Читать книгу Песня цветов аконита - Светлана Дильдина - Страница 9

Столица

Человек сидел, склонившись над столиком, и что-то писал. Кисть летала над зеленоватым листом, над бумагой для личных заметок.

«Осенняя ночь темна, как звук большой тан, сладка, как запах умирающих цветов. Кто знает, сколько нечисти бродит во тьме? В такие ночи вся нечисть тянется поближе к жилью, привлеченная светом и жаром огня. И в доме не укрыться от тягучей и хрупкой красоты осени, ее аромата.

И брат мой там, на сырых дорогах, погоняет коня, и ветер смеется над ним.

Когда-то он бросал камешки и ракушки в живую оплетку нашей беседки, желая привлечь внимание – меня, старшего, занятого разбором очередной книги. Его волосы блестели, как пена. А ныне ему уже двадцать лет. Позади беспечное детство и разговоры о жизни и красоте с младшими из Дома Асано, Белых Лис.

Теперь меня тревожит стремление брата по-прежнему прислушиваться к их речам. Всем ведь известно, Асано – и впрямь хитрые лисы. Их род неотвратимо погружался в пучину немилости и забвения, однако они сумели подняться и прилагают много усилий, чтоб не упасть. И пытаются опрокинуть других. Однако Солнечный, несмотря на заметное благоволение к этому роду, усилить его не желает. Кажется, ему интересна эта игра, в которой только умнейший останется возле повелителя. Но мы не можем позволить, чтобы это оказались Асано.

У них немного серьезных сторонников, однако те, что есть, достойны внимания.

Двое старших в роду внешне надменны, в душе коварней ужа. Их сыновья тоже не упустят кусок – им бы торговцами быть. Разве что самый младший, еще не надевавший белую тэй-но он не живет в столице, да Тами – ему всего пятнадцать. Из него еще неясно, что вырастет. Когда-то он хвостиком бегал за моим братишкой. Теперь при встречах слишком вежлив и смотрит косо.

Брат мой отправился к морю. Сам он знает другое, но истинной целью его пути станет – заронить еще больше нелюбви к Дому Асано в сердце того, кто живет там, второго после нашего повелителя. Ибо, если род Лисов станет по-настоящему сильным, слабыми окажутся многие. И брат мой Кими, с его попытками слушать всех, станет одной из жертв».

Постучали по раме окна – то ли ветки, то ли тот самый шутник-маки, который повадился вечерами прилетать в сад и шалить. То служанку дернет за рукав, тот конюху подножку подставит. То резким криком и скрипом пугает, то нашептывает сомнительные песенки девушкам.

Каэси Мийа глянул в сад, усмехнулся. Не видно проказника. Пару раз лишь позволил себя увидеть, и то мельком.

С низкими поклонами появились служанки, завернутые в коконы шелка – за служанками следовала Кору. Жена. Как странно – их соединили старшие, молодые дальней родней приходились друг другу. И вот обрели каждый в супруге – союзника. Хотя Кору зря родилась женщиной – покорности в ней было меньше просяного зернышка. Это раздражало Каэси. Но Кору была умна – это радовало.

– Что нового?

– Ничего.

– Ты зря тратишь время.

– Что я могу? Госпожа Аину только юная девушка, и не много значит для Солнечного.

– Много…только она считает иначе, – Каэси снисходительно посмотрел на жену. – Если бы кто дал ей совет, как стоит разговаривать с отцом, он мог бы получить всю ее силу.

– Ты хочешь, чтобы советы давала я?

– Разумеется.

– Она слушает меня вполуха, когда речь заходит о чем-то, кроме ее дам и нарядов. Раньше она не была такой.

– Придумай что-нибудь. У вас, женщин, свои дела. Неужто я стану вникать в них? Аину должна верить тебе и быть нашим голосом перед отцом, раз уж нет иного пути.

– А его нет?

– Мы все еще влиятельны при дворе, – с неохотой ответил он. – Но освободившиеся должности занимают младшие родственники и ставленники Лисов. Их уже слишком много, все приходится делать с оглядкой.

– Достаточно подрубить ствол, и мелкие ветки упадут вместе с ним.

– Этим стволом придавит и нас… Нет. Пока нет. И не так. Дома Тайо убивают отпрысков таких же Домов только в случае крайней нужды. Жаль, нет отца. Его братья – подмога не лучшая. Один осторожен, боится собственной тени, другой думает долго. Сыновья их неплохи, и все же хороши недостаточно. А мой собственный брат… он готов примириться и с Лисами.

– Кими – всего лишь оружие, не воин, – произнесла Кору. – Но оружие великолепное.

Дворцы Островка напоминали лабиринт внутри муравейника – только многие коридоры, галереи и залы были пусты. Двое встретились, не ожидая того. Обоим было около тридцати, и звезда одного начинала сиять непростительно ярко. Только выскочки могут позволить себе обмен колкостями, только низшие, лишенные воспитания, могут проявить грубость. Каэси и Шену были предельно учтивы – они поговорили немного о новостях, о сортах жемчуга и новой пьесе известного автора, и с вежливыми поклонами расстались. Варвары приняли бы этих двоих за лучших друзей.

* * *

Дом-на-реке

Хали откинулась на невысокую спинку. Волосы дочери Благословенного были распущены, нижнее платье скрывала накидка цвета слоновой кости с золотой вышивкой. В пальцах девушка вертела цветок из полудрагоценных камней – многие девушки мастерили подобные из обточенных разноцветных шариков. Хали была в числе лучших в этом умении, но ей было скучно.

Сидевшая на подушке у ее ног Кайсин пыталась сделать из разноцветного жемчуга бабочку, но золотая нить путалась, а жемчужины выскальзывали из рук.

