобные фантазии вызваны событиями дома.

– Это я уже слышала, и мы это уже обсуждали. Нет никаких событий.

– Никакого сильного стресса?

Она хрипло усмехнулась. Стресс у нас, доктор, только из-за вас.

– До этой истории – ничего.

Проблема в том, что Джейни тратила сбережения. Уже сняла деньги с пенсионного счета и израсходовала небольшое материно наследство, отложенное Ноа на колледж. (Текущая задача – успешно отправить Ноа хотя бы в детский сад.) Только в этом месяце пришлось отменить четыре встречи с потенциальными клиентами, потому что не потащишь ведь ребенка на совещания и на объекты, да с этими хождениями по врачам с клиентами и встречаться-то некогда. На горизонте никакой работы, без работы нечем оплачивать счета, а ответов все нет.

Джейни водила Ноа и к другим врачам – неврологам, психологам, нейропсихологам. И Ноа, и Джейни всё это ненавидели – эти долгие поездки на метро, это бесконечное ожидание в людных приемных, где Ноа безразлично листал «Слон Хортон высиживает яйцо»[11], а Джейни занималась тем же самым с номером «Тайм» годичной давности. Врачи беседовали с Ноа, обследовали его мозг, заново обследовали его легкие (да, у него астма; да, легкая форма), затем отсылали его в соседний кабинет и беседовали с Джейни, и она уходила с облегчением пополам с раздражением, поскольку выяснялось, что врачи ничего не нашли и сказать ничего не могут – могут разве что пообещать дальнейшие обследования. И все это время она ждала приема у доктора Ремсона, лучше которого якобы никого нет.

– Мы уже ходили к трем специалистам, двум психологам и теперь пришли к вам. Никто ничего не может объяснить. Не обещают даже намека на диагноз.

– Ребенку четыре года. Для точного психиатрического диагноза рановато.

– Доктор, я сына даже помыть не могу. – В последний раз попыталась неделю назад – Ноа довел себя до истерики, которая закончилась астматическим приступом.

Первый приступ за полтора года. Поднеся к его лицу небулайзер, в котором детские хрипы звучали грозными вестниками материнского провала, Джейни дала себе слово: я перестану ждать, когда ему полегчает. Я буду изо всех сил помогать ему прямо сейчас.

– Можно попробовать поведенческую терапию…

– Уже пробовали. Не помогло. Ничего не помогает. Доктор, умоляю. У вас гигантский опыт. Вы никогда не сталкивались с похожими случаями?

– Ну… – Доктор Ремсон откинулся в кресле поудобнее, сложил руки поверх обширных вельветовых колен. – Пожалуй, с одним.

– Был похожий случай?

Джейни затаила дыхание. Смотреть врачу в лицо она боялась и сверлила глазами носок его ботинка. Доктор Ремсон проследил за ее взглядом, наморщил лоб, и вдвоем они посмотрели, как его черная ступня постукивает по темно-малиновым квадратам персидского ковра.

– Много лет назад я был ординатором в Белльвью. Ребенок часто рассказывал о травмах, которые пережил во время войны. Рисовал страшные картинки. Штыковые удары. Изнасилование.

Джейни содрогнулась. Эти картинки так и встали перед глазами – кровь красным карандашом, у человечков руки-ноги, как спички, и широко распахнутые рты.

– Жил в маленьком городке в Нью-Джерси – по всему судя, в любящей полноценной семье. Клялись и божились, что он в жизни не видал того, что рисовал. Весьма удивительно. Всего пять лет мальчику.

Аналогичный случай. Фрагменты головоломки по имени Ноа наконец складывались. Джейни окатили облегчение и ледяное предчувствие.

– И какой у него был диагноз?

Психиатр скривился:

– Он был чуть старше Ноа. И все равно слишком мал для постановки диагноза.

– Какой диагноз?

– Ранняя детская шизофрения. – Ремсон потуже натянул свитер на пузо, будто от одних этих слов в кабинете похолодало. – Конечно, у таких маленьких детей встречается редко.

– Шизофрения? – Слово зависло в вышине, в охлажденном воздухе, блистая, как зазубренная сосулька, а затем на Джейни обрушилось понимание. – Вы считаете, у Ноа шизофрения.

