Читать книгу Легкие следы - Светлана Сухомизская - Страница 8

Подводить глаза в машине я, конечно, не рискнула, а вот губы накрасить – попыталась. К сожалению, попытка совпала во времени с выбоиной в асфальте. После я долго стирала помаду с ноздри и уха, информируя Лильку, что в Серебряном веке – подражая веку Восемнадцатому – румянили именно эти места. Лилька ответила, что тогда мне следовало бы еще нарисовать по всему лицу мушки и напудрить волосы, но едва ли в Восемнадцатом веке одобрили бы мои джинсы в заплаточку и кедики в цветочек, а про Серебряный век и говорить нечего. И напомнила мне про обещание поведать чудесную историю исцеления от Димы.

Нас снова подбросило на выбоине, и губная помада очутилась на моей левой брови. Я достала вторую влажную салфетку из Лилькиного бардачка, и поклялась, что она узнает все не позже, чем сегодня вечером. Если, конечно, мне удастся дожить до той чудесной поры. А рассказывать любовные истории в тот момент, когда где-то там Нюта, возможно, тонет в невзгодах, как княжна Тараканова в Петропавловской крепости, залитой волнами Невы, у меня не было решительно никаких душевных сил.

Лилька только покачала головой:

– Что бы там у вас ни случилось, наводнение или пожар, позвони мне сегодня вечером. Все-таки в Петропавловскую крепость тебя еще не заточили.

Я кивнула и, поспешно отстегнув ремень безопасности, выпрыгнула из машины.

Комната гудела, словно потревоженный улей. Мое появление было встречено дружными завистливыми возгласами. Оказывается, пока я искала по всей квартире следы явления божества народу, на работе состоялось еще одно собрание. От такого известия сердце мое тревожно екнуло. Что-то подсказывало мне, что мое второе подряд отсутствие на собрании не осталось незамеченным. И вряд ли сойдет мне с рук.

На собрании всем сестрам досталось по серьгам. Для каждого из старых сотрудников канала у Синезубова нашлось недоброе слово. Но самым крупным калибром он отчего-то ударил по Нюте. Он сказал, что ее ролики – самый яркий образец не просто непрофессионализма, но дурного вкуса, что она, очевидно, считает себя Тарковским от промотирования, а сама, между тем, занимается тем, что жует сопли, и полагает, что зритель будет это глотать…

– Что, прямо так и сказал?!

– Да, вот именно такими словами!

…что он советует ей повышать квалификацию, чтобы доказать, что она не полностью профнепригодна, и что он не советует ей распивать кофе в рабочее время, особенно если в этом кофе алкоголя больше, чем кофеина!

Речь Дракулы пересказал мне референт Федя, потому что Нюты в комнате не было. После собрания она исчезла, и никто не мог ее отыскать – ни в аппаратных, ни на лестнице, ни в буфете.

Ну, тому, что ее нигде не смогли обнаружить, было вполне простое объяснение. Если учесть, что все сотрудники нашего отдела, кроме меня и Нюты – мужчины, то совершенно очевидно, что найти ее в женском туалете было некому.

Из-за двери самой дальней кабинки – самой просторной, оборудованной биде и отдельным умывальником, и за это прозванной в народе «царской ложей», – тонкими струйками сочился табачный дым. Если прислушаться, то сквозь шум воды можно было расслышать сдавленные всхлипы.

– Нюта, ты здесь? – тихонько спросила я.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась – и захлопнулась за мной.

Красноносая Нюта уселась на крышку унитаза. В биде плавали шесть окурков – и седьмой полетел туда же на моих глазах.

– Слушай, зачем принимать слова Дракулы так близко к сердцу! Тут же ничего личного, просто ему нужны наши должности, у него сестрины и свояченицы детки еще не все пристроены.

– Я все понимаю, – всхлипнула Нюта. – Но это… Это было так мерзко! И все сидели – все это слушали! И никто не сказал ему, что нельзя так разговаривать… с людьми!

– Все боятся за себя. Всем хочется остаться на этой работе, – мрачно сказала я. – Я бы, наверняка, тоже струсила. И не наверное, а точно. Я-то тут первый кандидат на вылет.

– Нет, первой вылечу я. Мне это продемонстрировали недвусмысленно.

Внезапно меня осенило.

– Знаешь что? Я сейчас принесу коньяк, ты выпьешь, и тебе сразу же полегчает.

