Читать книгу Песня цветов аконита - Светлана Дильдина - Страница 7

Утренний воздух прозрачен – девушка знала это. Она привыкла просыпаться, когда небо только подумывало стать светлее, когда птицы начинали пробовать голоса. Ей не хотелась тревожить других, и она лежала, открыв глаза, или садилась к столу и писала – на прозрачной бумаге итасси, какую выбирают поэты, или на более плотной, желто-зеленой хэйта, годной для личных заметок, или на ученической нисса. Перебирала другие листы, зеленоватые или нежно-голубые, шелестящее-хрупкие или гладкие, словно шелк. Только бумаги ниили, на которой пишут указы, не было у нее – и невесомой, словно с размытым рисунком внутри – шитека, Облако в Танце, которой доверяют послания сердца.

Или девушка доставала шкатулки, стоящие в нише возле ее постели – темную, инкрустированную серебром, или другую, из кости, вырезанной так искусно, что шкатулка смотрелась плетеной из тонких нитей.

В первой – лежали грубоватые, тяжелые украшения из бронзы и кожаных ремешков – Хали они казались очень красивыми, настоящими; несколько камешков и, в кожаном чехле – стебли степной сушеной травы. Ставшие невзрачными и бледными, когда – то розовые цветы. Девочка по имени Шафран привезла все это из восточной холмистой степи.

Во второй – только детский браслет и кольцо с золотым лунным камнем. Мать подарила их Хали, когда та вышла из младенческого возраста. Тогда девочка только радовалась подарку, особенно кольцу, которое носить еще не могла. А лет с пяти – не снимала, до дня, когда стало мало.

Сегодня Хали не стала следовать привычному течению утра. Она кликнула девушек, немилосердно разбудив их – и те, протиравшие глаза, помогли Хали одеться. Звать дам старших по рангу Хали не стала, а сами они не проснулись. Быстрыми шагами вышла во двор – там дожидались носилки. Усевшись, опустив занавеску с вышитыми рыбами и змеями моря, Хали задумалась – и не заметила, как одолели расстояние от Сердца Островка до Храма Иями и Сущего. Не больно-то велико расстояние – особенно по хорошей дороге. А дорога была хороша – золотисто – белые плиты, квадратные, одинаковые на всем отрезке пути.

Носилки остановились не у главных ворот – в небольшом дворике. Каменное кружево стен и нефритовые изваяния, между ними – кустарники с глянцевой жесткой листвой. Никто не стал на пути Аину – напротив, троюродная сестра встретила ее на пороге, провела внутрь помещения.

– Санэ, – улыбнулась девушка. Виделись они редко, но тепло между ними было. Только отец и Посвященная обходились без формальностей в разговорах с Аину. Только сюда за пределами Сердца Островка могла наведываться девушка, не спросив позволения. Прозванная за цвет глаз Соколицей, Посвященная выглядела моложе двадцати семи лет. Одета в темно – серую накидку – только во время обрядов одежда Соколицы была белоснежной, с оранжевым и золотым. И обстановка жилья – простая до изумления, хоть и не бедная. Девушки-шемэ, которые находились при Храме, жили еще проще. Когда-то Хали все это поразило неприятно. Теперь она завидовала.

– Ах, Соколица, если бы я могла стать, как ты…

– Невозможно.

– Как часто я слышу это слово…а еще чаще произношу его сама для себя.

– Твой отец правит. Ты не можешь стать Посвященной – сэрини. Благословенный здоров, храни Сущий его дни – и, даже если он не доживет до старости, тебя все равно успеют выдать замуж. Это важно для страны.

– Да…

– Глупенькая, – голос сестры стал ласковым. – Ты хотя бы получишь счастье иметь детей. А я отслужу свое здесь – и буду доживать дни в почете и одиночестве. А мое место займет другая.

Хали подумала, спросила вскользь:

– Как поживает моя вторая родственница – Посвященная?

– Хорошо. Она обучает девушек – шемэ вышивать и складывать из бумаги фигурки – не впустую проводит время.

– Разве такие занятия положены в Храме?

– Не запрещены, – повела плечом Соколица. – Мы тоже можем испытывать скуку.

Хали сидела молча, сцепив руки.

– Что беспокоит тебя? – мягко спросила сестра.

– Я боюсь. Мы и так лишены права выбора, я же – особенно. Слухов о моем предстоящем замужестве еще нет?

– Я не покидаю Храм. Но тебя могу утешить – об этом еще не велись разговоры. Это я знаю.

– Не знаю, кому меня отдадут. У сууру берут в дом по три жены. Это ужасно – я не смогу…

– Можешь не беспокоиться о западных соседях. Ты же не полностью крови тхай.

– Нет, нет… напротив. Здесь, в тихом месте, вы забыли о жизни. Напротив, они будут пытаться меня получить – ради союза с кочевниками.

– Отец тебя не отдаст. Если ты понимаешь – неужто не догадается он?

– Мало ли что может быть… Сууру сильны…

– Отец твой не станет покупать мир такой спорной ценой. Соколица протянула руку, взяла Хали за подбородок.

