Читать книгу Три жизни, три мира. Шаг рождает лотос. Разрушение кокона. Книга 1 - Тан Ци - Страница 4

Хотя в мире существовали десятки тысяч цветов, все они делились только на четыре вида: цветочных богов, цветочных бессмертных, цветочных духов и цветов с деревьями, которые пока не приняли человеческий облик.

Все растения на свете имели разум и сознание, но мало кто из них мог впитать сущность Неба и Земли, а после благодаря старательному совершенствованию обрести человеческую форму: то были либо цветы с хорошими врожденными задатками, которые вырастали потом в глав своих кланов, либо цветы, которым повезло родиться на хорошей, переполненной духовной силой земле, так что даже совершенствуйся они как попало, им все равно бы удалось стать прекрасными и сильными духами.

Сотни растений пагоды Десяти цветов относились к первым. В свое время отец Чэн Юй потратил немало сил, чтобы завлечь в пагоду Десяти цветов глав сотни цветочных кланов, дабы они помогли дочери благополучно преодолеть ее посланное судьбой испытание болезнью. Следует сказать, что, если бы не Чэн Юй, эта сотня цветов уже более десяти лет назад обрела бы человеческий облик и в пагоде Десяти цветов подобной ступени совершенствования достигли бы не только Чжу Цзинь и Ли Сян.

А вот выбравшаяся из глухих лесов Хуа Фэйу относилась к последним.

Она родилась не на обычной горе, а на переполненной духовной силой горе Чжиюэ, что располагается в мире бессмертных. Ее хозяином был божественный владыка Цан И, под началом которого находились сотни рек и гор трех тысяч великих тысячных миров смертных.

Хуа Фэйу выросла рядом с беседкой в саду за домом Цан И. Тот любил пить в этой беседке чай и весь недопитый холодный чай выливал на нее. Божественный владыка и не подозревал, что поливать цветы чаем нельзя. Хуа Фэйу повезло: небожитель не только не заполивал ее чаем насмерть, но и в один прекрасный день она даже смогла обратиться человекоподобным духом.

Чэн Юй это очень заинтересовало. Она спросила у Хуа Фэйу:

– Ты обратилась человеком на земле бессмертного бога, отчего же ты не стала ни цветочной богиней, ни цветочной бессмертной? Почему именно цветочным духом?

Хуа Фэйу объяснилась очень странным образом:

– Потому что нет повелителя цветов. Десятки тысяч цветов обращаются духами, в этом мире больше нет цветочных богов.

Княжна честно объявила:

– Не поняла ни слова.

Хуа Фэйу извиняющимся тоном ответила, что и сама толком эти слова не понимает. Потерев переносицу, она добавила:

– Но ничего страшного, что не понимаете. Просто так все говорят.

Опасаясь, что Чэн Юй продолжит допытываться, цветочный дух перевела разговор на другую тему:

– А почему все здесь зовут вас повелительницей цветов? Среди четырех морей и восьми пустошей тоже когда-то имелась повелительница цветов – она была красным лотосом, который посредством долгого совершенствования обрел человеческую форму. Ее почитали как повелительницу десяти тысяч цветов. – Хуа Фэйу развела руками. – Когда она еще была жива, говорили, что во всем мире только она достойна так называться.

На момент того разговора Чэн Юй было всего тринадцать. Тринадцатилетнюю девочку не очень-то заботила судьба богини, о которой рассказала Хуа Фэйу, и не очень-то волновало, почему их с той богиней величают одним и тем же титулом. Чжу Цзинь совсем недавно лишил ее содержания, и теперь она могла думать лишь о том, как достать денег.

Она тогда ответила Хуа Фэйу:

– Меня зовут повелительницей цветов, потому что я хозяйка пагоды Десяти цветов. Но, если честно, я тут не настоящая хозяйка, у меня нет денег. Если кто и есть настоящий хозяин, то это Чжу Цзинь.

Хуа Фэйу изумленно спросила:

– Тогда откуда у вас деньги на то, чтобы прийти ко мне сегодня?

Княжна устремила взгляд вдаль и равнодушно ответила:

– Выиграла в игорном доме.

Эти слова и долетели до Чжу Цзиня, спешно прибывшего в поисках Чэн Юй. После них ее забрали и заперли в пагоде Десяти цветов еще на десять дней.

Хуа Фэйу желала найти в мире смертных настоящую любовь. Более года она плыла по течению, живя в доме Драгоценных камений, в этой яме для просаживания денег. Только спустя время она поняла: среди знатных господ, у которых на уме одни развлечения, настоящую любовь не найти.

Придя к этому заключению, Хуа Фэйу как будто бы образумилась, наконец осознав, что для осуществления давней мечты придется искать другой выход.

Но с делами мира смертных она все еще была на «вы», поэтому после долгих размышлений выбрала в советники единственного смертного человека, которого хорошо знала и которого могла назвать другом, – четырнадцатилетнюю Чэн Юй.

Если в богатой семье Великой Си росла дочь и старейшины ее семьи были достаточно ответственными и предусмотрительными людьми, то, едва девушке исполнялось тринадцать-четырнадцать лет, они начинали думать о том, как устроить ей брак. Хуа Фэйу потому и обратилась к Чэн Юй за советом, что та как раз вошла в брачный возраст, а значит, должна была иметь представление о любовных делах.

Однако та рано потеряла обоих родителей. Ее вырастили Чжу Цзинь и Ли Сян, цветочные духи, которым важнее было воспитать не приличную княжну, а бойкую и здоровую девочку. И чтобы девочка выросла действительно здоровой, Чжу Цзинь молча позволил ей разгуливать по улицам Пинъаня под именем молодого господина Юя. Смешавшись с толпой таких же жизнерадостных подростков, княжна целыми днями стреляла из лука, дралась и играла в цуцзюй, отчего и нравом в конце концов стала походить на мальчишку.