– Ах, до чего ты сегодня неловкая, – заметила Хали. – Лучше сыграй мне.

Кайсин послушно потянулась за ахи – играла она пальцами, не используя плектр. Тихий голосок приятно журчал, убаюкивая.

Качнулась занавеска над входом – с поклоном вошла Кору. Хали всегда удивляла ее уверенность – казалось, демоны с воплем убегут с пути главной дамы из «внутренних».

– Ты сегодня хмурая, Кору. Луна что-то сказала тебе ночью?

– Ах, госпожа Аину…пустяки, – она раздраженно махнула кистью руки, качнула головой – височные подвески зазвенели.

– Твой муж? Что, эти девчонки – актрисы сумели слишком увлечь его?

– К этим сестричкам я привыкла давно. Раскрашенные обезьянки. Уж лучше б мальчишки были – те хоть вести себя умеют… – на ее лице появилась гримаска показного равнодушия. – Он завел себе какую-то плясунью…

– И что же тебя раздражает? – удивленно спросила Хали. Кору была единственной, кто разговаривал с ней настолько вольно: Аину сама даровала Кору эту привилегию.

Так говорить мог бы еще отец, но он держался сухо и холодно.

– Он вот-вот привезет ее на Островок.

– Через неделю увезет обратно. Бывало и такое… У вас же свой дом.

– Ах, эти Белые Лисы рады будут воспользоваться таким легкомыслием Дома Мийа.

– Вот ты о чем, – рассмеялась Аину. – Не бойся. Такая мелочь…

– Вы не помогаете нам, госпожа, – ревниво сказала Кору. Все это время она ходила по комнате, но теперь села, повинуясь знаку Аину. Пальцы ее, унизанные опаловыми перстнями, затеребили серо-золотую ткань покрывала.

Хали с укоризной смотрела на это варварство.

– Кору! Как можно! – и добавила: – Что ж., тебе обидно, моя старшая дама. Но я не стану сердить отца без нужды. Пусть он выказывает расположение Лисам – мне все равно.

– А я?

– А ты… пытаешься вертеть призраками. – Хали умолкла. Смирно сидевшая на подушке Кайсин встрепенулась.

– Сыграть вам, госпожа? – она, до смешного обожавшая Хали, вела себя, как служанка, не как младшая дама из «внутренних». По ее волосам бежал солнечный зайчик.

– С тобой и музыкантов не надо, – ласково сказала Хали.

Кору все еще была недовольна, и тщательно пыталась это скрыть. Пока ей не удавалось втянуть Аину в борьбу между Домами. А какое та могла оказать покровительство!

И Каэси опять останется недоволен.

Дворец-Раковина

Когда-то десятилетний Юкиро познакомился с Тооши, сыном Смотрящего за морем, подростком года на три постарше. Его, выросшего на юге, привезли в Сиэ-Рэн завершить образование – мальчики стали друзьями. Впрочем, со стороны наследника это было всего лишь расположение, со стороны Тооши – преданность подчиненного. Все время он был тенью Юкиро – и тогда, когда произошла странная смерть второго сына Благословенного, и когда старший сам взошел на престол, заменяя умершего отца.

Тооши не стал одним из Тех, кто Справа или Слева, но все же оставался самым доверенным лицом, чем-то вроде старшего секретаря – не самая высшая должность, по правде сказать. Он не блистал острым умом, зато был на диво дотошным и исполнительным, имел превосходную память, к тому же умел угадывать с полуслова, что хочет сказать повелитель. И то, чего он сказать не хочет.

Наряду со столь ценными качествами он обладал и некоторыми забавными чертами характера. Верил, что Островок наводняет всякая мелкая нечисть, безвредная, привлеченная блеском золота и камней. Эта вера у многих вызывала улыбки.

Но он – как и лучший врач Сиэ-Рэн, Ёши – мог входить к Благословенному в любое время, когда было необходимо, и никто не смел задержать его.

– Нам предстоят трудные времена. Задачи надо решать… непростые.

– И что же ты считаешь трудной задачей?

– Новый правитель сууру-лэ, мой повелитель. Он мальчишка еще, но и мы, и его подданные хлебнем с ним горя. Он несдержан, самолюбив, не желает слушать советы – но сам довольно умен. Он может вновь развязать войну.

– Посмотрим. Пока он ничего не может.

– Нам нужен союз с синну, мой повелитель. Прочный союз – сейчас он шатается.

– Я знаю об этом. Что ж… Аину уже взрослая девушка. Можно начать разговоры о свадьбе.

– Хотите отдать ее в дикие степи? – ужаснулся Тооши.

– Нет. Мы достаточно отдавали. Ее мужем будет тот, кто воспитан здесь – и жить они будут здесь. Он не наследник, но близкий родственник их верховного вождя. Синну чтят родство – но этого мало. Пока он здесь, они ни в чем не пойдут против нас.

– А Хали?

Благословенный остро глянул ему в глаза.

– О чем это ты? Она будет довольна. В конце концов, ее мать – полукровка.

* * *

Дом-на-реке был ее убежищем, ее личным, неприкосновенным. Там умерла ее мать – но все равно Аину любила это место. Конечно, то не дом был – крошечный дворец, построенный для Омиэ. Только три года Благословенная радовалась ему.

Река Юн – приток Аянэ – разделялась там на несколько рукавов, омывала зеленые островки и крутые холмы – почти горы. Всего в трех ани от Островка, Дом-на-реке казался затерянным в далеких лесах. Конечно, опытная охрана стерегла узкие тропки, незамеченным не подошел бы никто, но почти все охранники скрывались от глаз, и о них не думали обитатели Дома-на-реке. Омиэ всегда была рада очутиться в этих стенах, только удавалось это нечасто – а дочь ее, как выросла, совсем редко стала навещать былое обиталище матери. Не по своей воле – прочно держали незримые цепи должного.

