Читать книгу Песня цветов аконита - Светлана Дильдина - Страница 3

Часть первая
Избранный
1. Сказка

Оглавление

Мальчик стоял на коленях возле рыжего холмика. Цвел жасмин, и стрекозы садились на плечи. Все осталось, как раньше – так же скрипит колодезный ворот, так же саднят царапины, оставленные колючим кустарником. Только родителей нет. Почему? Они были совсем недавно, еще зимой, а потом заболели. Мальчик не плакал – видя чьи-нибудь слезы, тетка, толстая шумная женщина, сама начинала реветь в три ручья. Тетка была незлой, но ворчливой. Судьба подарила ей трех детей – двух девочек и еще одного мальчика, только очень маленького. Он все время кричал. Просил есть.

Сзади затрещали ветки. Мальчик быстро поднялся с колен.

– Йири, вот горе! Перестань ходить на могилу, не тревожь души родителей! Наказание, а не ребенок!

Мальчик молчал, теребя верхнюю губу. Он всегда слушал старших, но тут были его родители. Он угрюмо зашагал вслед за теткой. Все же она кормила его.

– Йири, сделай нам игрушку! – тут же пристала старшая из сестренок. Младшая толком не говорила еще. Мальчик огляделся по сторонам, увидел рогатый корешок на земле, обмотал его стеблями повилики, кончик стебля оставил свисать.

– Смотри, это бык. Он говорит: «муу!»

Девочки засмеялись. Потом старшая полезла на веревочные качели – она любила качаться. Йири взялся одной рукой за веревку, другой – за сиденье, темную доску. Слегка подтолкнул…

Хромая, вышел дядя в почти новой темно-синей куртке-кэссу. Собрался в большое село? Или просить в долг у соседа? Йири видел того однажды. Худой, но важный. Говорят, у него есть дочь немногим младше Йири, и он души в ней не чает. Мальчик вздохнул. Его, Йири, наверное, тоже любят… Только не очень-то это показывают.

– Ребенок, иди сюда! – это тетка. Опять ей в чем-то надо помочь. И малыш опять плачет. Может быть, ему одиноко? Но почему? У него ведь есть папа и мама. А родная сестренка Йири тоже умерла…


Месяц Лани, четыре года спустя

Йири вышел из дома. Он стал уставать от постоянного шума, который сопутствовал двум младшим детям, хотя возиться с ними было приятно. Прищурясь, мальчик смотрел на солнце. Оглянулся через плечо, покачал головой. Совсем развалился домик. Плети ползучих трав, осмелев, подбираются к окнам. Доски старые, гнилые. А новых – где взять? Тут уж не до роскоши, выжить бы, да налог заплатить. Вот и дядя болеет… Устает, едва взяв в руки лопату, все время кашляет. О том, чтобы принести дров, и речи нет – как ни трудно, и топор держать приходится мальчишке. Весь дом, грядки, поле размером чуть не с ладонь – только с голоду не умереть, забота о младших детях – на Йири и тетке. Старшая девочка тоже старается, но толку от нее мало. Она глуповата и часто словно спит на ходу. А вторая сестренка – шустрая, но мала ростом даже для пятилетней. Мальчик хотел, чтобы она подольше побыла ребенком, побегала, поиграла. Порученную ей несложную работу часто втайне брал на себя.

Йири оглядел свою одежду, вздохнул. Запашная рубашка с дядиного плеча – перешита, но все равно велика. Штаны тоже большие, и от времени выцвели. В деревне нет богачей – кроме того, что живет за озером.

Вчера Йири видел там девочку. Она каталась на лодке. Ее одежда просто светилась. А как звонко смеялась та девочка! Интересно, она красивая? Наверное, это дочь богача. Тогда это ее зовут Лин. Имя как золотой колокольчик. Получится ли снова ее увидеть?

Мальчик вновь оглянулся и побежал по тропинке, боясь, что вслед раздастся жалобный теткин голос. В кленовой роще Йири остановился, перевел дыхание. Кажется, получилось. Он заслужил отдых. Мальчик направился к озеру. Цвел жасмин и фиолетовый «бычий глаз». Вовсю болтали сороки.

…Йири издалека услышал смех – колокольчик. Шарахнулся с тропинки прямо в заросли, и вовремя. Мимо пронесли паланкин. Занавеска была отдернута, и милое личико смотрело по сторонам. Дочь богача возвращалась домой. У нее были темно-голубые глаза и круглый подбородок. Восхитительное видение! Йири она не заметила. Мальчик сел на тропу, глядя вслед паланкину, оперся рукой о щеку. Он улыбался.

Два года спустя зима выдалась на редкость холодной. Почти три недели лежал снег. Неглубокий, не такой, как в горах, – но стыла под снегом трава, и неопавшие листья дрожали под ударами ветра. Озеро не замерзло – все так же солнце играло неровной рябью, все так же отражались в воде стволы молчаливых деревьев, только рыба бродила у дна – и плыли по озерному зеркалу мертвые листья, не сумевшие удержаться на ветках.

В деревне умерли трое. Семью Йири смерть не задела, а маленький холм – к нему мальчик ходил теперь редко – украшен был россыпью птичьих следов. У птиц была своя письменность-яна…

Девочка Лин болела. Йири молился за нее, как умел. Просил за нее у всех – у холодного мокрого ветра, у колкого снега, у редкого бледного солнца… Даже у трав, которые гордо стояли под снегом, просил он силы для Лин. А ведь она не перекинулась с ним даже словом. Йири просто любил смотреть на нее, как на радугу, на лепестки бледно – розового вишневого цвета. Дядя ворчал на мальчишку – а тот не мог понять, что в этом дурного. Разве нельзя улыбаться, зная, что Лин живет на земле?

Впрочем, и дядя, постаревший, сильно хромающий при перемене погоды, жалел заболевшую девочку.

– Девчонка-то добрая, ласковая. Слуги от нее слова плохого не слышат. Жаль будет, если умрет.

При этих словах Йири испуганно вскидывал голову – и выбегал из дома. Прислонившись к стволу, шептал, как заклятье, отчаянную просьбу о той, что только раз улыбнулась ему, даже не зная имени.

…Когда темнело, часто выл ветер, и было жутко даже возле огня. Казалось, что за окнами бродит существо с ледяными руками, в серо-белых лохмотьях одежд. Сестренки жались к Йири – мать постоянно вздыхала, поминая зиму недобрым словом и предсказывая всем в доме скорый конец. Йири, не отрываясь от очередной домашней работы, рассказывал им сказки, услышанные летом от старого полуслепого корзинщика, который этой зимой окончил свои земные труды.

В этих сказках были прозрачные феи, напоминавшие голубые и сине-зеленые струи ручьев. В них были говорящие птицы – длинноносые оборотни, способные шутки ради завести человека в самую глушь и там бросить, и вредные ишильке, чьи проделки вызывали смех. В них были ииширо – духи, так же подобные оборотню, принимающие обличья прекрасных детей или юношей и девушек – и выпивающих кровь и душу поверивших им. Сестренки дрожали от страха и от любопытства, закрывали глаза ладошками – но поднимали гвалт, стоило Йири умолкнуть.

Тетка ругала племянника за такие рассказы – но, забываясь, слушала его сама.

– И складно же у тебя выходит! – поражалась она, подпирая ладонью щеку. – Выучить бы тебя да отправить в столицу – поди, должность бы получил! И нам награда на старости лет!

Дядя расправлял свою старую зимнюю одежду, хмуро смотрел на огонь.

– Не забивай голову мальчишке! Я с ногой этой проклятой едва хожу, а сын когда еще подрастет.

– Я не хочу в столицу, – смеялся Йири. – Там, верно, по улице не пройдешь, столько народу, и все чужие. А тут – и вы, и лес.

А потом были новые дни. Мороз отступил. Весна подходила все ближе, – и деревья, и птицы ощущали ее приближение. Молитвы Йири не были напрасными. Лин выздоровела.

