Читать книгу Илион - Шри Ауробиндо - Страница 5

Завершая бессонный свой цикл

и широкий круг танца земли,

Золотистый, сияющий Гиперион,

пробуждаясь, вставал за зарёй

Пламенеющим оком Всевышнего

и выглядывал из-под лучистых приподнятых век.

Он рассматривал Трою, взирал на плоды

преходящих дел смертных.

Вся её красота, пышность мрамора как на ладони

проявлялись под взглядом небес.

Свет потоком входил в Илион,

пробуждая сады, голоса обитателей,

Он, любя, обнимал его улицы,

оживлял своей радостью пастбища,

Целовал его листья в густой, яркой зелени.

Как любовник в последний отпущенный раз

Устремляется к столь обожаемой им красоте,

что уже не увидит на утро его поцелуев,

Так и над Илионом сейчас

обречённо склонилась

безмерность стремления солнца.

Как безмолвная память, отлитая в мрамор,

размечтавшись о вечном,

Подняла сейчас Троя свой взгляд преходящего,

повернувшись к бессмертию солнца.

Все, кто жил в ней когда-либо в прошлом,

устремлялись к божественной ясности вечности,

Храмы Фриксу и храмы Дардану,

освещённые золотом утра,

Возведённые Илом ряды триумфальных колонн,

купола в их пленящем величии,

Глыбы камня – всё было для жизни;

а её цитадель поднималась в зенит,

Чисто-белая, словно душа основателя

Лаомедонта, Титана, что хотел получать

себе царства везде, где ступал,

Под встревоженным взглядом богов.

Материнская грудь древней Трои

Утром вновь трепетала от шага её сыновей,

и проснулся на улицах шум повседневности.

Жизнь свои обновила пути,

что ни смерть и ни сон

не способны никак изменить,

Продолжая свой марш без границ,

устремляясь к неведомой цели,

Лишь своим подчиняясь законам,

а не нашим надеждам,

Люди – только рабы её пульса.

И тогда, и сейчас люди ходят кругами,

которые предначертали им боги,

Обращая их страстные очи

к инструментам, к труду и к соблазнам,

Взгляд людей как цепями прикован к пятну пред собой

и не видит огромную бездну,

Что открылась внизу, под ногами.

Свои лавки открыли торговцы,

Мастера взяли свой инструмент,

погрузившись в работу,

которую им никогда не закончить,

Были заняты все,

словно жизнь их продлится века,

И уверены были, что вновь будет завтра.

Молотки застучали,

Голоса просыпавшихся рынков подняли свой гомон.

Но не только умельцы,

Основная надежда их бренной земли,

но и также жрецы Илиона

Преклонили сердца в его мраморных храмах,

вознося нашим вечным помощникам

Кто молитву, кто гимн,

а кто мог – восхищенье в молчании,

Уносимые ввысь в фимиаме.

Звонкий голос кимвал

Наполнял храмы Трои мольбой наших душ,

обращённых к лазури.

Но напрасно звучали молитвы:

их мольба возвращалась обратно

с Судьбою в ответе.

Беззаботные дети смеялись при входе в дома;

веселились они и играли

Под присмотром своих матерей, что ещё улыбались,

но уже в нежном сердце, не зная, они ожидали

Острых греческих копий, заточенных Роком

для женских упругих грудей,

и работы рабынями в Греции.

Словно пчёлы вокруг своих ульев,

наполненных мёдом,

Большеглазые дочери Трои

собрались поболтать у ручья,

Полногрудые, сложенные как богини,

со счастливыми лицами прошлого

Были чувственными,

приносящими радость цветами души,

увлекая взгляд стройной фигурой

Под тяжёлыми пышными локонами,

словно день, что сверкает за пологом ночи,

И божественными дочерями земли, словно в те времена,

когда небо ещё было нашим отцом.

Эти женщины, встав у источников Трои,

как бутоны цветов, восхищая рассвет красотой,

Или рядом, в реке, погружая колени

в спешащие воды Скамандра,

Подставляли объятьям прохлады

обнажённые белые ноги,

Медля в этот последний их раз,

хохоча, обсуждая дела на сегодня и завтра,

Наклонясь над журчащим потоком.

И со всей быстротою бежала река,

чтобы встретиться с ними,

Наполняя глубокое русло

буйной пляской стремнин,

несмолкающим рокотом.

Древний Ксанф, обнимая волнами,

встречал нашу жизнь

и неспешно тёк дальше,

Как и прежде, когда он играл

с восхитительными поколеньями Трои

ушедших веков

И вплетал звук бессмертного голоса

в смех и радость тех древних эпох

И в веселье рассветов, что канули в вечность,

в наслаждении, что позабыла земля.

До сих пор шум прибрежных деревьев

вспоминает ушедшие их голоса.

Не забыла ты их, река Трои?

До сих пор, до сих пор мы способны их слышать,

Если долго смотреть

в глубину наших душ.

Всеми порами помнит Земля,

и в ветрах сохраняются отзвуки наших шагов.

На ступенях из белого камня

наклонялись они

над прозрачной восточной рекой,

Чтобы радостно взять эту чистую воду,

и не знали пока что колодцев Микен,

Не носили ещё из Эврота кувшины

для чужого хозяина

И не смешивали жар костра со своими слезами.

