Читать книгу Три жизни, три мира. Шаг рождает лотос. Разрушение кокона. Книга 1 - Тан Ци - Страница 3

В середине лета на четвертый год правления под девизом «Почитание изначального» княжна[9] Хунъюй[10], госпожа имения Цзинъань, возвращалась в Пинъань из усадьбы Поздней вишни, что в Личуане. А спешила она в столицу потому, что бабушка ныне властвующего императора, великая вдовствующая императрица, просватала ее за некоего генерала, только что одержавшего блестящую победу.

Чэн Юй, княжна Хунъюй, осиротела еще совсем малюткой. Когда ей было шесть, ее отец, князь Цзинъань, погиб на поле боя; ее матушка, супруга князя, заболела от горя и слегла. Она продержалась полгода и ушла вслед за мужем, не дожив до дня, когда Чэн Юй исполнилось семь. С тех пор во всем огромном княжеском доме Цзинъань осталась одна-единственная маленькая девочка.

Рано потеряв обоих родителей, княжна Хунъюй и поумнела рано. Получив указ великой вдовствующей императрицы о свадьбе, она повела себя совсем не так, как повели бы себя ее сестры-принцессы: те сперва разузнали бы, отвечает их желаниям будущий муж или нет. Если бы он не пришелся им по нраву, нелюбимые принцессы залились бы слезами, потом смиренно вышли бы замуж; любимые же принцессы разрыдались бы еще сильнее, отказались бы выйти замуж и учинили во дворце переполох.

Однако поведение Чэн Юй разом успокоило все сердца. Княжна не попыталась разузнать, отвечает будущий муж ее желаниям или нет, и не пролила ни одной слезинки. Она молча взяла пяльцы, села в повозку и спокойно принялась вышивать свадебное платье, прикидывая, сколько ей потребуется времени, чтобы прибыть в Пинъань к положенному сроку.

Но едва она въехала в столицу, как ей сообщили: помолвка расторгнута. Посыльный давно отправился к ней, однако, похоже, они разминулись.

Согласно вестям, дошедшим из дворца, брак не случился из-за того, что генерал, которому его даровали, заявил: «Покуда не побеждена Северная Вэй, не смею создавать семью». Любовь генерала к родине так тронула великую вдовствующую императрицу – все же он отказался от личного счастья ради счастья всеобщего, – что она, как генерал и хотел, оставила попытки его женить.

Служанка Чэн Юй, Ли Сян[11], была вспыльчивого нрава. Едва она услышала, что за довод привел генерал, дабы отказаться от помолвки, как тут же пришла в ярость.

– «Покуда не побеждена Северная Вэй, не смею создавать семью»?! Мало того, что в последние годы Северная Вэй набрала военную мощь и каждое столкновение приводило к потерям с обеих сторон, но даже во времена Тай-цзуна, основателя династии Великой Си, когда Северная Вэй была еще слаба, мы смогли воткнуть знамя нашей Великой Си только у их Нефритовой переправы! Он!.. Да он просто ищет отговорки, потому что не хочет жениться на нашей княжне! – Ли Сян с глазами, полными злых слез, воскликнула: – Княжна вот уже два дня и две ночи не выходит, запершись под крышей! Наверняка у нее, претерпевшей подобное унижение, сердце разрывается. Так мне беспокойно за нее!

Чжу Цзинь, главный управляющий, безо всякого выражения осматривал лекарство, что держал в руках.

– Не беспокойся. Она и позавтракала, и пообедала, и поужинала, а ночью еще и позвонила в колокольчик, чтобы служанка подала ей закусок.

Ли Сян разрыдалась еще сильнее.

– Душевные терзания – трудоемкое дело! Княжна наверняка много ест, потому что тратит уйму душевных сил! А требуется их столько, потому что все они уходят на страдания. Ох, бедненькая моя княжна-а-а…

Чжу Цзинь замолчал и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом с непонятным чувством на лице проговорил:

– На удивление с таким кривым ходом мысли ты вывернула ко вполне разумному выводу.

