Читать книгу Город - Стелла Геммел - Страница 13

Буря из тех, что случаются раз в сто лет, зародилась над водами очень далеко от Города. Моряки на чужеземных галерах с содроганием поглядывали на небо, капитаны спешно направляли суда к берегу, в гавань. Ветер стремительно крепчал; скоро небеса заполнились клубящимися тучами цвета осьминожьих чернил. Воздух приобрел резкий металлический привкус, за горизонтом глухо рокотал гром. Ветер делался все сильней и начал уже завывать. К тому времени, когда засверкали первые молнии, большинство кораблей стояли под защитой портовых стен, крепко пришвартованные, с надежно задраенными люками: порывы бури лишь свистели в снастях и трепали неплотно свернутые паруса. Суда, еще не успевшие укрыться, были подхвачены свирепым штормом – жалкие щепки в объятиях неистовой стихии.

Буря постепенно двигалась на восток, медленно, но неотвратимо смещаясь над морем в сторону Города. Первыми ее приближение предсказывали чайки. Они уносились от непогоды, еще неуловимой для человеческих чувств. Громадные белые птицы мчались над городскими набережными; старые морские волки задирали голову, слушая их жутковатые крики, и отчетливо понимали: оттуда, с моря, грядет нечто чудовищное. Хотя горизонт оставался по-прежнему чист и солнце ласково светило с безмятежного неба.

Птицы улетали на восток. Далеко на суше людям, замечавшим их перелет, делалось не по себе. Морские птицы редко появлялись в тех краях. Жители начали поспешно взывать к богам, особенно к божествам солнца, дождя, восточного ветра и, конечно же, к жестокому богу северного ветра, известному как Цернунн.

Белые птицы косяками мчались над высокими башнями Алого дворца, обители императора. Они пролетали над черепичными и сланцевыми крышами богатых домов и лачугами бедняков, крытыми смоленой бумагой. Птицам не было до людей ни малейшего дела. Когда они миновали громадные стены, обрамлявшие Город с востока, в их гладких оперенных головках бились мысли только о том, как бы поскорее достичь безопасного места.

Равнина Салаба, где шли затяжные бои, находилась более чем в сотне лиг от побережья. Оказавшись там, чайки оставили стремительный полет и закружились: потребность в безопасности уступила необходимости покормиться. Под ними широкой неторопливой лентой вилась река Керчеваль. Она пересекала обширную равнину, известную некогда хлебными нивами и конскими пастбищами. Теперь западная часть равнины была расчерчена укреплениями, на расстоянии шести лиг одни от других. Чайки, впрочем, не видели между воюющими сторонами никакой разницы.

Если бы птицы прибыли сюда годом раньше, им предстало бы точно такое же зрелище, разве что армии тогда располагались на шесть лиг севернее. А случись внезапный перелет годом позже, птицы увидели бы безлюдную равнину. Первую травку, пробившуюся на пропитанной кровью земле, и диких зверей, вернувшихся туда, откуда убралось свирепое воинство…

Индаро лежала на спине, подложив под голову свернутый алый камзол, и грелась на солнышке, глядя в небо. Появление чаек пробудило приятные воспоминания. Она как-никак прожила на морском берегу бо́льшую часть жизни. И знала, как в преддверии шторма разлетаются птицы. Ненастье, конечно, означало мокрую одежду и ночлег в сырости, но все лучше, чем четверо суток бездействия на безжалостном солнцепеке. Индаро так страдала от скуки и жары, что обрадовалась бы сколь угодно проливному дождю.

– Буря идет, – сказал кто-то сзади.

Дун насмешливо фыркнула и подчеркнуто внимательно уставилась в синее небо.

– Но ведь ни облачка! – заспорил было светловолосый Гаррет, неизменно торчавший где-нибудь поблизости от Индаро.

Теперь, когда с ними больше не было Броглана, Индаро вроде как унаследовала этого самого Гаррета. Вот счастье-то привалило!

– Чайки на сушу летят, – взялся объяснять первый из говоривших. – Если уж сюда добрались, жди, что будет трендец!

Индаро узнала его по голосу: это был седой, как скала, северянин по имени Малачи.

– Что такое трендец? – спросил Гаррет.

