Читать книгу Боги с Родины. 1-ая книга, 2-ой трилогии. Ритмика - Святослав - Страница 8

К гроту огромному, со всех сторон слетались люди-птицы. Все стены облепили, – выступы, где разместились, скученно, словно огромные мыши летучие. Стекались, будто ручейки, группами люди.

Здесь проводилось, в секретности, от власть держащих, собрание – Законом недовольных.

Объединившись в крупное сообщество, они могли, уже сегодня, немалой силой быть, если, не разобщённость, с несогласием во взглядах, мнениях – в вопросах ключевых.

Кто-то считал, что нужно силой отстранить Мамону – губернатора, его семью и, распальцованных всех особей – от власти; снять привилегии и, уничтожить разделение на касты, – всех сделать равными в сообществе.

Кто-то считает, – держащих власть, с Мамоной вместе, нужно поставить, в рамки главного Закона, чтобы – Закон для всех, был равным, назначить наблюдателя, над соблюдением его – народом избранным, а не назначенного, который, мог бы напрямую, общаться с властелином, правительством планеты.

Кто-то считает, – можно им договориться, с правительством и губернатором, выставив жесткие, – ультимативные им, требования, – что будут править регионом по-другому, поняв, – у сущностей простых, есть сила, лучше, их не трогать, без нужды.

Собрание вёл седовласый – птица-человек. Его все уважали, знали, не понаслышке. Как только вышел на трибуну, все притихли.

– Все ваши предложения верны, имеют, под собой основу, – начал оратор говорить, со слов – их понимания, кто-то, прав больше, кто-то – меньше. Каким бы не пошли путём для достижения необходимых целей, в нём нет итога завершения, они нам не дадут, необходимый результат.

Мамона, – не большая часть но, – часть правительства планеты и, если бы его он не устраивал, то сняли бы давно и, пост, другая сущность заняла. Значит, правительство во всех его желаниях, он удовлетворяет! Отсюда вывод, что политика санкционированная, – правительством. Значит, цель нашу, нужно ставить – выше, и, изменить политику, чтобы мы все, – живущие здесь, на планете, имели – одинаковое право, как у высокоро’жденных, так и неприкасаемых. И изменить её, возможно, – одним способом, – правительство заставить нас понять, что мы непросто что-то значим, а – много.

Не просто, – отстранить от власти губернатора или поставить, в рамки, а сделать, одинаковым Закон для всех.

Не мы его поставили, без нашего согласия – руководит возможностями нашими и нашими потребностями. Недаром выборы отменены и назначениями заменены, убран предел голосования и, воздержавших.

В секунды первые, можно, отчётливо, услышать, как зазвенел комар, случайно залетевший в грот, будто – принять собрался, участие в собрании.

Но продолжалось так не долго. Через минуту пошёл ропот, и, превратился в гул. Но был недолог и, затих он, быстро.

Дежурные, напомнили всем знаками, что здесь, не на базаре, – на собрании, и, кто желает высказаться, – выходи на подиум. Все кулуарные привычки, сбросьте, чтобы вам не мешали.

Вышла к народу Илия. Она, без разглагольствований, приветствий долгих, ко всем присутствующим обратилась:

– Всеми, здесь находящимися, движет недовольство. И вы правы. Сколько терпеть, возможно, когда правители, считают нас за быдло. Устраивая всевозможные нововведения, включая заказные конкурсы, аукционы, когда необходимо – пересмотры, кому-то предоставленных услуг, аренд, и далее. Они придумывают, под защитой Эго, что выполнять должны мы, – преследуют лишь цель одну, – нас обесправить и, загнать, как можно дальше, в угол – бедности и обнищания дальнейшего, все, – средние и малообеспеченные касты на планете.

В оценке происшедшего, происходящего, наш выступающий был прав, ноги растут от головы.

Но, не согласна, с предложением его. Оно, довольно агрессивно, и, как я вижу, – безрезультатно, в конечном счёте приведет нас к, – отрицательным, обратным результатам, тем, что желаете. В итоге, пострадаем все мы, – не они, подчёркиваю это, – мы одни.

– Есть предложения другие, у тебя? – спросил оратор предыдущий, – кроме, лишь трусости?

– Не трусости, – разумности.

– Конкретнее!

– И да, и нет.

