Читать книгу Почти непридуманные истории для взрослых - Таня Ли - Страница 4

Сережа

Это самый долгожданный и радостный день в моей жизни. По крайней мере за последние десять лет.

Я стал готовиться к нему полгода назад, но посерьезному – последний месяц. Готовиться – в смысле ждать, считать дни и часы. Занятие это бессмысленное, особенно когда есть другие дела. Но в моем случае подсчет дней – самое что ни на есть главное дело. А еще планы, целый список: кому позвонить, куда съездить, кого навестить.

Первым в списке – секс. С женой. Десять лет без женщины. Десять. Все мне предлагали подкатить к Тамаре, которая на нашем этаже сутки через трое дежурит, она вроде не отказывала никому, но я никак не мог, у нее усы! Часто представлял жену абсолютно голой. Будто она ходит по дому так, готовит на кухне, садится мне на колени, пока я ем. Или будто мы ребенка теще отвезли, а сами купили шампанского, лежим в кровати весь день, пьем и занимаемся любовью. Те еще фантазии.

Когда остался день, даже об этом я уже думать совсем не мог – в таком был нервном состоянии, в хорошем смысле этого слова. Я обходил друзей, прощался, дополнял свой список адресами. С некоторыми, думаю, мы скоро встретимся на свободе. Господи, не верю сам себе, не верю, что выхожу…

Подписав все необходимые бумаги, собрав сумку и получив свои вещи, я вышел за ворота тюрьмы. Деньги у меня есть, жена привезла на прошлой неделе, но на такси ехать не хочется. Мне нужно прогуляться, кажется, я могу идти пешком целый день. Хочется кричать от радости, но почему-то иду молча, может, за десять лет разучился выражать эмоции. По Выборгской улице дошел до Ленинградского шоссе и направился в сторону центра. Сплошной поток машин, пробки, грязь под ногами, запахи города, выхлопных газов и чего-то химического будоражили меня. Я шел, улыбался и думал о том, какие же счастливые все эти люди, что стоят в пробках и проклинают все на свете. Сами они этого не знают, а я – знаю.

На «Войковской» я нырнул в метро. Как же за десять лет изменились лица! Что было не так, сразу и не понять. И все сидят и стоят, уткнувшись в телефоны. Странно. Я чувствовал себя как потерявшийся во времени ребенок. На Тверской зашел в «Макдоналдс», захотелось гамбургера с колой. Ел, смакуя каждый кусочек, каждую крошку. Рядом сидел мужчина лет пятидесяти и смотрел в телефон. Ненадолго оторвавшись от экрана, он спросил:

– Ты из тюрьмы, что ли, вышел?

Спрашивать такое у незнакомого человека по меньшей мере неприлично, но он был прав.

– А заметно?

Мужчина ничего не ответил. Он подвинул ко мне свой неначатый обед и направился к выходу.

Я шел по бульвару к своему дому в Столовом переулке и представлял, как обниму Наташу, как выбежит мне навстречу Анечка, которой одиннадцать, как мы будем стоять, обнявшись, и плакать по времени, которое у нас отобрали. Последний раз мы виделись с Наташей два месяца назад. Казалось, она чем-то обеспокоена.

Наташа

Мне так страшно… Вы себе не представляете, как мне страшно. И стыдно. Хожу к нему, передачи передаю. В церкви свечи ставлю за его здоровье. А потом дома, уставшая, падаю в объятия его лучшего друга, с которым мы уже восемь лет вместе.

Когда Сережу посадили, я думала, что не выживу – с малышкой на руках, без работы, одна в чужом городе. Сначала хотела уехать к матери в Новосибирск, но Сережины родители отговорили, мол, пропадет он без тебя, ты нужна ему. Передачи кто будет носить? Со временем я научилась жить без мужа, работать пошла, дочку в ясли устроила. Сережкин друг Антон помогал нам. А однажды под Новый год пришел с елкой, Анечка выбежала к нему и закричала: «Папа елку плинес! Улаа!» Так Антон и остался у нас. Новый год вместе отметили, потом старый Новый год, потом на 23 февраля я ему купила одеколон, а он на 8 Марта мне мимозу принес и колечко. Летом мы в Анапу все вместе ездили… Много раз обсуждали с ним, как сказать Сереже, что мы вместе. Антон не мог, это его друг детства, ну как ему рассказать о предательстве?