…Он собрал под кривыми корнями бледно-желтые первоцветы. Оставил их у мостика, на котором любила стоять Лин.

Месяц Рыси вступал в свои права, прогоняя месяц Чирка. Созвездие, названное именем кошки с кисточками на ушах, царапало небесный свод – и с него падали звезды.

– Ты еще мальчик, – грустно сказала тетка, – но тебе придется стать взрослым. Твой дядя решил – этой осенью тебе придется уйти с караваном. Будешь помогать с лошадьми – ты хорошо ладишь с ними. Знакомый кузнец договорился насчет тебя. Сделал нам доброе дело…

– Я не оставлю вас, – откликнулся Йири. – Дядя совсем болен, брат еще мал. А девочки… что они могут?

– Нам нужны деньги, малыш, – возразила она. – В деревне – свои люди, как-нибудь проживем – осенью легче. К нам переберется племянник мужа моей тетки. Будет вместо тебя пока. А ты поучишься новой работе. Может, потом устроишься лучше нас…

Йири молчал, грустно улыбаясь. Он любил эти места и никогда не мечтал путешествовать – особенно по дорогам между соседними городами. Он знал, что там – то же самое. Те же заботы – свои у богатых и бедных. А здесь были – могилы родителей, были его сестренки и Лин. Здесь цвел жасмин, плыли по озеру смешные хохлатые утки, и мостик, горбатый и важный, нависал над ручьем.

…Тетка не знала, что он слышал их разговор. Йири сидел возле двери, вырезая фигурку из куска дерева, когда тетка в очередной раз причитала – трудная жизнь, бедность. Потом мальчик уловил свое имя.

– Жаль его, – говорила она. – Полдома на нем держится. И хоть бы слово наперекор.

– Хороший мальчишка, – голос дяди был хриплым. Он много кашлял после холодной зимы, еще больше, чем раньше.

– Боялись, что будет обузой, – отзывалась тетка, будто признавая какую-то вину. – А он вон как… И девочки к нему льнут, не отгонишь – он им как родной. Жаль отсылать. Тяжело ему будет. Сам знаешь, мальчишек в дороге гоняют как проклятых. Что потяжелей – все на них. А ему всего лет-то…

– Справится, – хмуро отвечал дядя. – Не младенец. Разве тут ему многим легче? Тем, кто в бедной семье родился, счастья ждать не приходится. Да к тому же эта девчонка…

Йири застыл. Оторвать его от двери теперь было невозможно.

– Дочка нашего богача…

– И что же плохого? – спросила тетка.

– Слишком часто я встречал его возле озера. А еще он торчит на дороге, поджидая свою ненаглядную. Зимой, когда она болела – ведь извелся весь. Сейчас-то он мальчик, а вырастет? Так и будет сохнуть по ней всю жизнь? Ей-то, поди, жениха уже сейчас выбирают. Отец кому попало свое сокровище не отдаст, выберет побогаче да познатнее. Может, девчонку и в город увезут. Не в столицу, конечно, – там такими, как ее отец, пыль подметают, и все же не стоит племяннику думать о ней.

«Зачем вы!» – чуть было не крикнул Йири. «Я знаю, что я ей не пара, и что тут плохого? Она даже не знает меня!»

Но он промолчал, сдержался. А тетка снова заговорила. В ее голосе звучала обида.

– Беднякам никогда не везет. А мальчишка хорош. Прямо цветок ириса. В мать уродился…

– И где она, красавица сестрица твоя? Семь лет как в могиле. И, думаю, это для нее лучше. Осенью Йири отсюда уйдет. Не смотри так сердито. Я не выгоняю сиротку из дома. О себе ты заботишься, а не о нем. Трудно будет – так выдержит. Может, где и найдет свое счастье…

Тетка что-то пробормотала в ответ, но Йири не слышал. Он отбежал подальше от двери, сел на тропинку, обхватил колени руками. Зачем они так о Лин… Она ведь еще так мала – какие ей женихи? А когда вырастет… Да пусть бы хоть десять раз ее выдали замуж, лишь бы не увозили. Она – как фея этих лесов, ее нельзя забирать!

Внезапно он испугался, что Лин уже не живет на озере. Он вскочил и, не разбирая дороги, помчался к горбатому мостику.

На мостике не было никого, только стрекозы вились над водой. Мальчик вцепился в перила, отчаянно глядя на высокую ограду дома. Как узнать там ли она? Заберешься – сочтут за вора. Нельзя! Плохо придется всей семье.

Йири ждал долго. Так и не дождавшись, не углядев никого из слуг – расспросить, – побрел домой. Встретили его не слишком-то ласково; впрочем, потом тетка смягчилась.

– Вот подарочек оставила родная сестра! И как тебя в раннем детстве длинноносый оборотень не забрал!

Вскоре в жизни мальчишки случилась неожиданная радость. Йири любил рисовать, и, хотя такую роскошь, как бумага, тушь и краски, родные предоставить ему не могли, он находил замену в угле и древесных срезах. Рисовал то, что видел – во сне или наяву. Ветви в цвету, траву, поникшую под дождем, рваную паутину среди упругих стеблей. Или играющих в мелком снегу детенышей лесовика – юо

Дальний родич тетки, проездом заглянувший к ним, был мелким чиновником и ровней деревенскую родню не считал. Однако Йири пришелся ему по душе – и он оставил мальчишке в подарок немного бумаги и две коробочки дешевой цветной туши – настоящей, не чета блеклым деревенским красителям. Кисть Йири смастерил сам из конского волоса. Теперь рисунки мальчика были трехцветными – зеленый и красный причудливо смешивались с черным углем. Тетка привычно ворчала, когда видела племянника с кистью в руках, и она же первая бурно восторгалась простыми рисунками Йири. Они были во многом неправильны и неуверенны, но в них жила своеобразная прелесть, невесомая, как метель лепестков весной.

К тому же мальчишка нашел способ доставить радость младшим детям – теперь он раскрашивал вырезанные из дерева игрушки в яркие цвета. Лето было счастливым, летело как песня. Если бы не осень, которая подходила все ближе…

Когда месяц Журавля, анна-и-Хита, тронул листья огромных ясеней желтым крылом, Лин привычно взбежала на мостик, любуясь ладошками поздних кувшинок. Пара слуг скучала невдалеке, коротая время за игрой в кольца. Бросив взгляд влево, девочка замерла. Возле перил лежала искусно вырезанная из дерева цветущая ветка сливы. Лин осторожно коснулась ее, улыбнулась. Словно весной повеяло над осенним прудом. Краем глаза Лин разглядела мальчишку, спрыгнувшего с ветви старого дуба, который рос возле ее любимого мостика. Мальчишка стоял и смотрел на девочку. Лин помахала ему рукой, рассмеялась. И, сжимая ветку в руке, побежала прочь, заслышав голос отца.

Неделю спустя дядя позвал Йири к себе и долго разговаривал с ним. Деревенские жители были бедны почти поголовно – как и во всех небольших поселениях глухих провинций. Йири знал, что придется уйти, что работой на грядках или помощью корзинщику в деревне он не принесет денег семье – а просить для него место среди слуг отца Лин дядя не станет. Йири и сам не хотел этого. Лучше таскаться по дорогам в дождь и ветер, чем получать деньги от ее отца.

Хозяин каравана брал Йири к себе на три месяца, до наступления зимы. Зимой движение на торговых путях севера прекращалась. Если мальчишка справится со своими обязанностями, весной он вернется к прежней работе.

Конечно, силой выгонять Йири из дома никто бы не стал. Если мальчишка воспротивится возвращению к караванщикам, он будет вынужден думать, как иначе доставать деньги. Против этого Йири не мог возразить, даже если бы захотел.

Дядя сам решил отвезти мальчишку в соседнее крупное село, где останавливался тот караван. Прощание с семьей не затянулось – дядя не допустил этого. Лишь тетка умиленно всхлипнула:

– Цветочек ты мой! – и смахнула слезу. Йири удивленно взглянул на женщину. Обычно она только беззлобно ворчала или вздыхала при виде племянника, вспоминая сестру.