Распростившись с объятьем реки,

Они вместе вставали и россыпью шли

по дорожкам и по переулкам,

От свободы земли

повернувшись к работе и радостям дома,

И легко, вместе с ветром, летели наверх

через узкие улицы древнего города,

Грациозно, ритмично ступая,

чтоб звенели и пели ножные браслеты.

Молчаливые храмы смотрели на них, проходящих;

и вы тоже смотрели, дома,

Что с такими надеждами строили смертные

для своей пролетающей жизни;

Расточая свои ароматы, сады усыпали

улыбавшимся белым жасмином

их тёмные волосы

И роняли на них лепестки,

как безмолвный и чистый подарок ветвей:

На обочинах ярко пестрели цветы,

птичье пенье звенело в верхушках деревьев.

Слава жизни неслась по всему Илиону,

цитадели Приама.

Вдруг над городом трижды пронёсся

непривычно торжественный звук,

Голос труб, созывавших людей на собранье,

поднимался над Троей.

Трижды он прозвучал и затих.

И тогда из садов и с дорог, из дворцов и из храмов,

Повернувшись как конь за трубой,

наслаждаясь войной или теша тщеславие,

Стал поспешно на этот призыв

собираться народ, что отвергнут уже небесами.

В самых первых рядах,

пронося свои годы, как Атлас несёт небеса,

С взглядом, как у орла,

с сединою, похожей на снежную Иду,

Шли сенаторы, цвет Илиона,

Антенор и премудрый Анхиз,

Афамант, знаменитый по битвам на море,

рядом с ними – Триас,

До сих пор его имя звучит

по течению Окса, реки на Востоке,

Астиох, следом – Укалегон,

рядом – древний Паллах и Этор,

Молчаливый Аспет,

знавший всё о божественных тайнах.

Илион и Асканий, Арет и Орус,

рядом – Алсесифрон.

Вслед за ними, из крепости, с криком глашатаев,

появился Приам и его сыновья,

Чуть подальше – Эней,

шедший львиною поступью,

Замыкая цвет нации, шла,

восхищая народ, Пенфесилея.

Всё, что было хорошего и благородного в Трое,

проявилось в той царской процессии,

Те, кто шёл впереди,

и другие, за ними, их шаг

Был настроен на ритм

горделивой судьбы Илиона,

Направляемой крепкой рукой

воплощёнными полубогами —

Это Ил, это Фрикс и Дардан —

покорители Трои,

Это Трой и правитель далёких земель

гордый Лаомедонт, что созвал

Для своей грандиозной работы небесных сынов

и кому помогали здесь даже бессмертные.

Все входили в агору, широкую и устремлённую ввысь,

окружённую рядом колонн,

Заходили, омытые и умащённые маслом они,

словно боги в своей красоте и величии.

И последними, как ураган,

с громким топотом хлынули волны народа.

С оглушительным криком, ведомая тёмною силой

к своему роковому концу,

На собрание гнева спешила

демократия яростных сил;

Эти тысячи вспыльчивых жизней —

и пока что с живыми сердцами в груди —

Возносили к богам человеческий голос

и его далеко разносящийся ропот.

Молодёжь, распевая, шагала

со знамёнами в радостном марше,

То чеканя свой шаг,

то танцуя лирической поступью,

Воспевая величие Трои

и чудесные подвиги предков.

Посреди окружённой колоннами площади,

там, где Ил собирал свой народ,

Много тысяч людей напирали

и кричали, сверкая доспехами,

Все построились по племенам,

эти сильные сердцем и неукротимые люди,

Ожидая, что скажут вожди.

Часть из них обращала свой взор на Приама,

На далёкого от их забот,

на великого, древнего воина,

на последнего из уходящих богов,

Что живёт молчаливой душою в мирах,

где уже никого не способен он завоевать:

Одинокой гигантской колонной

на заброшенном склоне холма

Он казался сильнее и старше, чем смертные.

Очень многие в гневе

Устремляли враждебные взгляды туда,

где, покинутый небом,

но всё ж оставаясь в покое души,

Со своим просветлённым умом

и напрасными мыслями,

Восседал Антенор,

вождь немногих, кого закалили года

и кого не смогла ослепить сила сердца,

Государственный лидер, утративший власть

и свою популярность,

Был мудрейший оратор из Трои,

но ныне он побит был камнями,

отвергнут людьми, обесславлен.

Молчаливо сидел он вдали от народа

с сердцем, полным разрухи.

Поначалу негромким был гул,

поднимавшийся, словно жужжание пчёл на лугу,

Когда с жаждою мёда они

облепили тимьян или липу,

Сотни их и жужжат, и кружат,

пока всё не становится гулом.

После этого медленно, с места, в могучем покое,

поднимаясь, как башня,

Встал Приам, сам монарх,

и народ охватило безмолвие:

Он стоял, одинокий и царственный,

словно смерть про него позабыла,

Возвышаясь колонной молчанья и силы

над народным собранием.

Так Олимп со своей ледяной белизной

одиноко глядит в небеса.