– Однако ты слишком много думаешь о том, о чем женщине не подобает. Как только тебе позволяют просто знать о таких вещах?

Девушка вспыхнула, но быстро совладала с собой.

– У моего отца нет сына. Я – не замена, и все же меня учили. Не знаю, зачем. Иногда я думаю – только затем, чтобы сейчас указывать мне на то, что я – женщина, и ни к чему не пригодна, даже обладая знаниями и умом.

Соколица всмотрелась в лицо Хали. Медленно произнесла:

– Надеюсь, такие речи ты ведешь только со мной?

– Я могу что угодно сказать, – горько ответила девушка. – Разве кому-то не все равно?

Соколица кивнула. Ее желто-коричневые в мелкую крапинку глаза словно дымка заволокла.

– Ты можешь кричать об этом на площади. Но я бы не сделала шагу, чтобы это услышать – ради своей собственной жизни. Дитя… ты ведешь такие речи с тем, кому веришь, и заносишь отточенную лэ над их головой.

– Меня на днях навестил мастер Весенний Ливень, – переменила тему Соколица. – Подарил мне свою миниатюру с цветущим деревом. Сетовал, что нет достойных учеников. Подражатели – самое большее. Боится, что канул в прошлое золотой век художников.

Хали улыбнулась кончиком губ – улыбка бледноватая, однако настоящая.

– Я люблю смотреть на его работы. От них на сердце светлее.

Совсем скоро Хали собралась возвращаться. Никто ее не гнал и не ждал, и все же она не могла позволить себе подолгу находиться даже здесь.

– Побудь еще, – пыталась уговорить ее Соколица. – Ты редко навещаешь меня. Скоро мы станем видеться только по храмовым праздникам.

– Я стану смотреть на тебя снизу вверх, как на облаченную высшей властью, – на миг проглянула веселая девочка, и скрылась опять.

Соколица помедлила, поглядев на троюродную сестру.

– Остерегайся любых влияний. Два Дома сейчас – пауки в одной норке. Пока они еще терпят друг друга, и другие Дома не определились. Но у Лисов родня получает хорошие должности. Скоро… Оберегай тех, кто тебе дорог.

– Ты сейчас говоришь о вещах, за которые упрекала меня.

– Да. Я женщина, и я Посвященная. Но все же и во мне течет капля Золотой крови.

Девушка встала, чуть поклонилась старшей сестре.

– Я буду помнить, – и вышла во дворик, проследовала за каменную ограду. Соколица провожала Хали, держась на три шага позади.

– Айэ, девочка, – беззвучно произнесли ее губы, когда девушка миновала ворота, направляясь к носилкам.

Храмовая бумага хооли – золотая…

* * *

Квартал в Аэси

– Ты правда сделал что-то необыкновенное со своими спутниками по дороге сюда?

– А правда, что ты можешь превращаться в дикого зверя?

– А ты в самом деле знаком с оборотнями и маки?

– Нет, – с завидным терпением отвечал он. Потом перестал. Поводил плечом – пусть думают, как угодно. Но долго еще слышал разговоры у себя за спиной.

Не сразу он в должной мере оценил, в какое место его привезли. Сюда нельзя было попасть с улицы – детей и подростков тщательно отбирали из лучших. Только слово Отори значило много для хозяйки этого Сада, и она приняла мальчишку.

Здесь жили красиво и празднично. Алый Квартал в Аэси – самый дорогой и яркий плод среди растущих на том же древе. Все тут было по-своему. Внутренние дворики домов располагались не спереди, а сзади, и все словно состояли из укромных уголков. Тихо не бывало – вечно что-то звенело, наигрывало, пело, смеялось. Остаться одному надолго было еще сложнее, чем отыскать тишину.

…Он смотрел в зеркала – бронзовые или серебряные – и не понимал, кого видит там. Собственное лицо казалось чужим, и от того неприятным. Тот, кто отражался в озерной или речной воде, куда больше был им. Этот – всегда был послушен, его часто хвалили – но похвалы обтекали его, как воздушные струйки – каменный выступ.

Их обучали многому – навыкам слуг в личных покоях, красивым движениям, ритму, ставили голос и учили говорить правильно и почтительно, рассказывать истории и читать вслух стихи; необходимому этикету, искусству составления букетов, складывания писем и просто фигурок и цветов из бумаги, умению укладывать волосы, разбираться в напитках и ароматах, одеваться. Учили распознавать, что говорит узор и покрой одежды, язык цветов и драгоценных камней…

Музыке, пению и танцам не учили особо – готовили не актеров, однако начальные навыки получали все, и более талантливые могли пользоваться ими, развивая самостоятельно.

Все это было чуждо мальчишке из лесной деревни, однако скорее привлекало, нежели отталкивало.

Настоящих друзей из себе подобных подросток здесь не нашел. Помогал, чем мог, расспрашивать опасался – мало ли что у кого в прошлом. А ему часто снился один и тот же сон: взлетающая лэ и кровь. Больше никто не выжил – понимал, когда просыпался. Не из-за него ли погибли все? Казалось, что и семьи уже нет.