– Я же говорю, он слишком мал для постановки точного диагноза. Но мы должны иметь в виду такую версию. Сбрасывать ее со счетов мы не можем. – Из-под тяжелых век за Джейни невозмутимо наблюдали его глаза. – Со временем узнаем больше.

Джейни разглядывала ковер. Густой, непостижимый малиновый узор – квадраты в квадратах, а те в других квадратах.

После паузы доктор Ремсон сказал:

– Порой играет роль генетика. Вы говорили, что ничего не знаете о семье его отца?

Она горестно потрясла головой. Несколько лет она гуглила ночами от случая к случаю, а теперь взялась за поиски Джеффа из Хьюстона всерьез. Неделю назад продвинулась на шаг: добрых два дня перебирала всех родсовских стипендиатов последних двух десятилетий. Проверила всех Джеффов и Джеффри, всех техасцев, и ни один даже отдаленно не напоминал человека, назвавшегося Джеффом. Она позвонила в тринидадскую гостиницу, но там теперь был «Холидей-Инн».

Итак, Джефф – если он вообще Джефф – родсовской стипендии не получал. Вероятно, и в Оксфорде не учился. (Она поискала его в колледже Бейлиолл и ничего не нашла.) Возможно, он и не бизнесмен никакой. Он все выдумал – но зачем? Поначалу она думала – чтоб произвести на нее впечатление, но теперь вырисовывалась другая версия: может, у него был полноценный психотический приступ?

Джейни чувствовала, как взгляд Ремсона парит над нею мохнатой бурой летучей мышью, но не могла заставить себя посмотреть врачу в глаза. Разглядывала свои коленки, обтянутые серыми колготками; серость их и округлость внезапно показались ей абсурдными.

– Вам нужны ответы, я понимаю, – вещал между тем Ремсон. – Но пока других возможностей у нас нет. Мы можем уточнить диагноз по мере лечения и непременно так и поступим. А пока, если хотите, попробуем антипсихотические препараты. Назначим Ноа очень низкую дозу. Я выпишу вам рецепт.

Слова проникали в сознание медленно, будто Джейни дремотно замерзала до смерти, но это слово – препараты – пробудило ее пинком.

– Препараты? – Она вздернула голову. – Но ему всего четыре!

Врач покаянно кивнул, воздел руки:

– Препараты могут нормализовать ему жизнь. Вычислим правильную дозу, потом раз в несколько месяцев будем смотреть его заново. И разумеется, продолжим сеансы. Дважды в неделю.

Из стакана на столе Ремсон вытащил шариковую ручку и принялся писать рецепт. Затем выдрал лист из блокнота и протянул Джейни, словно это в порядке вещей. Лицо безучастное – страшно смотреть.

– Давайте вы все обдумаете, – сказал он, – а через неделю мы обсудим.

Он все протягивал ей рецепт на антипсихотик. Джейни посетило странное и неодолимое желание смять бумажку об эту психиатрическую рожу. Но она забрала рецепт и сунула в карман.

А теперь, примостившись на диване рядом с сыном, запрещала себе усадить его на колени и осыпать эту блондинистую голову поцелуями.

– Нормально, букаш?

Ноа ответил полукивком – на верхней губе усы от какао, глаза прикованы к экрану.

У Джейни зажужжал телефон – но то, увы, был не психиатр с предложением новой чудодейственной дозы китайских трав и «Омега-3». Прилетела СМС – и не от кого-нибудь, а от Боба, ее былой сетевой страсти.

«Ну как? Полегче? Попробуем снова?»

Она хохотнула, громко и безрадостно, точно грустный тюлень гавкнул. Бедный Боб – надо же так неудачно выбрать момент. Джейни захлопнула телефон, не ответив, и глотнула чаю. Правда, толку от этого чаю… Тут требуется что-нибудь помощнее.

В тот вечер Джейни уложила Ноа пораньше. Он был в настроении ластиться, обнимал ее голову руками, притягивал к себе, чтоб она поцеловала его в губы, пальцами ощупывал ей лицо.

– Это какая часть тела? – прошептал он.

– Это мой нос.

– А это?

– Это мое ухо.

– А это твоя башка.

– Да. Спокойной ночи, букаш.