Он увенчан был длинными локонами,

что лежали сугробами снега,

Ниспадая на плечи гиганта;

его взгляд, погружённый в глубины раздумья,

Взгляд, что видел грядущий конец,

принимая его как начало,

Неподвижно взирал на пришедшие толпы народа,

как на пёстрое и суетливое действо:

Наконец очень медленно он произнёс,

словно был далеко от той сцены:

«О герой Деифоб, о наш вождь Илиона,

ты собрал сюда Трою

в лице всех пришедших людей,

Поднимись и скажи,

для чего ты нас звал.

Злая весть или добрая весть —

ты не можешь сказать ничего нам другого:

Эта внешняя необходимость —

только форма того,

что давно уже видит незримое око.

Так поведай троянцам, скажи,

пока утро восходит над городом,

Что там – смерть или праздник

нам, незрячим, внезапно бросает Судьба,

И какие угрозы сейчас насылают на этот народ

те, кто с нами воюет,

и боги, что стали враждебны».

Ниже ростом отца,

чуть слабее по стати, но всё же высокий

И один сильнейший из тех,

кто сидит на коне и кого носят ноги в сраженье

С той поры, как Аякс пал у берега Ксанфа,

поднимаясь, сказал Деифоб:

«О народ Илиона, вы долгие годы сражались

с аргивянами, так и с богами,

Убиваете и погибаете сами,

но идёт год за годом, а битве не видно конца.

Покидают, слабея, нас наши союзники,

и народы бросают нас в битве.

Подустав от тяжёлого груза величия,

и желающая облегчения

Наша Азия терпит сандалии греков,

что пришли к побережьям Троада.

Но мы всё ж продолжаем сражаться

за Трою, за Азию, за людей, что оставили нас.

Но не только лишь ради себя мы ведём этот бой,

защищаем не только свои быстротечные жизни!

Если б греки сейчас были бы победителями,

если бы их народы вели за собой

Дальновидные лидеры, как

Одиссей, Ахиллес и Пелей,

То их дерзкий поход,

их усилье Титана

Истощились бы не у Скамандра,

не на пляжах Эгейского моря;

Тигр бежал бы от поступи греков,

а водою из Инда поили б они лошадей.

И сейчас, в эти дни, когда солнце восходит,

каждый раз удивляясь, что Троя пока что жива,

Вся истерзанная и избитая,

обречённая для наблюдающих глаз,

И когда Смерть отходит от стен,

чтобы с новою силой ударить,

Приведённая мыслями, что появились наутро

людям в лагере на побережье,

Колесница седого Талфибия ныне

ожидает ответа у врат Илиона,

Нам из дальних земель голос Эллина и полубога,

вечной Трое бросает свой вызов.

Он сказал: „Вы не видите гибельный Рок,

что гуляет по небу над вами?

Ты не чувствуешь, как подступает закат,

о великое солнце, что днём озаряет Природу?

Никому не уйти от богов, от вращения их колеса

и от вызванных им потрясений!

Судьба требует славных подарков земли

и всех радостей для Аргивян,

Азиатских сокровищ для похоти

этих юных и варварских наций.

Предлагаю я вам утонуть,

затемняясь в моём необъятном сиянии;

Пусть же Троя добавится к северным царствам моим,

пусть Восток станет радовать Эллина;

Илион подчинится Элладе, наденет ярмо;

и обширная Азия станет граничить с Пенеем.

Положите Елену, с её золотыми кудрями,

как прекрасную, неоценимую, жертву,

Жертву слабости и поражения

на огромный алтарь вашей Необходимости;

И отдайте в объятия мои Поликсену,

полногрудую дочку Гекубы,

Ту, которую сердце так сильно желает.

Так примите же мир от меня,

Пусть же радость спокойных восходов начнёт

исцелять ваши раны

и смерть отвернётся от ваших домов.

Так отдайте всё это и дальше живите,

а иначе я сам нападу

С роковою Судьбой впереди

и Аидом, идущим за мной.

Я связал себя клятвой богам,

и я буду участвовать в битве

До тех пор, пока тень моя с Иды

не достигнет Евфрата и Мидии.

Не давайте победам обманывать вас,

представляя, что Аргос придёт к поражению;

И не слушайте ваших героев;

слава их – это трубы Аида;

Побеждают они, лишь пока

мои кони жуют сено в стойлах.

Не способна Земля долго сопротивляться тому,

кто был избран уже Небесами;

Вместе с ним идут боги, они

помогают руке, направляют его колесницу“.

Да, надменно звучит вызов Эллина,

ожидает ответ Илиона земля.

И всё время Судьба человека висит,

балансируя, на мимолётном дыханьи мгновения;

От какого-то слова, какого-то жеста

она вдруг взлетает, а затем застывает

гранитной надгробной плитой.

Так скажите же слово!

По какому высокому жесту

эти строгие боги узнают великую Трою?

Вы – наследники древности, раса богов,

незапятнанный город,

Сжать ли твёрже копьё мне в руке

или выбросить и позабыть всё навеки?

Так всмотритесь же в ваши сердца,

если предки ещё в них живут, дети Тевкра», —

Так сказал Деифоб,

и в молчании слушал народ,

Потрясённый широкою тенью Судьбы,

несогласный с Фортуной.