Когда Ли Сян упомянула крышу, она имела в виду крышу пагоды Десяти цветов – самого высокого здания столицы. Десятиэтажная пагода возвышалась даже над девятиэтажной пагодой государственного буддийского храма на окраине города. Двери пагоды Десяти цветов не открывались ни днем, ни ночью, поэтому никто не знал, для чего она построена.

Годы шли, и легенды вокруг нее множились. Самой известной была следующая. Говорили: «Цветы, что венчают собрание прекраснейших из них, – все они в пагоде Десяти цветов. Скрыты в ней редкие цветы и невиданные травы, а с ними – множество сокровищ и красивых людей».

Пагода Десяти цветов казалась небесной обителью покоя и благодати.

И хотя до небесной обители пагода, может, и не дотягивала, зато редких цветов, невиданных трав, сокровищ и красоты в ней действительно имелось немало.

Ходили слухи, что на первом году жизни княжну Хунъюй поразил странный недуг. Искуснейшие лекари Поднебесной только беспомощно разводили руками. Девочка угасала день ото дня, и князю Цзинъаню не оставалось ничего, кроме как обратиться к наставнику государства[12]. Тот начертал им предписание из семнадцати слов: «Возведите высокую пагоду, соберите сотню цветов, растите княжну до пятнадцати лет, и недуг тогда излечится сам собой».

Получив сие предписание, князь Цзинъань попросил императора издать указ. За три месяца возвели десятиэтажную пагоду, где собрали сотню различных цветов и трав – вот откуда в ней взялись «редкие цветы и невиданные травы».

Теперь к сокровищам. Среди цветов, собранных князем Цзинъанем, имелось два цветка, которые путем долгого совершенствования научились принимать человеческий облик. Даже в императорском дворце не нашлось бы подобных диковинок. Разумеется, их можно было назвать бесценными сокровищами. Оба приближенных княжны и были духами тех цветов – это грушевое дерево Ли Сян, служанка Чэн Юй, и гибискус Чжу Цзинь, ее главный управляющий, который заведовал всеми внутренними делами пагоды.

И, наконец, красивые люди. Пускай единственной, кто в пагоде Десяти цветов мог сойти за настоящего человека, была сама княжна Хунъюй Чэн Юй, глядя на ее прекрасное лицо, устыдились бы и растущие в пагоде цветы. Красота ее одной сравнилась бы с красотой сотни чаровниц, поэтому все обитатели пагоды искренне полагали, что слухи о множестве красивых людей отнюдь не лгали.

Ранним утром третьего дня красивая, как сотня чаровниц, княжна Хунъюй с чернющими, словно у панды, кругами под глазами выплыла из-за дверей опочивальни. Сторожившая снаружи Ли Сян стрелой метнулась ей навстречу. С одной стороны, она очень беспокоилась о драгоценном здоровье своей юной госпожи, с другой – не смогла удержаться от ругательств:

– Тот проклятущий генералишка глаза имеет, да ими не пользуется, такой благословенный брак упустил! В любом случае не нашей княжне полагается от тоски чахнуть! Если вы из-за него здоровье подорвете, что нам тогда делать?

Чэн Юй оставила ее возгласы без внимания, сонно протянула Ли Сян лазурный узел с платьем и, зевнув, сказала:

– Отправь это в лавку Изящных узоров, они там сейчас с ног сбиваются.

Служанка приоткрыла узел и перепуганно выдохнула:

– Это же ваше свадеб…

Чэн Юй никак не могла перестать зевать. Она прикрыла рот ладошкой, в уголках ее глаз выступили слезы.