Индаро и сама хотела бы это знать, но спрашивать нипочем бы не стала. Поведение Гаррета, не боявшегося выставить на посмешище собственное невежество, приводило ее в восторг и одновременно внушало презрение.

– В наших северных лесах, – пояснил Малачи, – встречаются гигантские деревья, которые временами еще и падают, куда им заблагорассудится. Грохот при этом такой, что земля подпрыгивает. А когда такое дерево валится тебе на голову, вот это трендец и есть.

Дун такое объяснение, кажется, удовлетворило. Поспешно поднявшись, она стала убирать вещи Индаро в холщовые сумки и прятать от непогоды оружие и доспехи. Не важно, верно ли было предсказание Малачи: девушка обрадовалась хоть какому-то делу. Уже четыре бесконечных дня они сидели как пришитые на одном месте. Неприятельское войско тоже замерло без движения. Синяков не было видно, но и так все понятно. Двадцать тысяч солдат не могут облачиться в латы и приготовить оружие абсолютно беззвучно. Очень хорошо слышно даже за шесть лиг – по земле точно волны катятся.

– Чего доброго, во время бури и нападут, – заметил Гаррет.

Он и говорил обычно только о том, когда нападет противник или когда их самих в атаку пошлют. Этак размышлял вслух – и, что забавно, почти всегда ошибался.

– Гаррет, ты правда так думаешь? – натирая защитным жиром шлем Индаро, коварно осведомилась Дун.

– Я бы, к примеру, напал, – ответил он уверенно. – Взял бы врасплох.

– Ну, значит, благодаря тебе теперь не возьмут, и на том спасибо, – раздался новый голос, низкий, гулкий и полный веселья.

Индаро запрокинула голову, стараясь увидеть вновь пришедшего. Коротко стриженный седовласый Малачи сидел на корточках у костра. Костер, судя по всему, совсем не давал тепла, производя лишь тонкую струйку дыма. Рядом с Малачи обнаружился еще один северянин: крупный, широкогрудый, с ярко-рыжими волосами и бородой, заплетенной в несколько косичек. Он заметил взгляд Индаро и подмигнул ей.

– Вы тут, вообще-то, что делаете? – спросила она сразу обоих, садясь на земле и оборачиваясь.

Хоть кто-то новый появился, поговорить можно!

Малачи откашлялся и сплюнул в хилое пламя.

– Наш отряд конники покрошили в последней атаке, – пояснил он. – Начальников в том числе. Всего двадцать душ нас и осталось. Вот и рассовали по другим отрядам.

– Тогда добро пожаловать к Диким Котам, – дружески проговорила она. – Я – Индаро, а это – Дун.

– Вижу, служаночка твоя, – глядя, как снует туда-сюда Дун, заметил рыжий.

Индаро кивнула. Она не собиралась ему объяснять, что Дун была не столько служанкой, сколько подругой. Они знали друг дружку с детства, выросли вместе. Индаро с готовностью положила бы жизнь ради Дун, как и та ради нее. Ну и конечно, к сальным шуточкам насчет двух «близких подружек» обе привыкли давным-давно. Им эти намеки были как с гуся вода.

– А я – Гаррет, – представился белобрысый, от которого тонкие нюансы разговора, по обыкновению, ускользнули. – Говорят, вы, северяне, отменные воины, – выдал он щедрую похвалу.

Оба подозрительно уставились на него, но Гаррет лишь дружески улыбался.

Именно в этот момент где-то на западе раздался самый первый отдаленный, едва слышимый громовый раскат.

– Точно трендец будет. – Малачи прислушался и кивнул земляку, чувствуя себя отомщенным.

Дождь начался с редких тяжелых капель, каждая из которых оставляла пятно «размером с нагрудник Марцелла», как выразилась Дун. Капли стучали по латам, и те звенели, как далекие гонги. Индаро и Дун забрались в свою тесную палатку и стали смотреть, как действительно здоровенные капли взбивают пыль. Гром подкатывался все ближе. Когда небо распорола первая молния, девушки взволнованно переглянулись, точно школьницы, обрадованные внезапным нарушением скучного распорядка.

Небо потемнело и приобрело неестественный, зеленоватый оттенок. Потом дождь полил уже как следует и забарабанил по матерчатому пологу. Плотная ткань быстро начала тяжелеть. Вот гром ударил прямо над головой, и непосредственно перед ними ваземлю вонзилась раздвоенная молния. Закричали люди, заржали перепуганные лошади. Долетел стук мчащихся копыт. Дун и Индаро снова переглянулись.