Невысокий, с огромными ласковыми глазами олененка и волосами, пушистыми, словно зимний мех белки, Йири был удивительно ладным, хотя многие мальчишки в его возрасте обретали забавную неуклюжесть подростков.

Старшая из сестренок – в ней уже начинали проступать черты будущей девушки – с плачем прильнула к брату.

– Возвращайся скорей!

Он прижал девчушку к себе, погладил черные косы.

– Что же ты плачешь? Птицы зимой улетают поближе к теплу, и ты не слышишь их песен. Но ты же знаешь – они вернутся весной. А я приду зимой.

Простившись со всеми, он замер на мгновение, не сумев сдержать вздоха. Дядя угрюмо взглянул на него, словно прочитав мысли племянника.

– Довольно. Идем.

До места добрались за день, на старой повозке. Идти пешком было бы ничуть не медленнее, но такой путь был не для больной ноги дяди. Разбитая дорога не вызывала желания смирно сидеть в повозке, и мальчишка часто спрыгивал с нее и шел рядом. Миновали светлое озеро, на берегу которого стоял дом Лин. Йири пару раз оглянулся, вызвав недовольство родственника, которому казалось, что все может сорваться или вообще пойти не так, как следует.

– Смотри, – дядя ронял слова, как всегда, хмуро, – я говорил со старшим в караване. Он за тобой присмотрит, защитит, если что. В остальном – уж как себя поставишь. Работы ты не боишься, а люди бывают всякие. Я хочу тебе только добра, хотя ты вряд ли считаешь меня добрым.

Мальчишка пропускал слова мимо ушей – за последние он только это и слышал. Он то и дело притрагивался к висящей на шее фигурке из зеленоватого халцедона – защитница деревни, казалось, обещала ему свое покровительство.

В селении, куда прибыли они с дядей, Йири уже приходилось бывать. Оно было крупным, грязным, шумным и не нравилось мальчику. Однако сейчас он даже не обратил внимания на место, куда приехали, – был слишком взволнован предстоящей встречей с начальником каравана.

Тот оказался немолодым, суровым с виду и похожим на воина, не на торговца. В молодости он и впрямь служил в войске одного из наместников. Хиранэ – так звали старшего – явно ожидал более высокого и крепкого с виду подростка, однако не сказал ничего. Йири почувствовал доверие к немногословному жесткому человеку. Он даже не пожалел, когда дядя, «передав» его в новые руки, покинул селение; хотя и поглядывал с опаской на остальных караванщиков. Многие из них, судя по речи и по зеленовато-черной одежде, были уроженцами северо-восточных областей – а таких тут считали особами подозрительными. Йири выжидающе поднял глаза на старшего. Однако Хиранэ отвлекли, и Йири оказался ненадолго предоставленным себе самому. Мальчик растеряно огляделся по сторонам, краем глаза увидел черную тучу, которая встряхивала длинной густой гривой. Мальчишка восторженно замер. Такого огромного коня ему не приходилось видеть. Глаза вороного казались довольно злобными, однако жеребец был настолько красив и с таким надменным видом глядел на Йири, что тот не выдержал.

– Эй, ты что, громом ударенный?! В Нижний дом захотел?! – заорал кто-то из караванщиков, знавших бешеный нрав коня. Йири даже не оглянулся.

…Когда вороная махина, сперва сердито косящая глазом, тихо заржала и протянула морду к куску сладкого хлеба в руке мальчишки, а тот, не пугаясь огромных копыт, потрепал коня по щеке, Хиранэ удовлетворенно кивнул, хотя лицо его, похожее на маску из твердого дерева, осталось непроницаемым.

С рассветом караван тронулся в путь. У Йири была хорошая память – имена спутников он запомнил сразу. А те были не слишком похожи на людей из его деревни – держались самоуверенно, говорили отрывисто, быстро, и шутки у них были странные для уха Йири. Многие связывали волосы на затылке в хвост, как водилось за жителями северных провинций. Такую прическу Йири знал хорошо, хотя в его деревне и близких к ней поселениях мужчины обычно срезали волосы коротко. А караванщики… С этими людьми Йири чувствовал себя неуверенно.

Вот лошадей он понимал хорошо и сразу. Больше всех ему приглянулся Черный, конь господина Хиранэ, и Сполох, красный конь одного из охранников. Он разговаривал с ними, как с равными по уму, что забавляло некоторых караванщиков. Впрочем… порою над ним подсмеивались, порой рявкали на него, но в целом Йири, похоже, пришелся караванщикам по душе. Только один человек сразу принялся отравлять ему жизнь. Райху, невысокий остроносый нахал со скользкой улыбкой. От его шуточек и святому бы стало тошно.

Йири старался не попадаться ему на глаза, благо дел хватало. Вычистить лошадей, накормить их, починить упряжь, почистить и мелко нарезать коренья для очередной похлебки, вымыть котлы после еды караванщиков, выполнить распоряжения Хиранэ, да и просто любого, кому вздумалось дать мальчишке работу. Он еще дома привык справляться со многим одновременно, и все же ему было трудно. Руки его были привычны к тяжелой работе, однако мелкие ссадины на них не успевали заживать. На привалах он отыскивал травы, соком которых смазывал ранки. Травы он знал лучше любого из караванщиков, и те скоро поняли это, порою просили помочь.

С лошадьми хватало других забот. Сполох, отличавшийся скверным характером, взревновал его к Черному и норовил укусить или лягнуть собрата. Черный также не оставался в долгу. Заболела одна из рабочих лошадей вдалеке от жилья, и конюх был злым от бессилия. Тут уж было не до Райху с его мерзкими шуточками. Порою надо было собрать всю волю, чтобы утром открыть глаза и сдвинуться с места.

Осень была благосклонна к мальчишке, впервые покинувшему дом. Дни стояли на удивление теплые, золотистый ласковый ветер бродил по дорогам, внушая людям ложную надежду на вечное лето. Перешли через Орэн. Йири был очарован спокойной широкой рекой – в ее светлой воде словно отражалось иное, высшее небо. Караван долго продвигался вдоль берега, и мальчишке нравилось разговаривать с рекой, опуская ладони в воду. Тусклая береговая осока шуршала ночами, не обращая внимания на костры и людей, осока – дитя и стража реки…

Йири никому не перечил, но спокойное достоинство, странное в крестьянском мальчишке, нравилось спутникам, хотя и удивляло их немало. Подросток из глухого угла, он часто бывал наивным, но никогда его наивность не оборачивалась глупостью. Присутствие мальчишки и впрямь грело душу. Он выглядел слишком хрупким для тяжелой работы – однако в иные вечера вместо того, чтобы падать и засыпать раньше всех, ухитрялся еще сидеть в одиночестве у костра или на берегу реки, глядя на огонь или воду.

– Да тебя вместо лошади можно в повозку впрягать, и дотянешь ведь, – шутил старший. – А по виду не скажешь. Я ведь тебя когда увидел, чуть обратно не отослал. Смотрю – не крестьянский мальчишка, а цветочек какой-то.

Йири улыбался, плотнее запахивая ворот выцветшей синей рубашки, легкой для осени. Он привык все время идти куда-то, привык к своим спутникам. Провожая взглядом встречных бродяг, думал: откуда они, что ждет их в пути? О себе не задумывался, доверяясь Иями. Видя журавлей в небе, невольно прищуривался, пытаясь понять, нет ли среди них сине-голубого тэммоку, посыльного Охотницы и Защитницы.

Селения, куда заходил караван на пути в город, вызывали у мальчика легкий интерес, и то ненадолго. Среди шума и толчеи он чувствовал себя чужим. Сначала Хиранэ отпускал его побродить по улочкам, пока не понял, что мальчишке приятнее в свободное время сидеть с листом дешевой бумаги в руках и рисовать или вырезать из дерева странные фигурки, чем толкаться на рыночной площади или носиться с другими мальчишками по селению. Йири чувствовал облегчение, когда караван снимался с места.