Бледно-голубые стены трех воедино слитых павильонов напоминали соцветие колокольчиков. Тончайшей каменной резьбой были покрыты они, и казалось – дышат стены. Возле самого дома находилась маленькая пристань – изящные позолоченные столбики удерживали несколько лодок, большую и маленькие. Повсюду была темная зелень – деревья с широкими листьями, и серебристые ивы. И вода – сердитые водоворотики, блики и тени. Тут водились стремительные узкие рыбы. И огромные бронзово-зеленые стрекозы с сердитым гулом носились возле воды.

Юкиро не любил, когда жена уезжала в Дом-на-реке, однако и не препятствовал ее развлечению. Для придворных Островка было лучше, когда Омиэ – полукровка покидала его пределы.

Хали сидела прямо, задумчиво глядя на плывущие рядом листья. Хотелось опустить руку за борт – однако в большой лодке, кроме Амарэ и Кайсин, присутствовали другие люди. Даже при слугах нужно вести себя должным образом… особенно при слугах.

Кайсин наигрывала на ахи – девочка и вправду хорошо владела инструментом. Черная прядка ее волос выбилась из прически и забавно вилась над ухом…

Спутники Хали еле слышно беседовали, не осмеливаясь перебить ее мысли.

Вода была теплой, несмотря на то, что осень подошла к середине.

Другая лодка, меньше этой, перевернулась, когда в свои права вступала зима. Одному Творцу известно, как Благословенной в узком гэри удалось добраться до берега. Она была сильной… Ее сопровождали дамы – и лишь один мужчина, который управлялся с веслом. Он не сумел выбраться – дамы вцепились в него, как в последнее спасение. Омиэ смогла. Но прожила лишь неделю – вода была холодна…

Хали плакала долго.

Но любила Дом-на-реке все равно.

«Отец всегда действовал умно. И всегда – как подобает. Я видела его ровно столько, сколько, по его мнению, послушная дочь должна видеть занятого делами государства отца. Я всегда имела все, кроме надежды когда-нибудь распоряжаться собственной жизнью. Дочь повелителя, даже и полукровка, должна быть образцом совершенства. Меня окружали лучшие учителя и воспитатели, мои дамы отчаянно пытались сделать меня красивой. Им это так и не удалось. Зато быть послушной дочерью я научилась. И выглядеть благодарной меня научили тоже.

Мне позволялось многое – даже Янтарный дворец я смогла перестроить по своему вкусу, и поселиться в нем.

И мужа мне выбрали подходящего. Я всегда знала, что меня отдадут как залог политического союза за самого выгодного претендента, но я недооценила отца. Мой жених, ко всему прочему, обладает привлекательной внешностью и молод. К тому же у него хороший характер. Я, наверное, была бы даже рада уехать вместе с ним к синну, хоть мне и внушали с детства, что восточные наши соседи не больше, чем варвары… Однако теперь мы оба – заложники мира, заключенные в Тхай-Эт.

Огромную страну я вижу тюрьмой.

И весною свадьба.

Если бы отец ненавидел меня! Но он обращается со мной почти как с любимой дочерью. С одним лишь отличием – он меня вовсе не любит. И это знают все. Каждой дворцовой служанке это известно.

Он даже гордится моей независимостью, ибо знает, что в любую секунду сможет поставить меня на место.

А я… веду себя так, как должно для дочери Благословенного. Я ношу не красящую меня одежду с гордостью и даже пытаюсь казаться в ней привлекательной. Я выказываю презрение к дикарям синну, делая вид, что не помню, откуда родом была моя мать. Я держу возле себя положенных женщин высокого рода, потому что ими должна себя окружать дочь повелителя, ими, а не любящими людьми».

Дом-на-реке…

* * *

У Юкиро болело плечо. То ли рукой неловко двинул, то ли иное что. По таким пустякам звать врача не любил. Однако в купальне плечо разболелось совсем. От горячего пара, что ли? Поморщился – только этого не хватало. Услышал робкий голос:

– Мой господин… позвольте…

Сначала не понял даже. Потом увидел – мальчишка указывает на его руку. Согласно кивнул – хуже не будет.

Тот дотронулся неуверенно – а потом пальцы обрели ловкость опытного целителя. Словно сквозь кожу проходили они, снимая боль, пока не осталась – песчинка.

– Хорошо, – удивление было в голосе Благословенного. – Тебя учили лечить?

– Нет, мой господин, – не поднимая глаз говорил, руки сложив перед грудью. – Я сам… еще с детства.

Юкиро мельком глянул на второго, в чьих руках переливалась шелковая одежда, взял, сам накинул ее, подождал, пока завяжут пояс, и, бросив короткий взгляд на того, кто снял боль, жестом велел:

«Ты – останься».

…Последнее, что заметил Йири, растерянно глядя вслед уходящему, – полный великолепной насмешки взгляд Хиани.

В этих покоях он не часто бывал раньше – и всегда не один, и всегда чем-то занят был. А сейчас Благословенный велел ему ждать здесь – а сам задержался, проглядывая какую-то бумагу. И Йири осмелел немного, даже голову поднял, глянул на стены. Тут жила красота – и звала: «посмотри на меня»…

…Он забыл, где находится… Узор, переливавшийся на занавеске, был довольно простым – по голубому фону – сиреневые первоцветы в золотых каплях росы. Узор, легкий, изысканный – и так похожий на тот, что он видел на платье Лин, когда она нарядилась в честь весеннего праздника и вышла на мостик…

Юкиро наблюдал за ним уже минуту. Тот стоял, не сводя глаз с занавески, затем протянул руку, коснулся ее кончиками пальцев, словно присевшей на листок стрекозы.

– Нравится?