– Будет конюху на орехи, – сочувственно вздохнула Дун.

Неожиданно в палатку затек ручеек и стал впитываться в отменно высушенную солнцем одежду. За год сражений на этой равнине они, кажется, видели уже всякую погоду, отметила Индаро, и дождливая – еще не самая худшая. Она выглянула наружу сквозь щелку, желая посмотреть, как там остальные, но мало что увидела сквозь сплошную серую стену ливня. Гром звучал почти не переставая, влажный воздух потемнел и остыл, частые молнии придавали ему запахи металла и соли.

Между тем продолжало темнеть и дождь все усиливался. Девушки давно вымокли насквозь, сверху лилось, лужа внутри была уже по щиколотку. От грома можно было оглохнуть. Они сидели, тесно прижавшись друг к дружке, первоначальные волнение и смех успели улетучиться, они только ждали, чтобы «трендец» поскорее закончился.

А он все не кончался! Дождевые облака с молниями и громом, похоже, заякорились надолго. Спустя некоторое время подъем воды вынудил их встать на ноги. Палатка обрушилась, но в ней уже не было никакого толку. Девушки просто мокли в низвергающихся сверху потоках: трудно было даже вдохнуть, не нахлебавшись при этом воды. Казалось, они плыли непонятно куда, не видя перед собой берега. Индаро с горя подобрала свой шлем и надела, чтобы хоть как-то защититься и получить возможность дышать, но почти сразу сняла: внутри стоял такой гул, что с ума можно было сойти.

Легко было вообразить, что они находятся по бедра прямо в реке. Кругом, тычась в ноги, плавал мусор военного лагеря: палки, дрова, солома и зерно, унесенные от коновязей, одежда, палатки. Залило и отхожие места, их содержимое тоже крутилось в общем потоке. Вода все поднималась, и Индаро начала всерьез опасаться за свою жизнь. Такого потопа она еще не переживала. Остановится он когда-нибудь или им скоро вплавь придется спасаться? Она даже Дун, стоявшую рядом, больше не видела, только чувствовала на запястье ее крепкую хватку.

А ведь Дун не умела плавать…

* * *

История Города насчитывала десять тысяч лет, но подобной бури анналы не упоминали. В одно солнечное летнее утро она просто взяла и налетела с запада. К вечеру, когда светопреставление наконец унялось, тысячи людей успели утонуть и десятки тысяч остались без крова. Множество домов оказались разрушены. Еле державшиеся лачуги бедноты попросту унесло, во дворцах богачей размыло фундаменты, так что здания обвалились. Ливневый паводок пронесся по сточным подземельям, утопив в них все живое. Ливень погубил урожай, жизненно важный для зимнего пропитания горожан. Мясных и молочных животных, погибших целыми стадами, невозможно было пересчитать.

При Салабе Керчеваль бурно вышла из берегов и залила оба лагеря. Люди несколько десятилетий дрались за эту широкую реку, временами верх брала одна сторона, временами другая. Зачастую неприятели сидели по разным берегам, переглядываясь через поток. Когда разразился Великий Потоп, обе армии стояли на юго-восточном берегу.

Враги расположились на чуть более высоком месте, называвшемся Голыми высотами. «Высоты», правду сказать, были еще те – едва шесть футов над затопленной равниной, где устроились воины Города. Но в тот день жалкие шесть футов составили жизненно важную разницу. Лагерь горожан залило на высоту в несколько футов. Солдатам действительно пришлось искать спасения вплавь, а кто плавать не умел либо от великого ума нацепил латы – тонули целыми тысячами.

У синяков тоже не обошлось без жертв. Но они находились чуть дальше от реки и повыше. А может, их полководцы просто немного быстрее пришли в себя. Так или иначе, когда ливень начал ослабевать, полумертвые горожане еще продолжали барахтаться…

И тогда синекожие пошли в атаку.

* * *

Дун еще никогда не испытывала подобного страха. Все произошло очень быстро: вот дождевая вода поднялась по щиколотки, а потом сразу по грудь! Река, только что безмятежно струившаяся в полулиге к северу, внезапно захлестнула весь центр лагеря. Люди теряли опору под ногами, их смывало, точно крыс, угодивших в ливневый водосток.

