Читать книгу Зеркало Льюиса Кэрролла - Сказанна Росс - Страница 3

– Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана,

Буду резать, буду бить

Все равно тебе водить!

Мамочка! Тебе водить!

Лина сквозь сон слышала детский смех и голоса. Всем телом она ощущала толчки, словно кто–то прыгал на её кровати, но продолжала спать. На несколько секунд воцарилась тишина. Лина вновь отдалась сну. Но вдруг она почувствовала, как маленькая ручка треплет её по плечу. Детский голос вновь зазвенел в её голове громко и более чем внятно, как звонок старого советского будильника:

– Мама! Просыпайся! Тебе водить!

Лина попыталась снять с глаз повязку, но с удивлением заметила, что на том месте, где вчера была голубая шёлковая масочка, оказались детские колготки.

Лина отбросила их в сторону.

– Что такое? – она мутными от сна глазами попыталась оценить обстановку.

На кровати кто–то продолжал прыгать двумя парами ног. Сквозь яркие лучи утреннего солнца Лина не могла разглядеть, что происходит вокруг. Наверное, сказывалось действие таблеток. Она упрекала себя за то, что решилась принять двойную дозу.

Лина потёрла руками глаза и буквально остолбенела. В ногах у неё резвилось двое детишек: девочка лет восьми и мальчик четырёх–пяти лет. И всё бы ничего, но только это была вовсе не её кровать и не её спальня!

– Боже, где я? – прохрипела женщина. – Что это всё такое?

Дети с громкими возгласами подбрасывали вверх и ловили маленькие декоративные подушки. Лина попыталась вернуть нормальный ритм скачущему, как испуганный кролик сердцу.

– Так, закроем глаза, успокоимся…

В этот момент мальчик истошно заулюлюкал как индеец.

– Господи, дети, вы можете замолчите?! – крикнула Лина.

Дети перестали прыгать, но явно не понимали, что плохого они сделали.

Стоп–кадр длился недолго. Заводила-пацан скорчил смешную рожицу, оба ребёнка покатились со смеху и продолжили скакать на пружинном матрасе, как на батуте.

Лина обхватила лицо руками так, чтобы не видеть детей.

– Скорее всего, я излишне впечатлилась вчерашней несносной девчонкой в кафе, – рассуждала она. – И вся эта бредятина мне просто сниться.

– Ку-ку! – мальчик заглянул в лицо Лине. – Ты играешь в прятки?

Лина закрыла глаза.

– Да, я сплю. Вот я сейчас ущипну себя и проснусь.

Лина стиснула пальцами кожу на запястье.

– Чёрт! – вскрикнула она от боли.

– Мама, чёрт – это плохое слово, – назидательно сказала девочка.

Лина воззрилась на неё.

– Так, милая девочка, скажи мне: вы чьи? – серьёзно спросила Лина.

Дети ничего не ответили, только с недоумением переглянулись и одновременно прыснули.

– Нет, ну серьёзно, это кто–то надо мной так подшутил? Это Эд, да? Ну конечно же это он!

– Мама! Я не девочка, а твоя дочка, – поправила девочка, демонстрируя Лине щербатую улыбку. – Ты что, с ума сошла? – Она по–свойски похлопала Лину ладошкой по голове.

– Тимка, ты слышал? Она назвала меня де-воч-ка! Де-воч-ка – три слога, семь букв, – и девочка залилась громким заразительным смехом. Малыш подхватил, и вот они уже оба театрально хохочут, валяясь на огромной кровати.

Лина села на постели. Одеяло скользнуло вниз, и Лина обнаружила на себе чужую ночную рубашку.

– Это ещё что? Кто меня в это нарядил?! Я сейчас сойду с ума! – простонала она, растирая виски. – Детки, пожалуйста, скажите мне, где ваши родители?

– Ну ты даёшь, мам! – девочка упала на кровать и стала кататься по ней, малыш последовал её примеру.

– Я. я и правда ничего не понимаю, это шутка?