Мальчишка вздрогнул и обернулся – лицо его было растерянным и донельзя удивленным. Потом глаза стали огромными, темными и перепуганными. Он стремительно принял позу полной покорности.

– О! Простите меня…

Кажется, он был настолько испуган, что забыл, как надо обращаться к повелителю. Юкиро подошел к занавеске, вгляделся в рисунок.

– Нравится?

Мальчишка чуть приподнял голову.

– Очень, – прошептал еле слышно.

– А мне как-то не очень. Что-то не так.

– Может быть… первоцветы?… Они выглядят слишком уверенно, словно уже середина лета – но ведь они первые…

Юкиро смотрел на него. Улыбнулся.

– Встань. Любишь цветы?

Йири не был готов к разговору – поэтому отвечал, не раздумывая.

– Да, мой господин.

– И какие?

– Лесные больше всего.

– А те, что растут в моем саду? Неужели они хуже лесных?

– Я… мало что видел. Но те, что я видел, не хуже. Просто они слишком горды и вряд ли захотят разговаривать даже с бабочками, не говоря о людях.

– Подойди к окну и посмотри, – Юкиро давно не встречал такое занятное существо. Мальчишка еще не пришел в себя окончательно – Юкиро не собирался этого дожидаться. Будь у него иное настроение, он бы не обратил внимания, кто перед ним вообще. Но сейчас ему было интересно.

– Что ты скажешь?

Мальчишка стоял у окна. Он видел лишь маленький уголок сада, к тому же прикрытый сумерками, но этого было достаточно, чтобы не суметь отвести глаз. Сад был заметно тронут осенью, но это лишь придавало ему странную, потустороннюю красоту. Цветов было много: и утренних, и тех, что раскрываются к ночи. Большинство – красных и золотистых. Изваяния из бледно – желтого камня вставали, как стражи цветов. Темная листва блестела в свете заходящего солнца.

– Достаточно. Ты так всю ночь простоишь.

Он обернулся – и лицо его было совсем детским и восхищенным. И это наивное выражение медленно соскальзывало с лица.

– Ты пробовал рисовать?

– Да, мой господин, – тихо ответил тот.

– Как тебя зовут?

– Йири, мой господин.

– Почти «ласточка»… Посмотри на меня. У тебя необычный взгляд – доверчивый и закрытый одновременно.

Он только склонил голову.

– Простите… Я был должен молчать.

– Вовсе нет. Ты должен исполнять то, что я прикажу.

– Да, мой господин.

В комнате было прохладно, Юкиро часто оставлял приоткрытым окно вплоть до холодов. Угли в жаровнях потрескивали, легкий запах пряных трав плыл по комнате. Йири опустил ресницы, губы его вздрогнули. Юкиро внимательно следил за ним.

– Тебе стало грустно? Почему?

– Осень… Мне кажется осенью, что я вижу костры, вокруг которых собираются души. Сумерки… это время айри.

– Ты думаешь об этом даже здесь, во дворце?

– Это… всего лишь стены. Для них же нет преград.

– Хватит, – негромко сказал Юкиро. – Идем со мной. Несмотря на странности в твоей голове, думаю, ты знаешь, что к чему.

– Да… – он оглянулся на окно, как бы ловя слабый ветерок…

– Я сказал, хватит. Опусти створку. И закрой занавеску.

Хиани встретил его примерно таким же взглядом, как и проводил. А Йири хотелось остаться одному, не видеть этой откровенной насмешки. Среди медового цвета утвари и тканей казалось тепло и уютно. Он завернулся в шелковое покрывало. Ему нравился шелк – холодный и так быстро теплеющий, безразличный и ласковый. Это было единственное из роскоши, к чему привыкать не потребовалось.

Хиани оказался потрясающе проницателен – он разогнал всех желающих поговорить с Йири и сам к нему не приближался.

* * *

Голова болела с утра. Тучи плыли по небу, все никак не решаясь пролиться дождем. И заботы как тучи. Мальчишка – правитель сууру-лэ, мечтающий о войне. Пока ему не дадут воли – но сколько такое продлится? И синну, требующие, чтобы Хали ушла жить к ним, в бескрайние пыльные степи. Он согласился лишь на краткий визит – и пока они присмирели. Сейчас любой ценой нужен мир с этими дикарями. Но если для тхай даже разговор с ними – великое одолжение, что уж говорить об уступках?

Он вспомнил вчерашнее – забавное… Усмехнулся.

– Пусть придет тот, со взглядом, как у олененка. У него еще имя – почти название птицы. Один.

…Оказалось, он умеет рассказывать занятные вещи – и сам в них верит при этом. Наивная вера напомнила повелителю Тооши. Но этот был – сиини. И не только рассказывал… И прошла головная боль.

– Теперь мне идти, господин?

– Останься. Ты симпатичное существо. Твое общество действительно развлекает. Кстати, ты ведь северянин, верно?

– Да, мой господин. Я…

– Не смотри так испуганно. Север – такая же часть страны.

– Но… откуда… – мальчишка осекся, опустил глаза.

– Слышу. Северный говор трудно спутать с другими. Хотя у тебя он не слишком силен. Однако только уроженец Тхэннин называет луну белой рыбой. Чешуйки белой рыбы – лунные блики…

– Простите.

– Да перестань, – досадливо поморщился он. – Я понимаю тебя. Речь северян – это не тарабарщина Хиё.

– Что мне нужно делать?

– Можешь вволю наглядеться на занавески. Ты был так увлечен ими в прошлый раз… Не опускай голову. Я разрешаю тебе осмотреться здесь. Мне понравилось, как ты сказал тогда о рисунке на ткани.

Он нерешительно подошел к стене, не рискуя поворачиваться спиной. Склонился над какой-то шкатулкой из кости.