Она с головой окунулась в грязно-бурую воду, и та сразу залила ноздри и рот. Дун принялась барахтаться, кое-как всплыла и перевела дух, но потом запаниковала и снова пошла ко дну: толстые хлопковые штаны, кожаный камзол и сапоги тянули ее вниз. В это время сильная рука схватила ее за шиворот и вытащила на поверхность. Лицо оказалось над водой, она судорожно втянула воздух. Потом вцепилась в державшую руку, отчаянно молотя ногами в поисках опоры. Тут их обоих, ее и спасителя, ударило по ногам тяжелое тело в доспехах, мертвое или живое, поди разбери. Дун отбросило в сторону, она опять окунулась с головой, а дружескую руку сбросило с воротника.

Всюду кругом была грязная густая вода, Дун даже не могла понять, где верх и низ. Все стало серым, она почувствовала, что теряет сознание.

«Хоть какое-то облегчение, – вяло подумала она. – Уж лучше, чем тонуть…»

Но глубоко внутри все-таки трепыхнулась последняя искра воли, и те же руки снова сгребли ее за плечи и выволокли наверх.

– Дыши, Дун! – надсадно заорал прямо в ухо чей-то голос. – Дыши!

В груди жгло, она слишком устала, чтобы дышать. Прохладная темнота заворожила ее. Она попыталась высвободиться, уйти от назойливого голоса…

Время тянулось ужасающе медленно. Когда сознание начало как следует возвращаться, она лежала на спине. Жесткие руки поддерживали ее сзади. Вода больше не заливала лицо, легкие были чисты и свободны. Какая роскошь – вволю дышать! Все же через лицо перекатилась волна, затекла в горло, девушка стала слабо отплевываться. Но спасительные руки держали крепко. Чужая ладонь даже приподняла ей подбородок, чтобы не уходил под поверхность.

Чуть позже под каблуками сапог возникла долгожданная твердь, и Дун наконец-то обрела опору. Спаситель выпустил ее. Дун навзничь завалилась в мелкую воду. Она привстала на трясущиеся ноги и огляделась. Ее, оказывается, выволокли на небольшое возвышение, увенчанное двумя серыми валунами. Горушка тоже была залита, но здесь вода едва достигала коленей, так что камни торчали из потока. Здесь же собрались десятки солдат – вымокших, безоружных, ослабевших в схватке с водой.

– Ты в порядке? – спросили ее.

Она обернулась. Говорил тот северянин, в рыжих косичках, что еще фыркал по поводу ее положения служанки.

– Это ты, что ли, меня спас? – Дун нахмурилась.

– Я видел, как тебя выудила Индаро, но потом вы обе снова стали тонуть. Тут я и понял, что плавать ты не умеешь.

Она прислушалась к себе и поняла, что мужик ей по-прежнему не нравится. Невзирая на спасение жизни.

– Спасибо, – сказала она, постаравшись, чтобы прозвучало сердечно. И заново огляделась. – А где Индаро?

– Да жива она, жива. Во-он там сидит…

Он указал на запад, и Дун в самом деле разглядела Индаро, склонившуюся над пострадавшим. Дун помахала ей рукой. Индаро тоже увидела ее и кивнула.

Северянин уже отвернулся.

– А друг твой где? – спросила Дун.

– Не знаю. Хочу пойти поискать.

– Ты ранен… – Она увидела у него на руке кровь.

Рыжий мельком глянул на свою руку и передернул плечами.

– Я тебе помогу друга искать, – предложила Дун, охваченная желанием хоть как-то помочь.

Он вновь пожал плечами. Потом кивнул:

– Он отзывается на имя Малачи.

– А тебя как зовут?

– Ловчий.

Дождь успел прекратиться, вода отступала на глазах. Река, похоже, возвращалась в берега. Всюду, сколько хватало глаз, виднелись тела – мертвые и полумертвые, раненные, сбитые с толку внезапной напастью. Там, где поглубже, плавали трупы людей и лошадей. Их медленно уносило на север, в сторону реки. Кто еще держался на ногах – шли вброд, пытаясь добраться до относительно сухих мест. На возвышенности, где стояла Дун, становилось все многолюднее. Кто-то уже влез на плоские вершины валунов и распростерся там ни жив ни мертв. Все выжившие были с головы до пяток в грязи и почти все покалечены. Стихия потрепала их не хуже любой битвы.