Отвечая ему,

с места медленно встал Антенор,

Как борец, укротитель зверей в клетке львов,

смотрит на изумительных монстров

С рыжеватою гривой, но знает всегда —

если смелость в нём дрогнет хотя бы на миг

Или если не выдержат нервы, не тот будет взгляд

из-за козней враждебных богов,

То тогда на него прыгнет Смерть прямо здесь,

на арене, набитой людьми, и никто не поможет.

Так бесстрашно, в собрании встал Антенор,

и возник угрожающий ропот,

Был жесток он, суров, словно шум морских волн,

когда бьются они о прибрежные камни;

Свист пронзил этот рёв,

и в толпе закричал громко кто-то:

«О, смотри, он сейчас будет снова болтать нам о мире,

сам набравшись ахейского золота!

Неужели троянцы похожи на евнухов,

и должны мы терпеть Антенора,

Выступающего безнаказанно здесь, на агоре.

Разве в городе мало камней?

В самом деле, металл дорожает в стране,

где живёт, процветая, предатель».

Но спокойно, как бог, как вершина горы,

неподвижно стоял Антенор

перед той вакханалией.

И пока он смотрел, в его душу вошли

так знакомо щемящие воспоминания;

Он смотрел в своё прошлое,

видел рукоплескавших людей на агоре,

Страстных, полных восторга, когда

Антенор обращался к народу,

К своей родине, к Трое, которую он так любил,

и был горд красноречьем сенаторов.

На глаза навернулась слеза,

и он крепче в руке сжал свой посох.

Взгляд подняв, встретил он

эти крики печальным, волнующим голосом,

Покоряя сердца нотой рока,

её горестной сладостью.

«О народ Илиона, о кровь моей крови,

наша раса, в которой родился и я, Антенор,

Ещё раз буду я говорить,

даже если потом вы убьёте меня,

потому что зачем уклоняться от смерти,

Зная, что и народ, и весь город, и дом,

и любимые, и вся семья

Очень скоро сгорят,

станут кучками мятого пепла?

О Афина, быть может, убитый сейчас,

я вольюсь в славный круг

триумфальных душ предков,

Чтобы не видеть тех ужасов, мук,

и не знать безнадёжного плача.

Громко я скажу слово своё,

то, что боги вдохнули в мой дух,

Попытаюсь ещё раз спасти

обречённых на гибель.

Кто там громко вопит:

„Вы не слушайте голос его,

греки золотом платят ему за слова,

и гортань его проклята“?

Моя Троя, что стала великой моим наставленьем,

ты услышала рёв их безумия,

Разрывающий древнее сердце твоё?

Или это твой голос, покинутый небом,

любимая мать?

О страна, о творенье моё,

о земля моих чаяний!

Та земля, где лежат наши предки,

и священный, бессмертный их прах,

И где храмы хранят нашу память,

дорогие для сердца святыни богов,

Где на чистый алтарь возносили мы наши молитвы,

где прекрасные дети идут, улыбаясь,

О божественные и мужчины, и женщины,

красота нашей нации!

О земля, где мы в детстве играли у ног матерей,

средь деревьев, холмов нашей родины,

И где зрелость трудилась в надеждах,

и где юность искала везде божество —

Ты преклонным летам даришь мирный покой

средь любви и почёта родных,

И останки лежать будут в этом же городе,

молчаливо хранящим наш прах!

О земля, что взлелеяла наших родителей,

о земля, что дала нам детей,

Эта почва, создавшую нашу прекрасную расу,

где вскормлённые грудью Природы

Наши дети должны были счастливо жить

в легендарных домах своих предков,

Эти души, что созданы от наших душ,

эти сладкие формы себя,

что останутся жить после нас!

Они видели в сердце тебя хоть единственный раз,

и мечтали они о тебе хоть когда-то,

Те, кто духом бунтарским твоим, твоим именем

сотворяют жестокого идола,

Ненавидя твоих самых верных сынов,

поклонение древним твоим идеалам?!

Пробудись, о божественная моя мать,

вспомни мудрость свою и богов

И заставь замолчать языки, что тебя унижают и губят,

этих ложных пророков.

Вы безумные, если способны поверить, что я,

посвятивший всю жизнь свою этой стране

И служивший ей словом и делом,

восхищаясь успехам её и победам,

Мог подумать о том, чтобы сделать рабыней её

под пятой у врага!

Или дом Антенора пустой,

и он просит подачек у каждого первого встречного,

И ведёт сыновей и внучат на базарную площадь,

выставляя лохмотья, с тех пор,

Как нужда его стала столь горькой,

что он грезит о золоте злейших врагов!

Вы, кто хочет, чтоб я вам ответил, когда

Лаоко́он затмил Антенора,

Приглушите свои бесполезные крики,

обратите ваш слух на события в прошлом

И на то, что случилось вдали.

Пусть поля ваши, полные славой,

ответят на слово моё,

Поля полные силы, что выкосил острый мой меч,

Херсонес завоёван был нами,

Пала Фракия к нашим ногам

со своими снегами, замёрзшими реками,

Мы держали победы, когда не родились ещё

эти ваши вожди, те, которыми вы восторгаетесь.

О колонны великого Ила,

о, ответьте мне здесь,

Где мои наставления сделали Трою сильнее,

провели без потерь сквозь удары врагов.

Моё золото, ох! Я имел предостаточно золота,

я богат был трофеями ваших врагов.