По вечерам у костра люди любили рассказывать разное. Даже охранники, молчаливые днем, начинали вспоминать разные байки, все, слышанное в пути и пережитое ими самими. Поначалу Йири только слушал. И впрямь – мальчишке из глухого угла очень многое было в новинку. Он даже с трудом представлял, где находится Сиэ-Рэн, столица земель Солнечной птицы, не говоря о вещах, по его разумению, доступных лишь мудрецам. Новое узнавать было интересно. Однако иные рассказы пугали. На дорогах северо-западных областей было довольно спокойно, но временами с востока сюда пробирались разные шайки, а то и крупные банды. Охранники выглядели опытными людьми, а караван не был богатым; однако оголодавшие бандиты, попадись такие, не стали бы раздумывать, грабить или нет. Йири становилось очень тревожно, когда разговор заходил о разбойниках. Гораздо сильнее привлекали рассказы о виденных караванщиками диковинках – о статуе древнего святого, выточенной из малахитовой глыбы, о сидящей черепахе – маяке, сооруженном в далекой гавани юга, о женщинах синну – лихих лучницах и наездницах…

Кенну, молодой парень с необычными для области Тхэннин рыжими волосами, постоянно говорил о Столице, где прожил целых пять лет.

Сиэ-Рэн, Ивовый Остров, считался одним из красивейших городов Земель Солнечной Птицы. Построенный на реке Аянэ, раскинувшийся аж на три ани, он был мечтой провинциалов.

– Какой город! Не чета тем, в которые мы с товаром ходили! – Кенну широко разводил руками, словно от изумления.

– Там, небось, крыс гонял, а тут строишь из себя столичного жителя, – бросал ему Райху, и в речи его было характерное для жителей северо-востока прищелкивание. – И что там? Дома из золота? Тайо, Высокие, тебе кланялись?

Кенну злился и замолкал.

– А ты что язык проглотил, детка малая? – обратился как-то к Йири острононосый насмешник. – Какой ты у нас тихий… Мальчики такими не бывают. Может, ты девочка? Только прикидываешься? Из тихих покладистых девочек лучшие жены выходят. Выдадим тебя замуж за столичного богача, вон, у Кенну наверняка знакомые есть.

– А у тебя случайно знакомых с мозгами нет? Попроси поделиться, – негромко ответил Йири и отвернулся, глядя в огонь. Райху выводил его из себя так сильно, что хотелось набить ему морду. Такого с мальчишкой еще не бывало.

– Рассказал бы ты что-нибудь, малыш, – попросил пожилой помощник Хиранэ, желая перевести разговор на другое. – Хоть сказку какую.

– Сказку? – задумчиво проговорил Йири, прислушиваясь к шороху тростника на речном берегу. – Хорошо… Только это не сказка. Так говорил человек из нашей деревни, он умер уже…


«Когда некий господин возвращался домой, его путь пролегал по заросшему лесом ущелью – таких немало в диких горах. Господин тот, младший офицер гвардии наместника Хэнэ, считался человеком честным и рассудительным. Он ехал, вспоминая жену и дочь, которых не видел давно и которых вскоре был должен увидеть. Так вышло, что ни одного слуги не было с ним – впрочем, это было досадной мелочью, не способной помешать на столь коротком пути. Внезапно лошадь его начала мотать головой и всхрапывать.

«Спокойно, Облачная Грива», – говорил господин офицер, и лошадь успокаивалась – но через пару мгновений вновь начинала дрожать. Был вечер, и теплый свет золотил листву раскидистых ясеней, играя на их бледно-серой коре. Внезапно господин увидел фигурку, стоящую возле ствола. Это была совсем юная девушка – одетая в гэри из серого шелка, она выглядела дочерью хорошего дома. Девушка доверчиво улыбнулась и, видя, что господин офицер придержал коня, подошла к нему. Такого прелестного личика господину еще не приходилось встречать. Русые волосы девушки отливали золотом в свете заката, глаза были темно-зелеными.

«Кто ты, дитя?» – спросил офицер.

«Я из хорошего рода; те, кому я верила, бросили меня тут, и я заблудилась. Я не знаю здешних мест. Прошу вас, добрый господин, помогите мне добраться до ближайшего селения»

Господин со смехом согласился, и, не замечая, что лошадь его дрожит, любовался девушкой, словно лесным цветком. Он хотел взять девушку к себе на лошадь, но животное, словно оцепенев, едва переставляло ноги – полудохлая кляча бежит быстрее. Девушка соскочила на землю и пошла рядом, улыбаясь, словно была чем-то довольна.

Господин расспрашивал спутницу о ее семье и о том, как она оказалась в лесу, – ответы девушки были неполны и уклончивы.

Смеркалось – господин офицер углядел хижину средь ветвей.

«Заночуем здесь», – сказал он. – «С лошадью творится странное. Не годится так ночью побираться по глухому ущелью»

Хижина оказалось пустой и заброшенной. Был разведен огонь, и бледные отсветы язычков заиграли на прелестном личике девушки. Она улыбалась так призывно, что господин нахмурился и призадумался – годится ли, направляясь к любимой жене из долгой отлучки, в десяти ани от дома связываться с незнакомой девочкой, которая всего на пару лет старше собственной дочери?

«Спи, дитя», – угрюмо сказал он ей.

Девушка вновь улыбнулась.

«Луна – белая рыба – плывет по небу, – прошелестел ее голос, – не время для сна»…

При этих словах слабое сияние окутало ее фигуру. Когда оно спало, господин офицер почувствовал, что волосы его стали дыбом – он понял, кто сидит перед ним.

Лицо девушки заострилось и стало еще прекрасней – и что-то птичье проступило в нем, глаза удлинились к вискам, напомнив о листьях ивы… Зрачки из кружков превратились в узкие черточки, а на лбу слабо светился знак «лапки» – верная примета оборотня – ииширо…»


– Демоновы рога! – выругался кто-то из караванщиков. На него шикнули.


«Господин офицер схватился было за меч, но рука его налилась тяжестью и лежала, как каменная. Он хотел было прочесть молитву Заступнице – но голос оставил его. Оборотень улыбался, приближаясь к нему.

«Вот судьбы и нашла тебя, человек знатного рода. Что ж… Ты переживешь эту ночь. Я хочу попасть в твое селение – и ты меня туда отведешь».

С этими словами она прильнула к его губам, выпивая кровь и силы души…

Потом она отступила на шаг – и черты ее скрылись в легкой тени. В следующий миг она уже выглядела человеком…

Господин офицер очнулся лишь утром, и так велика была над ним власть оборотня, что он сел в седло и поехал, ведя смерть в родное селение.

Лошадь, как и вчера, была еле движима и покорна, шла, вся дрожа. Девушка-оборотень шла рядом с легкой улыбкой, нежная, чистая, словно роса. Не больше трех ани оставалось пройти до селения, как вдруг кто-то громко закричал с высокой ветки. Голос был похож на крик смоляной сойки, только громче и резче. Вероятно, это был добрый длинноносый оборотень-маки, из тех, кто ненавидят ииширо. Лошадь господина заржала, и, стряхнув наваждение, галопом ринулась по дороге…»


– Бррр, – встряхнулся Кенну. – Рассказики у тебя. А то все молчал, молчал…

– Ну, конец-то хороший, – обронил кто-то.

– Э, нет, – покачал головой седой караванщик, старший из всех. – Эти твари никогда не оставят свою жертву. Всегда находят тех, кто имел несчастье встретиться с ними. Ты не слыхал окончания?

– Нет.

– Ну, помяни мое слово, лучше его и не слышать.

Разговор словно умер. Люди с опаской поглядывали по сторонам, кто-то вздрагивал от любого шороха.

– Да ты, малыш, просто золото – ишь, как язык у тебя подвешен, – пошутил Хиранэ, единственный из всех оставшийся спокойным. – Только ты моих людей не пугай больше. Мы иначе до города не доберемся, все по дороге разбегутся. Иди, отдыхай.