Дун пустилась в путь среди тел, вглядываясь в лица мертвых и живых, пытаясь найти северянина по имени Малачи. Сумеет ли она узнать его, даже если найдет? На каждом были такие слои грязи, что черты не вдруг разберешь. Помнится, Малачи был седым и коротко стриженным, он носил разновидность алой формы, принятую у северян, дополненную бисерным поясом, а на камзоле была меховая отделка…

Скоро она наткнулась на знакомую женщину: та еле шевелилась, того и гляди утонет. Дун оттащила ее туда, где было повыше, и тогда только заметила, что ноги у той раздроблены. Дун села подле нее и держала ее за руку, пока та умирала. Потом встала и направилась дальше. Воздух постепенно очищался, зона видимости расширялась. Вскоре Дун шагала уже по твердой земле, а чуть позже нашелся и Малачи. По виду целый и невредимый, он накладывал другому солдату на ногу импровизированный лубок. Раненый, мальчишка едва ли шестнадцати лет, все не приходил в себя.

– Живой хоть? – спросила она, опускаясь рядом на корточки.

– Вырубился от боли. – Малачи поднял глаза. – Перелом скверный такой… – Разогнул спину и вздохнул. – Чего доброго, от заразы помрет.

– Тебя Ловчий искал.

– Мамочка заботливая, – хмыкнул Малачи. – А ты что, и ему прислуживать подрядилась?

Он встал и начал озираться, словно выискивая других пострадавших.

Краска бросилась Дун в лицо. Понятно, он шутил, но она чувствовала себя задетой. Потом вспомнила, что Малачи, вообще-то, славился отсутствием чувства юмора, и выдавила кривую улыбку.

И в это время вдруг стало совсем тихо. Смолкли все звуки, и без того приглушенные грязью. Все замерло. Дун увидела, как Малачи застыл и оглянулся. Он смотрел прямо на нее, его губы двигались. В первое мгновение она ничего не смогла разобрать, но потом услышала нечто запредельное:

– Полезли!

Она повернулась в южную сторону и увидела надвигающийся строй. Синяки шли в атаку по мелководью, грязная вода сдерживала их движение, но совсем остановить не могла. Некоторое время Дун просто таращила глаза, не в силах поверить. Атакуют? Как? Каким образом? Их ведь тоже смыть могло? Потом она стала озираться, не видно ли где меча. Все оружие было глубоко погребено в воде и грязи. У Дун остался при себе только нож на поясе.

Синяк, выскочивший далеко вперед, первым бросился на нее, вопя боевую песню и целя в ребра копьем. Однако он был не очень проворен, его ноги вязли в густой скользкой грязи, и Дун легко уклонилась от острия. Нападающий врезался в нее всем телом, и она всадила нож ему под нагрудник, а потом что есть силы рванула в сторону. Он стал валиться, и она выдернула меч у него из ножен.

Это оказался палаш, слишком тяжелый для нее. И слишком длинный. Ну да выбирать не приходилось. Она поудобнее перехватила обеими ладонями рукоять и сама устремилась на супостатов. Набрала полную грудь воздуха и разразилась пронзительным переливчатым улюлюканьем, по которому ее узнавали в бою. Малачи быстро покосился на нее и расплылся в улыбке. Он держал по мечу в каждой руке.

Синекожие лавиной насели на них.

В подобных сражениях Дун еще не приходилось бывать. Все происходило невероятно медленно. Обе стороны тяжело вспахивали ногами липкую жижу. Правда, синяки удивительно быстро сумели вооружиться и построиться для атаки, а воины Города шарили на дне, судорожно отыскивая мечи, нагрудники, шлемы и копья, между тем как враги были уже совсем рядом…

Очень скоро Дун обнаружила, что равнина, на которой они дрались уже больше года и которую она считала плоской как блин, на самом деле изобилует рытвинами. На дне отступающего потока оказалось полным-полно всяких ям и нор, где можно было либо споткнуться, либо некстати попасть ногой и застрять.