– Я переделывала его два дня, ушив по размеру одиннадцатой принцессы и украсив узорами, которые ей непременно понравятся. – Видя, что на лице Ли Сян не появилось ни капли понимания, княжна, превозмогая сонливость, пояснила: – В следующем месяце одиннадцатая принцесса выходит замуж. Сама она едва сможет расшить простыню новобрачной, а из дворцовых мастериц ей ни одна не нравится. Слышала, они заказали свадебные одежды в лавке Изящных узоров у госпожи Сусю, однако у той последние дни болят глаза, так что в лавке теперь все вверх дном… – Чэн Юй протянула руку и похлопала по узлу с платьем в руках Ли Сян. Глаза ее блеснули. – Им срочно нужно платье, так что мы можем преспокойненько задрать цену до небес. Выманить у них пятьсот золотых будет легче легкого.

Ли Сян молча хлопала глазами. Наконец она выдавила:

– Значит… Эти дни вы вовсе не страдали оттого, что генерал отказался на вас жениться?

Княжна перестала зевать, задумалась на мгновение, а потом быстренько прислонилась головой к дверному косяку.

– Страдала! Очень страдала! Как же тут не страдать… Тот генерал, хм, тот, как же его… Тот генерал…

Служанка суховато напомнила:

– Генерал Лянь. Фамилия генерала – Лянь.

Чэн Юй, запнувшись, продолжила:

– А, точно, генерал Лянь. Такой непоколебимый мужчина – железо и кровь! Ай-я, поклялся, что не создаст семью, покуда Северная Вэй не побеждена. Человек великих устремлений и далекоидущих планов! Воистину, упустишь такого прекрасного мужа – будешь сожалеть до конца жизни. Эх, не повезло мне…

На этих словах она попыталась выдать правдоподобный вздох, но не удержалась, и вздох перешел в зевок.

Ли Сян потеряла дар речи.

– О таком нельзя упоминать. – Юная госпожа уже ловко отвлекала внимание Ли Сян от своего несвоевременного зевка. – Видишь, только вспомнили об этом несчастии, и меня снова сожалением кольнуло! – И тут же, пользуясь случаем, девушка выдумала прекраснейшее оправдание тому, чтобы вздремнуть днем: – В полдень обед можешь не подавать. Как проснусь, кхе, как оправлюсь от этой терзающей меня обиды, сама схожу за пирожными.

С этими словами Чэн Юй ступила одной ногой в спальню, затем застыла на пороге, будто задумавшись на мгновение, и вернула ногу назад. Усилием, которое она затратила, чтобы открыть слипающиеся и слезящиеся глаза, можно было двигать горы. Поманив Ли Сян пальцем, она настойчиво произнесла:

– Ты уж меня не подведи. Пятьсот золотых – и ни одним золотым меньше, поняла?

Служанка ошарашенно промолчала.

Ли Сян маялась полдня и, сдавшись, за обедом обратилась к Чжу Цзиню:

– Так страдает княжна или нет?

Управляющий, до этого увлеченно выбиравший кинзу из супа с редькой на костном бульоне, услышав вопрос, одарил Ли Сян непроницаемым взглядом и поинтересовался:

– А ты как думаешь?

Та подперла лицо руками и принялась размышлять вслух:

– Она не похожа на страдающую. Она даже не вспомнила фамилию генерала Ляня, но ведь на обратном пути она с таким воодушевлением вышивала свадебные одежды!..

Чжу Цзинь вернулся к выбиранию кинзы.

– Ее не отдали женой в Северную Вэй, чтобы породниться с теми варварами, так что, за кого бы ее ни просватали, она была бы счастлива.

С основания Великой Си прошло чуть больше двухсот лет, и за это время в Северную Вэй выдали замуж с полдюжины дочерей принцев и князей. Все те девушки покинули мир в самом расцвете сил, и ни одна девичья душа не вернулась на родину.

Подумав об этом, Ли Сян грустно вздохнула и решила помочь Чжу Цзиню избавиться от кинзы.

– Но она сама сказала, что, упустив такого прекрасного мужа, возможно, будет сожалеть до конца жизни! Не пойму, просто так она это сказала или правда в глубине души так думает… Вот и пытаюсь разобраться…

Чжу Цзинь серьезно посмотрел на служанку.