Рисовал фигурки караванщиков и родных – скупыми штрихами, на песке – веткой, на бумаге – углем. Порой надеялся, что фигурки оживут; одергивал сам себя. Не оживут ни фигурки, ни мертвые.

Поначалу те, кто обучал воспитанников красивым движениям, разводили руками. Неторопливой отточенности сэ-эттэн новый мальчишка не соответствовал, но диковатая, текучая естественность жестов оказалась не хуже веками утвержденного канона. И голос был певучим, как тоо — но это вряд ли могло удивить Нэннэ. Она встречала многих уроженцев Тхэннин, и слышала этот говор, грудной, протяжный немного.

Новичку поручено было ухаживать за птицами. Во «владениях» Нэннэ их водилось достаточно – одни создавали уют, других приносили и раздавали в качестве подарков. Было даже несколько весьма редких и дорогих птичек. Некоторые из них умели говорить, передразнивая человеческую речь, – а одна, белая с желтым хвостом, казалась почти разумной. Другие пели великолепно, вплетая в песню рулады ручья, звон стеклянных колокольчиков и голоса других птиц. Йири – теперь его снова называли по имени – нравилось возиться с пичугами. Он легко определял, какая птица поймана недавно, а какая родилась в клетке. Таких часто можно было брать в руки, и они лишь беззаботно щебетали, не пытаясь улететь. Никто не знал, были у него любимцы, или же нет. Со всеми он обходился ласково и спокойно, и, кажется, ни к кому не привязывался.

Клетки с птицами стояли в саду, возле бассейна, выложенного зелеными плитами. Что уж нашло на мальчишку, но подоспевший старший слуга увидел птиц уже над ветвями садовых деревьев. Схватившись за сердце, он кинулся к виновнику этого безобразия – и остолбенел, увидев на лице того детски-счастливую улыбку.

Конечно, Йири крепко досталось. Однако на все вопросы о том, почему он позволил себе столь странную дерзкую выходку подросток молчал, и на губах его была необычная усмешка. Словно он знал нечто, о чем другие и не догадывались. Подобное выражение лица продержалось недолго, он снова стал прежним – но хозяйка Сада призадумалась. И отныне с опаской поглядывала на него, внешне тишайшего из всех, послушного ученика.

Он тоже умел задавать вопросы.

– Кто такая Лотос? – спросил он однажды.

Нэннэ заулыбалась.

– Ты запомнил, что я сказала тогда? Или слышал где-то еще? Хорошо. Слушай – во многом из-за нее ты здесь. Лет двести прошло, а то и больше. Она была молоденькой придворной дамой, не из тех, кто стоят высоко. Двоюродный брат тогдашнего Тайё, Солнечного – в нем тоже была чистая кровь Золотого Дома – решил захватить власть. Лишь единицы поддержали его, – а он захотел добиться отречения. Жена Благословенного и двое маленьких сыновей были у моря; на обратной дороге, когда они отдыхали в дорожном домике, на них напали. Мать мальчиков была убита, а детей Лотос сумела спрятать, и позже покинула стены дома с ними вместе. Она переоделась крестьянкой, малыша укрыла в заплечной корзине, а старшего выдавала за своего сына. Она боялась послать весть в столицу – не к тем могла попасть эта весть. В уединенной пустой хижине отшельника жили они, пока их не разыскали люди Благословенного. Лотос первой из женщин причислили ко Второму кругу – а всего их было две за историю Тайё – Хээт. У Лотос была такая же метка, как у тебя – теперь ее считают счастливым знаком. А в старину таких при дворе не больно-то жаловали.

– А вторая… та самая женщина-воин?

– Ты кое-что знаешь, – удивленно подняла брови Нэннэ. – Впрочем, здесь, в Аэси, этим мало кого удивишь.

Он впервые увидел по-настоящему высоких особ. Те приезжали на представления, в Хаатарэ – на улицах все склонялись, давая дорогу носилкам и лошадям; и после – вокруг них образовывалось пустое пространство, хотя ни они сами, ни слуги их не прилагали к тому усилий. Лица этих людей были спокойны – они никогда не смеялись, позволяя себе разве улыбку, хотя большинство тайо были молоды – старшие искали иных развлечений. Теперь Йири было немного неловко – те, кого он считал знатными господами раньше, к этим – не посмели бы подойти. Впрочем, нечасто Высокие удостаивали Квартал своим посещением.

В Аэси Йири жилось свободнее, чем в доме Отори. Он даже мог бы временами ходить один – однако знал, что за всеми такими, как он, присматривают незаметно. Не того опасались, что они захотят покинуть Сад Нэннэ – кто же откажется от жизни такой и от будущего? Глупец разве что – да кому такой нужен? Скорее, охранять нужно было от тех, кто захочет похитить подобную драгоценность. Хоть строго с этим было в Аэси, сильны пороки людские, и демоны даже сюда пробирались. Поэтому чаще всего Нэннэ отпускала своих воспитанников по трое-четверо – и охранники незаметно шли сзади.

Хоть и весьма относительной была подобная свобода – несколько улиц всего – подопечные Нэннэ радовались и такой воле.