Вот к ней направились сразу два неприятельских солдата. Дун заметила их и сама пошла на сближение, держа тяжелый палаш наготове. Первый из двоих явно еще не успел приспособиться к битве по колено в грязи. Он попытался достать Дун в голову, но у него разъехались ноги, и он волей-неволей припал на колено. Второй сперва встал как следует и лишь потом сделал выпад. Дун неуклюже отбилась, потом сняла руку с рукояти, снова выхватила нож и ткнула ему в глаза. Промахнулась и угодила в шею. Кровь хлынула фонтаном, синяк завалился, пытаясь зажать ладонями рану. Первый тем временем поднялся. Дун замахнулась, но он отшагнул и отвел ее палаш. Его собственный удар наотмашь пришелся по алому камзолу, но клинок скользнул по толстой коже и промелькнул на волосок от бедра. Удар, однако, был так силен, что воина самого унесло в сторону, и, пока он пытался встать, Дун крутанула тяжелый меч и обрушила его на незащищенную голову, разнеся череп.

Воспользовавшись передышкой, она огляделась, пытаясь понять, на чьей стороне перевес. Это оказалось решительно невозможно. Все были до такой степени облеплены грязью, что врага от друга можно было отличить только вблизи. Дун никак не удавалось сориентироваться и определить, где свои – впереди или за спиной?

Ко всему прочему, еще вышло солнце и от мокрой земли повалил пар.

Дун испытала величайшее облегчение, когда сквозь туман долетел знакомый рев:

– Дикие Коты! Коты, ко мне! Все Алые – сюда!

У нее выросли крылья. Оказывается, Фелл Эрон Ли был жив и собирал уцелевших!

Она подхватила оба трофейных меча и, с трудом выдирая ноги, поспешила на голос любимого предводителя.

* * *

Фелл лежал в темноте, закинув за голову руки и скрестив ноги. Он ждал рассвета. Был самый разгар лета, и устроился он лицом точно на восток, – соответственно, солнечный диск должен появиться как раз между его сапогами. Только вряд ли он к моменту восхода еще будет лежать. Как только небо начнет светлеть, Диким Котам пора будет готовиться к новому натиску неприятеля.

Луна не показывалась, жаркий сырой воздух был чернее смолы. Форма Фелла так и не высохла, хотя со времени потопа прошло уже полсуток. В начале ночи они видели сквозь туман бледные пятна вражеских костров, но сами огня не разводили. Люди слишком вымотались, чтобы стоять на ногах, о чем-либо думать. Полумертвое воинство было способно только спать.

Фелл смотрел перед собой, почти не моргая, и ждал первых признаков света в сплошной черноте. Пока мог, он пытался дать отдых телу, поскольку уснуть не удалось все равно. Голова работала вовсю: Фелл придумывал, как им пережить наступающий день.

О судьбе прочих частей Приморской армии ему оставалось только гадать. Быть может, все погибли. Или разбежались. Могли уцелеть разрозненные группы людей, сбившихся вместе, как эти сто четыре воина, мужчины и женщины, лежавшие близ него в темноте.

Вчера судьба оказалась к ним беспощадна. Когда хлынула вода, синекожие находились на возвышенности. А их полководец, кто бы он ни был, настолько быстро привел своих людей в боевую готовность и послал вперед, что Алых, можно сказать, опять накрыло волной. В первый же час погибли тысячи людей. Еще тысячи повернулись и побежали в сторону Города, преследуемые торжествующим неприятелем. Дикие Коты под водительством Фелла кое-как удержали свой невысокий насест, увенчанный двумя валунами. Они рубились, стиснув зубы и пытаясь дожить до вечера. К заходу солнца у Фелла под началом остались сто четыре души. Из них шестнадцать, покалеченные, вряд ли переживут ночь. Тридцать четыре человека больше не могли драться. Сорок три тоже были ранены, но на ногах держались. И только одиннадцать остались невредимы.

Весь первый час короткой ночной передышки Фелл раздумывал, а не отступить ли под покровом тьмы: пусть хоть несколько лиг отделят их от врага. Однако люди были слишком измотаны. Слишком потрясены почти мгновенным уничтожением войска в двадцать тысяч бойцов. И у них на руках были раненые – не бросать же их? В итоге Фелл решил стоять и держаться. Валуны в какой-то мере помогут им обороняться, а там будет видно. Может, подкрепление из Города подойдет. Может, где-нибудь совсем рядом обороняется такой же потрепанный отряд и с ним удастся объединиться.