Когда Чэн Юй, княжна Хунъюй, достигла возраста, в котором все столичные девицы начинали тайком воображать себе будущего супруга, ее мысли занимало лишь два жизненно важных вопроса. Во-первых – как заработать побольше деньжат. Во-вторых – как забить побольше голов в ворота «Глаз ветра и потока»[18] на следующем состязании по цуцзюю.

Поэтому когда Хуа Фэйу ворвалась в пагоду Десяти цветов, желая испросить совета о том, как наладить личную жизнь, Чэн Юй, которая только что закончила переписывать книги для зала Десяти тысяч слов и еще не успела спрятать свою работу, впала в ступор.

Но как верный друг, она все же обдумала дело и нашла его не слишком сложным. Проводив Хуа Фэйу, княжна затворила двери и принялась изучать истории о любви между различными необычайными существами и простыми смертными. Потратив на чтение несколько дней, она решила, что достаточно разобралась в теме, и отправилась в дом Драгоценных камений.

Первым Чэн Юй предложила Хуа Фэйу способ одалживания и возвращения зонтика, о котором вычитала в пьесе «Госпожа Бай навеки заперта под пагодой Лэйфэн»[19]. В ней рассказывалось о том, как под навесом маленькой чайной у входа в переулок Шэньгунцзин Сюй Сюань одолжил зонтик госпоже Бай. На следующий день он явился к ней домой – просить зонтик обратно. Одолжил – вернул. Сделал добро – родилась любовь, а с ней – легенда о Белой змее.

Чэн Юй посоветовала Хуа Фэйу дождаться дня, когда небеса одарят их дождем, затем прихватить запасной зонтик и отправиться бдеть к маленькой переправе на севере города. Только она увидит спускающегося с парома красивого господина без зонтика, пусть тут же ему тот и одолжит. Кто знает, вдруг удастся изловить несчастного, с которым насмешкою судьбы у нее и случится любовь?

Вылезшую из глухого захолустья Хуа Фэйу, которая ни мира не видела, ни даже пары книжиц не прочла, этот способ сразил наповал. Даже не став слушать второе предложение, она вприпрыжку помчалась готовить зонтики.

Небеса расщедрились: уже на следующий день хлынул ливень.

Чэн Юй, которую Хуа Фэйу вытащила из пагоды Десяти цветов, зевала всю дорогу до северной части города.

В стороне от небольшой переправы располагалась деревянная беседка, под крышей которой они и остановились поговорить. Хуа Фэйу указала на пару больших бамбуковых корзин, прикрытых промасленной тканью, и с беспокойством спросила у княжны:

– Я взяла с собой двадцать зонтиков, как думаете, повелительница цветов, столько хватит?

С трудом соображавшая Чэн Юй переспросила:

– А?

Хуа Фэйу потерла руки и пояснила:

– Я вот как подумала: вдруг все господа, которые сегодня спустятся с парома, окажутся исключительно красивы? Мне каждого захочется оценить по достоинству, и тогда пары зонтиков точно не хватит. Взять двадцать будет куда надежнее, и то не наверняка!

Девушка присела на корточки, перебрала зонтики в корзине, а затем спросила Хуа Фэйу:

– Мы отнесем эти две корзины с зонтами к переправе, затем я встану рядом с тобой и буду их сторожить, а когда тебе кто-нибудь приглянется, подам ему зонтик? – Чэн Юй честно предупредила: – Люди могут подумать, что мы эти зонтики продаем.

Тут-то ее и озарило.

– А ведь в сегодняшний-то ливень зонтики будут продаваться чудо как хорошо… Мы…

Хуа Фэйу спешно ее перебила:

– Лучше вы, повелительница цветов, останетесь здесь сторожить корзинки, а я возьму несколько зонтиков и пойду вперед на разведку. Если наш улов окажется хорошим, я вернусь за остальными зонтиками, а если не очень, то, думаю, мне и трех-четырех штук хватит.

Княжна, не сводя глаз с корзинок, немедленно согласилась.

Только когда цветочный дух вышла из беседки, до нее дошли причины подобной сговорчивости. Она быстро вернулась и потребовала:

– Повелительница цветов, поклянитесь, что не продадите зонты, которые я оставила!

Чэн Юй вычерчивала ножкой круги на земле.

– Ладно. – Затем подняла голову и застенчиво посмотрела на Хуа Фэйу: – Так… Ниже какой цены, говоришь, нельзя их продавать?

Хуа Фэйу заскрежетала зубами.

– Ни за какую цену нельзя!

Небольшая деревянная беседка стояла в отдалении, к тому же перед ней росла пара деревьев, закрывавших обзор. Вряд ли бы кто-то решил укрыться под ее крышей от дождя.

Сторожившая корзинки с зонтиками Чэн Юй досторожилась до того, что задремала. На грани сна и яви она услышала, как над ней раздался мужской голос:

– Сколько стоят ваши зонтики?

Она вздрогнула от неожиданности, приоткрыла глаза и увидела пару подмокших белых сапог, расшитых облачными узорами. Затем перевела взгляд выше и уперлась в край таких же подмокших белых парчовых одежд. Пусть спросонья Чэн Юй соображала не очень хорошо, в голове у нее сам собой всплыл наказ Хуа Фэйу, который та оставила ей перед уходом. Так что девушка только тихо пробормотала:

– А, они не продаются.

Снаружи слились воедино завывания ветра и шелест дождя. Сквозь давящую пелену звуков пробился все тот же спокойный голос:

– И все же мне очень нужен зонт. Прошу, юный друг, назначь цену.

Потерев глаза, Чэн Юй принужденно ответила:

– Не могу.

– Вот как? У тебя столько зонтиков и ни один ты не можешь мне продать? Весьма занятно.

В голосе мужчины послышались нотки заинтересованности, будто он и впрямь находил ситуацию любопытной.

Чэн Юй про себя подумала: раз не хотят продавать, значит, не продадут, что тут занятного? Она закончила протирать глаза и подняла голову, чтобы посмотреть, наконец, на этого настойчивого человека.