В ее Саду те, кто был достаточно взрослым, не задерживались подолгу – но Йири она отдавать в чей-то дом не спешила.

Незаметно лето пришло.

* * *

Хаатарэ

На этой большой, белыми плитами выложенной площадке выступали известные циркачи, музыканты и прочие приносящие радость. Сюда допускали только лучших артистов, и порою даже люди высокого рода смотрели на них – и кого-то потом приглашали в свои дома.

Когда Йири в первый раз оказался там, вниманием всех владел человек с дрессированными ящерицами. Большие, зеленые с бурыми пятнами и воинственно торчащими гребнями на спине, животные крутили колеса, играли яркими шариками и пританцовывали. Публика смеялась и ахала.

Потом настал черед плясуньи. Йири отвлекся, глядя вслед дрессировщику, запихивавшему ящериц в клетку из темно-коричневых глянцевых прутьев, и не сразу перевел взгляд обратно в круг. А там уже совершалось маленькое чудо.

Пятнадцатилетняя, легкая, с нежным полудетским лицом, она взлетала в змеиной пляске, раскидывала руки, кружилась, и рассекали воздух бесчисленные косички танцовщицы, и звенели медные браслеты, украшенные чеканкой.

– Ее зовут Ялен. Она родилась тут, в Аэси, ее знают не только в Алых кварталах Сиэ-Рэн, но и выше… Она еще совсем дитя, но уже одна из лучших танцовщиц Столицы. Ее мать была известной ашринэ.

Плясунья смеялась, отдаваясь вихрю, который нес ее и крутил. Казалось, она не знала усталости. Посвистывали, подражая птицам, маленькие черные тан, и небольшой барабан рокотал, пытаясь поймать удары сердца плясуньи.

Потом он один возвращался узкими переулками, слушая журчащую в канавке воду. Навстречу шла та, что танцевала, яркая, словно алая бабочка, окруженная девочками лет восьми – они без умолку чирикали и грызли сладкие стручки. Ялен прищурила глаза, разглядывая его. Потом небрежно сказала девочкам «кыш!», словно надоедливым птицам. Когда они разлетелись со смехом, сказала, все так же рассматривая:

– Я видела тебя там.

– Я смотрел на твой танец. Красиво очень, ты мастерица.

– А ты какой? – она со смехом потянулась к нему. Он не отстранился, но не сделал ни одного движения, словно прикосновения Ялен были ему неприятны. Потом отвернулся, чуть склонив голову.

– Не знала, что здесь могут быть недотроги, – недовольно заметила Ялен.

– Прости.

– Ты прав, – неожиданно сказала она. Имеют значения только те, у кого есть нужное тебе. Подчиняться же следует тем, кто в силах тебя заставить. А остальные – пыль…

– Ты и вправду так думаешь?

– И ты будешь думать так же, – Ялен уверенно вскинула голову, косички ее разлетелись по всей спине.

– И все же… Ты считаешь, я хороша?

– Очень.

– Тогда идем! – она схватила его за руку. Йири последовал за ней.

В укромном уголке чужого сада росли огромные бархатистые розы. Их запах был слишком сладким, от него скоро начинала болеть голова – однако цветы были невероятно красивы. Они сплетались стеблями и старались прижаться друг к другу и одновременно уколоть друг друга больнее.

Танцовщица обхватила его за шею руками, тонкими, гибкими, словно змеи. Ее волосы пахли цветами – садовыми, пышными. На сей раз он отстранился не сразу…

– Безумная. Нас обоих убьют, если узнают.

Ялен рассмеялась беспечно:

– Ты этого боишься?

Он ответил не сразу:

– Нет. Но ты…почему?

– Лучше уйти молодой. Я хороша, но сколько у меня впереди? Десять, от силы двадцать лет. А потом? Умирать на улице, готовой на все? Стать женой бедняка? Я всего лишь танцовщица. Ради нас иногда умирают знатные люди, в старину, говорят, из-за одной девушки развязали войну три высоких рода – но что потом? Той девушке повезло – она умерла в расцвете своей красоты, и ее могилу до сих пор показывают приезжим. Но упаси Сущий дожить до старости… Поклонники превратятся в гонителей, вместо восторгов ты будешь вызывать отвращение. Я же не знатная дама, которая всю жизнь пользуется почетом.

– Так что же, стремиться навстречу смерти?

– Удача любит отчаянных, – беспечно сказала Ялен. – Ты что, не знаешь, сколько людей Алого квартала добровольно уходят, начав стареть?

– И здесь, в Аэси?

– Разве есть разница? – она дернула плечиком. – Здесь живут красивейшие и искуснейшие. Но сюда привозят и приводят новичков, они сменяют прежних.

– Как можно обрывать собственную жизнь? Только в особых случаях…

– Ты знаешь, кто мы? Цветы, которым Сущий повелел цвести и радовать глаз. Мы – и есть этот особый случай.

– Но зачем тебе я? Я – никто.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – Ялен недовольно сдвинула брови. – Ты нравишься мне. Разве этого недостаточно, чтобы вместе провести время?