Необычное существо. Грациозное, красивое – но странное. Как он попал в Восточное крыло? Другие так хорошо обучены, что глаз за них не цепляется. Они идеальны, как мебель в его покоях. А этот все время боится ошибки.

– Ты хочешь спуститься в сад?

– Да, мой господин, – глаза его загорелись. И Юкиро, обронивший случайную фразу, чувствует себя почти что неловко.

– В другой раз.

Глаза гаснут. Он снова всего лишь ждет распоряжений.

«А почему бы и нет?» Все слишком обыденно – можно позволить себе развлечение.

– Замерзнешь ты в ней, – он кивает на легкую, янтарного цвета лаа-ни. Вдруг – глаза того улыбаются.

– Нет, мой господин, – «нет» звучит чуть протяжно, не дерзко совсем. – Я не боюсь холода.

– Совсем? Говорят, у вас на севере встречаются горные духи? Ты не из них?

На этот раз в глазах – удивление. Кажется, сам не знает…

Цепь фигурок из черного мрамора – не подпустят демонов к саду. Двое спускаются по широким ступеням, и фигурки, окруженные темной в сумерках зеленью, всматриваются в пришельцев. По воздушным дорогам сада уже гуляют светляки, вспыхивая то тут, то там.

Йири низко склоняется перед молочно-белой фигуркой из кахолонга.

– И что это значит?

– Она… была покровителем нашей семьи, – сказать «нашей деревни» он не решился.

– И хорошо она вас охраняла?

– Наверное, да.

«Этот не будет перечить Бестелесным…»

Йири молча смотрел на скульптуру. Наверное, при дневном свете камень отливает голубым цветом. Сейчас этого не различишь.

– Она красивая.

– Хм…

Работа резчика по камню действительно хороша. Однако сама Покровительница – большеглазая причудливая рыба с изогнутыми на манер рук плавниками.

– Это лисса-кори. На севере, в деревнях, ее называют… кориса, – он замечает, что лицо мальчишки на миг обретает сходство с кахолонгом по цвету и неподвижности.

– Все же ты странный. Ты точно не оборотень?

– Меня уже называли так. И не раз.

– И как же?

– Нет, мой господин, – и, очень тихо: – Иначе меня бы здесь не было.

Юкиро вскинул бровь. Однако… Он то ли глуп, то ли отчаянно смел, и пытается чего-то добиться.

– Ты – вполне достойное украшение этого сада. Хотя, если бы ты все же был оборотнем, это могло быть куда интересней.

– Не думаю, мой господин, – серьезно возразил он. – Добрые… бывают только в сказках. А со всем, что делают злые, прекрасно справляются люди.

– Ты хорошо говоришь, словно тебя учили особо, – задумчиво произносит Юкиро. – Когда ты родился?

– Под созвездием Рыси. В начале месяца.

– Вот почему у тебя мерцают глаза…

Возвращаются. Внезапно он спрашивает:

– Я могу рассказать другим? Они ведь не были здесь?

– Именно здесь? Кто-то был… кажется. Рассказывай. Только… Ты не боишься?

– Чего мне бояться?

– Зависти, северный ты ребенок.

– Мне может что-то грозить от них?

– Вряд ли. Не от них, от меня.

«Демоны, не объяснять же ему, как можно выставить человека в самом невыгодном свете. Как можно попросту отравить ему жизнь при тесном общении. Снова – не понимает, или пытается заручиться большим? А ведь он не дурак».

Хиани, как всегда, потягивается лениво, раскидывает руки, словно хочет узором растечься по янтарному шелковому покрывалу.

– Думаю, ты давно уже понял, какое у тебя есть оружие. А не понял, так скоро поймешь. И вряд ли постесняешься им воспользоваться. Полагаю, у тебя хватит ума не упускать свои шансы.

– Не знаю, о чем ты.

– Может, пока и не знаешь. Но уже начинаешь понимать. И еще. Ты не жертва, и никогда ею не будешь, хоть тебя несложно принять за нее. Я тоже ошибся поначалу. Сам-то не ошибись.

Больше Хиани не говорит ничего – и словно жалеет о произнесенных словах.

Зима, показалось, прошла куда быстрее, чем осень. Йири почти перестал испытывать страх в присутствии повелителя. С глазу на глаз они разговаривали. При гостях, допущенных в личные покои Благословенного, Йири становился тенью – он только прислуживал, так, что, казалось, все происходит и вовсе без участия человека.

Тооши он видел часто – тот его не замечал.

А в этот вечер Благословенный обратился к мальчишке с вопросом.

– Правда ли в нашем саду живет маки?

– Не думаю, мой господин, – тихо, но без запинки откликнулся тот, не поднимая глаз. – Маки порой любят шум, но покидают свои убежища ненадолго. А на Островке где он мог бы укрыться, чтобы не слышать человеческих голосов?

Брови у Тооши полезли вверх.

– Повелитель? – и, с недоверием оглянувшись на Йири: – Он умеет думать и говорить столь складно?

Благословенный с легкой иронией смотрел на обоих.

– Умеет, когда я захочу, – и добавил: – Занятный он. И неглупый. Может рассказать странные вещи. И людей чувствует…

– И что потом, повелитель? – удивленно спросил Тооши.

– Я и сам не знаю пока.

Йири, казалось, не слышал, что говорят о нем.

* * *

И настала весна.

Свадьба Аину была такой, какую положено устроить невесте высокого рода. Наряженная в роскошное одеяние, расшитое белым, огненно-красным и золотым, девушка улыбалась, гордо глядя по сторонам, гордо – и вместе с тем скромно, как и подобает невесте. То, что она плакала всю ночь перед свадьбой, никто бы не мог подумать – с помощью льда и других ухищрений все следы слез были убраны. Янтарь – камень верности – украшал рыжеватые волосы, пышно уложенные. Жених Аину выглядел куда более растерянным и робким, ожившую куклу напоминал, вовлеченную в хоровод блестящих придворных. Он, как и Хали, не строил иллюзий на будущее – великолепный хоровод и дальше станет нести их обоих, отодвигая все дальше, и рано или поздно они станутся за границами круга.