Мужчина тоже случайно скользнул по ней взглядом – на миг их глаза встретились. Чэн Юй застыла. Склонив голову, мужчина продолжил перебирать зонтики. Пальцы у него были белые и длинные, гладкие, словно нефрит. Он небрежно произнес:

– Посмотри, как свирепствует дождь, юный друг. Продай мне зонтик, считай, хорошее дело сделаешь. По рукам?

Чэн Юй не ответила. Она замерла, оглушенная.

Если бы речь зашла о ценителях красоты, живущих при дворе Великой Си, займи молодой господин Юй второе место, никто не посмел бы надеяться на первое. Даже почивший император, хозяин гарема из трех тысяч дев дивной прелести, ни за что не смог бы сравниться в этом мастерстве с молодым господином Юем, который с детства жил в пагоде Десяти цветов, а, немного повзрослев, начал бегать в дом Драгоценных камений, как к себе домой.

Нечеловеческий талант Чэн Юй к оценке красоты развился оттого, что каждый день ее окружали толпы красавиц и красавцев. У нее была тайна, известная только цветам и деревьям: от рождения, когда те расцветали, Чэн Юй видела их обворожительными девушками и красивыми юношами, причем неважно, могли они принимать человеческий облик или нет.

Взять, к примеру, Яо Хуана, который пока не смог обратиться человеком. Когда он не цвел, Чэн Юй видела его нераспустившимся пионом. В пору цветения же она видела отнюдь не цветок – истинное тело Яо Хуана, – а прекрасного молодого мужчину, сидевшего на ее письменном столе и скучающе оглядывавшего обстановку. Поначалу это, признаться, сильно давило ей на нервы.

Уже потом, когда Яо Хуан расцвел вновь, она додумалась отнести его в покои живущего с ней по соседству Чжу Цзиня. С тех пор ей приходилось до глубокой ночи слушать их задушевные разговоры при свечах, а тем для обсуждений у этих почитателей образования находилось более чем достаточно. Даже во сне она, казалось, слышала, как эти двое обсуждают закон для прямоугольного треугольника[20], приведенный еще в «Трактате об измерительном шесте»[21]. Воистину, страшно вспомнить…

Как итог взросления в таких условиях, у Чэн Юй выработалась устойчивость к «силе красоты». От рождения и до сих пор с ней не случалось такого, чтобы она замирала, не в силах отвести взгляда от лица незнакомца. Это было диковинное чувство, и княжна, не удержавшись, посмотрела на мужчину еще, а потом и еще раз.

Она заметила, что волосы и одежды молодого господина слегка подмочил дождь, но от этого незнакомец вовсе не представлял из себя жалкое зрелище. Разумно предположить, что после небольшой прогулки под ливнем полы его одежд и края обуви должны были бы украсить грязевые потеки, однако те отличались безупречной белизной.

Заметив ее пристальное внимание, незнакомец смерил девушку взглядом с ног до головы и вдруг улыбнулся. Оттого, что эта улыбка не коснулась его глаз, она вышла несколько холодной, но даже так от нее веяло всепоглощающим изяществом, разящим прямо в сердце. Чэн Юй повидала немало красивых людей, но никогда не встречала подобного противоречия, заключенного в человеческом теле.

Будто бы даже ветер и дождь притихли. Молодой мужчина приподнял брови.

– Вы девушка.

В голове Чэн Юй, всю жизнь переодевавшейся мужчиной и ни разу никем не пойманной, что-то взорвалось. Однако она едва ли обратила внимание на то, что говорил незнакомец. Княжна полностью сосредоточилась на его лице: чуть приподнятые брови оживили строгие черты, добавив ему выразительности и сделав исключительно красивым.

Но даже сбитая с толку, Чэн Юй не забывала за всеми этими потрясениями о Хуа Фэйу. Каким образцово верным другом она была!

Чэн Юй стремительно соображала: наружность этого забредшего в беседку мужчины точно потрясла бы и Небо, и Землю. У него не было ни единого шанса не понравиться Хуа Фэйу. Одно печально: волею судьбы в беседке отчего-то не оказалось цветочного духа, а значит, ей, Чэн Юй, придется позаботиться о будущем подруги вместо нее.

Молодой мужчина снова попытался:

– Девушка, зонтик…

Но не успел он договорить, как его оборвали, протянув ему зонтик с ручкой из фиолетового бамбука[22]. Чэн Юй уставилась на мужчину сияющим взором.

– Я не могу продать вам зонтик, но могу его одолжить. Не забудьте вернуть его в дом Драгоценных камений. – И добавила: – Вернуть Хуа Фэйу.

Взяв у нее зонтик, незнакомец склонил голову, некоторое время повертел его в руках, а затем переспросил:

– Хуа Фэйу из дома Драгоценных камений?

Чэн Юй кивнула, все еще не желая отводить взгляда от лица молодого человека. Тот снова посмотрел на нее. В его глазах все еще отсутствовал любой намек на тепло, однако в глубине зрачков блеснул некоторый интерес, отчего мужчина задержался взглядом на ее лице дольше, чем полагается, позволив Чэн Юй рассмотреть удивительное: глаза незнакомца оказались цвета темного янтаря.

– Если мне не изменяет память, дом Драгоценных камений – это весенний дом. Однако вы больше похожи на молодую госпожу из приличной семьи, – заметил мужчина.

Разумеется, он хотел узнать, почему она просит принести зонт непременно в дом Драгоценных камений. Однако история грозила затянуться надолго, и, если честно, Чэн Юй совсем не хотелось пускаться в объяснения, поэтому она ляпнула первую пришедшую в голову отговорку:

– Тут не о чем думать, я просто часто хожу в дом Драгоценных камений развлечься, только и всего.

Молодой человек посмотрел ей в глаза, затем спустился взглядом к подбородку, где задержался на некоторое время, а после скользнул ниже на несколько цуней.

– Развлечься, – повторил он.

И улыбнулся.

– Вам известно, что за место весенний дом?

Ну, на этот вопрос Чэн Юй ответ, конечно же, знала, поэтому выпалила, не задумываясь:

– Место, где ищут удовольствия и веселья.