– Не знаю. – Он поднял голову, прислушался. В кустах пеночка мелодично посвистывала, как бы подтверждая, что кроме Ялен и Йири в этом уголке сада нет никого.

«Вам известно про них?» – Да. Пусть, – она улыбается. – Я позволю ему. Он хороший мальчишка, но немного странный. Ялен научит его жизни. Просто присматривай за ними. А то попадет в беду. Ялен – маленькая змейка, сумеет вывернуться, он – нет.

Ялен нравилась роль учителя. Больше в ее окружении не было тех, кто готов был признать ее первенство в этом. А он слушал – и слушался. Конечно, если бы он еще смотрел на нее с безоговорочным обожанием – но этого Ялен все же хватало от других, куда более значимых. А подобные отношения были чем-то необычным и ласкали ее тщеславие, хоть и совсем иначе.

В Саду Нэннэ не приходилось сидеть просто так. Люди хозяйки занялись Йири вплотную. А он только исполнял все, но мыслями был не здесь.

Дни быстро летели.

Теперь он знал многих в Квартале – но сошелся ближе, – не считая Ялен – пожалуй, только с двумя. Брат и сестра, юные музыканты. Девушка играла на тан и на ахи, юноша – на тоо и маленьких барабанчиках. Это был превосходный дуэт. Они изучили, почитай, все мелодии Тайё – Хээт, и мелодии сууру, и даже варварские напевы. Ялен частенько болтала с этой парой, а Йири больше нравилось слушать их игру.

– А ты можешь петь? – спросила девушка однажды. Тот покачал головой.

– Совсем не так, как здесь.

– А как?

– Для себя или для малышей. А тут все красиво, но для многих сразу.

– А как же песни любви? Они тоже поются не для толпы.

– Да. Только… я и здесь не слышу таких.

– Они есть, – девушка закрутила на палец кончик косы. Показала в улыбке ровные зубы. Ялен ревниво нахмурилась.

– Есть, – согласился Йири. – Но для тех, кому они предназначены, разве не так?

– У тебя свой путь, – рассмеялась девушка. – Тебе, может, и не надо.

– Ты лучше играй, – тихо попросил он.

– И зачем она тебе сдалась? – поджав алую губку, говорила Ялен. – Ей, кстати, зимой будет семнадцать.

– И что же?

– А у нее даже покровителя нет.

– А у тебя – много, – обронил он. И повторил: – И что же?

– Да ну тебя, – надулась Ялен, то ли в шутку, то ли всерьез.

Да, он мог пользоваться некоторой свободой. Но предпочитал находиться в Саду. Учителя на него нарадоваться не могли, Йири же уставал порой сильно. И Нэннэ – правдами и неправдами, а то и прямым приказом – отсылала его на улицу. А с тех пор, как появилась Ялен, никто лучше нее не справлялся с этой задачей. Она уводила его на берег Аянэ, и даже довольно близко к Каналу, показывая сияющие крыши над верхушками серебристо-зеленых ив.

– Островок, – с благоговением говорила она. – Там живет Благословенный.

В Алом квартале Аэси редко появлялись чужаки из других земель, не считая редкость для тхай – полукровок, отданных родителями сюда или попавших в Квартал иначе, однако Йири видел и шаваров, и сууру-лэ, и даже проезжавшее через соседний с Кварталом мост посольство каких-то северян. Ялен смотрела на пышную процессию и жмурилась, как довольная кошка. Какой-то мальчишка за плечом Йири бормотал что-то о желании посмотреть поближе. А Йири внезапно отвернулся от всадников. Ялен тронула его за локоть:

– Скучно? Да, они далеко, плохо видно.

В ярко-голубой воде под мостом рыбками играли блики и бликами – рыбки.

Позже он видел двух чужеземцев с далекого Полуострова, у них были мощные торсы, огромные руки и бороды все в мелких черных колечках. Эти люди носили крупные золотые серьги, – украшения, не принятые у тхай. Вели себя с самоуверенной надменностью варваров. Чужаки не понравились Йири, они выглядели настоящими дикими быками, а их пышные бороды показались ужасным уродством.

– Если бы мне приказали пойти в дом к такому, я лучше умер бы, – невольно вырвалось у него. Ялен рассмеялась.

– Они никому не нравятся. А считают себя неотразимыми.

Ялен хитро прищурилась:

– А ты… Ну, попал бы к такому в дом. Пил бы траву киура – тогда все равно, чьи приказы исполнять. Так многие делают.

– И ты?

– Еще чего! – Она вскинула головку. – Я сама себе хозяйка. А тебе, может, и придется. Тогда осторожнее – в самом деле можешь и умереть, если часто использовать это зелье.

Как-то еще шли мимо моста.

Ялен смешно и злобно зашипела.

– Ты что?

– А ты разве не с гор? Или у меня плохо получилось?

– Рысь? – неуверенно спросил он.

– Ээ… нет. Хасса. Они охраняют сокровищницы Островка. Ты видел этих тварей?

– Ни разу.

– Я видела одну, в клетке. Длинная, пепельная… Бывают еще золотые. Лапы страшные, когти – во… – она широко развела руками. – Говорят, звери эти чуют вора аж за четверть ани. Лишь те, кто их кормит, могут их гладить, и то не все.

