Читать книгу Боги с Родины. 1-ая книга, 2-ой трилогии. Ритмика - Святослав - Страница 7

Это всё, продолжалось – много времени. Она Артёму, не давала спать. Нервы вот-вот, дойдут к черте предела, это он понимал, и сдерживал себя, стараясь не пойти в разнос по нервам.

– Иначе – не засну, если, вдобавок, накручусь, – решил он и, пытался не обращать внимания на выходки её – та грызла, между ними стену, ему на зло.

Она не успокаивалась, не обращала на его ворочания, ни на его покашливания – внимания, будто в отместку, его «не замечала», будто того здесь не было. И так шёл – час за часом.

И всё-таки, предел терпению, внезапно, наступил. После того, как понял, – обнаглела, – на стол, на кухне влезла, за стеной – услышал звук падения – глухой, с той стороны.

Артём, мгновенно догадался, – упала на пол, со стола – толстая палка колбасы. Больше с того, и падать было нечему, ведь не потащит хлеб, когда есть – боле вкуснее.

Вскочив с кровати резко, он кинулся на кухню, схватив доску со стенки, чтобы её прибить или, возможно, защититься, если, вдруг, бросится к нему. Но, эта бестия, недаром было ей лет восемнадцать, – бросила колбасу, что по размеру – её больше, и юркнула в нору, что грызла ночью.

Забив, смесь в рукавицу, – из алебастра и стекла, отправился в постель, надеясь выспаться. Та крыса, третью ночь, спать не давала, грызя пол в его домике, не уставая. Позавчера, прогрызла кусок пола – возле стены и, променад по комнатам, неторопливо делала.

Пришлось, сжать зубы, чтобы, до конца не разозлиться, он вскакивал с кровати, топал, и обзывал – обидными словами, и наделяя – прозвищем похабным.

Видно, обиделась она. До самого утра, пыталась пол прогрызть в разных частях – кухни и зала, не примирившись, в эту ночь с судьбой.

Такое впечатление, что это её дом. Вчера ему приснилась, – та, слегка, за палец (ноги) укусила, что высунулся из-под одеяла. Зная, рассказы очевидцев, страшные, старался укрывать лицо – надёжнее, и не высовывать ног из-под одеяла.

– На этот раз, не откусила, точнее – не отгрызла, себя он успокоил, решив – с той, завтра, всё равно расправиться, если она так будет – продолжать, себя вести, и дальше, по меньшей мере – некорректно, по отношению к нему.

И, не пожалуешься, королеве её, вздохнул. Быть может, королеву, с поста уже турнули? И эта, мстить пришла ко мне, за отношения их – прежние. Хотя, мстят по-другому.

Немного подожду и, посмотрю, на поведение её – крысиное, тогда, точно решу, что с ней, я сделаю.

Он, колбасу не мог простить. Но, понимал, что крыса, хочет кушать, готов был поделиться хлебом с ней, который часто засыхает, – в сухари. Не колбасой же, с ней делиться, которую и сам любил, особенно, когда от лени, днями не готовил, а денег не было – ходить по ресторанам.

Этот поступок – полным беспределом был, поэтому он и решил, раз по-хорошему не понимает, её накажет.

Под утро, всё-таки вздремнул Артём, и в ужасе, проснувшись, увидев, – рассвело. Опаздывал он на работу. Не успевая чистить зубы и в туалет сходить, пытался на ходу, позавтракать, дожёвывая – с хлебом, колбасу, догнав трамвай.

К рабочему автобусу, едва успел, и, чудом, втиснулся в него, когда тот тронулся и, двери закрывал.

Домой пришёл он поздно. С огромным омерзением и, злостью, кипевшей в нём, как только, дверь, открыв, вошёл на кухню, увидеть пожелал, – остатки «пира смертного». Из вытащенной рукавицы, смесь страшная лежала – для неё, он понял – крыса, к ним не прикоснулась. Она, всё вытолкнула – содержимое, из рукавицы, ей приготовленное.

Немного отойдя от злости, удивился, а вскоре, успокоившись, смеялся. Она лишь съела, небольшой кусок от колбасы, что утром он отрезал. Большой, лежал, нетронутым.

– Не видеть его не могла.

Со мною, поделилась? – в недоумении он размышлял, сметая крошки со стола.

Что-то похожее на шутку и нелепицу.