Молодой мужчина проникновенно спросил:

– И какое же удовольствие вы, девушка, находите в весеннем доме?

Чэн Юй на мгновение запнулась. Какое же удовольствие она там находит? Она всего лишь тратит там кучу денег, чтобы поесть с Хуа Фэйу хого, но как о таком сказать вслух?

Она долго шевелила губами, подбирая ответ, пока наконец не остановилась на туманном:

– П-пью… Пью… вино и всякое такое…

И вот после этого изречения она наконец вспомнила, что говорит с этим мужчиной в белом только для того, чтобы посватать ему Хуа Фэйу. Зачем ей вообще столько о себе рассказывать? Так что княжна ловко перевела разговор на Хуа Фэйу, даже связав ответ с предыдущим заявлением о том, что она завсегдатай весеннего дома. Со всей возможной торжественностью она поведала незнакомцу:

– Можете поверить, я очень близко знакома с Хуа Фэйу, самым прекрасным цветком дома Драгоценных камений.

Мужчина только вымолвил:

– О.

И что это его «о» значило? Чэн Юй вот совсем не понимала. Однако она уже довольно долго прислушивалась к речам и вглядывалась в выражение лица мужчины напротив, чтобы прийти к выводу: по крайней мере, его не тяготит их беседа. С этими мыслями она позволила себе расслабиться, про себя попросила у небес и будд прощения за то, какой вздор сейчас изъявит миру, и, порывисто прижав руки крест-накрест к груди, начала:

– Почему же зонт нужно вернуть Хуа Фэйу? Потому что зонт принадлежит не мне, а ей. Мало того, что она родилась божественно прекрасной, так она еще и добра, как бодхисаттва. Она часто, стоит дождю зарядить, приходит к переправе, чтобы помочь попавшим под ливень людям. Вот почему эти зонты не продаются.

Девушка несла чушь так вдохновенно, что сама начала в нее верить. Она даже своевременно дала незнакомцу в белом совет:

– Хуа Фэйу – само изящество и покладистость, кроме того, она хороша в пении и танцах. Как только пойдете возвращать зонтик, улучите мгновение и обязательно посмотрите, как она поет и танцует. Говорят, второй господин из семьи левого советника[23], услыхав ее чистое пение[24], три месяца не ведал вкуса мяса[25], а юный Линь-хоу[26], увидав ее танец с мечами, распустил всех танцовщиц в своем имении.

Как Чэн Юй была довольна своими выдумками! У нее определенно имелся литературный талант – как она умело выстроила ряды похвалы Хуа Фэйу! Но, порадовавшись, она поняла, что, похоже, все испортила. Она перепутала. Хуа Фэйу не умела танцевать с мечом – она не выделялась ничем, кроме прелестного личика и неплохого голоса. Танцем с мечом на всю столицу славилась другая девушка – и эта девушка была смертельным врагом Хуа Фэйу.

Княжна поспешила исправить ошибку:

– Но недавно Фэйу подвернула лодыжку, возможно, танец ее увидеть не удастся. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь… – Она тяжело вздохнула и, украдкой поглядывая на незнакомца в белом, про себя подумала, что ее усердие взволновало бы и деревянную колотушку. Чэн Юй ожидала, что на лице молодого мужчины появится хотя бы налет мечтательности.

Однако тот по-прежнему уделял все свое внимание зонтику в руках, никак ей не отвечая. Она не могла разглядеть выражения его лица. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем до нее донесся вопрос:

– Как вас зовут?

Чэн Юй ошеломленно переспросила:

– Что?..

Незнакомец с хлопком развернул зонтик, и Чэн Юй вовсе перестала видеть его лицо.

Затем он перехватил ручку зонта покрепче и поднял его над головой. Пускай это все действие продолжалось считаные мгновения, Чэн Юй проследила его от начала до конца: вот из-за зонта появляется дуга жесткого подбородка, за ним губы, спинка носа и в самом конце – непроницаемые янтарные глаза.

Мужчина под зонтом понизил голос и повторил:

– Я спросил, как вас зовут.

Чэн Юй помедлила и кашлянула.

– Ах, меня… Я просто хороший человек, которого Хуа Фэйу временами просит помочь ей творить добрые дела. Мое имя не стоит упоминания.

Молодой мужчина улыбнулся и больше ничего не спросил, только поблагодарил и пообещал в другой день занести зонт в дом Драгоценных камений, после чего вышел под дождь.

Когда Лянь Сун вернулся с одолженным зонтом в имение Цзиншань, служанки, работавшие во внутреннем дворе, уже соответствующим образом подготовили к его приходу горячий источник у беседки. Его помощница Тянь Бу уже спешила к нему навстречу, чтобы, во-первых, принять из его рук зонтик и, во-вторых, чтобы испросить указаний насчет того, подать ему сперва теплое вино, дабы согреть тело, или господин решил сразу отправиться на горячий источник?

Дождь давно уже едва покрапывал, ритмично постукивая по влажным цветкам груши, растущей во внутреннем дворе. Молодой мужчина в белом устремил задумчивый взгляд на грушу и сказал:

– Принесите вино к горячему источнику. А этот зонт, – он помолчал, – завтра отправь со слугой в дом Драгоценных камений.

При дворе Великой Си имелось два удивительнейших человека. Первым был наставник государства – император горячо любил его и всегда осыпал милостями, однако тот всю жизнь только и мечтал, что уехать в родной город и открыть там лавку сладостей. Вторым был великий генерал – несомненно, воин из воинов, который, однако, красотой да изысканностью манер превосходил всех видных ученых страны, вместе взятых.

Всю жизнь только и мечтавший открыть свою лавку наставник звался Су Цзи. Когда-то именно он спас Чэн Юй жизнь. А великий генерал, чьи красота да изысканность манер посрамили бы всех ученых страны, был тем самым мужчиной в белом, который, по мнению Чэн Юй, составил бы с Хуа Фэйу чудесную пару. Имя его было Лянь Сун, генерал Лянь.