А Хали уже забыла про слезы. Впервые она рада была длинной церемонии – лишь в эти минуты девушка в центре внимания, это ее день, солнечный, как кровь Золотого Дома, первый и последний торжественный ее день…

Восточная степь

«Первый день месяца Угря, анна-и-Шаанэ. 333 год от Начала Великой Осады. Земли Солнечной птицы полны радости сегодня – светлая Аину, прозванная Хали, Желтым цветком, связала свою судьбу с достойным человеком ради общего мира.

…Они снова пришли – с речами о мире. Их речи всегда учтивы и холодны, как подземные родники, и столько же неведомого в них. И сами – холодные, прямые и тонкие, словно копья. Хорошие воины, хоть и тонкая кость. Опасны. Говорят, те, что на западе, за их землями, воюют с помощью отравленной стали. Эти же – сами отрава.

Вожди синну брали в жены их дочерей и сестер. А они брали лишь полукровок, словно зазорно влить в свою семью чистую кровь людей Огня, тех, кто может ходить по углям.

А после приехали двое. Дочь моей Шафран – и мальчик, теперь ее муж, тоже не чужая кровь. Внучку я не видел не разу, а его в десять лет увезли эти надменные. Долго смотрел я на внучку. Ээээ… Разве это дочь Шафран? Дочь Шафран деда бы обняла. А эта и на ковриках узорных у священного очага сидела, и сладкое молоко пила, и в степную даль смотрела, где ковыли, а все холодная, совсем чужая.

Подарки они богатые привезли, и мы им лучшее отдали – сбрую конскую дорогую, луки, женщинам – плетеные занавески, браслеты красивые. А потом они уезжали – и тут девочка эта так глянула, совсем маленькой показалась.

Ох, как было мне жалко дочь – а внучку и того жальче стало. Обижают ее там, что ли? С виду не скажешь – вся такая нарядная, держатся с ней почтительно. А глаза тоскливые, темные…

Так и уехали».

Столица

Тооши не был хорошим наездником, в седле держался с трудом, но упорно пытался передвигаться верхом. Родные уговаривали его избрать для себя паланкин – он упрямо отказывался, и даже во время быстрой езды пытался сопровождать повелителя. Получалось неважно. Но Тооши мог с кем угодно поделиться упорством, хоть ясно было уже – давно прошла юность, и нет смысла пытаться достичь невозможного.

Первые дни весны не баловали теплом. На чахлой траве лежал иней, лужи и ручейки не спешили расстаться с толстой ледяной коркой. Случилось – лошадь Тооши поскользнулась на льду. Горе-всадник не удержался в седле. Смешно упал. И не встал.

…Лицо было – удивленное.

В доме повисла тишина, ощутимая, на губах оседающая неприятным сладковатым привкусом; и словно их всех закопали в землю живьем, и скорее чудился, нежели угадывался, запах черных свечей нээнэ-хэн. Йири кожей чувствовал смерть. Почудился смех караванщиков. И тогда испугался, так, как там, у телеги, во время нападения – еще немного и непоправимое произойдет.

«Это я приношу несчастье…»

Фигурка в углу. Слишком большие глаза. Лицо в тени кажется серым. Может, и вправду так – подросток до смерти перепуган.

– Кто посмел впустить кого-то из вас?

Ах, да… так положено. Как всегда…

– Мой господин… – кажется, сейчас задохнется, настолько сдавленный голос.

– Прочь! – повернулся спиной. А за открытым окном – солнце. Оно не спешит садиться. Впрочем, в случае смерти его самого солнце село бы раньше. И, наверное, пошел бы дождь.

Шорох сзади. Он? Или все же – она? Все на одно лицо… поднялся на ноги… Смотрит. Смотрит, не отрываясь.

– Я велел тебе уйти.

– Позвольте… мне сейчас нельзя уходить. Пусть… я потеряю жизнь … потом.

Благословенный почти растерян. Ему нечасто возражают даже родные.

– Да ты что?!

Того почти не различить, совсем белый, теряется на фоне бледной занавески. На лице ужас, будто яссин – змею перед ним держат, будто дышать осталось – минуту. Но он смотрит. Ах… это тот… какая-то история с девочкой… я простил его тогда… забавные у него сказки… Это воспоминание немного смягчило Благословенного.

– Уходи. Ты не нужен здесь.

– Нужен. – Прижался спиной к стене… а потом качнулся вперед – так бросаются на острие.

– Ты считаешь, что знаешь лучше меня? – он чувствует уже только усталость. И пустоту. Звенит тишина, одинокой отчаявшейся пчелой кружится у виска. Но человек произносит слова – это немного оттягивает тяжелое, сосущее нечто. Молчать – значит упасть туда. И какая разница, кто с тобой говорит?

– Лучше всех сумеешь обо мне позаботиться?

– Не знаю. Но мне нельзя уходить. Он… был вам дорог.

Словно холодной водой в лицо…

– Да что ты понимаешь, ребенок?

– Я знаю, каково это – терять…

– Тихо! – И, немного позже, скорее, себе самому: – Ты думаешь, они слышат нас?

– Нет.

– Почему?

– Мой господин… вы не слышите голоса тех, кто намного ниже. Вы стоите НАД ними. И они стоят выше нас. Слышат нас только айри…

– Даже потомков Солнечной Птицы?

– Простите… Для Творца есть ли резон нарушать законы жизни?

