Читать книгу Роза Марена - Стивен Кинг - Страница 29

Когда Рози вернулась в «Д и С», Пам сидела на складном стуле в комнате отдыха на первом этаже. На коленях она держала книжку в мягкой обложке, но наблюдала за Джерт Киншоу и маленькой тощей пигалицей, пришедшей дней десять назад, – Синтией Как-Ее-Там. У Синтии была безвкусная панковская прическа – полузеленая, полуоранжевая, – и выглядела она тщедушной, всего фунтов на девяносто. Толстая повязка закрывала левое ухо, которое ее дружок пытался оторвать. Она была одета в короткий балахон с картинкой, на которой Питер Тош вертелся в зелено-голубых лучах солнца, выплывшего явно из наркотического кайфа. «Не вздумай сдаваться!» – призывал балахон. При каждом ее движении слишком глубокий вырез открывал ее грудки размером с чайные чашечки и соски цвета земляники. Она тяжело дышала, по лицу ее струился пот, но видно было, что она очень довольна своим сегодняшним положением.

Джерт Киншоу отличалась от Синтии как ночь ото дня. Рози так и не могла взять в толк, была ли Джерт просто помощницей Анны Стивенсон, давней обитательницей «Д и С» или, так сказать, другом дома. Она появлялась, проводила здесь несколько дней, а потом снова исчезала. Она часто сидела в общем кружке на сеансе терапии (такие сеансы проводились два раза в день с обязательным посещением четыре раза в неделю для обитательниц), но Рози никогда не слышала, чтобы она что-то говорила. Джерт была высокая – по меньшей мере шесть футов и один дюйм – и крупная: плечи – широкие, гладкие, темно-коричневого цвета. Арбузные груди, живот, как огромный маятник, выпирающий из спортивной майки громадного размера и свисающий над резинкой старых серых тренировочных штанов, которые она носила постоянно, довершали ее облик. Ее прическа представляла собой беспорядочную путаницу кудряшек. Она смахивала на одну из женщин, которые обычно сидят в забегаловке, жуют чипсы и читают последнюю заметку в «Национальном опроснике». Можно было не заметить, насколько накачаны ее бицепсы, бедра под тренировочными штанами круты и сильны, а здоровенная задница крепка и не трясется при ходьбе. Такие семинары в комнате отдыха были единственным местом, где Рози слышала, как она разговаривает.

Джерт преподавала искусство самообороны всем обитательницам «Д и С», которые хотели этому обучаться. Рози сама брала у нее уроки и до последнего времени пыталась практиковаться по крайней мере раз в день в том, что Джерт называла «Шесть отличных способов врезать бабнику». Она не очень-то преуспела в них и не могла представить себе, что сумеет на самом деле испробовать эти способы на мужчине, – например, на том парне с усиками, стоявшем в дверях бара «Пропусти Глоток», – но ей нравилась Джерт. Особенно, как менялось широкое темное лицо Джерт, когда та учила кого-то. С ее лица слетала обычная глиняная неподвижность, оно оживало и становилось интеллигентным. Она становилась даже хорошенькой. Рози однажды спросила ее, чему конкретно она обучает – таэ квон до, дзюдо или карате? А может, вообще чему-то другому? Джерт лишь пожала плечами: «Немножко – оттуда, немножко – отсюда – так, винегрет».

Сейчас стол для пинг-понга был отодвинут в сторону, середина комнаты покрыта серыми матами, а восемь или девять складных стульев поставлены вдоль обшитой сосновыми досками стены, между допотопной стереоустановкой и сильно подержанным цветным телевизором, изображение на котором выглядело либо бледно-зеленым, либо бледно-розовым. Единственным занятым стулом был тот, на котором сидела Пам. С книжкой на коленях, волосами, перевязанными на затылке голубеньким шнурком, и плотно прижатыми коленками, она была похожа на томящуюся у стенки девчонку во время танцев в старших классах. Рози села рядом с ней, прислонив завернутую картину к своим ногам.

