Читать книгу Илион - Шри Ауробиндо - Страница 6

Но пока весь народ выбирал

меж позорною сдачей и гибелью,

Ожидая безмолвно того,

кто наполнил бы мужеством сердце,

повёл за собой,

Лаокоон поднялся в глубоком молчаньи,

и об этом услышали все:

И услышали боги в своей тишине,

и услышали люди средь бури страстей;

С облаками волос, притягательно мрачного вида,

облачённый в мистически красное,

Лаокоон – провидец и жрец Аполлона,

сын Приама, с печатью судьбы на лице.

И подобно тому, как душа Океана

поднимается с радостью вверх, на рассвете,

Среди пены и скал

возвышает свой грезящий голос,

Начиная петь оду волненью гармоний,

так взлетел над толпой далеко разносящийся голос,

Воспарив средь колонн,

среди славы побед Илиона,

Претендуя на землю и выси небес,

как на сцену для слушателей откровений.

«О, троянцы мои, отвратите же ваши сердца

от баюканья флейты Аида!

О, народ мой – живи!», – прогремел он кругом,

и сердца всех троянцев средь древних колонн

Отозвались ему оглушительным рёвом.

Вновь воспрянув своим львиным духом,

Илион на агоре поднялся

и наполнил, крича, небеса,

Поднося к трону Зевса свои имена

в этом смертном, решительном вызове.

Так в преддверье грозы, когда мрак и затишье небес

всё живое приводит в уныние,

Человек и природа способны в себе

ощутить муку молний, зажатых в своих оболочках,

В грозовой атмосфере, глухой и опасной,

что затем вдруг стреляют от боли,

Тогда Зевс Громовержец под вспышками молний

выпускает свой голос грохочущей бури,

И ликует земля в поцелуях дождя

и его жизнь дарующем смехе,

Точно так же сейчас из безмолвия вырвался гром

поднимавшейся Трои;

Она яростно бросила и осторожность, и мудрость

и опять обратилась к величию,

Посылая свой голос наверх, небесам

из глубин необъятного духа.

Вдохновлённый тем криком в ответ,

вновь в зените триумфа, на сцене величия,

Был он лишь инструментом богов, но казалось ему,

что сейчас его сила царит над Природой,

И считал своим голос,

что был дан ему только на время,

Грезя, что направляет Судьбу,

ту Судьбу, что всех нас направляет,

Лаокоон стоял среди криков,

прислонившись к спокойному мрамору

древней колонны.

В его страстных очах полыхало то пламя пророка,

что нас и ослепляет, и в этот же миг – озаряет;

С нервной дрожью в губах, что терзаются мыслью,

потрясая своей львиной гривой,

Он поднял фанатичный свой взор,

направляемый вихрями бури.

И когда, исчерпав себя, крик

начал тихнуть и вскоре растаял в молчании,

Он поднялся ещё, и его звучный голос

над сердцами внимавших троянцев

Пролетел, словно рёв океана,

когда тот в нетерпенье

взывает с вершины могучих валов,

С громким криком доносит высокую мысль

в необъятном движении.

Каждый вдруг ощутил

своё сердце как пену

среди суматохи бушующих волн.

«Значит, наш Илион побеждён!

Он покорно склоняет великий свой дух

Перед смертными, что отыскали,

в конце концов, боги, —

перед греками и Антенором,

И когда та опасная, высокомерная милость

многочисленных варваров и их вождей

Утвердится надменною гордостью в Трое,

оскорбляя дух Ила и эти колонны,

Мы, троянцы, здесь будем сидеть и дрожать!

Потому что какой-то один человек,

К нам подосланный в гневе богов,

встал и что-то сказал.

Потому что враги-аргивяне смогли победить

не оружием, силой, числом —

они в Трое нашли нам губителя,

Собирая коварство в единственный голос,

они выбрали нам знаменитого и

почитаемого человека,

Призывая за помощью к Ате,

они как-то сумели растлить

сердце, ум Антенора.

Искушённый флейтист адских чар,

он всегда среди вас

Сеет слабость, сомнение, скорбь,

охлаждая горячее сердце бойцов,

И всегда его голос,

с его тонкой магией и интонацией

призывает вас к злу,

Разрушает в вас стойкую волю,

душит в вас героический дух.