– А ты смел… Равняешь меня с простолюдином?

– В вопросах жизни и смерти – да, господин. У вершителей судеб своя судьба и огромная власть, но и они умирают.

– Почему ты уверен, что умершим нет до нас дела?

– Иначе они были бы слишком несчастны.

– Но они хотя бы способны прощать. Так говорят…

– Скорее, они просто не помнят обид…

Мальчишка – Юкиро не помнил сейчас его имени – снова опустился на пол, повинуясь жесту – приказу. Он больше не решался в открытую поднимать взгляд, и смотрел сквозь упавшие пряди, но иногда вскидывал голову, и слова вырывались хриплые, по-северному протяжные – он был очень испуган, но забыл про свой страх. Так же, как Благословенный забыл его имя.

Ничего утешительного он не сказал. И поэтому Юкиро слушал его. Холодная, прозрачная, горькая честность – нечего ждать. Ушедший – ушел. Но голос, высокий и мягкий, был словно питье для заблудившегося в пустыне. Пусть мало воды, пусть только иллюзия, что прибавляется сил – все равно. И вид капли дает надежду…

Они говорили долго. А потом Благословенный спросил:

– Ты думаешь, я оставлю свидетеля своей слабости?

Тот, сидя в углу, провел ладонью над полом. Неуверенно двинул плечом.

– А может быть, ты очень умен, и решил, что останешься в выигрыше?

Глаза распахнулись – честное слово, в них был почти гнев. Он может и так?

– Недостойно… использовать смерть человека…

– Все живут за счет чужой смерти.

Мальчишка резко выдохнул – и прикусил губу.

– Не знаю… – это был почти шепот.

Юкиро сделал три шага – склонился, сжал его плечо, заставляя подняться. Вгляделся в глаза. Как ни странно, не увидел там ничего. Мальчишка выглядел мертвой бумажной игрушкой. Даже не раскрашенной.

– Прости…

Задумчиво перебирая густые пряди, словно кошачий мех:

– Я не думал, что такое возможно…

И, много позже:

– Лепестки опадают быстро… Не будешь постоянно держать при себе сорванный цветок. Обитатели Восточного крыла уходят на остров Белый. Но я мог бы изменить любой обычай. Все равно вы знаете все имена… Назови…

– Я не знаю имен, – говорит он честно. – Я их забываю. Они далеко…

– Как хочешь… Возможно, ты многое упускаешь.

– Цветы не говорят, – звучит почти дерзко. Но смотрит он вниз.

Йири не звали неделю. Он мучился неизвестностью – кажется, то было не по недосмотру тех, в черном и золотом. На то был приказ. А потом его стали присылать во Дворец-Раковину каждый день. Всегда отдельно от других. И главное – его теперь вызывали по имени…

Жизнь во Дворце Лепестков стала – как струна тоо, прозрачно – звенящей. Натянутой до предела. Любимая игрушка. Неизвестно, завидовать ли ей, жалеть ли – торжество не бывает долгим.

Однажды он сорвался. С утра ушел к зарослям снежноягодника и полдня просидел там, в зимней еще сырости, неподвижно, пока его не забрали оттуда. Он не заболел. Тело не стало изнеженным за два с половиной года жизни в роскоши – у Отори, у Нэннэ… и здесь.

* * *

– Я знаю, что Благословенный оказывает предпочтение одному из своих зверьков – даже в сад его выпускает, и подолгу с ним разговаривает.

– Не искушай судьбу, брат, – лениво обронил Шену Белый Лис.

– Я сегодня видел его. Он принес цветы и сливовую лээ. Сначала я не взглянул на него – потом по обращению Благословенного понял… Да я бы понял и так.

– Помнится, ты смеялся над книгами о старине? Над теми, кто ставил все на кон ради прихоти?

– Я смеялся над тем, что смешно.

– Послушай… мне нет дела до бредней, Ханари.

– Он – как солнечный блик… так и тянет коснуться, но рука остается пуста. Cловно дикая птица – шевельнешься, и она улетит. Жаль, что из Восточного крыла не уходят в другие дома. Я взял бы его.

– Никто не смеет дотронуться до тех, кто был уже отмечен милостью Неба. Все справедливо.

– Демон, мы все же Асано Белые Лисы. Я попытаюсь добиться этого – я этого хочу. Наш дом сейчас в милости. Почему бы и нет?

– Да умолкни ты, наконец. Он не долго будет в милости, если ты начнешь позволять себе столь неуместные выходки. Они достойны дикарей – синну.

* * *

Теперь они стояли на одной доске, и эта доска качалась. Хиани наблюдал за ним молча, с улыбкой, но в черных глазах ясно читалось желание скинуть Йири с места, где раньше был он. Но он ничего не предпринимал. Так же заговаривал с подростком-северянином. Даже, кажется, предпочитал его общество всем другим – за исключением той, пепельноволосой, Лани. Так же щедро одаривал всем, чем мог – и получал такой же ответный дар.

И тот, и другой понимали – сделай неосторожное движение, и упадут оба.

Йири соперничества не хотел. Он вообще ничего не хотел – разве что дружбы. И жил, не гадая о будущем.

К Хиани его тянуло – за небрежную грацию, острый язык, гордость, не предусмотренную каноном. И он чувствовал себя виноватым, не зная, в чем.

А время шло.

* * *

– Если Белые Лисы будут так же ловить удачу, Шену скоро займет место второго из Тех, кто Справа.

– На это же место метит Каэси из Дома Мийа.

– Зимородки? Боюсь, это безнадежно. Асано сейчас – любимцы Благословенного; хоть и не все методы их чисты, он закрывает на это глаза. А они ненавидят Дом Мийа.

– Зато многие не любят Белых Лис… они имели наглость упасть и подняться.