В этот момент в комнату вошёл Эдик:

– Привет, малыш, ты проснулась? Я поставил чайник. Зоя, Тима, слезьте с мамы и брысь в ванную! – строго скомандовал он детям.

Сорванцы послушно спрыгнули с кровати и выбежали вон. Лина открыла рот от удивления.

– С мамы?!!

– Ну, а с кого, с папы что ли? Давай – ка тоже вставай и, кстати, где моя голубая рубашка с коротким рукавом, ты ведь её стирала?

– Я?

– Так стирала или нет? – он развел руками и собрался выйти из спальни.

– Эд! – тихо позвала Лина, её голос слегка охрип от шока, он обернулся:

– Что?

– Присядь, пожалуйста, я хочу поговорить.

– Что случилось? – Он терпеливо присел на край кровати.

– Откуда у нас дети, да ещё двое?

– Тебе прямо сейчас объяснить?

– Да нет, ты что придуриваешься, у нас же пока нет… детей и почему ты дома, ты что уже приехал из командировки? Фу, боже мой, и почему мы не дома, это что за конура? … Ой, я не могу, я точно схожу с ума – Лина рухнула обратно в кровать.

– Да ты, наверное, и в правду заболела. – В глазах мужа появилось опасение.

Внезапно Лина вскочила.

– Ах, я поняла! Я всё поняла! Ты решил встряхнуть наши отношения и придумал эту игру, правда? Словно у нас дети, и мы все живём такие, как самая обычная российская семья, да?

Эдик подошёл ближе.

– Любимая, что вы там вчера пили в кафе с подружками? Ты, вроде как не в себе.

– Да ничего я не пила ни с какими подружками! Вера мне вчера вечером сделала ванну с травками.

– Что ещё за ванна, и Вера с травками? Ты куда ходила?

– Да никуда я не ходила! – пропищала Лина. – У нас дома я принимала ванну, в особняке!

На щеках Эдика заходили желваки. Он взглянул на часы.

– Лина, я не понимаю ровным счётом ничего из того, что ты мне тут бормочешь. Я опаздываю. А на работу мне, видимо, придётся идти голышом.

Эдик хотел уйти, но задержался на пороге.

– В последнее время ты сама не своя. Вероятно, это моя вина: слишком много работы. Я думаю нам надо как–то…

– Встряхнуться! – продолжила его мысль Лина. – Дорогой, я знаю! И, поверь, меня ты точно встряхнул сегодня! – Лина нервно засмеялась. – Я уже было почти поверила, что у нас есть дети, что я глажу тебе рубашки и ношу вот такие пошлые ночнушки – Лина потрясла за кружева ночную рубашку. – Где ты её взял, на блошином рынке?

Эдик озабоченно смотрел на жену.

– Ладно, – решил он. – Я вижу тебе серьёзно нездоровится. Лежи, отдыхай, я сам отведу детей в студию. Но чур, заберёшь ты, я буду поздно, – он наклонился и поцеловал её. – Я пошёл.

Лина опешила. Игра в дочки-матери затянулась.

– Не смей никуда уходить! – потребовала она. – Позвони этим своим плешивым соучредителям и скажи, что задержишься. Ты… ты на самом деле хочешь оставить с этими ужасными детьми?

Эдик бросил сочувственный взгляд на жену и вышел.

Лина рухнула на кровать и застыла, глядя в потолок. Он был оклеен белыми обоями, на которых уже отчётливо проступали желтоватые пятна от клея. За стенкой дети ели яичницу и дружно что-то напевали вместе с Эдиком, который зачем-то продолжал изображать из себя заботливого папу.

Неизвестно сколько прошло времени: десять минут или два часа, а Лина продолжала лежать в постели и ждала, что затяжная и такая реальная галлюцинация уйдёт. Но потолок, поклеенный белыми обоями, оставался на месте, и лишь прозрачные тени от оконных рам и тюля с дырчатым рисунком ползли вслед за солнцем по персиковым стенам с легким растительным рисунком, так отчётливо напоминавшим балдахин над её кроватью в особняке.