– Не очень, знаешь ли, понятно. Ни да, ни нет.

– Я лишь о вашем методе попробовала, рассказать, как понимаю.

А предложений нет особых и, конкретных, вы правы… К ним, не готовилась я, специально.

– Тогда зачем ты здесь? Ты говоришь, что предложение моё, по меньшей мере – агрессивно!

А как воспринимать себя, униженный и оскорблённый, должен?

Ты предлагаешь, получив удар, с готовностью и с благодарностью, подставить вновь себя, от радости рыдая? Или стать на колени и, сложить, пред ними голову на плаху?

– Пинок, под зад свой получить?! – раздалось из толпы. – И со всего, хорошего, размаха?

Вновь шум большой поднялся, обсуждали, кто больше прав или совсем не прав. Пришлось дежурным снова успокаивать, толпу собравшихся здесь, – недовольных, не только в городе, и за его пределами.

Со стороны смотрело много глаз за всем – происходящим в гроте, для всех присутствующих, были незаметными. Как невидимки, из щелей, внимательно за всем следили, слушали, внимая, о чём здесь спор идёт, понять, пытаясь правильно, к чему тот приведёт. Вперёд или обратно, повернёт?

– Не говорила, что нет предложений, – совсем. Я говорила, что – конкретных предложений, чётких нет. Их, нужно обсуждать совместно, вырабатывать. Уверена, у большинства здесь находящихся их, также – чётких, нет, но ведь не в этом главное!

Многие знают, насколько я ценю – свободу слова, действий личности любой из сущностей, но слышать чуть ли не призыв стать на колени, с благодарностью – подставить щёку, удар по первой получив, уж слишком. Об этом, я не говорила.

Присвоив нам девятизначный номер, они общаться могут с нами без имён, во всём нас контролируя, вести по серверам своим, учёт, даже малейший – для каждого из нас, – подъём благосостояния учитывать, чтобы устроить нам дефолт или в ответ для нас – налоговое бремя, да прокурорский, установить надзор. А все Мамоны, им подобные, от этого лишь буду наживаться и, дети их, средь избранных, в условиях прекрасных, всё также, будут обучаться.

Так же, как вы, я вижу наперёд, – чем дальше, тем становимся – бесправнее, и понимаю, – это оставлять нельзя – так, больше. Но, в то же время говорю я вам, что никогда ещё насилие, к чему фактически нас призывал оратор предыдущий, не приводило ни к чему другому, кроме такого же, или подобного тому, насилия.

Чем будем лучше их? Мы сделаем повтор. Всё повторится. И потом, всё станет также.

Я говорила лишь – о том, что путь, – предложенный, не верен, и приведёт он к тупику, если мы примем основным – курс несогласия с режимом существующим, он не исправит ситуацию, лишь навредит нам всем…, довольно основательно.

– Достаточно! Опять вода, вода! Коль вышла, дело говори, но не страдай поносом! А нет, так лучше уходи сейчас и сопли вытри, у себя под носом. Немного повзрослей ещё и, как серьёзней станешь, к трибуне выходи, когда, нам будет, что сказать, пока язык свой не поранишь о зубки белокостные, красивые, молочные.

– Что же Вы, извините, – господа, меня, коли слова мои вам не пришлись по вкусу, я не хотела, не хочу вреда, щелчок по носу, вытерплю, так как не ваша, в общем-то, сейчас вина, что вы не слышите меня, и голосуете – за предыдущего оратора…

Со стороны толпы поднялся снова шум, переходящий в гам, и даже появились свист и смех со звуками улюлюканья.

Илия с сожалением смотрела на – смеющихся над ней, спустившись с подиума, шла – из грота.

Обида клокотала в ней, пытаясь вырваться наружу. Не позволяла ей она, добиться этого и, сдерживая силой воли, с усилием пошла и с болью, к городу.

Немного успокоившись, назад взглянула, позади себя, услышав, шум. От удивления, остановилась. Сзади неё, парили люди-птицы в большом количестве, уже все улетели, почти, из грота, собрание покинув, свободолюбивых сущностей. И те, кто там ещё остался, не задержались, вылетая, примыкали к стае, и уходили в сторону от грота.

Оставшись в кабинете, когда «ушёл» Великий Люций, задумался Никита:

– Произошла, внезапно, перемена в том восприятии – красот планеты и почему, внезапно Люций изменился, непонятно, также.