А я? Я тоже не могла. Все откладывала, вдруг как-то само устроится? Однажды я решилась. Прошло пять лет, как Сережа сидел, мы стали совсем чужими людьми. Каждый раз на свидании он смотрел на меня такими влюбленными глазами, а я отводила взгляд. Мне совсем не о чем стало с ним говорить. Было обидно за несправедливость его судьбы, ведь он сидел за убийство, которого не совершал, а теперь вот друг детства и жена оказались предателями… Я приехала в тюрьму с намерением рассказать ему правду, но на свидание он не пришел. Заболел. И всё. Никакой информации. Через месяц он все так же был болен. Я писала, звонила, приходила, все без толку. Через три месяца нам разрешили свидание. Он хромал, на щеке появился бордовый рубец и шрамы на руках. Он как-то по-стариковски кашлял, все время извинялся за свой внешний вид, но так и не рассказал, что случилось.

А я так и не смогла ему признаться про нас с Антоном. Его все щадили и оберегали: и мы с Антоном, и его родители, а друзей, кроме нас, у него не осталось. Вот пишу сейчас это непонятно зачем, и мне так невыносимо страшно от того, что он позвонит не сегодня-завтра в дверь, а я не смогу броситься ему на шею и не наберусь мужества рассказать правду.

Антон намеренно уехал на неделю в командировку, хотя знал, что мне нужна его поддержка. Не нахожу себе места. Не сплю вторые сутки.

Владимир Васильевич

Десять лет я ждал этого дня! Десять гребаных лет провел в ненависти, сейчас это высшая точка накала всех моих чувств. И десять лет я представлял себе в подробностях каждое мгновение, оттачивал детали, проговаривал про себя и вслух наш диалог, смаковал сам момент встречи и ее конечный результат.

И вот он на свободе, убийца моего сына. Мой ТТ в боевой готовности. Хватит и для него пули, и для меня. Зачем мне жить? Кому нужна такая жизнь? Но первый – он. Бог ему судья, говорит мне мать. Какой такой бог?! Нет никакого бога. И я теперь ему судья. Сегодня он ответит за смерть моего единственного и любимого сына. И никто меня не осудит за это. Потому что я сумасшедший. Нет таких родителей, которые, потеряв своих детей, не сошли бы с ума.

Сережа

Две минуты отдышаться и – в подъезд. В нашем окне горит свет, хотя только три часа дня. Ноябрь, низкое небо затянуто облаками, на улице будто вечер. Значит, Наташа дома. Набираю код, захожу в подъезд, поднимаюсь на второй этаж, стою перед дверью, не решаясь открыть своим ключом или позвонить. А дальше происходит вот что: дверь нашей квартиры открывается, на пороге стоит жена, звучит выстрел, она хватается за плечо и оседает на пол. Все происходит как на замедленной съемке в плохом кино. Оборачиваюсь и вижу: на ступеньках стоит в шоке невысокий мужик лет шестидесяти, руки опущены, в правой пистолет. Я подхватываю жену и отношу ее в комнату. Она в сознании, говорит, что жжет плечо. На бледно-голубой кофте расплывается алое пятно.

– Скорую вызвать?

Она спускает рукав, и мы понимаем, что пуля лишь задела мягкие ткани.

– Я в порядке, попробую найти зеленку и бинты. Вызови милицию!

– Сейчас! – говорю ей, сам выбегаю на лестницу.

Мужик сидит на ступеньках, закрыв голову руками, пистолет валяется перед ним. Он не реагирует ни на мой крик, ни на меня. Замечаю, что он плачет. Я поднимаю со ступенек пистолет:

– За что?! Зачем ты в нее стрелял?

Мужик смотрит на меня по-детски, как нашкодивший ребенок.

– Отдай пистолет, второй выстрел для меня.