Лянь Сун родился в семье хоу и был третьим сыном старого Чжунъюн-хоу. Когда ему было около пятнадцати, он последовал за отцом на поле боя, где совершил немало беспримерных подвигов. В двадцать пять лет ему был дарован чин великого генерала и положенное ему по статусу имение. Так Лянь Сун стал самым молодым великим генералом Великой Си.

Наставник государства Су Цзи, кто всегда устремлял свой взор к небу, за всю свою жизнь похвалил только одного человека – и этим человеком был овеянный той же славой, что и сам Су Цзи, великий генерал Лянь. Наставник государства говорил: третий Лянь смел и решителен, он поверг сильного врага и укрепил мощь государства. У третьего Ляня возвышенные интересы, он находит удовольствие в живописи и музицирует на нефритовой флейте; у третьего Ляня наружность сошедшего в мир смертных небожителя.

Су Цзи обладал некоторыми задатками бессмертного и уже наполовину достиг просветления. Посему иные люди его хоть и слушали, однако про себя думали, что такие похвалы слегка преувеличены. Только наставник государства и третий Лянь знали: первый ничуть не приукрашивал действительность, потому что великий генерал Лянь в самом деле был сошедшим в мир смертных небожителем.

В необъятном пространстве существуют мириады миров смертных. Великая Си была лишь одним из многих. Волею вышних небес в этих мирах появились люди. Рожденные и вскормленным небом, они проживали свой недолгий век. Однако за пределами этих миров существовали еще четыре моря и восемь пустошей – мир богов и бессмертных. В том мире третий сын Небесного владыки Девяти небесных сфер, его высочество третий принц Лянь Сун, повелевал водами всех четырех морей – Восточного, Западного, Южного и Северного. Он был Верховным богом воды.

И этот Верховный бог воды покинул четыре моря ради другой богини – богини цветов Чан И, сорок четыре года назад погибшей под обломками Сковывающей пагоды, что располагалась на Двадцать седьмом небе.

Нежась в горячем источнике, Лянь Сун в глубокой задумчивости смотрел на мокрые от дождя цветы груши во дворе.

После смерти Чан И все цветы будто утратили былые краски. Прежде, когда богиня еще была жива, вот какие строки вспоминали люди, глядя на омытые дождем цветы груши:

Тогда образ безутешно льющей слезы красавицы трогал сердца.

Теперь же груша напоминала натерпевшуюся горя невестку, которая съежилась под дождем, дрожа от холода, и не вызывала в людях ничего, кроме досады вперемешку с брезгливой жалостью.

Но отчего-то прохладный дождь первого месяца этой весны и жалкий вид настрадавшейся от ливня груши пробудили в Лянь Суне воспоминания об их первой с Чан И встрече.

И впрямь много вод утекло с тех пор. Семьсот лет прошло или восемьсот – Лянь Сун даже не пытался сосчитать точно.

Тогда у Нефритового пруда Девяти небесных сфер еще не было хозяина, а у сотен цветов – повелителя. Место властвующего над цветами пустовало, что затрудняло решение многих дел. По правде, Лянь Суна это не касалось никоим образом, но что поделать – его хороший друг Верховный владыка Дун Хуа ведал списком бессмертных и распределением рангов на Небесах. Как-то Лянь Сун проиграл владыке в вэйци[28], и тот небрежно водрузил эту ношу на его плечи, поставив третьего принца временно исполнять обязанности повелителя цветов.

Наблюдая с высоты этой должности, как множество цветочных богинь исподтишка борются меж собой за место повелительницы цветов, порой Лянь Сун находил копошение этих прелестниц любопытным, а порой – раздражающим.

Большей частью раздражающим.

На Небесах третий принц слыл высокопоставленным сердцеедом. О его изменчивом и свободном, как ветер и поток, нраве знал весь мир. Молодой бог воды был хорош собой, искусен в бою и знатен. Небесный клан всегда высоко ценил искусство боя, поэтому, разумеется, девушки были от третьего принца без ума.

Однако свободный, как ветер и поток, нрав принимал разные формы. Свобода одних полнилась чувствами – такие господа расточали ласки и слова любви, и их было большинство. Но в некоторых свобода обретала форму равнодушия и безучастности – такой беспощадной была свобода третьего принца.

Поэтому, хоть о боге воды и ходила слава сердцееда, к красавицам он никогда не имел особого терпения. Обычно дерущиеся друг с другом цветочные богини, которые вечно заливались слезами и шли к нему криком требовать справедливости, нагоняли на третьего принца глухую тоску.

И, в отличие от старших братьев, сызмальства следующих каждому знаку небесного церемониала, он не испытывал никаких затруднений с тем, чтобы отвернуться от докучавших ему личностей и уйти.

Недаром третий принц был самым неуловимым драконом Девяти небесных сфер. Поскольку он вел так себя с детства, Небесный владыка давно привык. Всегда требовавший от старших сыновей строгого соблюдения правил приличия, младшему он позволял почти все.

В тот раз юному богу все надоело до такой степени, что он покинул Небеса и отправился в Южную пустошь, чтобы сыграть в вэйци с Цин Ло, молодым сыном владыки желтых демонов.

Двадцать тысяч лет назад был подавлен мятеж клана темных. После того как Темный владыка Цин Цан был запечатан, среди четырех морей и восьми пустошей воцарился мир. Между кланом богов и кланом темных вновь установились дружеские отношения, и, надо сказать, довольно неплохие. Видя сложившуюся ситуацию, семеро владык демонов, тайком вынашивавшие схожие с Цин Цаном планы, вынужденно смирили мятежные мысли. Вот уже как двадцать тысяч лет, если глубоко не всматриваться, в мире царило спокойствие и благоденствие. Поэтому весть о том, что бог отправился играть в вэйци с демоном, вовсе не звучала бредом сумасшедшего.

