Читать книгу Роза Марена - Стивен Кинг - Страница 28

В тот момент, когда Роб Леффертс слушал, как сбежавшая от Нормана Дэниэльса жена читает на углу улицы, сам Норман сидел в восьмистах милях от нее в своем маленьком квадратном кабинете на четвертом этаже здания полицейского участка, задрав ноги на письменный стол и заложив руки за голову. В первый раз за многие годы он смог задрать ноги на стол. Обычно его стол всегда был завален бланками, обертками от готовых завтраков, черновиками рапортов, циркулярами отдела, записками, распечатками и прочим бумажным мусором. Норман был не из той породы людей, которые привычно убирают за собой (всего за пять недель дом, который Рози все годы содержала в чистоте и порядке, стал похож на Майами после прошедшего там урагана). И это всегда было заметно по его кабинету, но сейчас кабинет выглядел аккуратно прибранным. Большую часть дня Норман провел, приводя его в порядок. Отнес три больших пластиковых пакета с ненужными бумажками к мусоросжигателю в подвале, не желая оставлять эту работу негритянке, убиравшей здесь по рабочим дням, между полночью и шестью утра. Что поручаешь негру, никогда не делается как надо. – Этот урок преподал Норману его отец, и это был правильный урок. Есть одна простая истина, которую политики и благотворители не могут или не желают понять: черномазые не любят и не умеют работать. Таков их африканский характер.

Норман медленно прошелся взглядом по поверхности стола, где сейчас лишь отдыхали его ноги и стоял телефон, а потом поднял глаза на стену справа от себя. Годами она была утыкана фотоснимками разыскиваемых, списками украденного, результатами лабораторных анализов и перечнями неотложных дел, – не говоря уже о его календаре с отмеченными красным фломастером днями предстоящих судебных заседаний. Теперь стена была абсолютно голой. Он закончил свой обзор, обнаружив пачку винных этикеток на полу у двери и мысленно отметив, как все же непредсказуема жизнь. Он обладал скверным характером и всегда первым был готов это признать. В том, что его характер был причиной многих для него неприятностей, он тоже готов был признать. И если бы год назад ему продемонстрировали картинку его кабинета в том виде, в каком тот находится сейчас, он сделал бы из этого простой и однозначный вывод: этот кабинет принадлежит другому человеку, а его самого уволили. Должно быть, он набрал достаточно выговоров для официального увольнения по правилам их департамента, или его засекли на том, что он и впрямь здорово поуродовал кого-то, – скажем, зашиб этого говнюка, Рамона Сандерса. Сама мысль, что легкая взбучка такому педику, как Рамон, предосудительна, была, разумеется, идиотской, но… Нужно соблюдать правила игры, или… хотя бы не попадаться, когда нарушаешь их. Это все равно как нельзя произносить вслух, что черномазые – говенные работники, хотя каждому (по крайней мере каждому белому в Америке) это хорошо известно.

Но его никто не вышвыривал. Он просто переезжает, вот и все. Переезжает из этой паршивой конуры, бывшей его служебным обиталищем с первого года президентства Буша. Переезжает в настоящий кабинет, в котором стены поднимаются вертикально, как полагается, до самого потолка, а оттуда таким же образом спускаются до самого пола. Он не уволен, он переведен с повышением. Это напомнило ему песенку Чака Берри с припевом «Се Ля Ви», что означает в вольном переводе: никогда ничего не известно заранее.

Шухер грянул – крупный шухер, – и даже напиши он сам сценарий расследования, все не могло бы обернуться для него лучше. Произошло почти невероятное превращение: он выскочил из грязи в князи, по крайней мере в этом городишке.

Прошла общегородская операция «Кольцо» – одна из тех, которые обычно не удается провести целиком и до конца… Только на сей раз удалось. Все встало точно на свои места; это было все равно что набирать одни простые семерки за столом крепа в Атлантик-Сити и каждый раз удваивать выигрыши. В результате его команда арестовала двадцать человек, полдюжины из них – уголовный крупняк. Ускользнувшая мелочь не имела значения; обычные брызги после удачного отлова. Норман, всерьез опасавшийся судебного преследования из-за этого слюнявого педераста, стал главным любимчиком окружного прокурора. Тот, наверное, никогда не испытывал такого восторга со времен первого любовного поцелуя. Прав был Чак Берри: никогда ничего не известно заранее.