Это ваши покойные предки

подарили в награду богатство,

И которым теперь вы меня попрекаете,

это ваши отцы,

что не видели греков вокруг нашей крепости:

Они не были заперты самонадеянной расой

среди стен Аполлона

И не видели павшего Гектора или убитого ими Троила,

чьи останки тащила его колесница.

Далеко над гневливым Яксартом

пронеслись ваши предки;

Потрясённая этим Ахея

распростёрлась под ними, в восторге от силы,

та, что ныне кричит у ворот победителем.

Это было тогда, когда я, Антенор, правил Троей,

этот самый старик и предатель,

Правил не Лаокоон, не Гектор

и не наш знаменитый Парис.

Говорят, я теперь изменился,

стал скупым я на страстность и деньги,

Стал холодным и эгоистичным,

как всегда старики представляются вам,

молодым и упрямым,

И советуют вам безопасность и лёгкую жизнь,

а не пыл благородных решений.

Приходите в мой дом и взгляните:

он когда-то был полон людских голосов.

То мои сыновья,

по которым завидовали даже высокие боги,

заполняли покои, которые ныне молчат.

Где сейчас мои дети? Они все мертвы,

голоса их навеки замолкли в Аиде,

Их убили враги

на войне между Фуриями и грехом.

Они молча пошли в эту битву,

чтоб за родину там, неоплаканными умереть,

Хотя знали, что смерть их напрасна.

Должен ли я теперь удержать

Тех последних, что ныне остались,

сберегая их род,

что мой дом мог вполне бы вместить?

Есть ли кто-нибудь в Трое,

кто быстрее бросался бы в бой, чем мои сыновья?

Пусть поднимется, скажет об этом

и заставит меня замолчать.

Тяжкой ношей на сердце моём

стала эта война, что вы так обожаете,

От которой пытаюсь я вас удержать, как безумцев,

обречённых богами,

забытых Палладой и осаждаемых Герой.

Кто б остался спокоен, увидев, что труд

его жизни разрушил глупец?

Кто бы не зарыдал, если б видел, как наш Лаокоон

превращает всю Трою в руины,

Обрекает на гибель Париса, с его красотой,

убивает Энея его же отвагой?

Всё же вы должны знать,

что высокие боги всё видят и помнят,

Не мечтайте, что им безразлично —

притесненье идёт на земле

иль царит справедливость!

И что можете вы жить счастливо,

стремиться, расти, попирая людей и бессмертных!

Понапрасну усыпано Время

обломками царств и империй,

молчаливыми знаками судеб,

Что оставили боги, но, видно, впустую.

Потому что искали они тот народ,

Что бы смог, покоряя весь мир,

покорить и себя,

но, увы, не нашли здесь такого.

Ни один из народов не смог

удержать всех богов на груди

и остаться при этом неколебимым.

Сила всех опьяняла, и падали нации в Ад

или шли, став безумными, к Ате.

„Все слетают с высот, – повторяют глупцы, —

ну а мы будем жить, как и прежде.

Мы ведь люди, в конце-то концов,

мы ведь дети, любимые дети;

Только нам разрешается всё“.

Но они, как и все, пойдут вниз, к тишине,

Смерть поглотит их жизнь и надежды,

пустота – суматоху их дел.

Нет здесь более горькой судьбы,

чем прожить слишком долго средь смертных.

Я общался с великими, те, что ушли,

я сражался на их боевых колесницах;

Я встречался и с Троем и видел, как Лаомедонт

возлагал свою руку на мной возведённые храмы.

А теперь предо мной Лаокоон,

и теперь у нас лидер – Парис.

Когда Фрикс вблизи вод Гелесспонта,

что ревели в ответ Океану,

Воздвигал цитадель, устремлённую ввысь,

из камней, широтою похожих на замыслы Фрикса,

Он хотел сделать логово хищного зверя

для пантеры с ужасной душой,

Что таится в холмах для прыжка,

собирая все силы пойти против мстителя?

И Дардан охранял побережия Азии

и её острова средь сапфирных заливов.

Мягким было правленье его,

словно благословение летнего дождика в поле.

Побережья, которые ныне бедны, обездолены,

там, при нём, жили радостно и отдыхали,

Признавая владычество Фригии, Карии, Ликии,

признавая царя Пафлагона и силу Мисии;

Крит Миноса опять поднимал

скипетр старого их Радаманта.

Ил и Трой обладали такой силой в битве,

что похожа была на широкую поступь Титана:

Триумфально вся Троя шла вслед

за стремлением душ к широте,

Надевая свой шлем, как корону царицы богов,

вместе с жребием быстрых своих скакунов,

Проносясь через падавший ливень из копий

до далёкого Инда и Окса.

И затем ещё дважды она покоряла народы,

или миром своим, или битвой;

Там, где были раздоры,

потом воцарялся приятный Покой,

окружало людей изобилие,

Там, где раньше считала удары свои тирания,

были добрые руки отца.

Возродивший народ этот Тевкр

обладал совершенно другою душою,

чем ваши вожди.

Такова была древняя и благородная наша традиция

со времён основателей Трои,

Что давала нам силу, пройдя сквозь века;

но теперь та традиция гибнет,

утраченная для потомков,

Под ногами воинственной нации,

презираемая этой высокомерной эпохой.

