Читать книгу Познание французского. Нюансы освоения - Таня Сербиянова - Страница 11

– И это твой выбор? По-моему, ты достойна большего, чем за таким тюфяком волочиться…

От неожиданности ее высказывания меня даже отбрасывает от зеркала в дамской комнате, куда я зашла… А сейчас стояла и приводила себя в порядок, подкрашивалась, приблизившись близко лицом к самому зеркалу.

– Какого черта! Что тебе надо!? – от испуга и неожиданного высказывания ее в мой адрес я даже визгливо прикрикнула.

А потом смотрю на нее и все не могу понять, как это она и как это снова с ней встречаемся.

А она, та самая, которая мне на улице не давала прохода и которую звать…

– Ада! – словно угадывая, подсказывая мне и опять этим, словно залезая мне в голову. – Адой меня звать. А можно и по-другому: Адочкой, Адкой и, вообще, так как тебе будет угодно, милая…

– Я уже тебе говорила, кажется, что я для тебя никакая не милая…

Все что угодно, но только не это! Да, что же это такое! Что, вообще, это? И уже немного приходя в себя, я ей в ее улыбающееся лицо, говорю с возмущением…

– Пошла прочь от меня!

А она как ни в чем не бывало теперь уже сама склонилась головку к зеркалу, себя рассматривает и даже, так мне кажется, не обращая на мои высказывания никакого внимания, что-то на своем наглом лице высматривает…

– А ты, моя милая, опять со мной по-старому: не надо, уйди, пошла прочь, или того еще хуже…

– Что, хуже? А, по-моему, и этого для тебя вполне достаточно! Хватит, сказала! Хватит! Отцепись!

– Милая, ты сердишься? А ты знаешь, ты даже еще красивей становишься, когда ты такая, – произносила, поворачиваясь ко мне, да еще поглядывая на меня такими, как бы всепрощающими глазами.

– Вот когда ты такая взволнованная, ты еще прекрасней становишься… Нет, правда! И жилка на твоей шейке так прекрасно вздувается, вот тут, посмотри… Ну, я прошу тебя…

От охватившего меня волнения и негодования, по поводу усмотренной во мне какой-то одной ей ведомой жилки, что вздувается, я…

И я, как дура, взяла и уставилась на свое отражение в зеркале, на себя и ее, кто пятном отражения приближалась ко мне сзади…

– Не подходи! Не подходи, я сказала! Только попробуй дотронуться…

Внезапно почувствовала, как она наперекор моим предупреждениям мягко обняла за плечи, как безвольную куклу повернула к себе…

Теперь вижу, чувствую ее горячее тело, явственно ощущая от нее запах каких-то дорогих и неведомых мне духов, и при этом вижу ее взволнованное лицо, ее полузакрытые глаза и губы, которыми она тянется ко мне в поце…

От неожиданно охватившего меня гнева и ярости с силой отталкиваю ее от себя…

Потом все как в замедленной съемке…

Она словно на стену нарывается, делает два мелких поспешных шажка назад, а потом…

Это я потом поняла, почему она падает, потому что у нее ноги на высоких каблуках и одна нога подворачивается, оступаясь назад, цепляясь острием каблука шпильки за кафельный пол…

– Ах! – только слышу и вижу, как ее рука, пытаясь ухватиться, смягчая удар тела, скользит по кромке раковины умывальника, срывается и вся она, совсем ведь не эстетично, жестко садится, с подскоком на пол. Вот тебе раз!

Потом вижу, как она сидит подо мной на полу, нелепо откинувшись и беспомощно расставив ноги и руки в стороны. К тому же сидя передо мной, с некрасиво задранной юбкой с укором каким-то и слабым голоском, почти шепчет:

– Ну что же ты делаешь? Толкаешься, сбиваешь с ног… – говорит обиженно, поднимая на меня растерянное лицо, поражая меня каким-то обнажающим и растерянным взглядом.

– Ведь ты же не такая, я знаю…

А затем, поворачиваясь, пытаясь встать:

– Тебе что, доставляет удовольствие мне делать больно? И ты, желая унизить: толкаешься, сбиваешь с ног, валишь на грязный пол… Ну, хорошо, милая, пусть будет так, если ты так хочешь… Пожалуйста… – говорит, завозившись на четвереньках, на полу, отворачиваясь от меня.

Я поражена!

У меня даже задрожали руки и ноги, от самого факта, содеянного мной. Оттого, что я такое учинила с ней, от ее неожиданно все сметающей примирительной реакции на меня и мое неадекватное поведение. А еще, я…

Она просто покорила меня в следующие мгновения, когда увидела ее сидящую на полу передо мной с задранным платьем, с беспомощно разведенными в сторону ногами и трусами, которые я, почему-то, отчетливо увидела и запомнила, от того, что они внезапно проступили нескромно за ее колготками, между ее раскинутыми в стороны ногами…

И тут же на меня налетает волна раскаяния, которая, словно обжигает, до приостановки дыхания…

– Прости, простите меня, я не хотела, у меня так нечаянно, случайно все получилось! Я не хотела!