Лина слушала, как трамваи, проезжающие мимо окон отбивают стальными колесами чечётку на рельсах и гудят друг другу машины, пытаясь протиснуться с двух рядов в один рядом с автобусной остановкой. У неё не было желания встать и подойти к окну. Она ждала, что с минуты на минуту войдёт Эдик и эта нелепая комедия прекратиться.

Лина заочно простила супруга за этот нелепый фарс с детьми, но собиралась попросить, нет, потребовать, чтобы больше этого не повторялось. Наверняка он повёз их не в какую–то хобби–школу, а обратно в актёрское агентство. Надо сказать, юные лицедеи отыграли свои роли на все сто и заработали каждую копейку из своего, наверняка, не малого гонорара – какие талантливые!

– Ох, я ему устрою розыгрыш! – коварно размышляла она вслух. – Ох, я придумаю! Это же надо привезти меня в такую халупу!

В дверь позвонили. Сердце Лины забилось.

«Кажется, ушли» – подумала она, но через мгновение ключ дважды щелкнул в замке и кто–то вошел в квартиру. Неизвестный тихо поставил увесистые, шуршащие пакеты в коридоре и, надев тапочки, тихонько приблизился к двери спальни. Лина зажмурилась.

В следующую секунд произошло то, что могло бы свести с ума даже самого спокойного и рассудительного человека, а не то, что женщину с расшатанными нервами. Кто–то приблизился к кровати и мягко положил ей руку на лоб. И эта рука была…мамина. Веки Лины задрожали.

– Я тебя разбудила, родная? – спросил мамин голос, – Эдик позвонил мне такой взволнованный, сказал, что ты заболела. Я тут же приехала.

Лина боялась открыть глаза. Однажды мама снилась ей. И во сне ей казалось, что сон и реальность поменялись местами. Сейчас Лина боялась открыть глаза, ей хотелось подольше послушать голос.

Испод дрожащих ресниц Лины выкатилась слеза.

Мама легко дотронулась до лица дочери и утёрла её.

Лина открыла глаза и остолбенела.

– Мамочка… Ты здесь со мной?!

Лине показалось, что она уменьшилась, как всё её тело съёживается то ли от страха, то ли от радости. – Мамочка, хоть ты скажи мне правду, я что, сошла с ума, если вижу тебя?

– Почему же сошла с ума? – улыбнулась мама, – её серые, словно выцветшие от времени глаза заискрились нежностью. – Я что, привидение? Пришла тебя проведать и детей из студии забрать.

Мама положила Лине руку на лоб. Лина вздрогнула.

– Господи, да у тебя кажется температура поднялась.

– Сейчас чайку с малиной сделаю, подожди. – она встала и торопливо направилась к двери.

– Мама! Мамочка! – Лина вскочила с постели. – Постой, пожалуйста, не уходи, я боюсь больше тебя не увидеть!

– Я же только на кухню за чаем схожу.

– Я с тобой. Где кухня? – Лина вцепилась в руку матери.

– Да что с тобой такое? – удивилась она. – Хорошо, пойдем, только тапочки надень, а то ноги небось холодные, как всегда.

Мать присела и дотронулась тёплой рукой до ноги Лины. – О, лёд!

– Мама, я не могу поверить это ты!

Лина обняла мать за шею и уже не могла сдержать слёз.

Они прошли на небольшую, но уютную кухню с клетчатой драпировкой на окне, на стенке висела коллекция декоративных тарелок, привезённых очевидно из разных поездок. Широкий подоконник был уставлен растениями с крупными зелёными листьями, а возле окна стоял круглый кухонный стол. Лина присела на стул возле окна и сквозь слёзы наблюдала за тем, как мама хлопочет у плиты. Она что–то рассказывала, не подозревая, что дочь видит в ней не просто маму, а чудо, сошедшее с небес.

– Вот твой чай и блинчики.

– С творогом, как я люблю. Как ты всегда готовила, – Лина опять заплакала.

– Нет, это просто невыносимо. Скажи, наконец, что случилось?