– Тут не обошлось без помощи нечисти…

– Бросьте. Последний раз самого завалящего маки видели вблизи Сиэ-Рэн лет двадцать назад. А мелочь – что она может? Всё куда проще. Золото – и умение ловить, куда ветер дует. Младшие Лисы весьма в этом преуспевают, не чета дедам. А вот Мийа демонов бы призвали, лишь бы свалить Асано. Только младший, Кими ко всему безразличен – и вряд ли чего добьется.

В этот момент Лисы вели другой разговор, мало связанный с именем их врагов…

– Если я владею драгоценностью, я не стану выбрасывать ее – никогда. Настроение повелителя меняется быстро… он не ценит свои сокровища!

– Да ты просто помешанный.

– Я не хочу, чтобы его увезли отсюда. Тень демона, это безумие – добровольно избавиться от такого! Я хочу, чтобы он ни на минуту не оставлял меня. Если его отошлют, я выкраду его с острова.

Старший холодно проговорил:

– И лишишься головы. Превосходно. Ради игрушки ты готов поставить Дом под удар. После столь вопиющей глупости выжившие Лисы навсегда потеряют возможность приблизиться к Эйя. – он помолчал и сказал тяжело:

– Забудь, Ханари. Красивых много. А игрушки Солнечного – не для тебя.

– Красивых – много, – эхом откликнулся Ханари. – Думаешь, он берет красотой? Плохо ты меня знаешь, брат. Если бы только… Он просто другой. Хочется взять – и не отпускать, как раковина – моллюска, и створки сомкнуть, чтобы никуда не смотрел, чтобы случайный луч не коснулся.

Старший словно в молитве возвел глаза к небу.

* * *

Благословенный часто начал ловить себя на странной слабости. Порою казалось, что вот-вот поделится мыслями с этим, тихим, похожим на стебелек черного ковыля, как делился с Тооши. Смешно было бы их равнять, но мальчишка думать умел. И говорить не боялся, если позволяли слово произнести. Многое понимал, хотя не знал ничего: лицемерие видел и от честности отличал, неуверенность, страх ли – все, с чем приходили в покои Благословенного те, кого допускал повелитель. На Йири внимания не обращали – мало ли кто лээ принес или светильник зажег.

…А после – сжимался комочком среди шелковых покрывал или замирал на циновке, и отвечал на вопросы, проницательностью порой пугая Юкиро. Уж он-то знал своих подданных… И чаще беседовал с Йири, порою жалея о произнесенных словах.

Но за собственное сожаление платить Йири не заставлял.

* * *

– Брат просил передать это лично в руки, – Ханари низко склонился. Зал, где по делам принимали избранных, был светлым – цвета кленовой древесины. Украшений тут было мало – приходили не развлекаться.

А Шену прислал и вовсе не сказку – донос на двух наместников северо – западной области, из Окаэры и Нара. В двух провинциях сразу творится беззаконие, взятки гребут – и прикрывают дырявой вуалью.

…Пристально смотрит в глаза: Шену далеко не святой, может, стоит его проверить? Слишком уж много пороков находит он у тех, кто ему неугоден.

Обошлось.

– Подай мне прибор для письма, – требует, словно слуга перед ним, или сиини. А впрочем, тут не до мыслей о рангах. А вот рука среднего Лиса дрогнула – опрокинулась тушечница, большая черная капля испачкала серебро.

– Другой, – велел повелитель, и тут только Ханари заметил, что за ажурной решеткой, оплетенной живыми растениями, тот, кому больше пристало выполнять порученное Асано. Тот скрылся за дверью – будто змейка скользнула.

Благословенный глянул на среднего Лиса в упор и усмехнулся краешком губ. Огненный дождь не пролился. И на этот раз сочли Шену достойным доверия.

С поклоном, не скрывающим облегчения, Ханари вышел из комнаты – и через два шага столкнулся с мальчишкой. Тот отпрянул испуганно. В руках его был поднос, на нем новый прибор для письма. Ханари решился – единственная возможность.

– Когда надоешь Солнечному, проси, чтобы он отдал тебя мне. Иначе сильно пожалеешь – да ты, верно, знаешь и сам.

…Он смотрел на молодого придворного, пытаясь вспомнить, как его имя. Он из тех, кто сейчас пользуется милостью повелителя.

– Зачем мне просить об этом?

– У меня тебе будет неплохо… Или думаешь найти себе место получше? Ты очень наивный, если думаешь так. На островке едят сырую рыбу – если не хотят умереть. Так расплачиваются за неслыханную милость судьбы – провести юность здесь.

«Что с тобой? Ты какой-то грустный сегодня?» – он улыбается…

Нельзя показывать грусть повелителю – нет, даже не так. В его присутствии нельзя испытывать ничего, кроме радости. Уж лицом-то своим Йири владеть научили.

…Человек в черном, узоры на хаэне – золотые хищные птицы. Он видел его каждый день…и в тот день, когда только попал сюда.

– Следуй за мной.

Это – что-то другое. Так уходят совсем.

Беспомощно оглянулся – заметил только Хиани. Смотрит с ненавистью и тоской…

Он был слишком хорошо обучен, чтобы пытаться задавать вопросы. И с Хиани он прощается только взглядом.

Благословенный хочет, чтобы было так.

Йири снова идет по темному коридору. Впрочем, темным он кажется ему. Красиво мерцает камень – мелкие искорки.

Его уводят из Дворца Лепестков.

Три маленьких комнаты. Ничего не произошло – радуга не засияла, день остался таким же пасмурным. И на душе – тревожно и пусто как-то, и слова благодарности нелепыми кажутся. Всего-то дела – Малые покои впервые за правление Юкиро обрели жильца.

– Зачем вам … я?

– Хочу узнать, что ты на самом деле.