Наш могучий Анхиз растоптал её в прах

побеждающим маршем,

Что суров был, как меч,

и жесток, как безмолвная бронза доспехов.

Больше, чем остальных, прославляю его,

как могучего, твёрдого воина,

Так же как прославляю я Иду,

убежище львов;

Но в совете не стану его восхвалять,

хоть он ныне – как бог для народа,

Он живёт, не испытывая состраданья к другим,

одинокий душой,

Презирая тот мир, над которым он царь,

растеряв свою мудрость под бременем власти,

Он союзников видит как подданных,

в этих подданных видит рабов,

и бросает их в битву,

И заботится об их желаньях не более, чем о конях,

что несут боевую его колесницу.

Вот поэтому бились они, пока нас все боялись,

и покинули с радостью нас, когда мы зашатались.

Но тогда, в дни беды,

они все собрались возле Тевкра,

А сейчас где они?

Поспешают на помощь Анхизу, внушившему страх?

Или, может, Эней нам поможет советом,

далёким от мудрости?

Это всё отвратительно и ненавистно богам,

это то, что внушает вам Ата,

Когда подданных, что

замышляют разлад или распри,

Подкупают безрадостным золотом,

посылая свой яд прямо в сердце народа,

Добродетель преследуют, низость ликует

и вопит, как продажная девка,

Брат идёт против брата

и ведёт себя как чужеземец.

Это то, что творится сейчас!

И высокие боги в безмолвии смотрят на всё,

Молча терпят они до поры,

что судьба может быть и сильней, и быстрее.

Ты всё держишься, Троя?

Посмотри, у ворот

Ахиллес вместе с греками.

Или думаешь, если уйдёт Доброта,

то сестра её, Мудрость, останется с вами?!

Если Мудрость уже отвернулась от ваших сердец,

то зачем жить с глупцами Удаче?

Роковые пророки пришли

со своим красноречием к вам,

соблазняя мечтой об империи,

Распростёршейся от восходящего солнца

до земель, где садится оно на покой в океане,

Они грезили городом, что,

как на троне, стоит на холме,

попирая народы своими ногами.

А тем временем меч был заточен для нашей груди

и огонь приготовлен для кровель.

Так проснись же, проснись, мой народ!

Уже огненный смерч

подбирается к нашим порогам;

Боги вас обманули, чтоб всех погубить

и приставить мечи к вашим детям.

Так прозрейте, слепцы, прежде чем

смерть откроет вам веки в своих уже странах!

Так услышьте, глухие, звук в ваших ушах,

голоса подступающих сумерек!

Молодёжь, что бахвалится силой!

Когда голос этого вот старика Антенора

За собою вёл ваших, тогда ещё юных, отцов,

весь Восток стал единым под знаменем нашим.

Македония тоже склонилась пред ним,

и цари в ней стремились

попасть под крыло победителя,

В илионских святилищах скифы склоняли колени,

финикийцы-купцы привозили товары,

Мудрецы Вавилона

собирались у наших порогов;

Белокурые дети снегов

шли восторженно в нашу прекрасную Трою,

Привлечённые песней и славой.

Пел Стримон свои гимны для Иды,

И суровые воды Халкиды,

и туманная мгла Херсонеса сливались в одно

Под единым владычеством Трои,

посреди пограничных столпов Океана.

Я тогда по всему необъятному миру

направлял судьбы ваших отцов наставлениями,

И они шли за ними, как женщину тянет соблазн,

как магический зов искусителя:

Высока была песнь их, пока они шли,

и она приходила в далёкие земли.

Обернитесь теперь и прислушайтесь!

Чей сейчас приближается голос?

Что за армии ярко сверкают оружием?

Это на побережиях Трои

грохочут шаги и ворчанье Эллады!

Вот сейчас! Это гимны ахейцев звучат

над водою Пергама!

Так проснитесь же, грёзы Энея;

в Илионе созрел урожай Лаокоона.

Те ораторы, вас убедившие бросить ваш труд,

позабыть вашу силу,

Изменившие вашу судьбу,

предрешили огромное ваше падение,

И слепым, недалёким советом рассеяли вашу энергию

под копытами скифских лихих лошадей

Ради неких бесплодных побед

и трофеев для голых жрецов Иллирии.

Кто же, кроме глупцов,

близоруких, мечтателей и сумасшедшего

Бросит ради далёкого, недостижимого

бережливый и близкий вам труд

на своих же полях?

Дети нашей земли, наша мать нам даёт указания,

расставляет свои путеводные знаки

У неё на груди продвигаться вперёд,

шаг за шагом, расти от сезона к сезону,

Приводить все работы в порядок терпеньем её

и пространством её ограничивать помыслы.

Но у вас предводители – как полубоги,

души их презирают земные пределы,

Их умы повидали просторы, что шире, чем жизнь,

они видели силы, что не ограничены временем Бога!

Эти люди сейчас захватили здесь власть,

для них Троя – орудие их колоссальных видений,

Они грезят о звёздах над Африкой,

о прекрасных садах Гесперии,

О Карфагене – как нашем рынке, о наших ногах,

что ступали б по залитым солнцем

латинским холмам.