– Поэтому, если из дворца придут осведомиться о состоянии княжны, описывай ее чем безрадостней, тем лучше! Великая вдовствующая императрица любит нашу княжну. Чем сильнее она мучается виной, тем меньше вероятность того, что княжну отправят к варварам… А теперь – неуклюжие лапки прочь, это не кинза, это лук, а лук я очень люблю.

В конце каждой луны Чэн Юй ощущала себя самой несчастной княжной в мире. Серебра, которое Чжу Цзинь выдавал ей в качестве ежемесячного содержания, едва хватало, чтобы продержаться до последнего дня месяца. В прошлом, когда были живы ее родители, естественно, ей никогда не приходилось беспокоиться о пище и одежде. Чэн Юй смутно припоминала, что до самой их смерти она проживала свою лучшую жизнь, не испытывая недостатка в деньгах.

Плохо было то, что стоило в ее руках оказаться большому количеству серебра, как она превращалась в легкую добычу для обманщиков. Юная княжна постоянно тратила огромные деньги на сущие безделицы, отчего Чжу Цзинь метал громы и молнии.

Например, когда Чэн Юй было двенадцать, она потратила пять тысяч лянов серебром на однорогую лошадь и в полном восторге потащила ее домой. Но на полпути чудесный рог зацепился за куст на обочине дороги и оторвался.

Или вот в тринадцать лет она потратила семь тысяч лянов серебром на тысячелетние семена лотоса, на троне из которого, по легенде, восседает сам Будда Шакьямуни. В итоге на следующий день семена проросли у нее на столе, и Ли Сян пересадила их в чан. Чэн Юй вдохновленно ухаживала за ними целых два месяца, по истечении которых вырос самый обычный арахис.

И не упомнить, сколько раз ее надували по мелочам. Одно время при виде Чэн Юй у Чжу Цзиня начинала трястись рука, которой он считал на счетах.

Еще… А «еще» не случилось. Чжу Цзинь решил, что не дело Чэн Юй так его мучить, и изъял у княжны все средства.

Поэтому уже к своим четырнадцати годам Чэн Юй начала очень тщательно обдумывать вопрос зарабатывания денег. Упорно осваивая эту науку два месяца, она обнаружила, что лучше всего деньги зарабатываются на сестрах-принцессах, и, воспрянув духом, принялась совершенствоваться в этом направлении.

Как говорится, если долго мучиться, что-нибудь получится. Год спустя благодаря выдающимся талантам княжна Хунъюй достигла небывалых высот в вышивании и подделывании почерков при написании ученических работ, став лучшим работником лавки Изящных узоров – первой лавки готовых платьев в столице – и лучшим же работником зала Десяти тысяч слов[13] – первого и, разумеется, совершенно незаконного столичного заведения, которое предоставляло услуги написания учебных работ за нерадивых учеников.

С тех пор как Чэн Юй познала горести жизни, никто уже не мог развести ее на деньги. Зато разводить на деньги научилась она.

На следующий день после полудня Ли Сян в самом деле принесла из лавки Изящных узоров пятьсот золотых и с сияющим видом положила их на стол перед госпожой. Чэн Юй дала Ли Сян новое поручение, а сама радостно пересчитала заработанное – сначала от одного до пятисот, потом от пятисот до одного, – наполнила мешочек для денег, что носила с собой, сложила остатки в видавший виды деревянный ящик, запихнула его под кровать и накрыла двумя потрепанными одеялами.

Спрятав денежки, Чэн Юй быстро переоделась в юношескую одежду, преспокойно упрятала в холщовый мешочек стоявший на столе горшок с Яо Хуаном и, подхватив его, в приподнятом настроении вышла за дверь.

Сегодня Чжу Цзиню понадобилось проверить учетные книги в более чем двадцати лавках, а Ли Сян она только что послала покупать пирожные в самой отдаленной лавке сладостей на западе города, так что незаметно выскользнуть из пагоды Десяти цветов удалось безо всяких помех.