В доме прохладно было, хорошо. И, ночь прошла без «приключений» Не было злости и, без сна – мучений.

Он радовался, в комнате – спокойно, тихо засыпая в ту ночь – спокойную, за несколько ночей последних, первую.

Проснулся радостным и, на работу, добирался, беспроблемно.

Сегодня ужинал он в ресторане, куда зашли с товарищем по случаю зарплаты, командировочных. Пили немного, как всегда, бутылки по две – вина сухого. Главное, – вечером не нужно, готовить кушать, утром, надолго уезжал, в командировку.

И, собирая вещи чистые в дорогу, смотря, одновременно, телевизор, прислушивался, – нет ли гостьи. Сколько не ждал, грызни не слышал – пола, стен; от этого обрадовался, ещё больше.

С её норой, хлеб, положив, ушёл, ко сну готовиться.

– Возможно, что сбежала с цирка.

Спалось без жутких и противных звуков – грызни стен, пола, – легко, покойно. Ничто не разбудило, не мешало спать до середины ночи, когда почувствовал, нежданно для себя, сквозь одеяло, – кто-то, стёжками мелкими шажков, вначале – в одну сторону, затем – в другую, бегал по нему, его груди, нахально.

– Это вскочила на кровать мою, – на одеяло, крыса, – в испуге он подумал, холодея, на миг какой-то, замер. – Мне не хватало, чтобы она залезла ко мне, под одеяло!?

Крыса, немного дёрнулась вначале, почувствовав, что он проснулся, замерла, как будто, выжидая, как будет действовать хозяин – кровати, одеяла. Надеялась, обнимет, поцелует?

Вскочив, он сбросил приживалку с одеяла, укутавшись в него и, включил свет. Он лишь заметил – часть хвоста, исчезнувшего – в часть секунды, в её норе, и это, успокоило, немного.

По крайней мере, знал сейчас, – она не спряталась, ни под кроватью, под подушкой или за креслом, тумбой, телевизором, что было бы, намного хуже.

Присев возле норы, не мог он, долго успокоиться, ощупывая нос, уши, конечности свои – другие, пока не убедился, – целые, они.

Считая видно, всё произошедшее – игрушкой, она из норки показала нос.

Негодование, в нём закипело с силой страшной, такого хамства, от неё, он ожидать, не мог – даже при свете – включенном, она, наполовину вылезла из норки и, будто, ничего и не было, спокойно, в упор смотрела на него, своими маленькими глазками, словно сыграть в гляделки, предлагала, кто – пересмотрит. Когда он приподнялся, вновь шмыгнула вовнутрь норы.

– Что, сука, на смотрины появилась? – он произнёс недобро. – И, на постель запёрлась, будто бы домой, к себе! Ишь, разгулялась, крыса гадкая!

Ведь, не приснилось это мне, во сне?!

Достав из рукавицы содержимое, добавил, не жалея колбасы, высыпал на газету, – на полу, почистив смесь, от нескольких камней, схватившихся, и всё – перемешал. Рядом на блюдце, налил водички, для ускорения процесса, алебастра в её желудке.

Ложиться сразу же в постель он побоялся, поэтому ушел во двор, на воздух чистый – немного успокоиться, полюбоваться – небом звёздным и, красотой ночной. Гулял он долго, а когда вернулся, то прежде, чем лечь спать, – дверь забаррикадировал, меж спальней, кухней, обследовав всё тщательно. Немного успокоился он лишь тогда, когда услышал шорох. Никто другой, кроме неё или её семейства, не мог здесь появиться, так как они оберегают тщательно – границы, своих владений, семью другую, никогда не пустят, даже, питания, если, – достаточно.

Утром увидел, алебастр рассыпанный по полу. И, было не понятно, наелась она вдоволь или «голодная» осталась. Её не видел, а спросить об этом – некого, к тому же он спешил в командировку. За ним, вот-вот должны, заехать.

Времени, выпить чашку чая и скушать бутерброд – с трудом хватило. Он уезжал в командировку, не менее, чем на полмесяца, а там и, больше…

– Икар, друг мой, – запутался, немного, отдохни, – советовала Сущность Великолепная, – ему; видя, что тот устал от бесконечных дел, работы.

С трудом он отвечал на Люция вопросы.

Никита понимал, и был не против, остановиться; слишком, – огромным было превосходство, у Люция над ним, во время обсуждения Закона «Эго».