Караванщики начали устраиваться спать. Мальчишка вынырнул из круга костров и подошел к лошадям.

– Ну, как дела, Звездочка? – Йири ласково потрепал морду одной из них. – Устала? Не болей больше, не надо. Ты же умница.

Сзади в плечо толкнулось что-то мягкое.

– Сполох? Обидно, что разговариваю не с тобой? Не сердись…

Он провел рукой по шерсти, серебрившейся в лунном свете. Сполох тихо заржал – и вдруг замер, насторожив уши. Звездочка стукнула ногой о землю и пугливо скосила глаз. Йири оглянулся. Все тихо. Только вода в реке разговаривает сама с собой. Однако лошади были чем-то обеспокоены. Йири невольно взялся за амулет с изображением хранительницы его деревни, Кори-са. Он слишком хорошо помнил рассказы о том, КОГО чуют лошади даже издалека.

– Ну, что с тобой, Звездочка? – голос мальчишки дрогнул. Зашуршали разлапистые жесткие кусты. Чьи-то глаза блеснули меж веток.

– Это…какой-то зверь. Наверное, большая лиса… – пальцы Йири сильнее сжали амулет. Глаза в кустарнике погасли. Вновь тихо заржал Сполох. Сзади него появился Райху. В эту секунду Йири даже обрадовался ему, выпустил талисман.

– Не могу заснуть, – сообщил Райху. – Твоя вина. Нечего страсти рассказывать.

– Ты всегда недоволен, – тихо ответил мальчишка. Райху рассмеялся. Заглянул Йири в глаза.

– А ты что у нас ночами бродишь? Или ты сам из них?

– Замолчи! – испуганно вскрикнул Йири.

– А глазки зеленые…

– Ты…дурак! – мальчишка в страхе оглянулся. – Не зови их!

– Хорошо, хорошо, – примирительно проговорил Райху. – Ну, пойду, попробую, может, удастся поспать. – он неприятно усмехнулся, протянул руку, приподнял пальцем подбородок Йири. – А ты, сказочник, – хочешь со мной?

– Райху! – негромкий тяжелый голос Хиранэ словно придавил того к земле. – Еще раз услышу – ты у меня глины наглотаешься. Понял?

Остроносый скривился, хмыкнул и испарился. Йири, опустив голову, гладил шею Звездочки.

– Не беспокойся, дружок, – ласково сказал Хиранэ. – Он не такая скотина, какой временами кажется. Да и меня он боится… Я доволен тобой. Не ожидал, что от тебя может быть столько пользы. Если захочешь, весной опять пойдешь с нами.

– Но…и двух недель не прошло, – удивленно отозвался мальчишка. – Вы же не можете знать…

– Я уже понял, чего ты стоишь.

Впервые в голосе Хиранэ послышались отеческие нотки. Так с Йири разговаривал только старый корзинщик в родной деревне, бывший бродяга, тот, который кое-как научил его яне. Может быть, именно поэтому ночью Йири снилась деревня, сестренки – и Лин. В голубом верхнем платье – гэри, с серебристыми рукавами, она смеялась и рвала колокольчики. Ветер тормошил ее русые пряди, звал за собою в поле, и она убегала в густую траву, и трава росла высоко, скрывая ее целиком…

Караван продвигался вперед и скоро свернул в сторону от реки Орэн. Йири долго оглядывался, ему было жаль расставаться с величественной спокойной рекой.

– У нее есть сестра, Иэну, – сказал мальчишке Хиранэ. – Она течет на северо-востоке, и встречаются реки в озере Айсу, Серебряном. Может быть, ты когда-нибудь увидишь ее. Я был у этой реки в молодости, когда воевали с племенами ри-ю. Мне тогда только семнадцать исполнилось, – он о чем-то задумался, затем отвернулся от Йири, забыв про него.

…А город оказался большим. Во всяком случае городских стен и ворот Йири еще не доводилось видеть. И много-много людей: суетились, куда-то текли, что-то кричали, поскольку негромко говорить было почти бесполезно. Йири видел возникающие на быстрой воде водоворотики, в которых крутились листья, речной сор и прочая мелочь. Этот же водоворот был огромен. И ярок. Переливался всеми цветами.

Голова Йири пошла кругом. Он был испуган. Городские ворота впустили караванщиков; по обеим сторонам дороги появились льнущие друг к другу домики с пестрым орнаментом. Лучи солнца, розовые, утренние, скользили по ним, и те казались игрушечными. И люди тоже становились игрушками, куклами в разных одеждах. Словно кто-то из Бестелесных решил сотворить себе живую забаву.

– Это тебе не торжественный въезд, – смеялся Кенну. – Тут не живут богачи. А вот их дома… Погоди, посмотришь, какие тут есть диковинки. Тебе понравятся города, белка лесная.

Йири пока не знал, что и думать. Он не ахал и не вертел головою по сторонам, рассматривал все и всех с настороженным недоверием.

Сельские жители не шли ни в какое сравнение с уверенными в себе горожанами – даже небогатые казались куда значительней, нежели самые зажиточные сельчане. И говорили тут немного иначе – суше, быстрее. Дороги были вымощены камнем, хотя зачастую требовали ремонта. И половина домов была из камня – однако большей частью дома казались тяжеловатыми, грубоватыми, что ли – над ними явно работали не лучшие мастера. И деревья росли какими-то чахлыми, скучными, совсем не похожими на гигантские дубы и клены, живущие в деревне Йири.

Остановились в дешевой гостинице. Когда Хиранэ предоставил некоторым своим людям временную свободу, Йири примостился у окна, разглядывая двор. Смотреть было не на что, однако мальчишка торчал на своем месте с упорством караульного. Кенну попробовал оторвать мальчишку от окна и утащить осматривать город, но Йири в шутливом ужасе вцепился в тяжелую оконную занавесь.

– Дай пацану время прийти в себя, – неожиданно миролюбиво заявил Райху. – Он небось в своем глухом углу одних барсуков и лис видел, а тут столько людей. Поесть-то вниз спустишься или тебе, как сиятельной особе, сюда принести? – съязвил он, глядя на Йири. Тот непонятно кивнул, оставя Райху гадать, каким был ответ. Впрочем, особо долго отдыхать не пришлось. Хиранэ вновь нагрузил всех, кроме охранников, работой по самое горло. Вечером, когда с делами на время было покончено, Йири позволил Кенну утянуть себя на многолюдные улицы. На этот раз подходящее для неприрученного зверька желание спрятаться сменилось естественным мальчишеским любопытством. Приклеившись хвостиком к старшему, Йири жадно разглядывал все, что попадалось на пути. Что было в изобилии – люди и дома. Как тех и других было много! Больше, чем в самом крупном селе. И мастерских. И торговых лавок. Светлые стены, синие крыши, украшения – пестрая узорная резьба, разноцветные камни орнамента, на воротах – резные фигурки, изображения цветов и животных. То искусно, то плохо сделанные, в зависимости от достатка хозяев, они были повсюду. В деревне Йири тоже знали о таких украшениях… только там ворот почти ни у кого не было, разве небольшие калитки. И одежда у многих горожан была богатая – на взгляд Йири, чаще серая и голубая – мода такая, сказал Кенну. Многие женщины укладывали заплетенные в косы волосы самым замысловатым образом, украшая прическу бусами и гребнями из лазурита. А лошади знатных господ… Тонконогие, с маленькими гордыми головами, украшенные дорогой сбруей, они высокомерно посматривали по сторонам. Богатые женщины передвигались по камнем мощенным улицам в носилках, зачастую расписанных причудливыми цветами, а у особ высокого рода – пестрыми сплетающимися драконами и морскими чудовищами.

Прошли мимо переулка, наполненного ароматами. Изгороди стоящих в нем домов казались особенно яркими, а крыши домов – вычурными, прихотливо изукрашенными. Мальчишка сразу свернул туда.

– Э, в Алый квартал потянуло? – хмыкнул Кенну, удерживая Йири за рукав. – Я не против, будет, что тебе показать. Только смотри, как бы тебя там не оставили, не сманили. Как же мы без тебя?