Когда она дошла до дома Драгоценных камений, то столкнулась на входе с хозяйкой Сюй, которая с прелестной девушкой и двумя миловидными служанками провожала молодого парня явно из знатного семейства. Юноша с прелестницей никак не могли оторваться друг от друга и совершенно не замечали никого вокруг, однако острые глаза хозяйки Сюй мгновенно выцепили остановившуюся под старой ивой Чэн Юй.

Стоило тетушке Сюй узнать княжну, как ее старое лицо осветилось удивлением и счастьем. Не дожидаясь, пока Чэн Юй заметят другие, она так быстро метнулась к ней, что под ногами у нее взметнулся ветер. Оказавшись рядом, тетушка со всем возможным радушием воскликнула:

– Молодой господин Юй!

И, словно боясь, что «молодой господин Юй» на полпути передумает и сбежит, она крепко ухватила его повыше локтя и увлекла в здание.

Чэн Юй смутно различила, как у нее за спиной парень судорожно втянул воздух и взволнованно спросил у прелестницы рядом:

– Это… Это-это-это… Это был легендарный молодой господин Юй?

Следуя за хозяйкой Сюй внутрь, Чэн Юй с тяжелым вздохом вспомнила передаваемую из уст в уста удивительную историю о том, сколько серебра она однажды угрохала в этом пропитанном весенними настроениями и ароматами «прекрасных цветов» месте.

Молодой господин Юй был легендой всех весенних домов и чуских подворий[14] столицы. Стоило только кому-нибудь упомянуть его среди посетителей, как все, кто имел мало-мальское представление о «прекрасных цветах», сразу понимали, о ком идет речь.

Чэн Юй было двенадцать, когда она просадила девять тысяч лянов серебром за первую ночь Хуа Фэйу – лучшего цветка дома Драгоценных камений. Прежде никто и никогда не тратил таких больших денег и, скорее всего, не потратит в будущем. До знаменательного дня, когда Чэн Юй спустила эту уйму денег, долгие годы во всем Пинъане цена за первую ночь даже самого прекрасного «цветка» из весеннего дома не превышала пятисот лянов серебром.

Молодой господин Юй сделал себе имя одной огромной тратой. Пусть Чэн Юй и посещала весенние дома не чаще других распутных сыновей знатных семейств, каждый раз «юный господин Юй» выказывал невиданную щедрость, награждая семью-восемью лянами даже подававших пирожные служанок. Не зря другие посетители весенних домов прозвали «его» Покупателем девичьих ночей. Вот такой вот княжна была прелестной расточительницей.

Хозяйка Сюй только досадовала на то, что под ее началом не нашлось подходящей девы, которая могла бы привязать молодого господина к себе и заставить его днями напролет прожигать состояние в доме Драгоценных камений. Часто просыпаясь посреди ночи и вспоминая об этой печальной действительности, она ощущала, как от сердца ко рту поднимается застарелая кровь. Хозяйка Сюй очень жалела о том, что не родилась на сорок лет позже, чтобы самой попытать счастья.

Закончив вспоминать с хозяйкой дома о прошлом и отбившись от нескольких дев, которые, наслушавшись сплетен о ее расточительности, сами, точно Мао Суй[15], настойчиво предлагали свои услуги, Чэн Юй поднялась хорошо знакомой дорогой на второй этаж и, повернув, вошла в покои Хуа Фэйу.

Две служанки Хуа Фэйу стояли в наружном помещении. Чэн Юй посмотрела на одну из них и спросила:

– Разве хозяйка Сюй не послала кого-то предупредить о моем приходе? Почему твоя госпожа меня не встречает?

Служанки, запинаясь, забормотали:

– Г-госпожа, о-она…

Как раз в этот момент стоявшая в горшке на квадратном столе алая мальва в полном цвету включилась в беседу:

– Шао Яо так-то и не знает, что вы, повелительница цветов, явились. Эти девочки только зашли доложить, но стоило им переступить порог, как она запустила в них тушечницей. Шао Яо малость не в настроении.