Увидел, непредвиденную перемену во мне или из-за стихотворения?

Он не скрывая озабоченность свою, со мною говорил, иносказательно?

Он долго думал, и не смог понять – причину перемен. Хотя и чувствовал, – ответ был рядом. Но даже приблизительно не мог найти, – где же, ошибся, как он, ни старался.

Он помнил, что сегодня – праздник Рождества, но настроение, в связи с метаморфозами, не было праздничным, хотя любил он этот праздник, раньше, в прошлой жизни.

И, в кабинете оставаться не хотелось, – быть одному, хотя идти – особо некуда. Никто его, нигде не ждал, за исключением тех лиц, что появляются всегда, с любым руководителем, вблизи.

Чтобы развеять попытаться, тоску свою, вышел на крышу; взмыл оттуда, расправив крылья, высоко, но ниже облаков – парил, спускаясь вниз кругами по спирали. Потоки воздуха, используя, меняя направление, чтобы подули ему в грудь, и в спину, с боков, а он умело, регулируя углами крыльев, скользил в них, траекторию держа, планируя.

Почти спустившись – на половину высоты, заметил, что за городом, невдалеке, как он, в таком же одиночестве, купается в потоках воздуха, большая птица.

Он к ней приблизился на расстояние, – довольно близкое. Маша приветливо ей крыльями, он ожидал, ответных взмахов, но не последовало от неё ответа.

Тогда, расстроившись от явного пренебрежения, взмыв высоко, вновь в небо, ринулся, вниз, камнем падая и, выходя из пике, расправил крылья у земли.

Он, с грустью опустился на лужайку, присел вновь у ручья, где отдыхал вместе с кентаврами, пегасами в ночь перед праздником, их встречей в городе.

– Где-то сейчас отряд их? – спросил, сам у себя.

За время, проведённое в отряде, он подружился с сущностями многими, как предрекал ему вождь племени, не ощущал там – в одиночестве. Сейчас, когда расстался с ними, вновь, нападала сильная тоска.

Когда ему показано, – и в воздухе им, не интересуются, он принял факт, как должное – судьбой отвергнутым, без многих радостей. От этого поник, в себе замкнулся, и в степени отчаяния, лёг на землю, где распластавшись, интуитивно, искал – поддержки у неё и, сил подпитки.

Она была похожей, на – родную, хотя он понимал, что ей он – не родной, но, некуда ему было податься, и не хотел уже, – прекрасно понимал, – куда бы он, не захотел попасть, сейчас, то никуда бы не сумел. Нигде, не нужен.

– Но, почему, всё так сложилось? – задал себе он в сотый раз, вопрос. Являюсь я игрушкой, в руках судьбы и сделать не могу, чтобы хоть как-то повлиять, на эту – судьбу долбанную?

Он даже не пытался, найти ответ на свой вопрос, прекрасно понимая, что для него, его нет попросту.

Закрыв глаза и крылья положив на голову, в отчаянии сжал кулаки. Что было сил, вонзил их в мягкий травяной покров, податливый, насколько смог.

– Обиделся, так сильно? – услышал, неожиданно, вопрос, – чьим-то приятным, нежным, мягким голосом.

Он даже не поверил сам себе, вначале думая, что это показалось, но всё равно, на голос, поднял голову. – Рядом сидела незнакомка с красивой головой, прекрасной юной девушки. Светлые волосы бездонные глаза, её, ещё прекрасней делали, когда та улыбаясь, смотрела на него.

– Где-то я видел их, – подумал он, в ответ, ей улыбнулся.

– Тебя зовут Икар? – спросила она весело.

– Да, – он ответил ей. – А как тебя зовут?

– Меня назвали – Таха.

От голоса Тахи повеяло, чем-то знакомым, больше, чем родным.

– Таха? А что обозначает имя это? – спросил он тихо.

– Птаха – птица, по-домашнему.

– Красиво так, звучит.

– Находишь так? Как странно и, приятно.

– Мне кажется, – так нежно, мягко.

– Мне тоже, кажется, – ответила она и, засмеялась весело.

Не зная почему, и он смеялся, весело. Подействовал, наверно, на него, смех – заразительный, веселье, шедшее потоком, неудержимым, от неё.

– У нас есть о тебе легенды.