Думая так, Фелл хорошо понимал, что, вполне возможно, своим решением приговорил всех к смерти. Однако бросить раненых было нельзя.

Потом ему показалось, будто тьма чуть-чуть поредела. Он моргнул. Под веки точно песка насыпали. Да, похоже, понемногу занимался новый день…

– Гарвей!

– Здесь, господин, – тотчас отозвался порученец.

Голос прозвучал совсем близко, в нем отчетливо слышалась боль. Накануне Гарвей вывихнул плечо. Сустав благополучно вправили, а руку надежно примотали к груди, но бедняга наверняка не сомкнул глаз.

– Как плечо? – спросил Фелл.

– В порядке, господин.

– Пересчитай людей.

Он слышал, как Гарвей осторожно поднялся. Тут же, словно кто-то наконец дал разрешение, со всех сторон началась возня: люди ворочались, кашляли, отплевывались, охали… Солдаты Фелла просыпались, им предстоял новый нелегкий день. Кто-то застонал, кто-то неосторожно пошевелился и вскрикнул от боли. Каково было встречать это утро тем, кто накануне получил раны?

Всего одиннадцать здоровых, напомнил себе Фелл. Да помогут нам продержаться боги льда и огня!

– Господин! – позвал незнакомый голос.

– Да? – отозвался Фелл.

– Йонас Йо помер, господин…

– Скажешь Гарвею. Он как раз людей пересчитывает.

Вскоре на фоне светлеющего горизонта стали различимы тени движущихся людей. Небо сделалось бархатно-синим, внизу на востоке показались розовые и алые полоски. Пошарив возле себя, Фелл нащупал фляжку с водой и отпил большой глоток. Разыскал нагрудник и поднялся, отряхивая с формы налипшую грязь.

Подошел Гарвей. Фелл узнал его по белевшей повязке.

– За ночь умерло четырнадцать человек.

– Пусть перетащат тела и уложат на пути неприятеля.

– Но зачем?

– Первая волна начнет спотыкаться о них в потемках. Раненых спрятать за валунами. Усаживайте теснее… Сбежавшие есть?

– Нет, господин.

Несмотря ни на что, при этих словах Фелл испытал гордость. Никто не сбежал! Каждый его солдат решил остаться и принять бой. Драться за своих друзей, а не удирать и прятаться!

Он коротко кивнул, не решаясь заговорить, – перехватило горло. Гарвей тихо удалился. Вскоре в лагере началось целенаправленное движение. Мертвых оттаскивали в ту сторону, откуда ждали вражеской атаки. Беспомощных прятали за валунами, готовились заслонить собой.

– Дикие Коты, – проговорил Фелл, прокашлявшись от пыли, – ешьте и пейте, пока есть возможность. Скоро они насядут!

Других приказов у него не было. Останьтесь в живых, если сумеете. Не сумеете – бейтесь насмерть. Какой смысл повторять это вслух?

Фелл подобрал свой меч и пальцем проверил лезвие. Оно было тупым и иззубренным.

Потом среди раненых зазвучал женский плач, и Фелл сразу подумал об Индаро. Когда он последний раз видел ее, она яростно защищала двоих раненых и рядом с нею была верная Дун. Индаро потеряла шлем, рыжие волосы в солнечных лучах плескались расплавленной медью. А лицо у нее было спокойное и сосредоточенное. Ни сомнений, ни страха. Она показалась ему прекраснейшей из женщин, каких он когда-либо встречал. Подумалось: «Если я уцелею…»

– Идут! – прозвучал голос, осипший от испуга.

Вот он и начался – новый день.

Спасибо и на том, что у синяков не было конницы. Наверное, лошади погибли в потоке, а может, и всадники с ними. Хотя нет, скорее всего, конница была занята чем-то более важным, нежели уничтожение маленького упрямого отряда Алых. Означало ли это, что армия Города еще продолжала сопротивление? Фелл всем сердцем на это надеялся. Если Третьей Приморской в самом деле пришел конец, Город окажется без прикрытия с востока и юга.

Ну а враги не стали тратить время попусту, посылая на Котов легкую пехоту. Земля успела подсохнуть и теперь быстро твердела под солнечными лучами. На штурм бросили тяжеловооруженную пехоту. Атакующих возглавлял крупный темнокожий мужчина, уроженец лесов Мулана, с головы до колен закованный в толстую броню.