Владыка Цин Ло был гостеприимным и щедрым хозяином. Стоило в его жизни случиться какому-нибудь радостному событию, как он немедленно приводил двор в порядок и звал гостей. Поскольку Цин Ло был жизнерадостным демоном, почти в каждом дне своего обычного демонического существования он находил что-то хорошее, так что дружеские пирушки в его доме будто бы и не прекращались.

Однако в тот день обычно жизнерадостный владыка казался удрученным.

Сидевший от него по правую руку круглолицый молодой мужчина с коварной улыбкой вскрыл душевные раны гостеприимного демона:

– Владыку Цин Ло не пустили к принцессе Сян Юнь, оказав ему холодный прием. Это так его расстроило, что вся печаль на лице проступила.

Принцесса Сян Юнь считалась самой красивой демоницей поколения. Среди демонических кланов ходили слухи, что красотой она ничем не уступает Бай Цянь из Цинцю – первой красавице клана богов. Демоны всегда любили соревноваться с богами, правда, вечно им проигрывали, затем снова принимались соревноваться, снова проигрывали и снова ввязывались в проигрышную борьбу. Многократные поражения нанесли им такие душевные раны, что их самооценка с тех пор не бывала на месте. Поэтому Лянь Сун никогда не заострял внимание на их клановых слухах.

Юноша в пепельных одеждах, сидевший рядом с круглолицым рассказчиком, лениво заметил:

– Демонический владыка очень бережно растил свою драгоценную Сян Юнь, и выросла она с запросами настолько же высокими, как небо, к которому вечно устремлен ее взгляд. А ты, Цин Ло, все равно мечтаешь о ней. – Встретив пристальный взгляд нахмурившегося Цин Ло, юноша в пепельных одеждах рассмеялся. – Если тебя поразила только ее красота, почему не попросишь Чан И позаботиться о тебе пару дней? Чан И разумная и понятливая. Даже если за ее понятливость придется отплатить белой ци, то за других не скажу, но для тебя, Цин Ло, разве ж это проблема?

За столом грянул хохот.

Белой ци называлась духовная сила бессмертных. Среди восьми пустошей жило четыре клана: клан богов, клан демонов, клан темных и клан духов-оборотней, вместе рождавших бесчисленное количество духовных форм. У каждого клана духовная сила имела свой цвет. У богов она была белая, у демонов черная, у темных лазурная, у духов-оборотней темно-красная. Но независимо от того, в каком клане появился на свет ребенок, ци в его теле всегда была разнородной и требовала больших усилий для совершенствования и полного очищения. Чем сильнее дух, тем чище его ци. Когда мужчина в пепельных одеждах упомянул, что у Цин Ло, принца демонического клана, много белой ци, он посмеялся над его неспособностью к совершенствованию.

Владыка Цин Ло был здоров как бык и упрям как осел. Вот и в спор, если ему что-то не нравилось, он бросался с бычьей силой и ослиным упрямством. Тайную насмешку над уровнем его совершенствования он пропустил мимо ушей, зато на сравнение Чан И с Сян Юнь поспешил разразиться несогласием:

– Чан И!.. Да разве можно сравнивать Чан И с Сян Юнь?

Цин Ло, хоть и был упрям до невозможности, все же был и чистосердечен. Он мог свысока думать о женщине по имени Чан И, но ни об одной женщине не сказал ничего плохого. Однако на дружеской пирушке собралась толпа самого разного толка; нашлись в ней и льстецы. Кто-то из гостей немедленно заискивающе высказался:

– Молодой владыка прав! У этой девицы из цветочных духов даже покровителя нет, она только и может улыбки уважаемым господам продавать[29], чтобы хоть как-то продлить свое жалкое существование. Как такое презренное создание можно ставить в один ряд с принцессой Сян Юнь?

Клан духов-оборотней сосуществовал в Южной пустоши с кланом демонов. Духи-оборотни не отличались силой и потому с древних времен подчинялись демонам. Девушки из цветочных духов вдобавок были хороши собой, отчего многие высокопоставленные демоны частенько выращивали их, а после брали в наложницы. Таким образом, в Южной пустоши жило мало духов-оборотней, не имевших покровителей, и еще меньше не имевших покровителя цветочных духов.

Владыка Цин Ло мысленно согласился с этими льстивыми словами, однако разве можно так жестоко отнестись к слабой девушке? Его мучили сомнения. В итоге он пробормотал:

– Нехорошо говорить такое о Чан И. Чан И, она… Она просто… Просто…

Но после этого «просто» он, долго промаявшись, так ничего и не придумал.

Вдруг слово взял все это время сидевший рядом с ним Лянь Сун, который изучал искусно сделанную тонкую чашу с налитым в нее подогретым вином.

– Чан И. – Он повернулся к Цин Ло и переспросил: – Ее зовут Чан И?

Хотя третий принц Небесного клана нередко навещал Южную пустошь, чтобы выпить с Цин Ло на устраиваемых тем пирушках, где собиралась довольно разношерстная толпа, его высочество всегда садился на почетное место по левую руку от хозяина и, если был в настроении, перебрасывался с ним парой фраз.

Многие молодые демоны восхищались третьим принцем и желали бы с ним поговорить, однако никому из них до сегодняшнего дня не выпадал шанс вовлечь того в застольную беседу.

Завидев, что такая возможность наконец появилась, юноша с абрикосовыми глазами, который только что льстил владыке Цин Ло, просиял и тут же, всем телом повернувшись к Лянь Суну, залебезил:

– Его высочество третий принц родом не из Южной пустоши, разумеется, вы не все знаете! Вообще, Чан И красный лотос, но от рождения есть у нее изъян: ее истинное тело, красный лотос, не может расцвести. Поэтому никто из уважаемых демонов не желал приютить ее у себя в саду. Цветочный дух без покровителя – казалось бы, смех, да и только, однако в последние годы уж не знаю, что у нее в голове перемкнуло, но она вдруг захотела совершенствоваться, чтобы достичь бессмертия. Теперь повсюду ищет белую ци, – он многозначительно изогнул уголки губ, – ради нее продает улыбки направо и налево. И чем она отличается от тех павших в ветер и пыль[30] женщин мира смертных? В кланах духов-оборотней и в кланах демонов…

Лянь Сун подпер голову рукой и посмотрел на круглоглазого мужчину:

– Насколько она красивая?