– Я знаю, какие шрамы оставляет рысь.

– Эти больше… Ррррр! С ними тяжело справиться. У Солнечного их шесть, – прибавила она с видом всезнайки.

– Вряд ли он сам касается их, – Йири взглянул поверх головы Ялен, словно увидел подтверждение своим словам.

В этот раз она прибежала возбужденная.

– Там…одна женщина убила другую.

Отдышавшись, она рассказала. Голос журчал.

– Сумела найти, хотя та и пряталась, – медленно и с видимым наслаждением говорила Ялен. – Она встретила вторую утром, когда в переулке у пристани не было никого. Сходи, посмотри – там и сейчас кровь. Часть ее оставили да первого дождя.

– Что между ними было? – нехотя спросил он, так как знал: не спросишь – надуется.

– Подруги… Потом одна оставила другую нищей и без покровителя, а сама сбежала с кем-то из его слуг.

– А тот, с кем она убежала?

– Не знаю, – дернула плечиком Ялен. – Если господин не пожелал его искать, верно, это был никчемный человек, не стоящий даже гнева.

Они укрывались от света в естественном шалашике из сплетения ветвей жимолости, и руки их тоже сплетались.

– Ты еще не знаешь, куда тебя отдадут?

– Нет. Может, оставят здесь?

– Ооо… Глупо. Даже если не выгонят, будешь под началом старухи всю жизнь. А после – ее замены. Разве что свой Сад откроешь… но ты вряд ли способен на это.

Она призадумалась.

– Я могу кое-что сделать для тебя. Я знаю разных людей. И… они ценят меня. Может быть, ты уйдешь отсюда в хорошее место. И даже больше, если тебе повезет.

– Мне все равно.

– Дурачок, – она рассмеялась. – Никогда не надо отказываться от того, что само идет в руки. Иначе упустишь многое…

– Может быть.

– И все же я сделаю это для тебя… хоть ты и странный. Другой бы упрашивал… ты будешь никем, если не научишься жизни.

– Жизнь разная.

– Нет, она одинакова, – Ялен качнула головой. – Поверь мне, я знаю. Я выросла в Алом квартале. И моя мать…

Ялен высоко ценили даже знатные господа, чем она пользовалась с естественностью котенка. Однако она вовсе не была безобидным зверьком – хитрая и во многом жестокая для своих пятнадцати лет. Она получала богатые подарки, одни из которых тут же продавала, а другие копила с упорством и жадностью горной острозубки. Однако она всегда возвращалась к Йири, и многие драгоценные вещицы обретали хозяина уже в его лице. Ему они были глубоко безразличны, однако спорить с Ялен стал бы не каждый. Йири не спорил. Он вообще никогда никому не перечил. Если Ялен нравилось вытаскивать его то на одно, то на другое зрелище, если это позволяла Нэннэ – он просто принимал все, как должное. Многих удивляло упрямое желание Ялен держать при себе мальчишку, который не мог дать ей ничего и, по совести, вовсе не был так уж ей восхищен, хоть и подчинялся ее прихотям в меру возможности.

А лето в Алом квартале казалось особенно жарким. От жары немного спасал холодный кисловатый сок, разбавленный водой, и ледяные отвары трав с мятным вкусом. На всех углах продавались сладкие стручки, облитые чем-то розовым и тягучим, спелые плоды и леденцы со вкусом плодов – желтые и зеленые.

Йири привык к постоянному шуму, к разноцветным фонарикам, которые переполняли сады и улочки по ночам, к музыке и улыбкам, за которыми часто пряталась страсть – ненависть или любовь, без разницы, тем более что часто одно переходило в другое.

* * *

Тот человек был весьма высокого рода, причем отличался отменно вежливым обращением даже с ничтожнейшими из слуг. Когда он изъявил желание забрать Йири в свой дом, Нэннэ ощутила радость и облегчение. Ее ученик получил должную огранку, и пора было ему начать иную жизнь. Бывшая красавица по-своему привязалась к мальчишке, и рада была пристроить его в хорошее место. Когда Нэннэ распорядилась, что он должен оставить Сад, он принял это без слов – как должно, и без улыбки. Не обрадовался, но и не огорчился вроде. На колено опустился, голову послушно склонил – а лицо медленно теряло краски. Нэннэ что-то заметила – но ей было не до того. Отпустила мальчишку, велела пока дожидаться. Йири вышел в коридор – и там остался, не двигаясь больше. Прислонился к стене и замер, глядя в одну точку. Казалось, что он рассматривает узор над аркой, ведущей в крытую галерею. Нэннэ случайно вышла следом за ним и увидела на его лице маску неживого спокойствия – того безумного ужаса, который превращает человека в лед – и бесполезно пытаться добиться чего-то. Человек не в силах будет сдвинуться с места – и так умрет скоро, сердце не выдержит. Или, напротив, помчится, сломя голову, пытаясь спастись от стоящих перед глазами картин – и может свернуть себе шею или разбить голову, не способный понять, куда он бежит.