А она оборачивается, смотрит, на меня недоумевая.

– А вот если бы я головой, да о кафельный пол? Ты хоть думаешь, что ты со мной делаешь? Ведь также и убить человека можно!

Я тут же к ней, и оправдываясь, тяну ее за руку, стараясь быстрее поставить на ноги. А она никак не встает! А если кто-то сейчас зайдет? Что можно подумать о нас?

– Ну, вставай же уже, вставай! Ну, я прошу тебя?

– А пожалуйста?

– Что?

– Попроси хорошо…

– Ну, хорошо, ну я прошу тебя, ну… пожалуйста! – сказала и сильно потянула ее за руку.

Потом стою перед ней и даже не знаю, что же мне дальше-то делать? Что-то надо сказать еще, как-то себя оправдать, или что еще делать с ней?

Видимо, и она эту мою нерешимость почувствовала, потому попросила негромко.

– Не говори ничего, хорошо? Лучше, сзади меня отряхни…

Я тут же к ней сзади и стараюсь особо не прикасаться и так осторожно, что она просит еще раз сзади…

– Вот, вот там еще, там… – говорит, перегнувшись ко мне из-за спины. – Там пониже спины я ушиблась и юбку свою…

– Ничего не грязно! Нет, там все чистенькое и…

– И это все? – мол, и это все твои извинения? А где же обнадеживающий поцелуй?

Несколько секунд смотрим, друг на дружку, а затем она первая, отпускает мою руку, поворачивается и, видимо, не дождавшись в моих глазах сочувствия, делает первые шаги к выходу… а затем неожиданно, произносит, бросая меня в жар:

– Ой, ой! – оступается на ногу, и, поднимая на меня глаза, с укором и прямо в лицо.

– Кажется, я подвернула ногу, когда падала. Помоги мне, пожалуйста!

Мне все это, сразу же, показалось ложью, к тому же я теперь уже поняла, чего она от меня добивается, потому говорю как можно жестче.

– Ты специально так?

– Что значит специально? Посмотри, нога, наверное, уже опухает…

– Где? Да где же она опухает, не вижу?

– А ты у ступни, вот там посмотри, – и тянет меня за рукав книзу.

Потом я начинаю возиться у ее ног, а она, вот же, какая она! Она меня просто замучила своими претензиями! То не так я ее трогаю, то не в том месте, а вот надо в другом и что-то еще в том же духе и только входящая к нам очередная страждущая посетительница прерывает весь этот спектакль в ее исполнении. Спектакль? Ну, а что же, как не спектакль с моим унижением! Это надо же?

Она сама ко мне первая, а теперь я уже чувствую, что я остаюсь перед ней еще и виноватою…

Наконец, не выдерживаю и первая, потянула ее к выходу. Она ступает осторожно, а потом, уцепившись, наваливается на мою руку облокачиваясь:

– Проводи меня к нашему столику… – говорит примирительно и спокойно. А я все жду от нее возмущения, и все время готовлю какие-то перед ней слова в свое оправдание…

Это надо же? Мало того, что зацепила меня первая, так еще и запрягла, заставляет тащить ее куда-то на второй этаж. Надо же, как у нее это ловко все получается? А что же мне делать остается, как не тащить ее на себе и там уже от нее попробовать отвертеться…

И пока я ее тяну на себе, то все время себя укоряю за свою нелепую выходку…

Вытягиваю ее по винтовой лестнице и как только с ней ступаем на второй этаж, она тут же оживает, как мне кажется!

– Вон наш столик, справа у колонны…

Глянула туда, замечаю парочку не молоденьких девиц и, намериваясь с ней тут же расстаться, как дотащу ее к столику, решаю быстрее все разом покончить с ней. Ага, покончить? Как же?

Подходим…

А она уже, как мне кажется, вовсе уже не хромая, прямо скачет, меня за собой затягивая в свой омут…

– Знакомьтесь, девочки, это моя…

– Спасительница! – перебивая ее, и тут же добавляю, – я вашу подругу сначала нечаянно толкнула в дамской комнате, а она подвернула ногу, вот я ее раненую, можно сказать, на руках, притянула к вам. Простите, что было не так! Пока!

Ее рука так уцепилась за меня, что я, на этих двух сереньких куриц смотрю, а сама все пытаюсь от себя ее пальцы оторвать…

– Нет! Нет, так нельзя! – тут же взмолилась она. И эти две перепуганные и разодетые курицы за ней закудахтали…

– Нет! Вам надо обязательно с нами посидеть и поговорить, да выпить за здоровье нашей именинницы…

– А кто именинница? – спрашиваю, потому что понимаю, что мне от них, без выпивки в их компании не ускользнуть.

– Как! Вы не знаете? Да, нашей Адочке…

– Так, девочки, достаточно! И потом, неприлично о возрасте женщины… Лучше давайте выпьем за… – она думала, что я за ее здоровье пить буду! Сейчас!