– Вот, как? Какие?

– Правда, что – не настоящий человек ты – птица? – она спросила, робко.

– Нет, человек я настоящий, а птицей стал искусственно.

– Ух, ты! У нас, нет никого из настоящих человек.

– А разве ты не настоящая?

– Я настоящая, но от простых людей ведь, отличаюсь, это – другой подвид.

– Они намного хуже?

– Да нет, – другие. У них законы, нравы не такие, как наши, отличаются.

– А разве, не один Закон, для всех?

– Наверное, один для всех, – нежданно, голосом притихшим, ответила она и, убрала с него взгляд, чуть в сторону.

Ты извини, пожалуйста, что я тебя, так необдуманно, внезапно, потревожила, словно забыв, о чём-то, спохватилась, – сказала громче и, взмахнув крылами, резко, – улетела.

Он еле-еле, крикнуть ей успел:

– Да, погоди. Постой!

Но, то ли не услышала она его, то ли не захотела – слышать, улетела.

Никита, сразу же вскочил, – взлетел за ней. Поднявшись выше, стал пытаться что-то говорить и, объяснять, раскрыв над нею крылья – широко. Хотелось задержать её, хотя бы на короткий миг, чтобы его она услышала и поняла.

Но, на слова его, внимания не обращая, резким уходом вправо и назад, оставила его, сзади себя и, что-то резкое сказала, – обидное, по видимости, взмахами летела от него, в сторону стаи небольшой, резвящихся невдалеке, подобных ей. Те, видно, обратили – на инцидент внимание, направились навстречу к ней, а он стал медленно спускаться вниз, глядя, с бо’льшей тоской, чем была у него, до встречи с Тахой.

Они, все, развернулись, улетели – в другую сторону.

Он разобрал её слова, поэтому, оставил все попытки догонять и что-то, объяснять ещё. Эти слова – сравнение его и коршуна, нависшего над жертвой.

Вновь распластался на земле и вновь, с большим отчаянием, вонзить пытался кисти, в её густой покров, но в этот раз земля, ни приняла их, что-то твёрдое, и он ушиб об это «что-то», кисти. Не обратив внимания на боль, он вновь и вновь вонзал их, пока до крови не разбил их и, травяной покров, не разметал вокруг себя.

День подошёл к концу, и солнце, медленно спускаясь, упряталось за лес, где скрылась Таха, со стаей птиц, что полетели к ней на выручку, считая, видимо, – произошло, не самое благополучное меж ними, а он лежал и думал…

– Как хорошо, – меня никто не видит, в виде таком, – немного отойдя от боли и отчаяния.

Обмыв руки в ручье, он медленно пошёл, в сторону города, в другую сторону от леса. Лететь, желаний не было, хотя это, намного легче было. Он, словно мазохист, с остервенением, себя, вновь болью истязал, это, и помогало приводить, в чувство себя. – Ведь, никому, не нужен. И, себе.

Солнце за лесом спряталось и сумерки, сгущаясь переходили плавно, в вечер поздний, готовясь к длинной ночи.

Кисти рук ныли, дергаясь и, отзывались болью, периодически, – Икар не обращал внимания. Идти было, непросто – тяжело, ведь он устал, но не хотел лететь, словно себя пытал.

Нежданно, шум услышал, сзади от себя и, сразу же, остановился. Сзади него, парили люди-птицы в воздухе, в количестве огромном. Они летели, примыкая к стае – таких же, как они; внизу шла Илия. Со стороны, могло казаться – наваждением, но, не было фантазией, ни миражом, происходило всё, на самом деле.

Илия видела его.

Сказать, что рады были встрече, – нельзя, ведь у обоих, не лучшим было настроение, пусть, и причины, – разные.

И, люди-птицы, не обрадовались – встрече их. Если учесть, – Икар был представителем правительства планеты, хотя и, им подобный, притом – не выбранный, назначенный.

Непроизвольно, мысль навязывалась – выбор неслучайный, стратегии борьбы у Илии. Входила, в созданный Совет противодействия коррупции и беззаконию.

Илия поняла, как только люди-птицы, Икара видя, свернули в сторону. Икару нужно было улететь, иначе Илия должна догнать, – она его нагонит, неминуемо, тот продвигался медленно. Вдобавок, чтобы отойти немного, от усталости, присел Икар, на скальный выступ небольшой, с края дороги, – выглядывающий из-под земли, словно бычок двурогий и, получилось, – будто бы, он поджидал её, идущую к нему – неторопливо.