В этих грёзах крестьяне шли с плугом по Ливии

и сажали пшеницу на нивах Италии,

Наша Троя уже протянулась до Гадеса;

даже Мойры, богини Судьбы,

стали в грёзах троянскими.

Такова уж природа людей,

что с усмешкой возвысили вдруг Небеса.

Презирая унылые узы богов,

отвергали они справедливость и меру,

Отрицая великого Зевса,

поклоняясь огромной тени своих собственных „я“,

Потеряв человеческий облик

в роскошной, чудовищной грёзе.

Как Титаны, ступают они, похваляясь, по миру,

содрогается он под ударами этих шагов;

Как Титаны, они с оглушительным грохотом падают,

заполняя руинами мир.

Дети, вы вместе с ними мечтали,

и вам слышался рёв атлантических волн,

Приглашавших к себе ваши судна,

и грезили вы Островами Блаженных,

которых бы вы превратили в сады;

Убаюканные, вы не увидели чёрный,

несущийся марш надвигавшейся бури

И не слышали, как к вам бегут волки рока,

и их вой ненасытного голода.

Даже греки в минуту опасности объединили свои

раздираемые племена, что всё время ругались;

Ну а вы терпеливо сносили,

пока рядом готовился север,

молчанье и мудрость Пелея

И искусную хитрость Атрея, и вот результат:

собрались аргивяне вокруг царя Агамемнона.

Но звучали пророчества и предсказанья,

и оракулы Пифии что-то вещали из Дельф.

Станут ли процветать

те, кто верит авгурам, оракулам, шёпоту, грёзам,

Что блуждают в ночи,

этим призрачным звукам безмолвия?

То внушенья богов, что сбивают ваш мозг

и ведут его к краху.

Лишь одно предсказанье поможет вам всем —

тихо вооружившись и мужеством,

и дальновидностью,

Терпеливо, рачительно делать работу,

ту, что вам нужно делать сегодня.

Вы оставьте ночи её призраки и наважденья,

вы оставьте грядущему занавес!

Лишь сегодняшний день

Небеса дали смертному для его дел.

Если б ты не склонила свою гриву льва

пред детьми и мечтателями,

о моя несравненная Троя,

Если б верила в Мудрость совета,

заседавшего с древности, нашу основу,

Не случилось бы часа, когда

наш Парис задержался бы в Спарте,

Вдохновляемый там Афродитой —

белоснежной, прекрасной,

смертельно опасной богиней.

Человек, берегись этих страшных толчков, наваждений,

что внезапно рождаются в безднах природы!

Эта тёмная роза богов для нас, смертных, ужасна,

не летите на мёд, что манит из её лепестков!

Но, однако же, чёрное дело случилось,

и очаг, добротою принявший гостей, – осквернён.

В грех вводящая Фурия распространила

свои космы кошмара над всеми народами,

Сводя землю с ума

своим жаждущими крови, неистовым криком,

непреклонная, с взглядом, как камень,

Она требует жертв на закланье у Бога,

сеет ненависть, визги кругом.

Но среди тех ударов и воя,

когда взгляд ослепляет кровавый туман,

Милосердны высокие боги,

они помнят и Тевкра, и Ила.

Жарким пламенем с Иды, посеянная

от руки Громовержца, властителя междоусобиц,

Ослепительно ярко сверкая, Любовь с кораблей

перекинулась в стан побеждавших ахейцев,

И добавила к ссоре уста Брисеиды,

эти нежные губы, похожие на лепестки;

Трепетанием век Поликсена

покорила могучую силу Пелида.

Но напрасно высокие те покровители

нам открыли ворота спасения!

И напрасно ветра милосердия

посылались на наши смятенные жизни!

Человек свою страсть предпочтёт

направляющим мудрым советам бессмертных.

Были также здесь те, кого Гера избрала,

стремясь погубить наш народ:

Те возничие, что поломали хлысты,

проносясь по путям разрушения,

Полубоги они! Вниз с Небес снизошли,

чтобы с радостью выполнить эту работу;

Наполняя весь мир

замечательным шумом своих колесниц

на дороге, ведущей в Аид.

О, лишь этого могут они достигать!

Если бы милосердье могло бы смягчить

Те жестокие действия Необходимости,

и спасло б наших бедных невинных детей,

И спасло б стариков наших, женщин

от судьбы быть рабами, от острых мечей!

Они не согрешили ничем,

те, кого отдаёте вы смерти в безумьи!

И зачем у вас, смертных, такая жестокость к себе,

если даже высокие боги способны на жалость?

Повернитесь же прочь от страданий,

что скоро придут к вам домой,

от всеобщей агонии и от рыданий!

Перестаньте болтать,

что дорога спасения слишком низка

для высокого, гордого вашего шага.

Не для нашего смертного праха гордыня;

и земля, а не небо, была нашей матерью.

В наших трудных делах мы близки к муравьям,

умираем подобно животным;

Только тот, кто вцепился рукой за богов,

может встать над земною трясиной.

Дети, падайте ниц под бичами богов,

чтобы ваши сердца

Могли вновь возродиться

в их солнечном свете.

Да, таков наш удел!

Лишь когда гнев небес приутихнет,

Поднимает вверх голову смертный;

вскоре он залечил свои раны, забыл, что страдал.