Таких воинов горожане хорошо знали. Они называли их «жуками». Единственный способ справиться с такими – либо сперва подрубить сухожилия, либо вогнать клинок между пластинами лат, под мышкой или прямо в ворот. Подобное могло получиться, только если подобраться вплотную, увернувшись от боевой секиры или длинного палаша. А это было непросто. При всей тяжести своих доспехов «жуки» оставались очень подвижными.

Фелл, возглавивший свое воинство, ринулся на передового «жука», увернулся от летящего топора, с воплем взвился в воздух и в прыжке шарахнул тупым мечом по макушке вражьего шлема. Меч при этом сломался, но звон внутри шлема, похоже, поднялся непередаваемый. «Жук» замер на месте, и Фелл воспользовался этим мгновением, чтобы вогнать нож под мышку противнику. И повернул лезвие, добираясь до сердца. «Жук» свалился замертво. Алые разразились ликующим криком.

Кто-то бросил Феллу новый меч, и сражение возобновилось.

Фелл расправился еще с троими «жуками». Солнце поднялось уже высоко, когда до Фелла дошло, что он и сам ранен. Хорошо хоть в левую руку. Он чуть отступил назад и осмотрел рану, а то так и кровью можно истечь. Двое Котов тотчас подскочили к нему – прикрыть. Фелл вытащил из поясного кошеля клок ваты, заткнул рану и натянул рукав, чтобы вата не выпала.

Покончив с этим, он огляделся, оценивая ход сражения. Неприятель по-прежнему наседал в центре и слева. Если бы ему удалось окружить несчастное воинство Фелла, Дикие Коты в полном составе были бы уже мертвы. Этого не произошло, значит вражескому предводителю недоставало либо ума, либо живой силы. В чем дело? Судя по вчерашнему, командовал синими далеко не дурак. Неужели у них солдат не хватает? В сердце Фелла начала разгораться слабая искорка надежды. Похоже, синие сами очень многих недосчитались!

Накатило мгновение великолепного безумия: а не послать ли ему своих ребят в атаку?

Нет, спохватился он. Оборона, оборона и еще раз оборона! Раненых нужно спасать. Ну, хоть попытаться. Вот бы еще оценить численность синяков… Фелл подбежал к ближайшему валуну и вспрыгнул наверх. Увы, камень был слишком низок и нужного обзора не давал. Он огляделся и позвал:

– Квеза!

– Да, господин!

Это была невысокая коренастая женщина, весьма мускулистая, но изящная и ловкая по-обезьяньи. Ну и весила, понятно, меньше, чем любой из мужиков. Она подлетела бегом, с нетерпением ожидая приказа.

Фелл повернулся к одному из северян. Этот человек, напоминавший железного волка, рылся в куче мечей – пытался найти достаточно острый и по руке.

– Ты!

– Малачи, – ровным голосом отозвался тот.

– Квеза, – сказал Фелл, – мы с этим солдатом сейчас поднимем тебя повыше. Мне надо знать, сколько этих недоносков на нас прет.

– Слушаюсь, господин!

Малачи влез на скалу и встал рядом с Феллом. Тот немного согнул ногу и хлопнул по ней ладонью:

– С бедра на плечо…

Квеза мигом уцепилась за него. Он чувствовал, как она балансировала, распределяя свой вес между плечами его и Малачи. Потом медленно отняла руку от его головы и выпрямилась. Они с Малачи на всякий случай придерживали ее за голени.

Мгновения тянулись мучительно медленно. Фелл даже спросил себя, как скоро враги разглядят такую заманчивую мишень. Вот что-то просвистело наверху, и Квеза крикнула:

– Спускайте!

Слезла она не так ловко, как забиралась наверх. Зато улыбалась, что называется, до ушей.

– Их примерно сотня, господин. Сто двадцать, самое большее!

– Конники есть?

– С пято́к лошадей далеко в тылу. Гонцы, я так думаю. Конницы не видать!

Теперь заулыбался и Фелл. Кивнув, он похлопал ее по плечу, и Квеза убежала на свое место. «Будем считать, их там сотня, – сказал себе Фелл. – Нас сорок пять, из них четверо здоровых. Каждому убить еще по два синяка, всего-то делов…»