Читать книгу Йога-клуб. Жизнь ниже шеи - Сюзанн Моррисон - Страница 14

Некоторые мои знакомые сбежали бы с того йога-семинара в первый же день. Такие люди, оказавшись в неприятной ситуации, говорят себе: «Эта ситуация не для меня. Я отвергаю ее, потому что она мне не подходит». Признав свое поражение в мыслях, они подтверждают его действием. И уходят. Бросают родные города, семьи и отношения. Уезжают с йога-семинаров, обнаружив, что вокруг все пьют мочу.

Но я решила остаться.

Очень трудно сейчас, вспоминая туманное прошлое, определить, почему именно мы поступили так, а не иначе. Я могу сказать лишь одно: когда мой разум кричал, что нужно сматываться поскорее из этой дыры, отдохнуть пару недель в качестве туристки, а потом сесть на самолет до дома, я решила остаться, и это связано с потребностью в самобичевании.

Видите ли, эта потребность у меня в крови. Желание исповедаться, даже когда в исповеди нет нужды. Думаю, причина этого – в детской уверенности, что Господь все видит. В детстве я так и представляла себе Создателя, который наблюдает за нами – как некий старший братец в небесах, которому очень хочется меня подловить. Стоит соврать или обмануть, мой надоедливый братец тут же дразнится с небес: «Врушка Сюзи! Врушка-хрюшка!» И мне казалось, что окружающие тоже его слышат, если, конечно, они достаточно чувствительны и способны услышать голос Божий. Вот я и вела себя соответственно, пытаясь расплатиться за все плохое, что сделала.

Возможно, вам покажется, что я слишком сурова по отношению к себе, и вы подумаете, что я одна из тех ненормальных, кто ссорится с матерью, а потом из чувства вины и религиозного рвения целый месяц себя наказывает, подбирая мусор на улице, как уголовник, отбывающий срок.

Простите, но это не так. Считаю ли я себя преступницей, достойной наказания? Нет. В моем понимании лучшее наказание – это то, которое всегда с тобой, то, в котором ты сам принимаешь участие каждый день, до самой смерти. Оно как легкая простуда, которая не мешает ходить на работу, но и получать удовольствие от жизни тоже не дает. И чем дольше страдаешь, тем больше у тебя шансов угодить Богу. Видите ли, ненависть к себе – это лишь способ угодить Всевышнему. И для такого наказания самодисциплина не нужна – достаточно хорошей памяти, чтобы его все время повторять.

Дело в том, что я, безусловно, заслужила того, чтобы застрять на острове любителей уринотерапии. Ведь я согрешила против самих учителей, к которым приехала учиться.

Я помню, что поклялась ничего не утаивать в балинезийском дневнике, но даже сейчас, когда пишу эти строки, понимаю, что сказать всю правду все равно не смогу. Есть вещи, о которых я просто не могу писать. Это так стыдно, так по-детски, эгоистично и, как правило, мне несвойственно. Я уже писала, что Лу наводит на меня страх, но тогда еще не готова была признаться, почему он так меня пугает и почему мне кажется, будто он смотрит на меня сверху вниз с осуждением, как самый строгий священник из моего католического детства. Я написала, что Лу чувствует мою слабость, но так и не призналась, в чем она заключается.

Дело в том, что я долгие месяцы копила деньги как на поездку на Бали, так и на переезд в Нью-Йорк. Вплоть до того, что продавала книги, одежду и возвращала в магазины рождественские подарки. Я позволяла себе тратить деньги только на одно: абонемент в йога-клуб. Когда я начала ходить в студию Индры, то все еще продолжала учиться на последнем курсе в колледже и посещала занятия под названием «Террор, апокалипсис, революция» (название вполне отвечало моему темпераменту). Но это также было выгодно и для кошелька, потому что благодаря учебе я могла рассчитывать на студенческую скидку. Когда курс закончился, я перестала быть студенткой, то есть теперь должна была выкладывать почти вдвое больше, чтобы продолжать заниматься йогой.

В «Йога-сутрах» говорится, что мы должны быть благодарны за то, что имеем, и не зацикливаться на том, чего не имеем, но хотели бы получить. (Например, на свечках за сорок долларов, которые продаются у нас в йога-клубе, а к ним еще масло для тела с органическим пчелиным воском, благодаря которому все мои аюрведические доши тут же должны прийти в полный баланс.) Это называется практикой довольства. Но мне кажется, довольство гораздо легче было бы практиковать тем, кто купается в деньгах.

И тут на сцене возникает Карли – моя лучшая подружка из колледжа и девушка с весьма гибкой моралью. (Мой надоедливый братец с небес сейчас смотрит на меня и укоризненно головой качает: «Кто бы говорил».) Карли считала, что ни одному настоящему йогу не придет в голову требовать деньги у творческих людей, художественных натур, которыми мы и являлись.

– Это противоречит самтоше, – объяснила она и, не моргнув глазом, стащила три батончика-мюсли с полки магазина здорового питания. – Нет, погоди. Это противоречит этой… ахимсе[8]. Кажется… Короче, нельзя жадничать, вот в чем смысл. Нужно практиковать довольство. Поняла? К тому же, все в мире – иллюзия. Поэтому всем должно быть все равно.