Джерт весила добрых двести семьдесят фунтов, а Синтия, наверное, могла перевалить за сотню, лишь надев туристские бутсы «Джорджия Джайнтс» и битком набитый рюкзак. Они кружили одна напротив другой. Синтия тяжело дышала и грозно улыбалась. Джерт была спокойна и молчалива – слегка согнутая в том месте, где должна быть талия, с вытянутыми вперед руками. Рози смотрела на них с восхищением и одновременно с беспокойством. Это было все равно что наблюдать за белкой или, быть может, бурундучком, вступившим в единоборство с медведем.

– Я уже начала волноваться за тебя, – сказала Пам. – Даже подумывала начать поиски.

– Я потрясающе провела эти часы. Но ты-то как? Как ты себя чувствуешь?

– Лучше. Мидол, по-моему, может решить массу проблем. Ну да Бог с этим, что у тебя-то случилось? Ты вся прямо светишься!

– Правда?

– Правда. Ну давай. В чем дело?

– Итак, – сказала Рози и начала загибать пальцы. – Я обнаружила, что мое свадебное кольцо – подделка, – это раз. Я обменяла его на картину – повешу ее в своем новом доме, когда перееду туда, – это два. Мне предложили работу – это три… – Она сделала паузу – рассчитанную паузу – и добавила: – …И мне повстречался кое-кто интересненький для тебя.

Пам вытаращила на нее глаза.

– Ты все придумала!

– Не-а. Богом клянусь. Только не заводись, ему на вид лет шестьдесят пять. – Она говорила о Робби Леффертсе, но в ее воображении на мгновение возник образ Билла Стэйнера, да-да, того самого, в голубой сорочке, с зеленоватыми глазами. И это было поразительно. На данном этапе ее жизни любовная интрижка была нужна ей, как рак на губе. А кроме того, разве она не пришла к выводу, что Стэйнер моложе ее как минимум лет на семь? Он и на самом деле просто ребенок. Она продолжила, обращаясь к Пам: – Это он предложил мне работу. Его зовут Робби Леффертс. Но хватит сейчас о нем – хочешь взглянуть на мою новую картину?

– Ну, ты, давай, работай! – сказала Джерт с середины комнаты. В ее добродушном тоне послышались нотки раздражения. – Это тебе не школьные танцульки, лапочка! – Последнее слово прозвучало: лаачка.

Синтия кинулась на нее; подол ее слишком большого балахона воинственно развевался. Джерт подалась в сторону, схватила тоненькую девчонку с разноцветными волосами за локти и дернула ее. Синтия перевернулась, пятки ее сверкнули в воздухе, и она приземлилась на спину. «У-у-у-ух!» – выдохнула она и вскочила на ноги как резиновый мячик.

– Нет, не хочу я смотреть на твою картину, – сказала Пам. – Если только на ней нет того мужика. Ему, правда, шестьдесят пять?

– Может, и больше, – сказала Рози. – Но там был еще один. Тот, который сказал мне, что бриллиант в моем свадебном кольце – обыкновенный циркон. Потом мы с ним обменяли кольцо на картину, – она помолчала. – Ему значительно меньше.

– Как он выглядит?

– Карие глаза с зелеными искорками, – сказала Рози и склонилась над пакетом с картиной. – И больше ничего не услышишь, пока не скажешь, что ты думаешь об этом.

– Рози, не будь занудой!

Рози ухмыльнулась – она почти забыла, какое удовольствие можно получить от шутливого безобидного поддразнивания, – продолжая разворачивать оберточную бумагу, в которую Билл Стэйнер аккуратно запаковал первую значительную покупку в ее новой жизни.