«Холодильник, всегда набитый битком… жратвой с рекламы и имбирным пивком», – пропел Норман и улыбнулся. Это была открытая, располагающая к себе улыбка, в ответ на которую большинству людей захотелось бы тоже улыбнуться. У одной лишь Рози от нее по спине прошел бы холодок, и ей захотелось бы раствориться, стать невидимой. Она называла эту улыбку Нормана зловещей.

Очень удачная весна; на первый взгляд и впрямь очень удачная, но, если разобраться, очень плохая весна. Просто говенная весна, если уж точно, и причиной тому – Роза. Он давно уже рассчитывал разобраться с ней, но все не хватало времени. Каким-то образом все не удавалось до нее добраться. Она все еще была где-то там, далеко.

Он съездил в «Портсайд» в тот же день, после того как поговорил по душам с Рамоном в парке напротив полицейского участка. Он съездил туда с фотографией Розы, но фотография не очень-то помогла. Когда он упомянул про темные очки и ярко-красный шарф (ценные детали, вытянутые из Рамона), один из двух дневных билетных кассиров раскололся. Единственная проблема заключалась в том, что кассир не мог вспомнить, какой она выбрала маршрут, и не было способа проверить по записям, поскольку никаких записей не велось. Он вспомнил, что женщина заплатила за билет наличными и не имела никакого багажа.

Расписание «Континенталь-экспресса» предоставляло три варианта, но Норман полагал, что третий – автобус, уходивший в 1 ч 45 мин в южном направлении, – маловероятен. Она не стала бы болтаться на автовокзале так долго. Оставались два других варианта: городишко в двухстах пятидесяти милях отсюда и еще один крупный город в самом сердце Среднего Запада.

Тогда он совершил, как уже постепенно начинал осознавать, ошибку, причем такую, которая стоила ему как минимум двух недель: он предположил, что Роза не захочет уезжать слишком далеко от дома, от места, где она выросла, – кто угодно, только не такая испуганная мышка, как она. Но теперь…

Ладони Нормана были покрыты бледной сеткой коротких полукруглых шрамов. Их оставили его ногти, но настоящий источник этих ран находился глубоко внутри его души – духовки, раскаленной большую часть его жизни.

– Берегись, – пробормотал он. – И если ты пока не дрожишь от страха, я ручаюсь, что скоро задрожишь!

Да. Он должен заполучить ее. Без Розы все, что произошло этой весной: чудесная заваруха, хорошая оценка прессы, репортеры, донимавшие его своими уважительными расспросами, даже его повышение, – ничего не значило. Женщины, с которыми он спал с тех пор, как Роза ушла, тоже ничего не значили. Имело значение лишь то, что она бросила его. Еще больше его задевало то, что это оказалось для него полной неожиданностью. Но особенно бесило его то, что она взяла его кредитную карточку. Она воспользовалась ею только один раз и всего на каких-то триста пятьдесят долларов, но дело было не в этом. Дело было в том, что она взяла то, что принадлежало ему, она забыла, кто, мать твою, хозяин джунглей, и за это ей придется заплатить. И цена будет высокой. Очень высокой.

Он задушил одну из женщин, с которыми проводил время с тех пор, как ушла Рози. Удавил ее, а потом сбросил в озеро, за элеватором. Стоило ли ему и в этом винить свой характер? Он не знал, как это бывает у разных там психов. Он подцепил эту бабу на выходе из мясного рынка на Фримонт-стрит – маленькую чернявую красотку в брючках цвета оленины, со здоровенными, как у Дэйзи Мэй, сиськами, выпирающими из тугого бюстгальтера. Он не отдавал себе отчета в том, как здорово она похожа на Розу, пока не стал дрючить ее на заднем сиденье своей тогдашней служебной тачки, неприметного четырехлетнего «чеви». Так случилось, что она повернула голову, и фонари на верхушке башни элеватора выхватили на мгновение ее лицо, высветили его в определенном ракурсе, и в это мгновение шлюха превратилась в Розу, эту суку, которая бросила его, даже не оставив записки, ни одного гребаного словечка. Прежде чем он понял, что делает, он накинул бюстгальтер на шею шлюхи, затянул его, и язык шлюхи вывалился изо рта, а ее глаза вылезли из орбит, как стеклянные шарики. И самое огорчительное во всем этом – как только шлюха издохла, она совсем перестала походить на Розу.