И теперь, пока наши герои ещё

продолжают сражаться

и у Трои пока что не связаны руки,

Терпим мы поражение в наших сердцах!

Души ваших отцов сейчас слушают вас,

Как впустую вы тратите время,

соблазнённые подлым и робким

призывом бесчестья.

Такова сила Зевса, которую он

дарит слову крылатому смертного!

Уничтоженный в собственной воле,

отвергнутый временем,

что всегда продолжает движенье вперёд,

Всё же он, средь безумного холода жадности

и своих неудачных амбиций,

Он на вас, на своих соплеменников,

призывает с небес роковую судьбу,

Оскорбляет родную страну,

восхваляет её самых злейших врагов,

превозносит её палачей.

Вот так выглядят боги,

которых в себе сотворил Антенор,

выбрав сердце своё за основу:

Так бывает, когда

один злой человек не находит путей,

чтоб насытить своё вожделенье и жадность,

Тогда обречены города,

и должны быть убиты цари,

и народ весь наш должен погибнуть!

Но свободным и сильным умом

я отвечу на злые пророчества,

о голодный по нашему золоту ворон,

Призывающий карканьем смерть

и сидящий в гнезде принцев Трои.

Есть один только непоправимый и гибельный рок,

что способен убить душу нации,

Есть одна лишь беда, что не знает конца, —

то крушенье величия, потеря достоинства;

Горько видеть, когда день за днём

из сердец и из жизни народа уходит Свобода

И на место её незаметно вползает мышленье раба,

отравляя и радость, и мужество,

Учит голос наш лгать,

и ярмо подчинения

Всё привычней для шеи того человека,

что когда-то был близок к богам.

Не огня я боюсь, не меча

и не смерти от острого лезвия;

Подлость в людях меня ужасает,

человеческой низости я опасаюсь,

её голосов.

Что ж вообще может быть

и ужасней, и хуже, чем стать

человеком-рабом победителя,

Согласиться на милость врага, чужеземца,

принимать от него послабленье, защиту,

Потеряв ту суровость достоинства,

что нам здесь небеса позволяют для смертных?

Даже смерть не страшна так, как это,

даже гибель друзей или близких.

Но – увы! – даже самые лучшие люди – живут на земле,

и они тоже падают при испытании,

Побеждённые молотом рока

и страданьем, сомненьем, горнилом судьбы.

Отвергают в душе они Бога,

подчиняются собственной плоти,

её наваждениям.

Неужели могло сердце Трои отпрянуть

от тени Ахиллеса с копьём

Или сжаться от страха при звуке его

боевой колесницы?

Он теперь дал суровую клятву,

но в своём узнаваемом духе

Он уже победитель, и в грёзах своих

он в прыжке пролетел над стеной Аполлона

И предал огню Трою, ещё не вставая с постели.

Это клятва хвастливой природы;

Может это разбить укреплённую Трою?

Да, душа человека бывает могуча,

И сильнее, чем камни и мощь крепостей!

Но, друзья, есть душа и у города Трои!

Она прочная, как её твёрдые стены,

творенье богов.

Когда в час своей страсти погиб Сарпедон

и сам Зевс отвернулся от нас,

Ксанф, весь алый от крови, рыдал,

унося свои волны с телами троянцев;

В день, когда наступило молчанье небес

и далёкий, сверкающий шлем

Перестал освещать нам пути нашей битвы,

от руки Ахиллеса возникла смертельная паника,

И бойцы оказались одни, без вождя,

побледнев из-за гибели самого сильного,

Наша богоподобная Троя

продолжала стоять.

Разве мы говорим средь руин?

Посмотрите! Она точно так же стоит

наравне с небесами, как встарь,

когда правил ей Лаомедонт или Трой.

Всё теперь изменилось, бормочут иные,

перед вами вздыхая, всё это ушло;

Сила нас отвергает,

и Судьба завершила теперь оборот колеса.