Уже распалившийся льстец осекся.

– Ваше высочество имеет в виду?..

Третий принц улыбнулся.

– Вы сказали, что она красивая. Насколько?

Мужчины… в большинстве своем любят обсудить красавиц, особенно после глотка молодого вина. Присутствующие гости обдумали слова принца, а после многозначительно переглянулись, решив, что поняли природу интереса его высочества. Вторая половина пиршества прошла за обсуждениями красоты Чан И, однако никто не сказал ни одного язвительного слова насчет ее происхождения.

Поднявший эту тему Лянь Сун больше не заговаривал. Если его настроение и изменилось, прочесть это по лицу не представлялось возможным. Его высочество лишь сидел, безразлично постукивая по краю стола железным веером, который держал в правой руке. Очевидно, мысли принца блуждали далеко.

В Южной пустоши весна была в разгаре. Море поражало голубизной, а небо – чистотой, пышно цвели деревья. Пейзаж услаждал взор. Лянь Сун решил задержаться еще на несколько дней.

Во всех восьми пустошах знали, что третий принц, вне всяких сомнений, падок на красавиц. Однако обитателей пустошей терзали сомнения по другому поводу: в мире десятки тысяч красавиц, какая же из них покорит сердце молодого бога?

У Небесного владыки было три сына. Первый принц Ян Цо был строг и почтителен, второй принц Сан Цзи – справедлив и честен; нелегкое это дело – подольститься к таким господам. И вот наконец третий принц вселил в сердца чиновников надежду на возможность припасть к ногам высшей власти в его лице, но вот незадача – никто не мог угадать его желания.

Так, например, вы можете подумать, что ему нравится определенный вид красавиц, и действительно – такие красавицы коротают некоторое время подле него. Вы хотите доставить ему удовольствие и присылаете красавицу, которая, как думалось, придется ему по вкусу, однако на следующий день подле него оказывается другая девушка, которая совсем не похожа на предыдущую.

Все единодушно признавали, что, если говорить о свободе нравов, его высочество третий принц мог бы и не оказаться самым разнузданным господином в мире, однако если говорить о господах, которым тяжело угодить и мысли которых непостижимы, тут уж третий принц определенно занял бы вершину списка.

Однако оброненный Лянь Суном на недавнем застолье вопрос о том, насколько красива Чан И, вселил слабую надежду в сердца уважаемых господ Южной пустоши, желавших подольститься к принцу Небесного клана.

Господа воодушевились, преисполненные решимости ухватиться за эту надежду обеими руками. Уже на исходе третьего дня кто-то отправил Чан И в покои Лянь Суна.

Лянь Сун вспомнил Чан И, сидевшую во мраке за пределами огня свечей.

Всякий раз, когда третий принц приезжал в Южную пустошь, он останавливался в небольшому дворике на утесе гряды Сифэн.

Давно перевалило за полночь. Он только вернулся после игры с Цин Ло в вэйци и, осиянный лунным светом, вошел в украшенные резьбой ворота перед внутренним входом. Стоило ему поднять глаза, как он заметил, что в северных покоях горят свечи.

У стены северных покоев росла альбиция. Свет от луны и свечей окрасил в золото ее подобные птичьим перьям цветы, добавив им яркости. От альбиции тянулась тонкая веревка, уходя вглубь покоев. Этим утром Лянь Сун самолично привязал другой ее конец к подставке для цветов. На тонкой веревке висело несколько десятков листов цветной бумаги[31], которые он сделал, скучая от безделья, и теперь вывесил на просушку.

Вдруг во двор налетел сильный порыв ветра. Огни свечей в покоях дрогнули, развешанные на веревке листы заполоскались на ветру, словно разноцветные крылья бабочек, чаявших взлететь. Лянь Сун спокойно поднял руку, и порыв улегся. Приблизившись к бумагам, принц заметил, что чем ближе он подходил к свечам в доме, чей слабый свет просвечивал сквозь листы, тем сильнее становилось ощущение, будто силуэты насекомых, птиц, цветов и растений движутся сами по себе.

Он небрежно перебрал листы и вошел в комнату.

Чем ярче разгоралось пламя свечей, тем плотнее сплеталось полотно света; часть его падала на подставки для ламп, а часть – на землю, где лучи выстраивались в причудливом порядке. В мерцании свечей девушка в красном приподняла голову и позвала его по титулу:

– Ваше высочество третий принц.

Ее лицо и впрямь оказалось прекрасным, словно картина.

Лянь Сун посмотрел на ее лицо, но взгляд его задержался лишь на мгновение, прежде чем снова скользнуть к бумаге, на которой свет проявил дивные фигуры цветов четырех времен года. Принц небрежно произнес:

– Чан И.

В глазах девушки отразилось легкое удивление.

– Откуда ваше высочество знает, что я Чан И? – мягко спросила она.

Говорили, что из трех сыновей Небесного владыки самым умным был второй принц Сан Цзи. В день его рождения тридцать шесть разноцветных птиц поднялись к Небесам из ущелий горы Цзюньцзи, приветствуя его появление на свет. Определенно, это было счастливое предзнаменование, посланное свыше. После Сан Цзи в тридцать тысяч лет вознесся как высший бессмертный, чем еще раз доказал, что он – незаурядный талант. Какими бы одаренными ни были оба его брата, какие бы подвиги они ни совершали, все они меркли в сиянии славы второго принца Сан Цзи. Однако некоторые бессмертные придерживались иной точки зрения в этом вопросе. Как, например, некогда правивший миром Верховный владыка Дун Хуа.