Нэннэ и не подозревала, что больше полугода назад, когда Отори хотел оставить Йири в гостинице, он видел мальчишку таким. Но обо всем остальном она знала – уж она-то умела выведывать все о человеке, в том числе и у самого человека. И поняла, что Йири не видит ее сейчас, что сейчас он снова там, в прошлом. И нужно быть осторожной, если она хочет не дать ему умереть.

Пришлось приказывать нести Йири в комнату, говорить с ним, не переставая, лишь бы он слышал доброжелательный голос, и отпаивать горячими настоями, – а он, когда немного пришел в себя, был совершенно растерян. И не мог объяснить, что произошло.

– Он так пугает тебя? Или ты чувствуешь отвращение? – допытывалась Нэннэ.

– Нет…

– Тогда в чем дело? Тебе неслыханно повезло.

– Да…

– Тогда почему ты чуть не свалился без сознания?

– Не знаю…

На пару минут женщине показалось, что Йири сейчас уткнется лицом в ее широкий рукав, и сам заговорит наконец больном, а то и заплачет. Ее воспитанники ничего в душе не держали.

Нет.

Он готов был исполнить распоряжение Нэннэ, покинуть Сад, – но, глядя на лицо Йири, она поняла, что это будет не самым разумным. Ему придется успокаиваться долго. Нэннэ не оставалось ничего другого, как сказать высокородному гостю, что Йири получил травму и в ближайшем времени не может быть ни к чему пригоден, даже не сможет оставить ее «владения».

– Неумное ты существо, – если ты упустил собственную удачу… – больше она ничего не сказала. Довольно добрая, она была сильно раздражена. Однако мысль вышвырнуть Йири прочь не пришла ей в голову. В Алом квартале он был достаточно заметной штучкой, несмотря на замкнутость – милая птаха, не умеющая наживать врагов; многие отзывались о нем весьма одобрительно. Так что некуда было спешить – а если в дальнейшем хлопот с ним станет больше, чем пользы, – что ж… пусть отправляется хоть в Нижний дом, ей будет все равно. Со своими подопечными Нэннэ обращалась вполне хорошо, однако случалось их и наказывать, в чем Йири уже успел убедиться, выпустив птиц. Однако в этот раз Йири она не тронула.

В молодости она многое повидала, была даже любимицей знатного человека – благодаря ему сумела подняться до нынешнего положения. Ей, в общем, везло, однако она знала прекрасно, какой след в душе оставляют страх и боль. Хоть она и не выделяла Йири, относилась к нему внешне прохладнее, чем ко многим, ему было позволено едва ли не больше, чем остальным, вместе взятым. Нэннэ хотела побыстрее вылечить мальчишку. И ее не раз ставило в тупик, что он думает иначе, нежели обитатели Алых кварталов. Тут она была бессильна.

* * *

На него указала Ялен. Уж какими хитростями эта ящерица добилась своего, Йири было неведомо. Не по его просьбе она делала это, и даже не по его желаниям. Просто рассчитывала на будущую оплату долга маленькая грациозная хищница.

А ему было все равно.

Тонкий, длинноногий, гибкий; еле заметная ломкость движений – единственный недостаток подростка – не столько недостаток, сколько интересное отличие от привычного канона сэ – эттэн, холодноватое, словно запах полынного стебля.

«Может быть».

Нэннэ даже рта не посмела раскрыть, когда ей приказали отдать именно этого. В маленькой комнатке, склонившись к нему, она шептала последние наставления, умоляла не беспокоиться, как надо, держаться – с нее же голову снимут, если мальчишка вновь выкинет фокус вроде недавнего.

«Я не могу отказаться отдать тебя и на сей раз – моя репутация безупречна, и я хочу, чтобы оставалось так. Я никогда не просила воспитанников своих – я была в них уверена. Но ты… может быть, ты – мое наказание…»

Йири слушал, прижав пальцы к губам. Одежда Нэннэ шелестела, и шелестел голос, все еще доброжелательно – властный, но вместе с этим испуганный – испуг пронизывал речь, как прожилки камень. Это было неправильно, тяжело, и он только согласно кивал, желая, чтобы кончилось все поскорее – и знал, что все только начнется.

Ялен ошиблась. Теперь он не смог бы с ней расплатиться…

Его «метка» вновь была сочтена счастливым знаком. Его привезли в окрестности Островка – через мост, в ивовою рощу, где располагалось несколько небольших павильонов. Там он провел три дня. Он не способен был думать ни о чем, чувствовать что-то, – все словно плавало в тумане. Может быть, поэтому он не совершил ни единой ошибки.

Было страшно. Не меньше, чем два предыдущих раза – но он понимал, как его поставили высоко, и, вероятно, поэтому мог справляться с собой. Но от этого было не легче – он знал, что должен ни одним взмахом ресниц не выдать своего состояния. Это был беспричинный страх, острый, как боль от резаной раны – но все уже было решено. Конечно, если бы он сейчас сказал «нет», его бы не взяли ТУДА… вероятно, и наказание было бы весьма серьезным. Но он уже не умел кому-то противоречить.