Чэн Юй отослала двух мямливших служанок, достала из мешочка Яо Хуана и поставила его на квадратный стол. Затем налила себе чашку холодного чая, подвинула скамейку, села, отхлебнула чаю и принялась сплетничать с мальвой:

– Ай-я, ну, рассказывай, в кого она опять безответно влюбилась?

Мальва с изящной вежливостью тряхнула всеми своими зелеными листьями.

– Повелительница цветов мудра.

Хуа Фэйу была духом пиона, который, так же как Чжу Цзинь и Ли Сян, мог обращаться человеком. Четыре года назад она прибыла в столицу, желая найти в мире людей истинную любовь. В итоге, расспросив вокруг, от одного смертного она узнала, что место, где в мире людей женщина может открыто встречаться со множеством мужчин, называется весенним домом.

Хуа Фэйу выросла в глухих лесах. Тогда она еще не знала, что за место этот весенний дом, поэтому спросила об этом у торговца овощами, которого встретила по дороге. Торговец оглядел ее с ног до головы раз двадцать и указал ей на дом Драгоценных камений. Прибежав туда и осмотревшись, она только подумала, что в указанном доме живет множество ярких, как цветы, девушек, каждую из которых можно назвать привлекательной, а значит, ей это место полностью подходит. Недолго думая, она продала себя всего за тридцать лянов серебром.

Оказавшись в одном из лучших весенних домов столицы, Хуа Фэйу поняла, что собирается жить в нем долго и спокойно. Когда духи только прибывали на гору и решали на ней обосноваться, все они, как знающие вежество, отправлялись на поклон к ее повелителю. Хуа Фэйу подумала, что в городе следуют тем же обычаям, и потратила немало сил, чтобы разузнать, к кому цветам идти здесь на поклон. Так она выяснила, что все цветы и деревья столицы подчиняются десятиэтажной пагоде Десяти цветов, что возвышается на севере города. Преисполненная радости, в одну из темных ветреных ночей месяца она взяла тридцать лянов серебром, за которые продала себя, и поспешила в пагоду Десяти цветов, дабы выразить почтение ее хозяину.

Как раз в это время от десятилетнего сна, в который он погрузился после спасения Чэн Юй, очнулся Яо Хуан, чья истинная форма была пионом – господином всех цветов. Бестолковость Хуа Фэйу просто-напросто лишила Яо Хуана дара речи. Он не знал, что перемкнуло у него в голове, но он в нее влюбился и попросил Чэн Юй выбрать время, чтобы выкупить у дома Драгоценных камений эту дурашку из глухомани.

Однако, возможно, оттого, что Яо Хуан только проснулся, здравый смысл его еще не заработал, потому что он поручил это дело Чэн Юй, которой исполнилось всего двенадцать лет.

Единственное, что Чэн Юй знала о весеннем доме в двенадцать лет, – то, что там, возможно, не принимают женщин. К счастью, ей всегда нравилось ездить верхом, стрелять и играть в цуцзюй[16]. Для ее удобства Ли Сян обычно готовила очень много юношеских нарядов. Чэн Юй выбрала один наугад и отправилась выполнять просьбу. Когда она вошла в дом Драгоценных камений и качавший зажженные фонарики ветерок донес до нее аромат благовоний, девочка поняла, что, кажется, попала на какое-то выдающееся событие. Ее тут же разобрало любопытство, и она поспешила занять место в зрительном зале, решив сперва посмотреть на веселье, а уже потом выкупить для Яо Хуана его цветочек.

В итоге Чэн Юй успела выпить всего полчашки чая, когда под плывущую по воздуху танцевальную музыку на высокую сцену внизу взошла одетая во все красное Хуа Фэйу. После того как она исполнила танец, ее со всех сторон обступили зрители и начали, кипя от возбуждения, выкрикивать цену. Вскоре от одной сотни лянов серебром они дошли до трехсот пятидесяти.

Чэн Юй подумала: «А, вот как, оказывается, в весеннем доме выкупают людей».