Он был польщён вниманием к себе Великолепной, архисильной, безгранично эрудированной Сущности, и это останавливало пыл. Он не пытался, думать и оспаривать, те постулаты, казавшиеся, в чём-то, ему – неправильными.

– Вы правы, я действительно, запутался. Ведь не привык так быстро ориентироваться – на темы сложные. При разговорах я отвечаю – интуитивно больше, а не осознанно, – признался Люцию Никита, мне хочется вновь с Вами встретиться и, в разговоре, многое узнать и, обучиться.

– Я никуда не ухожу пока, и, если ты не будешь против, я здесь немного задержусь.

– Здесь ваша резиденция, как я могу быть против нахождения здесь – в вашем доме? Я гость всего лишь и, не более.

– Оставь, не то, что говорить так, думать даже. Ты здесь не гость. Ты здесь работаешь, живёшь, и этот дом твой, как и мой, тем более, ты помогаешь мне, являясь представителем моим и оком. Твоя отчётность обо всём, что происходит здесь, похвальна. Я вижу, что нигде ты не лукавишь…, явно.

Никита покраснел от похвалы такой, немного, не очень он привык к ней, прежде.

В лаборатории считалось, – хвалить работника за то, что выполняет дело – хорошо, абсурдом; обязан выполнять порученное, – хорошо, за это и, зарплату платят, и держат на работе.

– Быть может, и не всё, как вы хотели – получается, но я стараюсь, и огрехов, вроде меньше стало.

– И это видно. Огрехов не бывает у того, кто ничего не делает, совсем. Со временем, всё будет получаться. На рельсы дело станет, катиться будет – само почти, подталкивай лишь только, как маховик, что хорошо раскручен, – нуждается в подкрутке лёгкой.

– Здесь, кстати, я не видел рельсов, – попробовал Никита пошутить.

– Я изъясняюсь языком твоим, с тобой, так проще, – понимать тебе, меня.

– Я понимаю вас. Спасибо!

– Я вижу, отдохнул немного. Сегодня праздник на планете – Мой день рождения.

Люблю я это время, когда в горах, поют метели, и много снега.

Сейчас в честь праздника, если желаешь, я сделаю тебе подарок, посмотришь наяву с огромной высоты нашу планету. Пожелаешь?

– Конечно, да! Желаю.

– Тогда, закрой глаза, держись покрепче в кресле, сейчас мы полетим. Полёт – отличен будет, от твоих полётов, и думаю, по нраву станет – путешествие. Готов? Присаживайся.

Полетели!

Закрыв глаза, Никита, руки-крылья положил на поручни у кресла. В какую-то секунду, тело – налилось свинцом, вдавилось в спинку, сильно, затем, в пушинку превратилось, не весящую ничего. Чтобы не вылететь из кресла, вцепился, что сил было у него, в него. Мелькнула мысль:

– Держась я за него, – держу себя или его, чтобы оно не улетело?

И, улыбнувшись, приоткрыл глаза.

Пред взором развернулось сказочное зрелище, очень прекрасное и, удивительное. Он никогда ещё не видел – ничего подобного. Подёрнутое облаками, перистыми и, изменяя – причудливые очертания пространства, сливаясь с шапками гор – белоснежными, в контрасте с голубой поверхностью – морей и океанов, зелёной – леса и полей, создали – восхитительный пейзаж, неописуемый, что завораживал взгляд, моментально.

Не в силах оторвать его, он позабыл, мгновенно, обо всём, что окружало, в этот миг. – Идиллия.

Совсем недавно сталкивался с зрелищем подобным, но это было – восхитительнее, сказочнее более. Ведь оказалось, что чем выше и, чем дальше, планета от тебя, тем ближе и желаннее она.

– Только вдали – обыденное, – постоянное, – прекрасно, подумал он, – ты начинаешь истинную цену понимать его.

Меняли облака, свои причудливые формы, и создавали новые фигуры, их изменяли по объёму, – сжимаясь, расширяясь, собою закрывая в доли секунды, континенты, их открывали.

Парил он в невесомости, словно – пушинка, капля воздуха, не шевеля крылами, спокойно сидя в кресле, которое боялся отпускать, чтобы случайно – его не потерять.

Оно было единственной частью с планеты, как он, на нём.

Светились вдалеке, – планеты, намного меньше этой и, отражались переливами – отблесков света, волновыми – лучей светила, играя ими – в безграничном, космоса – пространстве. Над головой блистал – его шар огненный, а вдалеке – два спутника.