– Спокойной ночи, мама-мам. – Он зевнул. И затем (Джейни знала, что это грядет, это теперь повторялось всякий раз, когда он засыпал, и всякий раз она думала: может, сегодня обойдется, может, сегодня он не скажет): – Я хочу домой.

– Ты уже дома, букаш.

– Когда придет моя другая мама?

– Не знаю, малыш.

– Я по ней соскучился. – Отвернул прочь от нее голову на подушке. – Я очень, очень соскучился. – И затрясся всем телом.

Другая мама – галлюцинация, но горе-то настоящее. Про горе Джейни кое-что понимала.

– Тяжело тебе, да? – тихонько проговорила она.

Он обернулся, кривя губы. Обхватил ее руками, и она прижимала к себе его голову, а он плакал и терся носом о ее рубашку.

– Малыш, мне ужасно жалко, что все так, – прошептала она и погладила его по голове.

– Я очень по ней скучаю. – Он уже плакал всерьез, и хриплые всхлипы вырывались у него из груди, словно плюмажи черного дыма. Так посмотришь – у ребенка разбито сердце, ребенка бросили. Хотя Джейни за всю жизнь не оставила его одного ни на единую ночь. – Мама-мам, помоги.

Выбора у нее не было.

– Я помогу.

Джейни ушла от него в печали, какой не помнила со дня смерти матери. Отнесла ноутбук в кухню, достала рецепт на рисперидон. Взяла кружку, бутылку бурбона, много лет назад подаренную клиентом, глотнула от души.

На кружке котенок гонялся за бабочкой; подарок коллеги, которая считала, будто у Джейни есть кошка. Любо-дорого посмотреть на эту кружку в нынешних обстоятельствах – вроде оптимистичного предсказания из гадательного печенья: не веришь, но все равно прячешь в карман. Бурбон жарко забултыхался в желудке, моросью затанцевал в перепуганном мозгу.

Джейни открыла поисковик.

Как действуют антибиотики.

Не то.

Как действуют антипсихотические препараты на детей.

Психиатры выписывают детям антипсихотические препараты в случае серьезных заболеваний, считая, что польза перевешивает риски… В то же время множатся сообщения о смертях и опасных побочных эффектах, связанных с этими препаратами. Согласно расследованию «Ю-Эс-Эй Тудей», в базе данных Управления США по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов за 2000–2004 гг. атипичный антипсихотик указан «наиболее вероятной причиной» по меньшей мере 45 детских смертей. Также зафиксировано 1328 сообщений о тяжелых побочных эффектах, в том числе угрожающих жизни.

Боже праведный. Ну уж нет.

Джейни поспешно закрыла страницу и открыла другую.

В результате лечения антипсихотическими препаратами пациент теряет ощущение самости, у него затуманивается мышление, отключаются эмоции, теряется память.

Джейни побыстрее закрыла и эту вкладку, почитала другой сайт, потом третий. Открывала вкладку за вкладкой, в каждой обнаруживая все новые ужасы, пока весь бурбон не перелился в кружку, а глаза не начало резать, будто они кровоточили.

Она подержала спиртное во рту – бурбон обжигал язык. Котенок на кружке демонический – или, говоря точнее, обыкновенный котенок. Вот-вот атакует красивую бабочку и зубами порвет на клочки ее синие крылышки.

Джейни поискала «рисперидон», почитала про побочные эффекты: сонливость, головокружение, тошнота… Список оказался бесконечный. Дочитав, отметила у себя головокружение, тошноту, раздражительность, потливость, зуд, жар, а также избыточный вес. Голова шла кругом – впрочем, это, наверное, от алкоголя.

Так стараешься кормить сына здоровой пищей. Пицца с соевым сыром. Органический горошек, и брокколи, и морковь. Смузи. Молоко без гормонов. Капуста, шпинат. Полуфабрикаты сводишь к минимуму, спустя неделю после Хэллоуина выбрасываешь собранные конфеты. Никакого фруктового льда в парке – там красные и желтые красители. И теперь пичкать ребенка этой дрянью?

Джейни смяла рецепт, затем расправила на столе и вчиталась. Немного погодя встала и поставила бутылку обратно в шкаф.

Хорошо бы позвонить подруге – пусть приедет, утешит или даст жизненно необходимый совет, но нет сил рассказывать про диагноз, слышать эхо собственной паники в телефонной трубке.