В те времена Чжу Цзинь еще не пресек на корню ее разорительные порывы, вовсе лишив денег, так что его госпожа-транжира все еще могла за милую душу и пять тысяч лянов серебром купить престарелую коняшку с приклеенной ко лбу скалкой. Хуа Фэйу была для Чэн Юй прекрасным цветочным духом, более того, прекрасным цветочным духом, который очень понравился Яо Хуану, господину всех цветов из ее пагоды. Как она могла стоить каких-то триста пятьдесят лянов?

Княжна набрала воздуха и выкрикнула «семь тысяч», задрав цену ровно в двадцать раз.

Когда прозвучало «семь тысяч», на сцене и внизу повисла мертвая тишина. Все гости как один посмотрели на нее. Чэн Юй была озадачена. Помедлив, она неуверенно сказала:

– Эм, тогда восемь тысяч?

По правде, Хуа Фэйу мало что понимала в серебре, однако, заметив, как после слов Чэн Юй про «восемь тысяч» тишина стала вовсе оглушительной, а устремленные на княжну глаза загорелись еще ярче, Хуа Фэйу решила сказать пару слов, чтобы помочь той выйти из затруднения. Она подняла голову и запросто, будто они болтали о каких-то домашних делах, спросила:

– А сколько у тебя всего с собой серебра?

Чэн Юй вытащила денежные бумаги, пересчитала и ответила:

– Девять тысяч.

Хуа Фэйу кивнула.

– Ну, давай тогда на девяти тысячах и остановимся, хе-хе.

Вот так совершенно сбитая с толку Чэн Юй и купила первую ночь Хуа Фэйу.

Слухи про ночь за девять тысяч лянов моментально стали достоянием всей столицы. Дом Драгоценных камений сразу же обошел башню Сна небожителя, с которой долгие годы делил почетное звание одного из лучших весенних домов столицы, и стал там единственным весенним домом номер один. Вмиг сбылось давнее желание хозяйки Сюй, и она на радостях потеряла сознание.

За те четыре больших часа[17], которые хозяйка Сюй пролежала в обмороке, до Чэн Юй наконец дошло, что за девять тысяч лянов серебром она купила Хуа Фэйу только на одну ночь, а не выкупила ее целиком. Однако госпожа-транжира деньги никогда не считала, и ее сердце даже не дрогнуло, а наоборот, наполнилось удовлетворением: дух, который понравился самому господину всех цветов ее пагоды, оказался настолько драгоценным.

Когда княжна снова спросила, сколько потребуется серебра, чтобы выкупить Хуа Фэйу, хозяйка Сюй, которая только что пришла в себя, обнаружила, что вопрос задает все тот же расточительный дурень, и, набравшись наглости, назначила цену в сто тысяч лянов серебром. Чэн Юй, тяжело вздохнув, согласилась, что цена справедливая, но при себе у нее столько денег нет, так что она вернется после завтрака.

Хотя дело не выгорело, увидев Яо Хуана, Чэн Юй не испытала никаких угрызений совести. Она спокойно растолковала ему:

– Вкус у тебя больно хорош, тебе понравился слишком драгоценный дух. Я купила одну ночь с ней, и мы всю ночь варили баранину в хого, но на вторую ночь у меня не хватило денег.

Яо Хуан мысленно проговорил ее слова раз сто, но так и не понял.

– Сколько может стоить эта дурашка? Она продала себя в весенний дом за тридцать лянов.

Чэн Юй только вздохнула:

– Понравилась тебе – и вмиг подорожала. – Она выставила восемь пальцев и сообщила: – Теперь одна ночь с ней стоит девять тысяч лянов серебром. Чтобы заплатить за нее, я потратила даже деньги на хого.

Эти слова и услышали Чжу Цзинь с Ли Сян, которые как раз вернулись из имения в ее уделе. Служанка заметила, как у мужчины затряслись руки от гнева.

После того случая Чжу Цзинь запер Чэн Юй в пагоде на десять дней.

Вот так и зародились злосчастные отношения Чэн Юй, Хуа Фэйу и Яо Хуана.