– Ты что?! Дракула уже сказал, что я пьянствую на работе! Ты хочешь, чтобы это подтвердилось?!

– Дракула, если я правильно поняла, сказал, что ты сопли жуешь. Теперь будешь доказывать ему, что на самом деле не жуешь? Если ему действительно захочется уволить нас, думаешь, он не найдет предлога? А если ты так уж боишься, я выпью с тобой!

С этими словами я стремительно вышла из туалета, чувствуя себя членом комсомольского подполья в гитлеровском штабе.

К моему возвращению комната почти опустела. Референт Федя мрачно сказал мне:

– А я теперь подумываю, не сбрить ли мне бороду. Меня Синезубов уже второй раз спрашивает: «А у вас какая должность? У вас есть какие-нибудь вопросы по существу? Нет? А почему у вас тогда такой мрачный вид?». И смотрит, главное, на мой подбородок! А какие у меня могут быть вопросы по существу, когда я делопроизводством занимаюсь? Вот скажи, Маш, у меня что, действительно такой мрачный вид?

– Да нет, не очень.

Внутренний телефон у него на столе зазвонил – и это дало мне возможность незаметно достать из шкафа бутылку коньяка. Спрятав ее под кофту, я шмыгнула за дверь.

Но не успела я, придерживая бутылку на животе руками, сделать и трех шагов по коридору, как прямо передо мной соткалось из воздуха землистое лицо с глазами-остриями, которые и пригвоздили меня к месту.

– Здравствуйте, Людвиг Всеволодович, – прошелестела я.

– Очень приятно, – не утруждая себя приветствиями прошипел Синезубов, – Наконец-то мне сегодня удалось встретить хоть одного редактора промо-роликов. Кстати, вы знаете, что редактор – это пережиток советского телевидения?

– Но в советское время на телевидении не было промо-роликов, – сказала я прежде, чем сообразила, что делать этого, наверное, не следовало.

Землистое лицо Синезубова слегка побурело.

– Я рад, что вы так хорошо изучили историю телевидения и можете теперь поучать меня, который работает на телевидении с той поры, как была построена Шухова башня.

То, что я сказала в ответ, говорить было никак нельзя, и я знала это с самого начала. Но не сказать – не могла.

– Но ведь Шухова башня построена в 1922 году. Неужели вы так хорошо сохранились?

Лицо Синезубова приобрело цвет сырой глины, а зрачки сузились до размеров булавочных кончиков.

– Я вижу, в эрудиции вам не откажешь. Только вот в работе вам эта эрудиция не поможет. Для того, чтобы писать промо-ролики нужна креативность, надеюсь, вам не нужно объяснять, что значит это слово?

– К сожалению, я не могла нигде прочесть, что такое «креативность». В словарях русского языка, даже в словаре иностранных слов, такой статьи нет. Остается только догадываться.

– Боюсь, вы не сможете догадаться. Тот, кто не обладает креативностью, не может понять, что это такое. Я отсматривал недавно ролики по вашим сценариям. Ваши ролики – не вставляют. Это унылая преснятина для неудачников, таких же как вы – унылых зануд, которые умеют только умничать, но не способны добиться успеха ни в карьере, ни в личной жизни.

Он посмотрел на меня победно. У меня тряслось все – коленки, руки, подпрыгивала челюсть, дрожали губы, дергались веки… Ни дать, ни взять – героиня фильма, застрявшего в видеоплеере!

– Ваше дело судить, как вам вздумается, о моей карьере, но моя личная жизнь вас не касается.

– Разумеется, не касается, ведь у вас ее просто нет, – брезгливо фыркнул Синезубов. – Это уметь надо – проработать несколько лет в отделе, сплошь состоящем из мужиков, и так и не выйти замуж ни за одного из них!

Слезы брызнули из глаз так сильно, что я непроизвольным движением подняла руки к лицу.

Бутылка выскользнула из-под кардигана и упала на пол. От удара тонкое горлышко треснуло и отвалилось. Пахучая коричневая жидкость залила замшевые ботинки и белые джинсы Синезубова.

– Что это? – взвизгнул Дракула, запоздало отпрыгивая назад. – Что это такое?!!

– Это мое заявление об уходе, – неожиданно твердым голосом ответила я.

И вытерла слезы рукавом кардигана.