Я понимаю, что нужно вызвать скорую жене и что-то сделать с этим придурком, но не звать же его домой до выяснения обстоятельств! Он – преступник, но какой-то странный, не сопротивляется и не собирается убегать. Дед приподнимается со ступенек:

– Я в тебя стрелял! За Витальку, за сына моего, которого ты убил 10 лет назад.

– Не убивал я твоего сына! По одной причине мне пришлось взять вину на себя.

– Тогда кто его убил?

– Этого человека больше нет в живых, он погиб год спустя после вашего сына в автокатастрофе. Сел пьяный за руль…

– Зачем он убил Виталика, зачем он убил моего сына?

– Ты действительно хочешь знать все подробности? – спросил я.

Дед кивнул. Мне пришлось рассказать про бессмысленные бандитские разборки, про строительство заправки по Калужской трассе, про его Виталика, который владел большим пакетом акций и был вовсе не безгрешен. Виталик обманул своих компаньонов, а вместе с ними и много бедных людей, лишив их жилья. Один из влиятельных бандитов не захотел мириться с такой несправедливостью. Его мать потеряла жилье в злополучной новостройке, владельцем которой был Виталик. Дед плакал, закрыв лицо руками.

Я не стал вызывать милицию. Смысла в этом не было никакого.

Наташа

То, что сегодня произошло, можно назвать моим выздоровлением, как бы странно это ни звучало. Словно гора упала с плеч в прямом и переносном смысле. Когда этот безумный мужик выстрелил в меня, я подумала, что он меня убил и это к лучшему, потому что не придется рассказывать ничего Сереже. Но ранение, к счастью, оказалось несерьезным.

После того, как я промыла рану и наложила повязку, мы сели на кухне и выпили коньяку. Молча. Потом еще. И еще. И я рассказала ему про Антона, что восемь лет с ним живу. А он говорит:

– Я знаю об этом, но почему-то себе выдумал, что если мы с тобой встретимся, ты попрощаешься с Антоном. Мне нужна была в тюрьме иллюзия, что ты все еще со мной, иначе у меня не было бы повода жить дальше.

А потом он собрался и ушел. Мы договорились встречаться.

Владимир Васильевич

Десять гребаных лет коту под хвост – сгорать от ненависти к человеку, который не убивал моего сына! Все верно, так мне и надо. Узнать правду о сыне своем и его настоящем убийце – что может быть худшим наказанием? Стрелять в одного невиновного и попасть в другого, тем более в женщину, может только выживший из ума человек. Я самый глупый и самый несчастный старик в мире.

С этими мыслями я наконец-то вышел из этого злосчастного подъезда в Столовом переулке. На улице меня догнал Сергей.

– Вы это… не вините себя… Всех можно понять и простить, забыть только сложно.

– Да, да, – кивал я, – жизнь моя кончена. Финал. И если бы я тебя убил, а потом себя, было бы гораздо проще, чем сейчас, когда я промахнулся и узнал правду.

– Так вот ваш пистолет. Чего уж там, можете попробовать со второго дубля. Мне тоже незачем жить. Понимаете, я сидел за чужое преступление, потому что покрыл человека, который когда-то спас мою любимую жену. Я не мог поступить иначе. И все эти десять лет я ждал, когда мы сможем быть вместе. Иллюзии для выживания… А теперь их нет. В моем доме живет жена с моим близким другом и дочь, которая называет его папой. Кто я? А я призрак: ни жилья, ни близких, ни семьи… Стреляй, дед. А потом – в себя. Только не промахнись в этот раз. Ну же! Стреляй!

Я поднял сумку Сергея и сказал:

– Не выйдет. У меня остался один патрон. Пошли. Я недалеко живу, на Гоголевском, пешком дойдем.

Сережа

Странный получился день.

Убийца-неудачник дед предложил мне пожить у него, раз мне некуда идти.

Мы шли переулками, он расспрашивал меня про тюрьму. Я рассказывал только смешное, про усатую охранницу Тамару, про то, как мы играли в карты на одежду и еду. Дед хохотал, останавливаясь отдышаться. Оказавшись на воле после стольких лет, мне самому эти истории казались выдуманными и очень смешными. Наверное, и этот день когда-то я буду вспоминать как веселое приключение.