Что ж, он не запаниковал… Да и с чего бы? В конце концов не в первый же раз.

Знала ли об этом Роза? Предчувствовала это?

Не потому ли она сбежала? Не потому ли, что боялась, что он может…

– Не будь ослом, – пробормотал он и закрыл глаза.

Поганая мысль. Он увидел перед собой то, что слишком часто стало ему сниться в последнее время: зеленая кредитка из Коммерческого банка ATM выросла до огромных размеров и стала летать в темноте как дирижабль. Он торопливо открыл глаза. Руки его саднили. Он разжал пальцы и без всякого удивления взглянул на отметины ногтей на своих ладонях. Он привык к таким проявлениям своего темперамента и знал, как поступить: нужно восстановить контроль над собой. Это значило – думать, строить планы и выполнять их.

Он позвонил в полицию ближайшего из двух городов, назвал себя и представил Розу как главную подозреваемую в крупном мошенничестве с банковскими кредитками (кредитка была худшим из всего происшедшего и никогда не выходила у него из головы). Он назвал ее Розой Мак-Клендон, уверенный в том, что она вернет себе девичью фамилию. Если окажется, что не вернула, он просто представит как случайное совпадение тот факт, что подозреваемая и офицер, расследующий дело, носят одинаковую фамилию. Такие случаи бывали. И фамилия была распространенная – Дэниэльс, а не какой-нибудь Трзевски или Бюскатц.

Он послал им по факсу два фотоснимка Розы. На одной она сидит на заднем крыльце прошлым августом. Снимал ее Рой Фостер, его дружок-полицейский. Снимок был не очень хорош – прежде всего, на нем ясно было видно, сколько жира она нагуляла с тех пор, как стала баловаться пивком, – но черно-белый, достаточно четко показывающий черты ее лица. Другой снимок был композицией полицейского художника (сукин сын, Эл Келли, сделал ее по просьбе Нормана) – та же самая женщина, только с красным платком на голове.

Легавые в том, ближнем городе задали все нужные вопросы и сходили во все необходимые места – приюты для бездомных, отели для приезжающих, загородные гостиницы, где можно порой взглянуть на список проживающих, если знаешь, кого и как расспросить, – все безрезультатно. Сам Норман много раз звонил, сколько у него хватило времени, с возрастающей яростью охотясь за какими-нибудь зацепками. Он даже заплатил за высланный по факсу список всех обратившихся недавно в этом городе за получением водительских прав. Безрезультатно.

Вероятность того, что она может навсегда ускользнуть от него, избежать наказания за то, что совершила (особенно за то, что посмела взять кредитную карточку), он по-прежнему исключал. Но теперь пришел к выводу, что она все же отправилась в тот, большой город. Она настолько боялась его, что расстояние в двести пятьдесят миль ей показалось недостаточным.

Не спасут ее и восемьсот миль – скоро она усвоит этот факт.

Однако хватит уже сидеть здесь сейчас и думать об этой стерве. Пора найти тележку или какую-нибудь каталку на вахте и начать перевозить свое барахло в новый кабинет двумя этажами выше. Он убрал ноги со стола, и в этот момент зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Это инспектор Дэниэльс? – спросил голос на другом конце провода.

– Да, он самый, – ответил он, мысленно уточняя (не без удовольствия): детектив-инспектор первого класса, кстати говоря.

– Это Оливер Роббинс.

Роббинс… Роббинс… Фамилия знакомая, но…

– Из «Континенталь-экспресса», помните? Я продал автобусный билет той женщине, которую вы разыскиваете.

Дэниэльс выпрямился в кресле.

– Да, мистер Роббинс, я прекрасно вас помню.