Если Икар бы начал разговор, то Илия, сославшись бы на, что угодно, прошла бы мимо, извинившись, но, видя окровавленные руки, кивок ей – молчаливый, головой – дежурное приветствие, будто, тот с ней – не хочет говорить, она остановилась, – заинтригованной, произошедшим.

– Что-то случилось? – спросила у Икара.

– Нет. Ничего, – ответил тот, не глядя на неё.

– Тебе, чем-то помочь?

– Не надо! Я попросил бы, если было нужно.

– Вызвать «мотор», другую помощь?

– Илия! Не против был бы я, сейчас, один остаться.

– И я, хотела бы, побыть одна.

– Тебе мешает, что-то?

– Но ведь вдвоём нельзя быть – одному. Частично я, сама себе мешаю. И, на душе, так гадко, отвратительно.

– Не одинока, в этом.

– Так хорошо, что ты не лезешь, с глупыми расспросами, ко мне.

– Тебе бы так же, не мешало это делать.

– Я и не лезу. Вижу, что тебе нехорошо. Случайно встретились.

– Ведь, больше было – негде.

– Наверное. Крылья, не в норме?

– Я не хочу летать, и говорить, делиться.

– А и не нужно. Посидим вдвоём, как будто, каждый, здесь – один. Прикольно?

– Сиди! Ведь места много.

А что, нужно со мною, рядом?!

– Тебе, я помешала?

– Немного.

– Извини! Пойду, тогда. Мешать – не стану.

Поднявшись, Илия, пошла вперёд, не оборачиваясь, в сторону Икара.

Помимо ощущения отвратности – после собрания, осадок появился – кисло-горький, как будто, виновата в чём-то, перед Икаром. В том, что тот остался?

Дорога за мостом, сворачивала у реки. Идти домой ей, не хотелось. Присев на берегу, задумалась. Невдалеке горели «кобры» освещения – проспектов, площади, а здесь – лишь месяц и луна, с подругами и слугами своими – звёздами, неярко освещали берег – ласково и бескорыстно, свет свой дарили – прохожим и влюблённым.

– Не помешал? – услышала нежданно, голос человека-птицы. – Я думал, что ты, дома, ко сну готовишься.

– Не хочется. Всё вновь одно и то же.

– Всё, вновь одно и то же, – вторил Икар, добавив, помолчав, – права ты.

Он ковыльнул – шаг, дальше, не став напрашиваться на соседство, ведь сам её прогнал, недавно.

– Если желание присесть, – есть, то присаживайся. Мне не мешаешь.

– Ты извини.

– Бывает.

– О том, что я прогнал тебя.

– И я об этом.

Он рядом с Илией присел и, так же, как она, свой взгляд направил к городу, где ей, ему, сейчас быть не хотелось.

Недавно, так же – у ручья сидел, в лаборатории. Как будто, всё приснилось и, были сны – предупреждения.

– Всё общество разделено на два отряда, по собственному выбору: одни трудом живут, другие ждут, жуют, что им достанется, – внезапно, Илия произнесла.

– Что им останется? – Икар, невольно, усмехнулся.

– Что им судьба подарит, и те, кто – всё распределяют, распоряжаются ресурсами и нами.

– Пусть, вообще, спасибо скажут, что общество, для них находит – какие-то средства и время, – для их обеспечения. Особенно – для тех, трудиться, кто не хочет – во благо главного Закона, из-за недооценки – своего достоинства.

– Что остаётся им ещё, как говорить – спасибо?

А как же, пожилые и больные сущности, – трудиться, ведь не могут?

– Кто бесполезен обществу, – ему не нужен. Считает губернатор, – каждый, должен – подумать был, заранее, о старости.

– Когда-то, в нашем измерении, одна из партий – справедливости, потребовала у правительства – налог на роскошь подготовить и, беззаконие, народ с ней согласился.

Нужно и здесь – такое дополнение к Закону, народу предложить, дав информацию для обсуждения. – Пусть «покупают» всё, что нравится тем – «покупать», без угрызений совести – те, кто заплатит тот налог. Другие, пусть довольствуются, – что останется от тех, кто о себе заботится, – красиво может жить.