Джейни всегда считала себя успешной. Трудилась как вол, с нуля построила собственный бизнес, выживала даже в нынешней нелегкой ситуации; самостоятельно растила Ноа, для себя и для сына создала уютный дом. А теперь на кону самое важное – и Джейни терпит неудачу.

Она открыла новую вкладку. Поглядела на мигающий курсор и послала сетевым богам сигнальную ракету.

Помогите! Наверняка не она первая и не она последняя это гуглит.

«Битлз», «На помощь!»[12] – YouTube

«Прислуга»[13], драма, рейтинг PG-13. Действие происходит в Миссисипи в 1960-е годы. Девушка из богатой южной семьи возвращается домой из колледжа, намереваясь стать писательницей, но обращается к…

Pomogite.com. Я член Общества плоской земли, мне предстоит делать презентацию о том, почему люди не верят, что земля плоская…

Джейни ткнулась лбом в клавиатуру. Опять подняла голову. Скользнула пальцами по тачпаду, заговорила с призраком в машине.

Даже не знаю, как спросить…

Как спросить, пойдет ли девушка со мной на танцы?

Мой сын хочет другую мать…

Можно ли матерям приструнивать детей других женщин?

Другую жизнь…

«Вероникас» – «В другой жизни»[14] – Текст песни – YouTube

«Другая жизнь», документальный фильм о реинкарнации, бесплатный доступ к видеоинтервью…

Ха. Нью-эйджевая документалка. В последний год материной жизни Джейни насмотрелась такого кино до отрыжки. Мать всегда была прагматиком, и ее окружали такие же прагматичные подруги, но когда матери поставили диагноз (лейкемия, хуже не бывает), весь прагматизм подруг пошел коту под хвост. Одна за другой они приходили в гости с пакетиками бурой крошащейся китайской гомеопатии, целительными кристаллами, документальными фильмами и памфлетами о методах лечения, практикуемых в Мексике, и Джейни с матерью потакали им всем как могли. Джейни часами сидела у постели, держала мать за руку, и вместе они смотрели эти фильмы один за другим и глумились, потому что глупость там погоняла идиотизмом. Документалки про общение с духами, алхимическое исцеление, шаманские барабаны. За ширмой слез Джейни хихикала, слушая, как ее умирающая волевая мать из последних своих яростных сил издевается над этой пошлой графикой, над этими пляжами и радугами, обещавшими то, что никак не могли подарить, – надежду. То были лучшие часы худших дней в жизни Джейни – высмеивать эти фильмы вместе с матерью. И от материных насмешек Джейни как-то уверилась, что подобная дурость матери не пригодится. Мать выживет на чистой воле и современной медицине. Они как раз опробовали новое экспериментальное лечение, лучше предыдущего – от предыдущего мать чудовищно опухала. И лечения достаточно.

И да (Джейни уже открыла ссылку на YouTube, жаждая отвлечься и от ужасов настоящего, и от равно невыносимого прошлого – хоть чем-то утешить отяжелевший, но чрезмерно бурбонизированный мозг), да, здесь то же самое: пошлый кадр с океанскими волнами. И вот тебе солнышко, и вот тебе водопад… и флейта, куда же без нее! – и опять басовитый голос за кадром… Тот же самый мужик, что ли? Всю свою жизнь посвятил чтению текста за кадром в нью-эйджевом документальном кино?

– «Величественное колесо жизни, смерти и снова жизни делает очередной поворот, всякий раз преподнося нам новые уроки…»

Величественное колесо жизни…

Да уж, мать бы знатно посмеялась.

– Как тебе это нравится, мам? – вслух спросила Джейни и громоподобно передразнила: – ВЕЛИЧЕСТВЕННОЕ КОЛЕСО ЖИЗНИ!

Помолчала, словно давая матери возможность ответить, но никто не ответил, да Джейни и не ждала.

– «Ряд ученых в Соединенных Штатах ведут революционные исследования переселения душ…»

– УЧЕНЫХ, МАМ! – заорала она, прекрасно понимая, что никого не развлекает, даже мертвых, но не в состоянии остановиться. Либо так, либо зарыдать, а из рыданий, как известно, ничего хорошего не получается. – Они УЧЕНЫЕ!