Рождение самого Верховного владыки Дун Хуа не сопровождалось никакими дивными явлениями свыше, однако после он вырос и стал всевладыкой Неба и Земли. Так что он не особо верил во все эти знаки, вроде золотых лучиков с небес и парочки пестрых птичек, которые принесут на крылышках славное будущее. Дун Хуа всегда считал Лянь Суна гением, способным творить великие дела, и искренне полагал, что по части создания сыновей Небесный владыка может уже остановиться на достигнутом: ему в любом случае не сделать более умного сына, чем Лянь Сун.

Разумеется, небожитель, которого даже придирчивый владыка Дун Хуа признавал очень умным, легко мог пропустить закономерную для таких случаев часть: «Ты кто?» – «Я Чан И». – «Кто послал тебя в мои покои?» – «Кто-то послал меня вам». – «Зачем послал?» – «Чтобы я услужила вашему высочеству. Но только, ваше высочество, я продаю искусство, а не тело».

Даже ответ на вопрос «Откуда ваше высочество знает, что я Чан И?» казался ему настолько очевидным, что он даже не потрудился его озвучить.

Он по-прежнему не сводил взгляда с листа бумаги, на котором расцветали цветы четырех времен года. Затем снял лист с веревки и вновь посмотрел сквозь него на пламя свечи. Только после этого он заговорил:

– Учитывая твои способности, даже если бы тебя заставили, ты могла бы не приходить. Они обманули тебя, сказав, что поскольку я бессмертный, то обладаю неисчерпаемой белой ци и если ты хорошенько меня порадуешь, то я щедро ею с тобой поделюсь? Но я совершенствовался в чистоте[32]. – Определение «чистота» ему самому показалось смешным, отчего он выгнул губы в холодной улыбке и поправился: – В совершенствовании я дошел до той ступени, когда в моем теле не осталось ни единой примеси лазурной ци. Твоему младшему брату, раненому двукрылым тигром в пещере Семи глубин, нужна белая ци в сочетании с лазурной. Моя чистая белая ци для него, увы, бесполезна.

Выражение лица девушки слегка изменилось, но она мгновенно взяла себя в руки. Маленький цветочек не выказал ни малейшего страха или малодушия перед принцем Небесного клана.

Ее голос по-прежнему звучал мягко:

– Третий принц проницателен, вы все видите насквозь. Я не смогу обмануть вас. Поскольку у вашего высочества нет того, что мне нужно, я немедленно откланяюсь.

С этими словами Чан И в самом деле решительно встала, стряхнув несуществующую пыль с колен, и смело шагнула из тени на свет. Она подошла к третьему принцу, на мгновение задумалась и затем, слегка поклонившись, спокойно сказала:

– Ваше высочество, ночь уже поздняя, вам лучше лечь спать пораньше. Пусть свечи зажгла и не я, но, если вам они не нравятся, я потушу их перед уходом. Пусть это будет моей вам благодарностью за то, что были со мной откровенны.

Лянь Сун повернулся и впервые серьезно посмотрел на нее.

Вокруг третьего принца всегда вилось множество красавиц, поэтому со временем он перестал их замечать. За двадцать тысячелетий он вдоволь насмотрелся на их обычное поведение. Разумная и понятливая красавица после его слов непременно ответила бы: «Ваше высочество, верно, шутит. Вашему благородству нет равных, сама возможность услужить вам – благословение для этой ничтожной. Не говоря уж о том, чтобы просить у вас какую-то там белую ци, лазурную ци…»

Менее разумная и понятливая красавица в худшем случае спросила бы что-то вроде: «Откуда ваше высочество знает, что мне нужна белая ци для младшего брата, а не для собственного совершенствования, как все говорят? Вы так умны и проницательны, я не могу вами не восхититься!»

Этот цветочный дух показалась третьему принцу довольно занятной.

Она стояла от него в нескольких шагах, кажется, искренне ожидая ответа.

И все же цветам на листе, что он держал, не хватило чистоты красок. Лянь Сун походя бросил его на ближайшую подставку со свечами.

– Я слышал, тебя называли понятливой и разумной, – сказал он и замолчал. Только когда цветная бумага догорела, принц поднял на девушку глаза и продолжил: – Кажется, молва лжет.

Осознав его слова, девушка явно вздрогнула от удивления. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на него и, отступив на пару шагов, серьезно задумалась. Наконец она снова подняла на него взгляд и спросила:

– Вы сказали, что я могу уйти, и я решила уйти. Перед уходом я даже согласилась потушить для вас свечи. Разве это… Это… Это… недостаточно разумно?

Вот такой была Чан И.

Семьсот-восемьсот лет минуло с тех пор. Оказывается, он еще многое помнил. Третий принц потер виски.

Когда Тянь Бу служила во дворце Изначального предела, располагавшегося на Тридцать шестом небе, во всем дворце не было более толковой небожительницы, чем она. Спустившись вслед за своим господином в мир смертных, она хоть и утратила магию, что сделало большую часть работы крайне неудобной, но все же оставалась такой же внимательной и надежной помощницей, что и во дворце Изначального предела.

Только заметив издалека, как отмокавший в горячем источнике Лянь Сун потряс кувшином, Тянь Бу тут же догадалась, что он весь его выпил и явно в настроении выпить еще. Она немедленно подхватила второй предусмотрительно разогретый на маленькой печи кувшин с вином и поспешила с ним к своему господину. Ветер трепал уголок ее юбки.

Осторожно поставив кувшин на край горячего источника, Тянь Бу вдруг услышала, как господин спросил у нее:

– К слову, разве тебе не кажется, что характером Яньлань несколько отличается от Чан И?

Тянь Бу на мгновение задумалась, а потом медленно ответила:

– Принцесса Яньлань – перерождение бусины духа повелительницы цветов Чан И. Поскольку она выросла в мире смертных и большей частью утратила воспоминания о своей жизни на Небесах или в Южной пустоши, некоторые изменения в характере неизбежны.

Помолчав, она осторожно спросила:

– Ваше высочество… жалеет об этом?

И увидела, как Лянь Сун, откинувшись на край источника, прикрыл глаза.

– Жалею.