Гектор мёртв, он гуляет средь мира теней;

и Троила не видно уже в поле брани:

Положив свои локоны на асфодель,

он забыл о родимой стране;

Полный сил Сарпедон

лежит в городе Беллерофонта

в нескончаемом сне;

Даже Мемнон убит, и кровь Реса

уже высохла где-то в Троаде —

Все гиганты из Азии ныне —

только горсточка пепла.

Очень горько всё это;

и сердца продолжают болеть от утрат,

Они стали привычно суровы

от железных уз скорби.

Так послушайте же, потерявшие мудрость

и попавшие в петлю отчаянья,

Знайте, что в этом мире железных законов,

где мы проживаем,

над которым простёрлась тень Ада,

Кровь, страдание – выкуп людей

за их радости временной жизни.

Как все смертные, мы ограничены в силе

и встречаемся с множеством горестей

в нашем труде.

Такова здесь судьба у людей;

каждый миг нашей жизни

Достаётся тяжёлым трудом и потерями,

в постоянной заботе о наших телах.

Постоянно должны мы усеивать землю

слезами и жизнями,

чтобы наша страна процветала;

Нас Земля порождает, и нас пожирает,

чтобы жизнь могла вновь

возродиться из наших останков,

Когда грохот войны замолкает,

созревают плоды этой Жертвы,

И не будет напрасной пролитая кровь,

если наша любимая мать

ощутила её на груди;

Наше семя могущества не повстречает свой крах,

если сеятель – Смерть.

В лоне вечной космической матери

продолжают рождаться герои,

Всё ещё Деифоб с криком, в гуще сражения

продолжает топтать аргивян,

Далеко разносящийся голос Энея

слышен с наших высоких воздвигнутых стен,

И всё также быстры

руки, ноги Париса в охоте Ареса.

Посмотрите, когда среди битвы

нас покинули быстро уставшие воины Азии,

Эти неблагодарные люди, которые здесь

наслаждались защитой и кляли защитника,

То тогда вместо них небеса

дали нам целомудренную Пенфесилею!

Приуныли ахейцы с тех пор,

как от клича её содрогнулись сердца.

Пал Аякс, поражённый в пыли;

это всё, что получит он с нашей Троады;

Мерион, несмотря на свой рост,

где-то мёртвым лежит —

как ему получить свою долю военной добычи?

У кого из бойцов Илиона

не забьётся внутри громко сердце,

Лишь услышат одно только имя её,

а тем паче – в сражении,

Этот клич самой дочери битв,

нашей дерзкой, могущественной Пенфесилии?

Даже если бы не было больше других,

если б новые воины

не налетели волной вслед за ними,

Молодые мужчины с пылающим взором

смело бросили вызов делам своих предков,

Каждый по красоте – это новый Троил,

каждый по своей смелости – Гектор,

Всё ещё балансируют меры

на невидимых чашах Ареса.

Кто тогда принуждает всех вас,

вас, о непобеждённый народ, преклониться,

Отвергая всё то, чем является Троя?

Ибо, если она покорится,

Пусть навеки лишится всех царственных титулов!

не позорьте тень Тевкра и Ила, не пачкайте Троя!

Вы напуганы силою и быстротой

бегуна Ахиллеса?

Очарованы сладким соблазном и

интонациями Антенора?

Или просто устали от Времени и

бесконечного грохота битвы?

Но гораздо сильнее устали от этого греки!

Их глаза смотрят в сторону моря,

Не с полётом их копий на Трою

как на крыльях летят их надежды.

Их сердца приуныли, устали от кличей войны,

уворачиваться от бесчисленных копий,

И всё время их тянет угрюмо назад,

к вожделенным путям Океана,

И мечтают они о далёких родных очагах

и о выросших детях,

Что остались младенцами

в воспоминаньях отцов.

Как бы вдруг не пришлось

тем, кто вас призывает всех сдаться,

поутру, на рассвете проснувшись, увидеть,

Что вдруг наш Посейдон

побелел в своих водах до самого запада,

Весь усеянный греческими парусами,

отплывающими без победы в Элладу.

Ну и кто призывает вас сдаться?

Антенор – государственный муж,

Антенор – патриот,

Так-то любит он родину и

почитает прах предков!

Кто из вас любит Трою, как он?

Кто из тех, что рождён от героев,

Страстно хочет набросить на шею ярмо

и желает агрессора в Трое?