Женщина схватилась за бок и присела.

– Нет, нет, не волнуйся, пожалуйста! – Лина вскочила со стула и присела на колени перед мамой. – Я просто очень рада, что ты зашла, я так давно тебя не видела.

– Ну, если с прошлой пятницы прошло слишком много времени, и ты успела соскучиться, то я буду чаще заходить.

– Заходи так часто, как только сможешь!

Мама взглянула на часы.

– Ладно, ты кушай, а я заберу внучат. Отдохни и жди своё семейство, а я приведу детей и побегу к себе, а то пока доберусь до дома из вашего Перово, будет уже темно.

– Дети тебя тоже видят? – удивилась Лина.

– Иногда чаще, чем ты, – засмеялась мать.

Лина изумилась.

– Кто же они такие, что ты к ним являешься чаще, чем ко мне?

Мать с тревогой посмотрела на неё.

– Сейчас я понимаю, почему Эдик беспокоился. Ты сегодня не в себе.

Она встала.

– А может, и я пойду за детьми с тобой?

– Нет уж. Лучше тебе остаться дома, дружочек. Мы скоро придём.

Мама ушла, а Лина проводила её взглядом из окна и опять присела возле стола. Она помешивала ложечкой остывший чай, не обращая внимания на громкий, всегда раздражавший её звук, когда металл громко стучит о стенки чашки. Сейчас мысли Лины звучали куда более громко и отчётливо: «Даже если у меня поехала крыша, я согласна на это ради того, чтобы ещё хотя бы раз её увидеть, поговорить, взять её за руку. А что если мне всё это мерещится? – Её взгляд упал на тарелку с блинчиками. – Хорошо, тогда кто приготовил блинчики и чай?».

Лина вышла с кухни и поплелась по коридору в том направлении, куда он её вёл. Сейчас ей ничего не оставалось, как осмотреться в обстановке, где по всем признакам она была хозяйкой, но чувствовала себя гостьей.

Длинный коридор с зеркальным шкафом–купе привел её в гостиную. Там стоял недорогой, но симпатичный светло–зелёный гарнитур из дивана и двух кресел, рядом с креслами высокая пальма в крупном кашпо, а с другой высокий торшер из рисовой бумаги. Напротив, гарнитура телевизор с большим экраном, книжные полки тесно уставленные книгами и семейными фотографиями в рамочках разной формы.

Лина стала машинально их рассматривать их. На одной вся семья резвилась в морской пене, на другой Лина держала на руках малыша и, – она узнала в нём старшую девочку.

– Боже мой! – вскрикнула Лина. – Люди добрые, у меня что уже промелькнула мысль, что это на самом деле мои дети?! Нет, я сейчас сама себе вызову скорую и попрошу, чтобы меня срочно отвезли в клинику для душевно больных. Я хожу в чужом доме, в чужой одежде и примеряю на себя чужую жизнь – это уже слишком!

Лина решительно вышла из чужой гостиной, пошла на чужую кухню, открыла чужой буфет и достала оттуда неполную бутылку коньяка.

– Отлично, сейчас будем лечиться народными методами!

Лина выпила и закусила маминым блинчиком.

Эта церемония повторялась до тех пор, пока бутылка не кончилась, Лина аккуратно опустила её в мусорное ведро, а затем, вальсируя, направилась в спальню и рухнула на кровать.

– Следующая станция – реальный мир. Ту–ту! – протрубила Лина и уткнулась в подушку.

Дальше был то ли сон, то ли явь: сквозь капсулу какого–то неосязаемого тумана через тончайшую щёлочку незакрытых до конца век Лина видела мутные фигуры детей и Эдика, которые поочерёдно подходили к ней и трогали то её лоб, то пульс. Она слышала, как тихонько причитает мама. Лина силилась встать и что–то сказать, но это происходило только в её воображении. На самом же деле она точно труп неподвижно лежала на кровати, и в какой–то момент ей начало казаться, что дух отделился от тела и хлопочет над ней вместе с её родными.