Карли верила в йогическую практику довольства, но развернула ее под своим углом. В йоге необходимо не зацикливаться на том, чего не имеешь, а ценить то, что уже имеешь, ведь это все, что нам действительно необходимо. Другими словами, нужно сосредоточиться на том, чем богаты, а не на том, чем бедны. Но в мире Карли эта идея означала, что всего должно быть в изобилии и весь мир должен делиться (с ней). Сколько хочешь, столько и бери. Другими словами, все – общее, включая солнце, дождь, время, батончики-мюсли, 90-минутные классы «сурья намаскар» и пранаямы[9]. В мире Карли, если йог думал о деньгах, значит, это не йог никакой, а обычный инструктор по фитнесу. «Учитель йоги, которого заботят деньги, – не йог. Йога – дар древних мудрецов, а настоящий учитель йоги – всего лишь проводник. Если деньги для него становятся на первое место, передача загрязняется, и цикл кармы продолжается».

По сравнению со мной Карли прочла гораздо больше книжек по йоге. Я вообще ни одной не прочла. Я тогда даже не была еще подписана на «Йога-джорнал».

Что, однако, не означает, что я была полной идиоткой. То есть была, конечно, потому что согласилась действовать по ее плану. Но я знала, что этот план дырявый. И понимала, что мы делаем это вовсе не для того, чтобы показать, какими должны быть настоящие йоги, а потому, что мы аморальные и пытаемся оправдать этим свою аморальность. Проблема заключалась в том, что мне необходимо было скопить большую сумму. От этого зависело мое будущее. Мне нужно было беречь каждую копейку, которую я зарабатывала, но то, чем я хотела заниматься (т. е. йога), требовало еще больше вложений. И не изменив условий, нельзя было выйти из этого тупика. Я могла бы продолжать копить деньги и одновременно получить желаемое по более приемлемой цене – всего-то по цене моей бессмертной души!

– Сюзанн, пойдем сегодня на йогу? – На часах 17.25. Занятие начинается в 18.00.

– Не могу.

– Почему?

– Мы с сестрой и Фрэн идем в бар.

– Так можно потом пойти. В полвосьмого уже все закончится.

– Не-а. У меня денег нет.

– И что?

– И то, Карли, что надо выбирать: или выпивка, или йога, – и я выбираю выпивку.

– А ты не плати.

– Как это – не платить?

– Не записывайся на занятие – как будто тебя там и не было.

– Хм… Понятно.

Вот так все и произошло. Видите ли, каждый месяц мы с Карли покупали абонементы в йога-студию. Система работала так: на входе ты записываешь свое имя, потом Индра или Лу заносят его в компьютер, который и сообщает им, кто уже оплатил месячный взнос, а кто еще нет. Карли придумала не записываться – так никто не сможет проверить, заплатил ты или нет. Это была блестящая идея, особенно если учесть, что в тот месяц Индры и Лу вообще не было в городе. Они уехали вести какой-то семинар, и все занятия вели другие преподаватели, которые нас не знали. Карли сказала, что нас никогда не поймают.

И сейчас я за эти слова готова толкнуть ее под автобус. Потому что это была ее идея, и ее действительно не поймали.

Поймали меня.

Это случилось после того, как Лу с Индрой вернулись. Когда мои учителя были в городе, я ходила к Индре четыре раза в неделю, а к Лу – почти никогда. Но поскольку их не было, я не обращала особого внимания на расписание. И вот однажды, не зная, что они уже вернулись, вошла в зал и столкнулась лоб в лоб не с незнакомым учителем, а с самим Лу.

В тот день я затащила на йогу свою подружку Джони, пообещав, что 90 минут «сурья намаскар» чудесным образом приведут в тонус ее руки. Но лишь когда мы развернули коврики, я увидела, кто сидит на учительском месте. Черно-карие глаза Лу впились в меня как буравчики.

На выходе Джони замялась у листочка, где все записывались.

– Не останавливайся, – процедила я сквозь зубы. – Мы же денег с собой не взяли. Как, по-твоему, расплачиваться будем?

Джони в отчаянии начала коситься в угол комнаты, где Лу левитировал в трех дюймах над землей и одновременно вел разговор с продвинутыми йогами. Он взглянул на нас, потом повернулся обратно к своим серьезным ученикам, и у меня возникло неприятное ощущение, что он прочел мои мысли.

Как оказалось, он действительно их прочел. Я набралась смелости и на следующей неделе вернулась в клуб. Мне очень хотелось позаниматься, но я была приглашена на ужин к бабушке и дедушке, поэтому опять пришлось пойти к Лу, надеясь, что его взгляд на прошлой неделе означал любопытство, а не осуждение. Почти всю прошлую неделю меня мучила бессонница из-за стыда, и я поклялась никогда больше не обманывать своих учителей йоги. Что бы Индра обо мне подумала, если бы узнала? Разве можно рисковать всем, чему я у нее научилась, ради экономии в несколько баксов? И что самое абсурдное, ведь я коплю деньги для того, чтобы поехать с ней на Бали! Получается, что я обманываю ее, чтобы заплатить ей!