– Ну вот, – сказала Джерт Синтии, которая вновь кружила напротив нее. Джерт пружинисто приседала и поднималась на своих больших коричневых ступнях. Ее груди под белой майкой поднимались и опадали, как морские волны. – Теперь ты видишь, как это делается… Так делай сама. Но помни – ты не сможешь кинуть меня, – такая пигалица, как ты, переломится, словно былинка, если попытается кинуть такой грузовик, как я. Но ты можешь помочь мне брякнуться самой. Готова?

– Готова-готова-готова-корова, – сказала Синтия. Ее улыбка стала шире, обнажив крошечные белые зубки. Они напоминали зубы какого-то маленького, но опасного зверька, – быть может, мангусты. – Гертруда Киншоу, давай же, нападай!

Джерт кинулась на нее. Синтия схватила ее за мясистые локти, резко и сильно двинула плоским мальчишеским бедром в пухлый бок Джерт, и… неожиданно Джерт взвилась в воздух – этакий Карлсон для взрослых в белой майке и серых тренировочных штанах. Майка задралась, и обнажился самый обширный бюстгальтер, какой только Рози видела в жизни: бежевые чашки фирмы «Ликра» походили на боеголовки артиллерийских снарядов Большой Берты времен первой мировой. Когда Джерт брякнулась на маты, вся комната содрогнулась.

– Ес-с-сть! – заорала Синтия, восторженно приплясывая вокруг нее и размахивая над головой сцепленными ладонями. – Мамаша получила нокдаун! Ес-с-сть! Считайте! Считайте, мать ва…

Улыбнувшись – редкое выражение, превратившее ее лицо в нечто весьма причудливое, – Джерт вздернула Синтию вверх, подержала мгновение на вытянутых ногах, а потом принялась крутить, как пропеллер самолета.

– О-о-ой, меня сейчас вырвет! – заорала Синтия, правда, продолжая смеяться. Она быстро вертелась, словно колесо, состоявшее из оранжево-зеленых волос и балахона бредового цвета. – О-о-ой, щас блевану-у-у!

– Джерт, достаточно, – тихо произнес чей-то голос. Это была Анна Стивенсон; она стояла у подножия лестницы. Анна снова была одета в черно-белое (Рози видела ее и в других сочетаниях, но очень редко) – на этот раз в суживающихся книзу черных брюках и белой шелковой блузе с длинными рукавами и высоким воротничком. Рози позавидовала ее элегантности. Она всегда завидовала элегантности Анны.

Слегка сконфуженная, Джерт мягко поставила Синтию на ноги.

– Со мной все в порядке, Анна, – сказала Синтия, сделала четыре зигзагообразных шага по мату, споткнулась, села и захихикала.

– Я вижу, что в порядке, – сухо заметила Анна.

– Я кинула Джерт, – сказала та. – Ты бы только видела. По-моему, это был самый высокий класс в моей жизни. Честное слово.

– Не сомневаюсь в этом, но Джерт подтвердит тебе, что она сама себя кинула, – сказала Анна. – Ты просто немножко ей помогла.

– Наверное, – кивнула Синтия. Она осторожно поднялась на ноги, но тут же рухнула обратно на задницу (ту крошечную кругляшку, что представляла собой эта часть ее тела) и снова захихикала. – О Господи, словно кто-то поставил всю комнату на проигрыватель, как пластинку…

Анна пересекла комнату и подошла к тому месту, где сидели Рози и Пам.

– Что у тебя такое? – спросила она Рози, показывая на пакет.

– Картина. Я купила ее сегодня днем. Она для моего нового дома, когда он у меня будет. Моей комнаты, – поправилась она, а потом немного испуганно добавила: – Как она тебе?

– Не знаю… давай подвинем ее поближе к свету. Анна ухватила картину за раму, перенесла на другой конец комнаты и поставила на стол для пинг-понга. Пятеро женщин образовали возле стола полукруг. Хотя нет, – оглянувшись, Рози увидела, что теперь их стало семь. Робин Сант-Джеймс и Консуэла Делгадо спустились по лестнице и присоединились к ним, встали за Синтией и выглядывали из-за ее узких птичьих плечиков. Рози ждала, что кто-нибудь нарушит молчание, а когда никто не решился и тишина стала слегка гнетущей, она начала нервничать.