Йири приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал, залился розовой краской и чуть ли не полетел дальше по улице, подальше от ярких изгородей. Смеющийся Кенну еле догнал его.

– Помедленней, птичка. Чего перепугался? Ведь уже не младенец.

– Да перестань, – отмахнулся младший, все еще не смотря на Кенну. – Идем дальше?

– Вор! Держите его! – раздалось справа от Йири. Мальчишка шарахнулся в сторону, едва не сбитый с ног угловатого вида подростком, за которым гналось несколько человек. Кенну радостно засвистел. Тут из ближайшей подворотни вынырнули двое стражей порядка. Незадачливый воришка угодил прямо им в руки. Кенну ломанулся вслед за бегущими. Укравшего кошелек у богатого ротозея ждало жестокое наказание.

– Пойдем, – взмолился Йири. – Я не хочу за ними.

Кенну недовольно скривился.

– Да брось. По заслугам получит. А ты и впрямь как девочка нежная…

Однако он подчинился желанию младшего. Настроение было испорчено. Они вернулись в гостиницу. Хиранэ встретил их не больно-то ласково.

– Все шляетесь невесть где…А Райху вон морду набили…

– Правда? – лицо Кенну расплылось в довольнейшей ухмылке. – Мир не без добрых людей.

Мальчишка словно не расслышал фразы Хиранэ, молча поднялся в их комнату. Присел у жаровни, уставился на угли и замер. По улицам медленно брел сиреневый сумрак, впервые напомнив о холоде осени. Рука Йири протянулась к углям извечным жестом желающего согреться. На его плечо опустилась большая ладонь.

– Дурачок. Как же ты намерен жить в этом мире? – спросил Хиранэ. – Нельзя быть таким беззащитным. Ты даже воров жалеешь. А кто пожалеет тебя, попадись ты такому вору на пути к спасению?

Йири молчал. Казалось, он так глубоко ушел в свои мысли, что вот-вот зачерпнет рукой углей из жаровни, чтобы просеять их, как песок между пальцами.

– Это все справедливо, я понимаю. Но в нашей деревне не так живут. Каждая семья больше думает о себе, да, – но и соседей не забывает. Иначе – совсем не выжить.

– В городах по-другому, малыш.

– Я понимаю… Каждому ветер шепчет свое. Есть много такого, чего я не хотел бы в жизни. Но это …все равно есть. И от меня не зависит. Но от меня зависит не радоваться беде чужого человека. Будь он даже вор.

– А убийца?

– Я буду рад за того, кто сумеет выжить из-за его неудачи. Но ведь пойманного убийцу ждет смерть. И неизвестно еще, что потом… Как я могу радоваться такому?

– Тебе в отшельники надо податься, – усмехнулся Хиранэ. – Будешь творить чудеса милосердия.

– Не стоит с этим шутить, – негромко, но твердо отозвался мальчишка. – А отшельнику очень легко позабыть о людях, заботиться только о себе. Чтобы думать о людях, нужно любить.

– Иями-Заступница, откуда в тебе такие взрослые мысли? – подивился Хиранэ. – А сам ты чего хочешь?

– Жить, – слово прозвучало очень определенно и полно, словно мальчишка и впрямь точно знал, что значит жизнь для него.

* * *

Столица. Записки Хали

«Третий день месяца Журавля. Сегодня был праздник Осенних цветов. Я, Аину Намаэ, прозванная Хали по имени полевого цветка, впервые полностью устраивала его по собственному желанию. Многие из моих дам и служанок не одну неделю плели интриги, лишь бы я допустила их к участию в празднике на одной из почетных ролей.

Но как это скучно! Радуют только цветы. Особенно золотые шары с гор…но больше всего я люблю бледно – желтый цвет, хотя цвет этот многие называют грустным. А цвет серебристой молодой зелени – не люблю. Жаль, именно он испокон веков считается привилегией Золотого дома во время другого праздника – весной. Тогда мне приходится надевать то, в чем я выгляжу глупо.

После праздника у меня болит голова. Надо, чтобы принесли еще воды с ароматом абрикоса – этот запах возвращает мне силы. Саннэн знает какой-то секрет…кроме нее никому больше не удается составить этот аромат. Лучше писать, чем думать – голова просто раскалывается на части… Однако отец был доволен тем, как я устроила праздник. Все наперебой восторгались узором моего желтого гэри, затканного венчиками горицвета. Оно было простым. А мои дамы старались перещеголять друг друга пышностью и стоимостью наряда – каждая выдумала что-то свое, часто даже смешное со стороны. Дамы низких званий приложили всю фантазию, чтобы наряд их походил на платье женщин высокого ранга. Дурочка Рику почти со слезами упрашивала меня позволить ей быть в числе девушек-шемэ, несущих сосуды Иями. Хотела надеть повязку, украшенную золотым янтарем – в таких могут появляться только девушки-шемэ на празднике осени. Зачем было приобретать то, что все равно не пригодится? Дурочка. Все же я позволила ей покрасоваться. Я знаю, на кого она смотрит.

День Осенних цветов – женский праздник, хотя участвуют в нем и мужчины. Теперь я гляжу на тех и других глазами не ребенка, но взрослой девушки. Мне ведь уже четырнадцать. Среди придворных много красивых людей. Не будь я дочерью Солнечного, наверное, и мое сердце занял бы кто-то…

Мои девушки разбирают листочки с надписями. Смеются. Даже сюда долетает их смех. Считают, сколько разных имен цветка им досталось. Считают…

Отец не пожалел для меня учителей, я образована лучше любой женщины Земель Солнечной птицы. Дочь Благословенного должна быть умной – но зачем знания женщине, которая даже не сможет сама устроить свою судьбу? Я всегда буду делать то, что нужно для государства.

Отец… Любил ли он свою дочь хоть один день? Всегда заботился – несомненно. Но о ком эта его забота? О капельке солнечной крови, единственной дочери, залоге будущего политического союза – или о Хали, ребенке от нелюбимой жены? Хроники лгут. Он не любил мою мать. Может быть, потому, что в его сердце вообще нет приязни к синну? Или потому, что он не хотел этого брака, и поступил так лишь на благо страны? И мать это знала. Но она была высокого рода и очень горда. Я хорошо помню ее. От нее я унаследовала волосы – темные с рыжиной, волосы синну. Отец сам выбрал именно ее…я никогда не спрошу, почему все так сложилось. И все-таки уже семь лет прошло…а он не берет себе новой жены. Впрочем…есть много вещей, о которых мне думать не следует. Я ведь послушная дочь. И я такая же подданная Благословенного, как и все. О, мой отец знает, как добиться повиновения. Может быть, он мог бы добиться моей любви – но ему не надо ее. Может быть, он сумел бы привлечь к себе восьмилетнюю девочку, ставшую сиротой… но не захотел этого делать. Теперь уже поздно…и я даже рада, что отец для меня – только носитель верховной власти. Все равно – я лишь фигурка в очередной игре, которую он поведет рано или поздно. Я никогда не буду свободна.

«Закружит, унесет с собою

Этот зимний вихрь полевой!»

Как остро пахнут листья вьюнка за окном!

* * *

Город неподалеку от Орэн

Йири спустился вниз. Он был один и был полностью свободен на этот вечер, что случалось нечасто. Хиранэ решал торговые вопросы и прочие дела каравана, Кенну наверняка развлекался в Алом квартале, Райху тайком напивался в кабачке… У прочих были свои интересы. Мальчик решился в одиночку пройтись по ближайшим улицам. Времени оставалось немного. Однако погулять не удалось. Прямо у ворот гостиницы он наткнулся на плачущего малыша, которому устраивал суровую выволочку коренастый парень года на два постарше Йири. Судя по возгласам, малыша угораздило случайно брызнуть грязью на безрукавку соседа, который и вымещал сейчас злость на младшем. Зареванный ребенок ухитрился выдернуть красное ухо из безжалостных пальцев и бросился бежать, однако споткнулся. Крепыш с рычанием кинулся за ним – и натолкнулся на неожиданную преграду.