В начале первого цикла «сурья намаскар» Лу поднял свои жилистые руки к потолку, и тут его взгляд упал на меня. Он опустил руки. И спросил:

– Как вас зовут?

Я сглотнула комок в горле.

– Сюзанн Моррисон, – пролепетала я.

Он кивнул, запоминая. Его руки снова взлетели к потолку, и мы начали занятие. Но в конце, после шавасаны[10], которая была больше похожа на короткое лежание в луже собственного пота, Лу позвал меня:

– Сюзанн Моррисон, можно вас на минутку?

Видимо, учителя замены оказались умнее, чем мы с Карли думали. Они не знали наших имен, но записывали, как часто мы приходили, и знали, что мы не платим.

– У вас долг по оплате за пять занятий, – сказал Лу. Его глаза сверлили мои, как дрель. – На прошлой неделе вы и ваша подруга ушли после занятия и не записались.

– Правда? – Я вытащила чековую книжку, обливаясь потом, покраснев и пытаясь не заикаться. – И сколько я должна?

Я выписала чек на двойную сумму, чтобы остаток пошел в счет будущих занятий. Это было с моей стороны проявлением доброй воли. Классический для меня образец поведения. Точно так же я поступила в тот раз, когда подарила папе на Рождество свою свинью-копилку, потому что боялась, что Санта-Клаус заметит, как я таскаю мелочь с отцовского комода.

Лу следил за мной, когда я выписывала чек, и его глаза были полны разочарования и еле сдерживаемой злобы, как у борцов кунг-фу, – как будто он собирался мысленно надрать мне задницу, если я не дам ему денег немедленно.

После этого я намеревалась убить Карли. Позвонила ей, как только добралась до дома. Мне, правда, не хотелось этого делать, потому что она заслужила такое же унижение, но я сжалилась над ней. Хотя, по правде, нет: я просто испугалась, что если и ее поймают, то она признается, что придумала эту аферу, и тогда мое малоубедительное объяснение покажется Лу совсем неубедительным. Я обо всем ей рассказала, а она на следующий день пришла на занятие подготовленной, придумав целую историю – мол, хотела спросить, не забыла ли я случайно в прошлом месяце продлить абонемент? «Каждый месяц я так погружаюсь в практику йоги, что детали мирской жизни просто ускользают от меня, понимаете?» Многозначительный взгляд, безразличный жест плечами, легкий румянец на щеках… Я готова была прикончить ее, а потом себя.

Я поехала на Бали, чтобы заниматься йогой с Индрой. Но мне также хотелось кое-что доказать Лу. Мне хотелось, чтобы он понял: я пыталась обмануть его лишь потому, что воспринимала практику йоги очень серьезно. Неубедительно? Ну… вообще-то, да. Зато типично для человека, который не верит в Бога, но боится его, ведь настоящим наказанием было бы признаться во всем, а потом месяц мыть у Лу туалеты. Вот что дает вам дисциплинированная духовная практика: наказание, соответствующее преступлению, которое, однако, не будет длиться вечно. Я же взамен мучила себя мыслями о том, что каждый раз, глядя на меня, Лу припоминает мои прегрешения, в которых я не созналась, хотя, возможно, мне стало бы лучше – я бы наконец очистила свою совесть.

Но главная правда была в том, что я должна была остаться. И не для того, чтобы отбыть наказание. Я почувствовала, что нащупала что-то, напала на след. В тот момент, когда мы сидели в кругу и Индра посмотрела мне в глаза, сказала, что мы все боимся смерти, я ощутила в ее словах обещание и поняла, что она может мне помочь и понимает, что я имею в виду. Я была готова вступить в секту мочепоклонников, если это означало, что Индра поможет мне найти способ жить без страха. Второй вариант: уехать, сдаться, продолжить старую жизнь, где нет возможности для освобождения, – я уже не могла вернуться на этот путь. Он вел к смерти. Индра же могла вывести меня к жизни.

Да, меня тошнило, когда я думала о том, что делают мои учителя и товарищи по группе с утра, но мне также было жутко интересно. Жизнь в ту первую неделю на Бали казалась очень странной. В одно мгновение я поражалась тому, как разнообразен мир, как много в нем придурков, а через секунду хваталась за горло при мысли, что, возможно, учителя потребуют совершить некий групповой ритуал по питью мочи – может, у них это все равно что отведать вина на Тайной вечере. Но в одном я не сомневалась: нужно остаться. Я хотела остаться. В первые недели я чувствовала себя Данте, проходящим все круги ада, выискивающим лестницу в чистилище и лишь наполовину уверенным, что он вообще ее найдет. Но я знала, что если найду эту лестницу, то все остальное станет лишь вопросом времени. Со временем я смогу освободиться от Лу и долга перед студией, от страха и ненависти к себе, ступить на дорогу в рай и блаженно размышлять о будущем.