– Ну? – наконец не выдержала она. – Как, по-вашему? Скажите же что-нибудь.

– Это странная картина, – сказала Анна.

– Ага, – согласно кивнула Синтия. – Дичь какая-то. Хотя я, кажется, видела одну такую раньше.

Анна пристально смотрела на Рози.

– Почему ты купила ее, Рози?

Рози пожала плечами, ощутив еще большую тревогу.

– По правде говоря, не знаю, сумею ли я объяснить. Она словно позвала меня.

Анна удивила ее – и успокоила, улыбнувшись и кивнув.

– Да. Не только живопись, но все искусство на самом деле в этом и заключается. То же самое с книгами, скульптурами, музыкой. Какое-то произведение искусства зовет нас, вот и все. Словно те, кто создал их, разговаривают у нас в голове. Но что касается этого изображения… Оно кажется тебе красивым, Рози?

Рози взглянула на картину и попыталась увидеть ее такой, какой та была в «Займе и Залоге», когда картина заговорила с ней на своем немом языке с такой силой, что заставила застыть как в столбняке и вытеснила из ума все остальные мысли. Она посмотрела на светловолосую женщину в розово-пурпурной (розмарин) тоге (или хитоне – так назвал ее одежду мистер Леффертс), стоящую в высокой траве на вершине холма. Снова отметила косу, свисавшую посередине ее спины, и золотой обруч повыше правого локтя. Потом она скользнула взглядом по разрушенному храму и упавшей (Бог) статуе у подножия холма. На что смотрела и женщина в тоге.

Откуда ты знаешь, что она смотрит именно на это? Откуда ты можешь знать? Ты же не видишь ее лица!

Это, конечно, верно, но… На что еще там было смотреть?

– Нет, – сказала Рози, – я купила ее не потому, что она показалась мне красивой. Я купила ее, потому что она произвела на меня сильное впечатление. То, что она заставила меня остановиться на полпути как вкопанную, было удивительно. По-вашему, чтобы быть хорошей, картина обязательно должна быть красивой?

– Нет, – качнула головой Консуэла. – Вспомните Джексона Поллока. Его вещи полны не красоты, а энергии. Или Диана Арбус – как насчет нее?

– А кто это? – спросила Синтия.

– Фотограф. Стала знаменитой, снимая разных там женщин с бородой и курящих карликов.

– О-о. – Синтия задумалась, и неожиданно ее лицо осветилось воспоминанием. – Я видела такой фотоснимок однажды, когда разносила коктейль на одном приеме. Это было в художественной галерее, на выставке Эпплторпа – Роберта Эпплторпа, – и знаете, что было на этой картине? Один парень заглатывал конец другого! Серьезно! И это все не понарошку, как в каком-нибудь рисованном журнальчике. Я хочу сказать, тот парень увлекался фотографией, он где-то работал и снимал в свободное время. Вы не поверите, сколько может заработать парень старой ручкой от щетки в своем…

– Мэпплторп, – сухо бросила Анна.

– М-мм?

– Не Эпплторп, а Мэпплторп.

– А-а, да, кажется, так его зовут.

– Звали.

– Вот как? – спросила Синтия. – А что с ним стряслось?

– СПИД. – Анна все еще смотрела на картину Рози и отвечала рассеянно. – Кое-где эта болезнь известна как зараза от ручки щетки.

– Ты говорила, что видела картину вроде той, что у Рози, раньше, – буркнула Джерт. – Где это было, малявка? В той же галерее?

– Нет. – Болтая про Мэпплторпа, Синтия лишь притворялась заинтересованной. Теперь щечки ее порозовели, и уголки рта раздвинулись в слабой улыбке. – Знаете, она была совсем не такая, но…

– Давай говори, – подстегнула ее Рози.