И, по одёжке, а не по желанию, протянут свои ножки.

– Я где-то слышала, такое. Больные также о себе, должны заботиться?

– Заранее, прежде, чем заболеть.

– А если, у того – болезнь врождённая, полученная с детства?

– Пусть позаботятся о них родители. Поделятся имеющими привилегиями, накоплениями, – отчислениями. Ведь это справедливо.

И, почему – должны страдать другие члены общества, если какой-то овощ, пьяница – «строгал» обузу, не думая, о её будущем.

Разве должны страдать другие существа, из-за беспечности – тех «активистов»?

– Но, не всегда, всё складывается, как хочется тебе?

– Всё, в большинстве своём, лишь оттого, – не думают о будущем своём, те; либо, – похеристы, им, с самого начала, было безразлично, что будет с ними.

Есть пути стандартные – развития и становления, для каждой личности. И если, кто-то – ими пренебрёг, считая, что он он не такой, а лучше всех, идёт по выбранному им – пути, отличном от стандартных, приготовленных, какие могут быть вообще, от них претензии и недовольства?

Их, кто-то заставлял, пути те выбирать? Их выбирали они, самостоятельно.

– Но ведь должны быть, исключения из правил?

– Конечно, быть должны! И, есть они!

– Их исключают ежедневно, из правил и из общества, – немного, – человек по двадцать за день.

– Как это? – Икар, словам её, не поняв, удивился. Ведь, говорил он, о другом.

– По-разному. Одних стерилизуют, других, небезнадёжных, – отрабатывают, пытаясь дать возможность им исправиться, а третьих, – кто не подлежит: ни к первым, ни вторым, вычёркивают смело, из членов общества, их отправляя в путь последний, ласты клеить. Слишком уж много развелось, всех трудно прокормить и, убирать за ними. Сначала их, потом инакомыслящих.

– Но это же…, когда-то было, где-то! Неправильно…, всё это!

– Где? И, для кого неправильно? Для них? Кто виноват им? Общество? У нас был выбор, есть. Они, мы – не отверженные, до той поры – до времени. И если – сами выбирали путь, кто виноват им, в этом? Дай волю им, – начнут громить, в рост полный – всё подряд, устроят революцию!

– Ты, Илия, о чём? Не понимаю, – тебя сейчас. В твоих словах, цитат Мамоны много.

– Вообще-то, говорила я о них, и о себе, и, о собрании.

– Каком, собрании?

– Собрании – Законом недовольных.

Иронизирую я, просто, – смеялась над собой, видя, что им самим это не нужно. Им бы галопом пронестись, всё отобрать и разделить. А лучше, ты меня, не слушай. Я говорю полнейший бред. Так много, недовольства накопилось, что начинаешь думать – болею головой.

– Ну, слава Богу! Успокоила. Я помню – твоё недовольство Законом Эго. Нежели, всё зашло, так далеко? Вы и собрания устраиваете? Пример заразен. Ведь недовольные – были всегда, не прекратятся недовольства никогда.

Им нужно помогать понять Закон. Понять не, как трактуют его люди, люди-птицы. Им разъяснять, – каков он в деле. Право имеют все – самооценки.

– Правительство, не видит ничего? Не на пустом же месте – недовольства.

– Там знают всё о диссидентах, о вас, и, принимают меры. Смотрел твоё досье, – не экстремистка.

Как раз готовлю я доклад в правительство, о мерах, – приведения к порядку.

И знаешь, – много есть виновных, на местах. Я разобрался в том, пока немного, увидел, многие Закон – правильно трактуют, – власти имущие, но их не выполняют, считая, что Закон, лишь для народа.

– Икар, что сделал ты с собой?

Становишься сам – диссидентом? – Согласна я, Икар, идти с тобой. С утра начнём мы, завтра. Я верю, что в пути меня, ты не оставишь, коли не станет сил идти, поверю, тебя не зная, что хочешь лучшего, всем, в нашей жизни.

– Хочу, чтобы в твоей отчизне всё было правильно, законно.

Случайной ли была сегодня встреча? Вдвоём всегда сильней, разумнее, верней, прямее путь наш будет.

Верю, что это будет, в этом измерении. Тот день настанет – день самосознания.

Пока путь, силою, не будет прерван, навсегда.