– «Среди этих ученых наибольшей известностью пользуется доктор Джером Андерсон…»

– Ну ЕЩЕ БЫ не доктор! Он что, кандидатскую по шарлатанству защитил? – Она икнула и заржала.

– «…который многие годы изучал маленьких детей, как будто вспоминавших детали своих прошлых жизней. Эти дети, зачастую в возрасте всего двух-трех лет, в подробностях рассказывали о своих прошлых домах и семьях, скучали по ним…»

Джейни нажала паузу. В кухне наступила тишина.

Ослышалась, конечно. Она чуть-чуть перемотала назад.

– «…Доктор Джером Андерсон, который многие годы изучал маленьких детей, как будто вспоминавших детали своих прошлых жизней. Эти дети, зачастую в возрасте всего двух-трех лет, в подробностях рассказывали о своих прошлых домах и семьях, скучали по ним…»

Джейни снова нажала паузу, и на сей раз застыло все – и видеоролик, и разум, и дыхание, на полувздохе застрявшее в груди.

На экране она видела профиль – надо думать, доктора Андерсона. Черные кудри, эффектное угловатое лицо. Он беседовал с мальчиком – похоже, южным азиатом, лет трех, в драных штанах. Позади мальчика над красной глиной высилась кирпичная стена. Картинка зернистая – похоже, этим съемкам не один десяток лет. Джейни смотрела и смотрела, пока изображение – так всегда бывает, если долго смотреть, – не преобразилось. Мужчина. Мальчик. Место. Время.

Но это же какая-то… чушь.

На экране маленький мальчик сидел перед взрослым мужчиной. Мальчику, судя по всему, было до крайности неуютно. У него, наверное, дизентерия.

Джейни снова перемотала назад.

– «Доктор Джером Андерсон, который многие годы изучал маленьких детей, как будто вспоминавших детали своих прошлых жизней…»

Она же понимает, что это глупости. Бурбон виноват – разбавил ей здравость рассудка.

Снова пауза.

Джейни своими глазами наблюдала, как манипуляторы рвут когтями доверчивых. Она знает, что в отчаянии люди пойдут на все. А сама-то она разве не в отчаянии?

И тут она услышала.

Пока нет смысла идти к Ноа в спальню и его будить. Известно, что будет дальше. Спустя десять минут хныканье превратится в визг, а визг сложится в слова: «Мама, мама!»

Он будет вертеться, сбивая простыню, молотить руками, крича: «Выпусти меня, выпусти, выпусти!»

Твой ребенок кувырком летит во тьму, а ты бессильна. Ничего нет страшнее. Что угодно лучше.

Даже медикаменты? Даже это? Джейни посмотрела на экран.

Хныканье стало резче, пронзительнее. Скоро Ноа позовет ее, и она придет, и станет утешать его, и не добьется толку. Весь в поту, он не просыпаясь будет биться в ее объятьях.

Доктор и мальчик замерли на экране ноутбука. Джейни взяла рецепт, подержала на ладони.

Кто-нибудь, скажите мне, что делать, про себя взмолилась она.

Она сидела за кухонным столом перед ноутбуком – в руке рецепт, в ушах плач спящего сына. Смотрела на застывший кадр и ждала, когда он наконец утратит над ней власть.

Во многих случаях дети появлялись на свет с родимыми пятнами или врожденными дефектами, соответствующими увечьям тела предыдущего воплощения, обычно приведшим к смерти. Случай, в котором отмечались как сны о прошлой жизни, так и врожденный дефект, – Сулейман Чапер из Турции. Его матери во время беременности снился незнакомый мужчина, который говорил: «Меня ударили лопатой и убили. Я хочу остаться с тобой и больше ни с кем». После рождения у Сулеймана обнаружились вмятина костей черепа на затылке и родимое пятно там же. Научившись говорить, Сулейман рассказал, что был мельником и умер, потому что рассерженный покупатель ударил его по голове. Помимо прочего, Сулейман сообщил имя мельника и название деревни, где тот жил. Оказалось, что в этой деревне рассерженный покупатель и впрямь убил мельника с таким именем, ударив его по затылку лопатой.

Джим Б. Такер, д-р медицины, «Жизнь прежде жизни»