Если есть здесь такой человек,

сотворённый богами, среди людей Ила,

Пусть покинет наш город,

что воздвигли свободные люди

И свободные люди всегда жили в нём,

пусть он ляжет в шатрах Ахиллеса,

подальше от нас,

А не в нашем могущественном Илионе,

а не рядом с опаснейшей львицей,

Стерегущей надёжное логово юности

и ревущей на гончих собак.

Наши души ведут род от Ила,

и они – семена его дел,

Есть другие сердца, что, пылая огнём,

маршем двинутся от наших врат

дать ответ Ахиллесу.

Неужели прошедший века Илион

будет рад тому дню, когда кто-то его завоюет?

Неужели страна, что владела всем миром,

будет жить под конвоем Эллады,

Чтобы с ней обращались, как с жалкой рабыней,

захваченной в битве?

И Европа надменно пройдёт

по дорогам и улицам Трои с венком победителя?

Распалённые греки ворвутся в дома

и набросятся на наших жён, дочерей, матерей?

Антенор хочет этого, да?

И вторит ему Укалегон? О предатели!

Или трусость вас сводит с ума,

или ум позабыл про достоинство

и хладнокровную старость,

Видно, золото вас искушает,

ненасытно притягивает из хранилищ,

Предлагая просить безопасность из рук чужеземцев,

призывая грабёж с разорением.

Мои братья, оставьте тех старых людей!

Пощадите запутавшихся лицемеров!

Самой острою пыткой для этих сердец будет знать,

что вы всё же троянцы.

Замолчи, человеческий ум!

Ибо голос богов был озвучен!

О Дардан, ты услышь тот божественный звук,

что приходит к тебе, поднимаясь

Из священных ущелий,

от мистического, сокровенного трона-треножника!

Мастер Истины, Феб,

обещал эту землю троянцам.

Дети Зевса, возрадуйтесь!

Олимпийские боги склонились над миром

И бросают свой царственный взгляд.

На земле, в ритме тени и яркого света,

Буря – танец запутанных локонов Бога

и согласие дать нам величие;

Зевс незримым своим принуждением

направляет пути нашей бренной природы;

Он живёт скрыто в наших событиях

и под маской работает в смертном,

Он растит нашу силу при помощи боли,

из руин возрождает империи.

И тогда, несмотря на рычание шторма

и что молнии будут всё время

Попадать в крыши наших домов,

если пламя охватит и окна, и двери,

Если каждый карниз завизжит, разрушаясь,

если станут качаться колонны,

Сохраняйте свою веру в Зевса

и внутри берегите слова Аполлона.

Потому что не маленькой болью

и не скромным усердным трудом

Вырастает народ, Зевсом избранный для

мирового господства и вечности.

Долгим будет тот труд

по обкатке средь гнева огромных валов,

Часто близок со смертью;

и пока бог Арес

не поднимется прочно в знамёнах,

Будем мы ощущать в Капитолии

горделивую поступь триумфа и шаг победителя,

Будем слышать мы стук во врата

или варваров, или соседа-врага,

Будем радоваться быстрой, лёгкой улыбке фортуны

и при этом терпеть оскорбления:

Если нация – вечный народ, то она

переносит насмешки от тех, кто погибнет!

Самый тяжкий, мучительный труд нужно вынести им:

суждено им бороться с Судьбой и Титанами,

И когда вдруг какой-нибудь вождь

не желает вести всех на битву, из тысяч – один,

Надломившись от молота Бога,

никогда не теряйте высокую веру

в родную страну.

Не страшитесь разрухи,

не бойтесь ударов штормов,

не сдавайтесь, троянцы.

Зевс построит всё заново, лучше, чем было!

Наши дни не кончаются смертью,

и пламя нас не победит.

Смерть? Я видел её перед самым лицом.

Тогда пламя? Его наблюдал я в виденьях,

Пролетая над крышами зданий,

удивительных, вечных строений Приама,

Но я смог посмотреть – что за ними,

и увидел, как там улыбается мне Аполлон.

Если после всех славных веков,

если после всемирных триумфов,

Если рядом, у стен, потеряв всех союзников, Троя