– Не надо, – голос звучал негромко, но до того уверенно, что крепыш оторопел. – Он же совсем маленький.

Малыш, наблюдавший за этой сценой, раскрыв рот, опомнился и задал стрекача.

– Да ты…! – замахнулся опомнившийся крепыш на помешавшего сопляка. Тот уклонился от удара, и с пути не ушел, а малек тем временем удирал со всех ног. Крепыш завопил, видя, что жертва убегает, и вновь попытался отбросить помеху со своего пути. Йири схватил того за рукав, и подросток невольно совершил оборот вокруг своей оси, чуть не приложившись лбом к стене в силу инерции. Малыш успел шмыгнуть в какую-то подворотню…

– Ты человек, которому Сущий забыл добавить мозгов, – выговаривал Кенну, прикладывая холодную пряжку от сбруи к лицу Йири. – В какое место тебя клюнул зеленый дятел? А если бы я не подоспел? Сколько раз он успел бы заехать по твоему личику? Надо же голову иметь!

Йири молча повел плечом. Кенну возмущенно отфыркивался, видя такое пренебрежение к его советам.

– Я знаю недоумков, которые вечно лезут в драку, дай им кулаками помахать. Но те хоть драться умеют. А ты-то на кой лад ему поперек дороги встал? Ничего не боимся?

– Да нет… Бегать и уворачиваться я же умею. Подумаешь, попал один раз… А тот был ребенок совсем, – ответил Йири, сжимая висок, чтобы унять звон в голове.

– А ты кто, горе неумытое? Герой – Дитя Облаков? И где только рос… Может, тебя хоть морду бить научить? – сжалился Кенну.

– Хотел бы, давно бы дрался со всеми. Я не хочу.

– Тогда какого демона лезешь, куда не просили? И впрямь, тебе стоит в святые податься… Живи в лесу и молись за обиженных. Что, у вас в глуши все такие? Погоди, ты у меня еще станешь боевым петушком…

Мальчишка покосился на Кенну, неожиданно усмехнулся.

– Учитель…Мне на тебе, что ли, тренироваться?

Парень скорчил испуганную мину. Оба расхохотались. На шум, как муха на сахар, приманился Райху.

– Никак у нашей детки голос прорезался?

– На нем будешь тренироваться, – указал Кенну.

Оба расхохотались еще громче.

– Пожалуй, я соглашусь, – через силу выдавил Йири. – Только ты пряжками холодными запасись, ушибы лечить.

– Для тебя?

– Для него, – мальчишка смеялся, не переставая. – И нос пусть побережет. Острый… как бы не обломился.

Остроносый подозрительно поглядел на обоих.

– Ну-ну. Дохохочетесь у меня, – невнятно пригрозил он, и покинул комнату. Йири вытер слезы смеха с лица, покачал головой, переводя дыхание.

– Псих. Морду ему набили, а он ржет, как конь породистый, – осклабился Кенну.

Из города уехали в сумерках. Караульные не обращали на них никакого внимания. Райху обзавелся новой красной шапкой, страшно гордился, вызывая насмешки Кенну. Люди Хиранэ получали немного, однако Йири мог заработать здесь гораздо больше, чем в родной деревне.

А дни то бежали, то ползли. Неожиданно обрушился нескончаемый дождь, начались холода. Йири не хотел тратить деньги не теплую одежду, и Кенну отдал мальчику свою старую выцветшую куртку-кэссу. Мальчишка долго возился с ней, пытаясь подогнать по себе. Шить он умел достаточно хорошо. Райху язвил, как всегда: «Зачем нашей детке наряды? Она и так себе хорошего дружка найдет», и настолько достал этим Йири, что тот едва не швырнул в него первое попавшееся под руку седло.

С Кенну Йири сдружился, несмотря на разницу в возрасте. В деревне у мальчишки были приятели, но из-за работы по дому и в огороде времени на них почти не оставалось. Да, по правде сказать, и не всегда тянуло к ним Йири – не слишком бойкого, любящего смотреть и слушать, а не носиться и вопить. Кенну же был неунывающим трепачом, довольно развязным, но добрым. Рассказывать байки он мог часами. Йири не верил половине этих рассказов, да и в другой сомневался – и этого не скрывал. Тем не менее обоим нравилось общество друг друга.

И другие караванщики Йири не обижали, хотя некоторые смотрели скорее как на зверька, суетящегося возле ног.

Старший в караване тепло относился к мальчишке, даже учил его чтению и письму, как раньше старый корзинщик в деревне – и скоро из-под руки Йири выбегали уже не каракули, а значки, не лишенные некой изящной легкости. Впрочем, это не было удивительным – Йири любил рисовать.

А времени на уроки было так мало… Зачем понадобилось заниматься с мальчишкой, да еще тратить на него тушь и бумагу, Хиранэ и сам толком не знал. Ему была приятна понятливость Йири.

– Слушай, малыш, – говорил ему Хиранэ. – Если захочешь, года через два сумею тебя в городе пристроить. А то жаль мне тебя. В вашем глухом углу совсем жизни нет.

– Есть, – негромко и твердо возражал мальчишка. – Я лучшего места не видел пока. Там мой дом.

– Да что ты заладил… не дом, а глушь, – морщился Хиранэ. – Да и места нездоровые. Сколько у вас умирают?

– Я ушел, только чтобы помочь им, – отвечал Йири. – А вам я буду благодарен всегда…

– Щенок ты лесной собаки! – беззлобно говорил старший. – Ну, хватит болтать. Дел для тебя достаточно.

…Он учился новому так же естественно, как солнце бросает тени на землю. Словно всем существом решил, чувствовал – то, что сейчас дают, нужно успеть понять и запомнить. Йири не думал о том, что он – деревенский мальчишка, доля которого – жить так, как и все его родичи, и не знать судьбы выше. Он не хотел ничего лучшего – просто брал то, чему его могли научить, жадно схватывая суть, не гадая, зачем ему эти знания, и был благодарен за них.

Так в раннем детстве он выучил яну. Так учился любой, даже тяжелой работе. Так осваивал кисть и резец.

Эйсен – горы севера – были огромны и холодны. Скрытые вечным туманом, они словно покачивались, шепча себе колыбельные. Караван ехал мимо, и Йири не мог оторвать взгляда от гор. Умирающая мокрая трава поздней осени, грязь под копытами и колесами повозок – и горы. Холодные, серые, далекие от жизни и смерти.

Разглаживая пальцами последний цветок медвяницы, Йири задумчиво смотрел сквозь тусклую взвесь дождя. Алые лепестки еще жили, но, похоже, и сами знали свою обреченность. Тетка говорила, что на цветок медвяницы была похожа его мать…Все ли живы дома, в деревне? Наверное… Умирают чаще зимой и ранней весной.

Ему казалось, что караван вечно бредет по сырому туману…

Прошел еще месяц. Теперь повсюду был неглубокий снег. А по ночам небесными тропами бродило созвездие Волка, анна-и-Ёро.

– Возвращайся, – однажды сказал Хиранэ. – Мы до весны не двинемся с места, останемся в соседнем селении. Скоро будут твои родные места. Доберешься один? Два дня пешком. Дорога видна хорошо, мимо храма Святого Травника в Эйке, как раз там заночуешь… Только на днях там были паломники в честь наступленья зимы, – не собьешься.

«Доберешься один»…Йири не думал, что это будет так трудно. Он привык переносить холод, и, хоть одежда его была залатанной и довольно легкой, чувствовал себя неплохо. Утро, когда он покинул караванщиков, выдалось солнечным и морозным. Снег слепил глаза, дорога была пуста. Кусты, усыпанные сухими сизыми ягодами, манили к себе стайки пестрых синиц. Птицы неохотно взлетали, стоило мальчишке приблизиться.