Если б не было у человека возможности

возродиться из слабости и из позора,

Если б каждый провал

не имел бы свой завтрашний день,

кто тогда стал давать вам совет покориться?

Но кривая судьбы человека,

поднимаясь, должна спотыкаться,

Снова падать и вновь подниматься,

ибо смерть, как рождение – наша судьба,

Когда жизненный стебель созрел,

его косят и заново сеют,

точно также, как сеют зерно земледельцы,

Так давайте же будем мы все терпеливы с богами,

будем глиной для их сильных рук.

Призываю я не к пораженью, о нет.

Не подумайте, что, покорившись Элладе,

Я хочу загубить вашу гордость надежд.

Мой народ, я не это сейчас предлагаю,

Я хочу, чтоб вы были похожи

на гордых и доблестных предков,

величайших из смертных.

Наша Троя однажды попала в кольцо

киммерийских бесчисленных армий,

На полях её пламя столбом поднималось до неба,

её крепость, чернея от дыма,

Укрывала ничтожный остаток её сыновей

и обломки былого величия.

Мудрость с мужеством, выжив при этом падении,

дальновидность с холодным внимательным взглядом

Помогли ей держаться;

потеряв всё могущество,

Троя, рыдая, склонилась к земле.

И тогда к ним спустился вниз Тевкр,

его гений работал и в людях, и в царстве,

Терпеливый, дотошный и мудрый, как мастер,

аккуратно кующий

Нагрудник иль шлем,

проверяя всё время работу на прочность,

Он трудился под взглядом внимательных глаз

Мастеров всех вещей

и искал совершенства в работе.

И по этой причине, когда он ушёл,

он ушёл не как души обычных,

незнающих смертных;

В Илион они с Иды

послали Афину Палладу;

Она тайно пришла, и он с нею ушёл

в озарённое светом безмолвие.

Дети Тевкра, оставшись одни,

завершили могучую эту работу.

И теперь, мой народ, точно также пора

пред врагами спокойно собрать свои силы.

Скрой себя, о могучий, как лев, Илион,

спрячь пока что величие!

Стань подобным могучему Тевкру;

стань пещерой для львов;

Стань Судьбою, что ждёт, затаившись!

Ожидая безмолвно, сурово момента для мести,

Соберитесь, чтоб тайно работать в ночи

и скрывать до поры ваше сердце и мысли.

Не давайте узнать о них страшным для нас небесам;

не давайте врагу уловить даже шёпот!

Пусть созреет тот час, когда вы нанесёте удар,

пусть слова будут слаще пчелиного мёда.

И я верю, друзья,

повернёте вы прочь от дыхания смерти,

вы поймёте меня и пойдёте за мной!

Придёт день, я увижу руины

этих высокомерных Микен.

Ну не лучше ли вместо того,

чтобы бросить под меч

нашим злейшим врагам Илион,

Не разумнее, вместо того чтобы дать захватить

и безжалостно сжечь нашу Трою,

Нам пойти за неспешною поступью Времени

и дождаться момента, когда

Северяне-ахейцы, южане-ахейцы,

с отвращеньем глядящие

на разделяющий их перешеек,

Переполнившись злобы,

не бросятся в бой друг на друга

под влиянием острых уколов богов,

Пелоп двинется в Аттику,

и обрушатся Фивы с войною на Спарту?

Вот тогда и наступит для Трои рассвет,

что пока дожидается нас в небесах,

И тогда Океану Победа споёт

гимны наших знамён,

Призывая троянских сынов

подчиниться бессмертному зову.

Дети Ила, поднимется Троя во всей своей силе

и шагнёт через Грецию, прямо до Гадеса», —

Так сказал Антенор, и враждебно настроенный ум

всех людей на собрании

Пошатнулся, задвигался от этих слов,

как волна, направляемая Посейдоном.

Точно так же валы-бунтари

от ударов кнута-урагана,

Как змея – капюшон,

поднимают, ревя, свои гневные гребни,

С изумрудно-зелёными взорами,

с небольшим хохолком, с украшеньем из пены,

И невольно бегут под ударами ветра,

с хриплым рёвом, вперёд, к побережью,

Где они обретут свой покой, и не могут свернуть,

хоть и гневаются на погонщика,

Наконец, с приглушённым ворчанием,

с примиряющей паузой в грохоте бури,

Они падают там, куда их направляли всё время,

необъятные и удивлённые,

Так и души троянцев, хотя были против,

но всё ж покорялись,

ненавидя всем сердцем покорность;

Под хлыстом осуждающих слов Антенора,

они, негодуя, всё же двинулись

в сторону им обозначенной цели:

Иногда низкий рёв поднимался,

а затем отступал и слабел,

Гневный ропот то силился, то затихал

средь гнетущих мгновений молчания;

Вот последние и неохотные выкрики их одобрения

напоследок прорвались из глоток толпы.

И оно в их сердцах воцарилось,

безмолвное, гневное,

ожидая другого оратора – Лаокоона;

Те, кто был за Париса, волнуясь,

обратили все взгляды на лидера.

Он ещё не вставал; он беспечно сидел,

улыбаясь, сияя своей красотой,

И сверкающим взором смотрел

на резные колонны, что ставил сам Ил.

Неуверенный, полный сомнений от слов Антенора,

весь народ ждал чего-то в молчании.