– Ну, мой отец был методистским министрантом там, в Бейкерсфилде, – сказала Синтия. – Мы жили в доме священника, и в маленьком зале для собраний внизу висели такие старые картины. На некоторых были президенты, на других – цветы, а еще – собаки. Но эти все не в счет. Их вешали просто так, чтобы стены не выглядели голыми.

Рози кивнула, вспомнив картины, стоявшие рядом с ее картиной на пыльных полках комиссионного магазина, – гондолы в Венеции, фрукты в вазе, собаки и лисы. Их вешали, просто чтобы стены не выглядели такими пустыми, как… рты без языков.

– Но там была одна… она называлась… – Синтия сморщилась, пытаясь вспомнить. – По-моему, она называлась «Де Сото смотрит на запад». На картине был изображен этот путешественник в жестяных портках и шляпе, смахивающей на кастрюлю… Он стоял на вершине утеса, а вокруг – все эти индейцы. И он глазел через мили и мили лесов на большую-пребольшую реку. Миссисипи, наверное. Но, понимаете… дело в том…

Она неуверенно взглянула на подруг. Щеки у нее порозовели еще больше, а улыбка пропала. Пухлая белая повязка на ее ухе казалась очень к месту, вроде какого-то странного украшения, которое ей прикрепили к одной стороне головы. Рози вдруг удивилась – уже в который раз с тех пор как пришла в «Д и С», – почему кругом столько недобрых мужчин? Что в них за дефект? Может, когда их делали, забыли что-то злокачественное вынуть или сдуру встроили в них что-то, как бракованную микросхему в компьютер?

– Продолжай, Синтия, – сказала Анна. – Мы не будем смеяться. Ведь правда не будем?

Женщины согласно закивали головами.

Синтия убрала руки за спину, как маленькая девочка, вызванная отвечать перед всем классом.

– Ну, – заговорила она тихо и неуверенно, – было похоже, что река как будто течет, вот эта штуковина меня и поразила. Картина висела в комнате, где по четвергам вечерами мой отец вел библейские занятия, а я заходила туда и порой просиживала перед картиной битый час, а то и больше. Глядела на нее, словно в телевизор. Я смотрела, как река течет, или… ждала, что вот сейчас она потечет, – сейчас я уже не могу вспомнить точно. Ведь мне тогда было всего девять или десять. Но я помню точно, что я думала: если она течет, то рано или поздно проплывет пароход, плот или лодка, и тогда я наверняка узнаю, что это река. Но вот однажды я вхожу, а картина исчезла. Тю-тю. Я думаю, моя мать как-то заглянула туда, увидела, что я молча сижу перед ней, ну, понимаете, и…

– Она забеспокоилась, как бы ты не свихнулась, и убрала ее, – подсказала Робин.

– Да, наверное, выкинула ее, – кивнула Синтия. – Я тогда была ребенком. Но твоя картина напомнила мне это, Рози.

Пам уставилась на картину.

– Ага, – сказала она. – Так оно и есть. Я прямо вижу, как эта женщина дышит.

Они рассмеялись, и Рози смеялась вместе со всеми.

– Нет, я не о том, – сказала Синтия. – Она выглядит немножко старомодной, понимаете… как картинка в классной комнате… и она бледная. Кроме туч и ее платья, все цвета – тусклые. На той моей картине с Де Сото тоже все было тусклое, кроме реки. Река была такая яркая, прямо серебряная. Она явно выделялась на общем фоне.

Джерт повернулась к Рози.

– Расскажи нам о своей работе. Я слышала, как ты говорила, что нашла работу.

– Расскажи нам все, – добавила Пам.

– Да, – кивнула Анна. – Расскажи нам все, а потом я попрошу тебя заглянуть на пару минут в мой кабинет.

– Это не… Не то ли, чего я ждала?

Анна улыбнулась.

– По правде говоря, думаю, да.