– Я видел вас по телевизору, – сказал Роббинс. – Замечательно, что вы поймали тех людей. Этот порошок – жуткая гадость. Знаете, мы постоянно видим, как люди употребляют его прямо на автовокзале.

– Да, – сказал Дэниэльс, следя за тем, чтобы в голосе не прозвучало ни капельки раздражения. – Мне очень приятно, что видели.

– Те люди действительно отправятся прямо в тюрьму?

– Думаю, большинство из них – да. Чем могу быть вам полезен сегодня?

– На самом деле я надеюсь, что это я смогу вам быть полезен, – сказал Роббинс. – Помните, вы просили меня позвонить вам, если я вспомню что-нибудь еще? Я имею в виду женщину в темных очках и красном платке.

– Да, – сказал Норман. Голос его по-прежнему звучал спокойно и дружелюбно, но рука, не та, которой он держал телефонную трубку, снова сжалась в кулак и ногти впились в ладонь.

– Ну вот, я думал, что не вспомню, но кое-что пришло мне в голову сегодня утром, дома, перед работой. Я думал об этом весь день, и я уверен, что не ошибаюсь Она действительно сказала это именно так.

– Что сказала и как? – спросил он. Его голос, как и раньше, был спокоен и даже любезен, но в складках его крепко сжатого кулака показалась кровь. Норман открыл один из ящиков пустого письменного стола и свесил в него кулак. Маленькое жертвоприношение тому, кто займет эту говенную тесную кладовку.

– Понимаете, она не сказала мне, куда хочет ехать, – это я сказал ей. Наверное, поэтому я и не мог вспомнить, когда вы спрашивали меня, инспектор Дэниэльс, хотя на такие вещи у меня обычно память хорошая.

– Я не очень понимаю вас.

– Люди, берущие билеты, обычно называют вам свой маршрут, – сказал Роббинс. – «Дайте до Нашвилла, туда и обратно», или: «В Лансинг, пожалуйста, в один конец». Следите за моей мыслью?

– Да.

– Эта женщина так не говорила. Она не произносила названия места; она назвала время, когда она хочет уехать. Вот это я и вспомнил сегодня утром в душе. Она сказала: «Я хочу купить билет на автобус в одиннадцать-ноль-пять. Там есть еще свободные места?» Словно город, куда ей ехать, не имел значения, словно ей было важно лишь…

– Уехать как можно быстрее и как можно дальше! – воскликнул Норман. – Да! Да, конечно! Спасибо, мистер Роббинс!

– Рад, что сумел вам помочь. – Роббинс, казалось, слегка опешил от взрыва эмоций, раздавшегося на другом конце линии. – Эта женщина… Она, похоже, и впрямь здорово нужна вам, ребята.

– Да, позарез, – сказал Норман. Он снова улыбался той улыбкой, от которой по спине Рози всегда проходил холодок, вызывавший желание прислониться спиной к стене, чтобы уберечь свои почки. – Это уж точно. Тот автобус в одиннадцать ноль пять, мистер Роббинс, – куда он идет?

Роббинс назвал город, а потом спросил:

– Она была связана с той шайкой по порошку? Ну, эта женщина, которую вы ищете?

– Нет, это мошенничество с кредитками, – сказал Норман. Роббинс начал было что-то говорить ему – он был явно не прочь поболтать с полицейским, – но Норман швырнул трубку на рычаг, оборвав того на полуслове. Потом он снова задрал ноги на стол. Теперь поиски тележки и перевоз барахла могут подождать. Он откинулся на спинку кресла и поглядел в потолок.

– Мошенничество с кредиткой, это точно, – сказал он. – Но тебе известно, что говорят про длинную руку закона?

Он вытянул левую руку и разжал кулак, открыв окровавленную ладонь. Раздвинул пальцы – те тоже все были в крови.

– Длинная рука закона, слышишь, ты, сука, – сказал он и неожиданно начал смеяться. – Длинная гребаная рука закона неотвратимо тянется к тебе. Можешь не сомневаться в том, что дотянется. – Он продолжал сдвигать и раздвигать пальцы, спокойно наблюдая за капельками крови, падающими на поверхность его письменного стола. Он чувствовал себя отлично.

Все снова вставало на свои места.