Он, в восхищении, прикрыл глаза.

Когда открыл их, то себя, увидел – в кабинете, на том же кресле, вновь тяжёлом, как и сам.

Люций сидел напротив и молчал, он показал ему, из космоса планету.

– Понравилось? – спросил дежурным голосом, смотря другим, как голос, – взглядом.

– Вначале, очень, – ответил Люцию Никита.

– А что потом, произошло?

– Какое-то смятение пронзило, словно искрой, затем, то, чем я восхищался, вдруг, стало меньше значимым, – другим.

– А что это, другое?

– Не знаю. Что-то непонятное, – обрывки информации.

– И, что ты помнишь?

– Мало из всего, обрывки, между собой не связанные, совершенно.

– Ты, рассказать их можешь? Что ты запомнил…

– Что помню, рассказать могу. К примеру…

Неандертальцы. Исчезли 20 тыс. лет назад, оставив небольшие, явные следы в живущих особях… не помню точно, вроде – под землёй.

Там жизнь другая существует? В согласии с собой?

Люций оставил – вопросы без ответа, промолчав, внимательно лишь посмотрев, в глаза. Было заметно, что он озаботился над чем-то, задумался, затем, спустя часть времени, ответил:

– Когда-то, думал я об этом и, говорил тебе, недавно, – при первой нашей встрече.

И вновь задумался о чём-то, потом, спросил:

– А что ещё запомнил?

– Мне почему-то вспомнилось моё стихотворение, написанное в юности, на Родине, под Новый год. Прочесть его?

– Прочти.

– Зимою солнце светит, в лучах тепла почти что нет. Мороз студит, заметив дерзость – неслыханную: свет, … а с ним тепло?

К нему прильнуло всё живое, не может удивить – элементарное, придумать, ко всему ответ.

Ведь лишь объятия мороз ослабит, придёт весна, тепло вернётся, всё растает, и сущности поймут – ушла зима, забрав с собою холода, уйдут трескучие морозы, и мигом расцветёт земля, не будут больше мёрзнуть слёзы – детей уставших, без тепла.

Заботы, трудности и горе, уйдут на план второй, ведь вскоре – с теплом придёт к ним – доброта лучей его – с победой зла.

На свете есть тепло и солнце! Есть Бог и Вера, к ним оконце – открыто людям тем всегда, в ком есть святая доброта. И, Новый год – счастья надежда: кому-то нужен хлеб и кров, кому-то – более, чем прежде, услышать хор из льстивых слов.

Желают в этот праздник славный, того, что хочется тебе: здоровья, счастья, хлеба, правды, веселья, радости в душе!

И я хочу, чтобы проснулось быстрее солнышко моё, лучом мне – нежно улыбнулось, сияя им в моём окне, чтобы согрелись от тепла его, – все, кто недавно замерзал, чтобы запели снова птицы, никто бы больше не страдал, чтобы всем сущностям на свете, всегда было тепло, светло, чтобы, проснувшись на рассвете, с улыбкой мог смотреть в окно.

– Это к тебе, память пришла, ты вспомнил – праздник Новой год, – ответил Люций, грустно улыбаясь.

– Она явилось, в результате – прочитанной о прошлом книги, страны моей, – планеты.

– Здесь многое не так. И людям здесь живется, и жилось, намного лучше, чем у вас, и зим холодных нет и стужи. Никто из них не знал их, в горах кто не был, за жизнь свою, не видел снега.

– Заметил это, – тихо, ответил Люцию Никита.

– Тебе, наверно, будет лучше, побыть немного – одному, потом пойти и справить праздник Рождества, с тебе подобными людьми и птицами. Тебе, в работе, поможет это, так же.

– Вы правильно всегда, всё говорите, – Никита, отвечая, пытался, улыбнуться.

Он понимал, – намёк был неспроста, хотя, предосудительного, не увидел, в своём стихотворении о Родине. Другое измерение.

– Ты знаешь, – как бы напоследок, добавил Люций, можно винить всех, вся, забыв о слове, мысли, – материальности, а значит, и о страхе, и желании.

Когда запрячет страус голову в песок, он думает, что спрятался. Всё относительно и, в нашем измерении. Таких миров, может быть, мало, может быть, – не счесть. Всё относительно, как смелость, лесть, вода, море и берег.