А потом он, одетый в светло-лиловое, ехал в закрытых носилках с темно – синими и золотыми птицами на занавеске. Ехал, крепко сжав пальцы – они начинали дрожать. Йири казалось, что его дрожь чувствуют носильщики. Страшнее этого беспричинного страха была мысль о том, что он не сдержится, не сумеет скрыть то, что с ним происходит. Он беззвучно шептал забавные песенки, слышанные в Алом Квартале, и прекращал тогда, когда понимал – еще миг, и звук вырвется криком. Он не мог прикусить губу – остался бы след. Нельзя.

Он вышел из носилок в маленьком дворике, обнесенном высокой белой стеной, украшенной каменными узорами. Было начало осени, но пышные кусты с острыми серовато-зелеными листьями казались по-весеннему свежими. Цветы по сторонам дорожки походили на бледно-лиловые астры, небольшие, с холодным и сильным ароматом.

Со стороны его движения казались безупречными. Спутники Йири не говорили с ним – он понимал все по направлению взглядов и кивкам головы.

Вошли в павильон, отделанный белым и полосато-коричневым камнем – сардониксом, и направились дальше по галерее, в которой не было нижних окон – стена не доходила до потолка, и свет лился сверху. Йири видел только небо и иногда ветви. Но он не смог бы оглядываться по сторонам в любом случае, даже если бы его окружали невероятные чудеса. Смотрел прямо перед собой.

Потом они оказались в овальном зале, словно созданном из опала и молока. В зале было две двери, одинаковых, только знаки на них начертаны были разные. Йири не знал этих знаков.

Там его оставили одного – двое сопровождающих сразу же скрылись за дверью.

Почти сразу вошел человек в черном – тонкая золотая вышивка украшала его одежду. Йири вздрогнул, увидев его – лицо было весьма неприветливым, и черный подчеркивал это.

Йири опустился перед ним на колено, коснувшись рукой пола, склонив голову – человек с минуту пронзал его взглядом, потом приподнял пальцем его подбородок, долго вглядывался в глаза. Его словно не интересовало больше ничего, только то, что находится в глубине глаз подростка. Взгляд человека стал почти злым. Внезапно он приказал «Встань»! Повернулся и бросил через плечо: «следуй за мной!» – и направился к одной из двух дверей.

За ней начинался еще один коридор – бесконечный.

После была еще комната и еще люди. Потом ему велели раздеться, и его осмотрели тщательно – хоть уже делали это в павильоне, где был Йири до этого. Тело обтерли какими-то ароматными настоями. На волосы тоже брызнули ароматной водой. Дали другую одежду, похожую на ту, в которой он сюда пришел. В конце концов он почувствовал, что ноги его не держат, и едва не упал. Его поддержали, но не остановили неторопливый свой ритуал. Потом снова вели куда-то…

В маленькой комнатке, где все было цвета темного и светлого меда с вкраплениями бледно-лилового, он остался один. Здесь пахло цветами – но не садовыми, а теми, что растут на горных лугах – легкий и солнечный запах. Темная занавеска заменяла дверь; что было за ней, он не помнил, хотя только что прошел там. Он вообще ничего не помнил сейчас. На маленьком низком столике в темной чашке поблескивала какая-то жидкость. Рядом стоял изящный узкогорлый кувшин. На нем не было узора, но те же оттенки меда перетекали друг в друга на его боках. Убрана комната была очень просто, но он уже научился понимать, насколько дорого стоит подобная простота. Он взял чашку, соединил обе ладони, замер. Потом медленно выпил ее содержимое. Это было что-то прохладное и свежее, как ветерок. Йири аккуратно поставил чашку на столик. Он принял то, что ему предложила судьба. Присел у столика – почувствовал, как голова закружилась. Понял, что очень устал. Слишком многое изменилось за последнее время. Теперь он просто не мог видеть, слышать, чувствовать новое. Тем более что с этого момента он не принадлежал себе даже в малой мере. Он заснул на мягкой кушетке, не раздеваясь, не думая уже ни о чем.

– А мы думали, ты так и не выйдешь, – со смехом сказал мальчишка, с виду ровесник Йири или на год постарше, с насмешливыми черными глазами, продолговатыми, влажными, словно вишня без кожицы. Он лежал на кушетке, подогнув руку, опираясь на плотную маленькую подушку. У него был удивительно мелодичный голос, больше напоминающий музыку, а не речь.

– Тебя все-таки послали сюда, не в Западное крыло? И где ты был раньше?

Йири назвал имя.

– Ах, это… Я знаю. Тебе повезло. Ее Сад не слишком хорош, хотя и не плох.

– Сад?

– Ты не в себе, да? – он усмехнулся. – Тот, где розочки цветут! Ну, не стой котенком на задних лапках, садись, – он небрежно повел рукой. – Ты словно не рад.

– Я не знаю. Что мне нужно делать сейчас?

Ответом был дружный смех черноглазого и еще троих – из них двое были юными девушками.

– Какое чудо, – протянула одна. – Хиани, нам будет весело.

Она змейкой скользнула к Йири и прошептала, глядя на него снизу вверх:

– Ты поймешь все. Здесь самое лучшее место.