Одиночество на зимней дороге не пугало Йири, волков в тех краях почти не водилось. Он хотел поскорее попасть домой, шел быстрым шагом, надеясь к вечеру добраться до храмов Эйке. Там можно заночевать. Служители – почти отшельники – пустят мальчишку. Он мысленно видел перед собой почерневшие деревянные крыши, резные темные стены, чувствовал слабый дым смолистых корней, наполняющий маленький зал… Однако ближе к вечеру пошел сильный снег, а после поднялся ветер. Йири понял, что не успеет добраться до Эйке.

«Заступница Иями, Кори-са, помогите мне добраться домой», – взмолился он, с трудом бредя по дороге. Нелепо будет замерзнуть тут, недалеко от родной деревни, так и не донеся до родных заработанных денег. Ветер дул так, словно пытался разорвать в клочья одежду Йири. Колючий снег жалил лицо. «Я… не дойду», – обреченно подумал мальчишка, но продолжал идти. Он был уверен, что пока не сбился с дороги, но не знал, долго ли она еще будет вести его. Сойти с дороги значило умереть. Несмотря на юность, Йири хорошо знал, что такое смерть, как и любое дитя крестьян знал, что жизнь его может быть очень короткой. «Только не сейчас», – просил он Иями.

В конце концов силы у него кончились. Он упал на тропу, которая скорее угадывалась, чем виднелась. Темнота неумолимо надвигалась. Йири сжался калачиком, пытаясь согреться. Потом ему захотелось лечь в снег и не двигаться отсюда до весны. Весной паломники снова направятся в Эйке, они разбудят его и возьмут с собой. Он закрыл лицо рукавами, мокрыми от снега. Рядом, по колено в сугробах, танцевали голубые журавли Иями. Они вскидывали сильные крылья, и снег вихрился от их ударов.

Внезапно мальчишка вскинул голову. Прикусил губу и посмотрел в сизо-белесое небо.

– Меня ждут дома! – тихо и очень упрямо сказал он лохматому ветру. Побрел наугад, поскольку тропу различить был не в силах. Чутье, присущее диким зверям, просыпалось в нем.

«Это просто зима. Звери переживут эту зиму. Неужели человек хуже их?»

Звери не нуждаются в хижине. А Йири был рад увидеть ее. Радовался он несколько рано – перед ним была не хижина, а беседка. Однако он понял, что добрался до Эйке. Только вышел к нему с другой стороны. Йири вошел в беседку, задвинул дверь за собой. Тут было холодно. Однако тут не было ветра. На приступке в нише стоял светильник, в котором еще оставалось масло. Йири зажег огонь.

Огляделся. Маленькая, уютная беседка, стены изнутри украшены грубоватой резьбой. Небольшая плита из родонита, камня врачей. Только тут не теплее, чем за стенами, разве что ветра нет. Йири опустился на колени, прошептал короткую просьбу о прощении. Ему нельзя умереть, оставив без поддержки семью.

Небольшим тяжелым ножом он отделил несколько реек от задней стены, положил их на каменную плитку. Развел костер, благо было чем его подкормить – остатки масла из светильника огненной струйкой пролились на сухую древесину. Костер небольшой – но достаточный, чтобы до утра продержаться в беседке…

«Просится ли это мне?» – думал мальчишка. Он всегда чтил обычаи. А теперь… У него был выбор только – умереть или взять то, что он считал неприкосновенным.

…Было тихо-тихо, даже огонь хрумкал ветками неслышно, словно не уверясь в собственном праве тут находиться. Йири рассматривал пламя, расцветающие в нем огненные бутоны – глаза его слипались, голова начинала клониться книзу. Вдруг за стеной взвился и засвистел ветер – и в нем явственно послышался девичий смех, задорный, дразнящий. Йири застыл, беспомощно глядя на дверь.

Кто это был? Человек, девушка – ночью, вдали от жилья? Так могла смеяться дочь лесовика – юо – но те обычно спят зимой. Какой-нибудь местный дух? Но какой? Из тех, кто безобиден для человека – или из шутников, способных загнать человека зимой в снежную яму – отдыхай до весны… Или…или кто-то из тех, кого он боится больше всего – да и не он один. Говорят, даже в столице ииширо-Забирающих Души не поминают попусту. Пальцы мальчишки стиснули амулет. Но призвал он не хранительницу деревни, а Иями-Заступницу, на которую надеялся больше всего. Девичий смех прошелестел совсем рядом – а после словно теплая рука легла на плечо мальчишки. Йири повернул голову, посмотрел внутрь беседки. Никого. Что ж… Страх прошел. Кому бы не принадлежал смех, существо не было злым. Ветер стих – и оно ушло с ветром, исчезло в снежной ночи.

Поутру он нашел полузанесенную снегом тропинку. Добрался до храмов Эйке – монахи отогрели его, накормили. Про изуродованную беседку слушали, качая головой, однако недоброго слова никто не сказал.

«Ты остался в живых, малыш – по сравнению с этим доски значат не больше, чем летом – растаявший снег. Весной мы починим беседку». Буро-желтая одежда монахов, казалось, излучала тепло, и теплыми были слова. Йири низко склонился перед ними, благодаря за заботу, намереваясь сейчас же отправиться дальше. Однако, поднявшись, он почувствовал, что куда-то падает – а потом большая желтая птица несла его куда-то, и там было хорошо и спокойно…

Он отсыпался целые сутки. Маленькая комнатка, увешанная циновками, была очень простой, почти бедной, однако такой уютной. Телу так не хотелось ее покидать – хотя сердце рвалось в родные места, которые были совсем уже близко. Казалось, зеленая халцедоновая фигурка на шее Йири начинает дышать в предчувствии дома.

…Услыхав далекие голоса, приветствия – а впрочем, какое там «услыхав», домик стоял на отшибе – девочка побежала по тропинке, позабыв вязанку хвороста возле порога. Завизжала, видя фигурку, черную на утреннем ярком снегу. Кинулась брату на шею – чуть не свалила его в сугроб. Мальчишка прижался щекой к волосам сестры, обнимая ее – он был дома.

А потом был огонь очага, несытная похлебка из корней и сухих овощей, кашель дяди и причитания тетки. Сестренки, изменившиеся за три с половиной месяца. Или просто он раньше не замечал? Старшая, с круглым плосковатым лицом, была теперь вылитая тетка Йири, только молоденькая. Коренастая, чуть неуклюжая, обычно такая медлительная, она суетилась возле брата, глядя на него с бесконечной преданностью. Младшая, Аюрин, шустрая, остренькая, юркая, как водяной уж, расспрашивала Йири, не переставая, поблескивала черными глазами, одергивала младшего брата почем зря. А тот, всегда ревниво относившийся к Йири, теперь, похоже, соскучился искренне и был рад, непривычно, неловко тянулся к вернувшемуся подростку. Впервые Йири было так хорошо. Впервые все суетились вокруг него. И делать ничего не хотелось, было приятно просто смотреть на родные лица, огонь и отвечать на вопросы – хотя и говорить не особо тянуло.

Денег он привез немного – однако семья переживет эту зиму спокойно, если, конечно, Иями и Кори-са будут милостивы к ним.

– Ты снова уйдешь? – спросила старшая из сестренок.

– Если все будут здоровы, уйду.

– Знаешь… – она чуть покраснела, – сын кузнеца сказал, что я ему нравлюсь, и он подождет, пока я войду в возраст, а потом возьмет меня в жены.

Йири подумал немного, пытаясь представить, будут ли они хорошей парой. Кажется, да.

– Ну…Листья опадают не сразу. Это не скоро.

Сестренка коснулась его отросших волос, которые он теперь для удобства собирал в хвост, как многие на северо-востоке.

– А еще отец говорил, что дочь нашего соседа, господина Сотэ, увезли в город. Счастливая, правда? Она богатая и красивая, а в городе ее еще научат всякому, наверное…

«Лин».

Йири помолчал пару секунд, потом грустно улыбнулся. Кончилась сказка. Опустел навсегда изогнутый мостик. Кто будет отражаться в маленьком светлом озере? Ветви и облака…

Песня цветов аконита

Подняться наверх