Но делать нечего, видимо, мне так просто от нее не отвертеться. Потому сажусь, беру чей-то бокал и пока в него наливаю вино, говорю, перебивая ее…

– За больную ногу подруги, девочки!

– Да, за нашу подругу! За ногу! За ее славные и красивые ноги!

Познакомились.

А девочки ничего оказались, веселыми! Одну из них, так они сами просили их называть, звали Бим, а вторую, как вы догадались…

– Ой, девчонки, пора мне! И не уговаривайте…

Но и тогда мне не получилось от них оторваться.

Я так и запомнила их, этих веселых подруг, потому еще, как оказалось, о чем мне шепнула на ушко Адка:

– Ты бы слышала, как они замечательно вместе играются…

– А… – тяну догадливо, – Бим-Бомом своим занимаются!

Когда заиграла музыка, то я, даже не ожидала, что так резко вскочит Адка:

– Тебя можно пригласить, милая…

– А как же твоя нога?

– Ну, при чем тут моя нога, когда ты рядом, можно сказать, дело всей моей жизни тебя пригласить на танец!

– Ладно, согласная…

Ну, и почему я так?

Вы знаете, что-то очень эротичное есть в танце двух женщин. Наверное, оттого, что от каждой танцующей женщины всегда исходит сексуальная энергия ее пластичных движений… Вот когда с ней танцуешь, то ощущаешь, что пред тобой непросто тело, а заманивающее тебя, телодвижения, словно сексуальными предложения…

Да, и к чему это я?

Да к тому, что если еще немного с ней стану танцевать, то уж точно, Голубь мой так и ушел бы без меня…

Ну а как от нее впечатление? Ничего не скажу, а только уточню. Когда я, пересиливая себя, от нее оторвалась и с ней вроде бы как, и по-дружески целовалась, то у меня в ушах уже начал тот самый звучать… Бим-Бом! Бим-Бом! Бим-Бом!

Вот тогда я испугалась! Себя испугалась, Бим-Бома с ней!

Потом… А потом, но, уже выходя с ним из ресторана, вижу, как она весело прыгает и скачет на своих якобы покалеченных ногах!

– Пока! – кричит мне издалека.

– Пока! – крикнула ей вслед, прекрасно понимая, что у нас с ней все только еще начинается…

– Ну и наглая! – говорит мой провожающий.

– Да, – отвечаю, – наглая, это точно.

– А зачем же ты тогда к ней за столик подсела и целых полчаса пила с ней?

– Ну, во-первых, не полчаса, а всего пять-десять минут, а во-вторых… Я ее толкнула случайно в дамской комнате и она ногу подвернула.

– Ногу подвернула? Да ты что-то путаешь? Человек не будет танцевать, если у него нога подвернута, а ты с ней все время и она так на тебе повисала, что я уже было подумал…

– А вот и зря! Ничего у меня с ней не было просто я старалась загладить свою неловкость, потому с ней…

– Потому меня бросила и веселилась в их компании… А знаешь что? Ты не обижайся, но я сегодня тебя не стану провожать, ты уже как-то сама добирайся до дома.

– Что так? Ты обиделся? Ну, хотя бы на такси меня посади. Хорошо? А то я женщина пьяная и как ты говоришь, развратная!

– И вовсе я такого не говорил!

– Нет, говорил!

Вот так и расстались, мы даже поругались немного, повздорили. А во всем она, оказалась виноватая и эти ее ноги? А что ее ноги? Ничего они у нее оказались, нормальные. И даже потом, как мне показались, красивыми…

Домой вернулась расстроенная, спать не хотелось и я, ругая себя, за этот, испорченный им вечер, решила отвлечься: стала перекладывать и перевешивать вещи, в которых только что выходила с ним в ресторан.

Расправила и аккуратно повесила юбку, потом взяла пиджачок, а он у меня из отличного материала, итальянской шерсти, и так он мне всегда нравился, то я не удержалась и накинула его на себя, прямо поверх халатика. Подошла к зеркалу, постояла, себя разглядывая, повернулась туда-сюда, и будто – бы, успокаиваясь, голову склонила к плечу, собою довольная, а руку сунула в боковой карманчик и…

На бумажной салфетке, которая неизвестно как попала в карман пиджачка, обжигающе ярко помадой, был размашисто и на скорую руку накарябан номер.

Ее! – тут же догадалась.

И эту бумажку я, как агитационную листовку для красноармейцев от фрицев о сдаче в плен, тут же смяла и с силой от себя отбросила на пол.

Сердце внезапно заколотило… Что это? Как она сумела, когда?

Теперь скинула пиджак, только минутой назад такой любимый, и стала его терзать, выворачивая карманы. Внезапно ощутила… Нет, правда, ведь! Наклонилась к ткани и тут же почувствовала запах, а, точнее, – запах ее духов…

В сердцах отшвырнула и его на пол! На пол, как ее тогда! От себя! На, получай!

Потом заметалась по комнате, зачем-то стала трясти пиджак, стараясь избавиться от запаха ее присутствия в моей жизни и даже воспоминаний о ней… А потом, запыхавшись, уселась на постели…

И что это? Что потом? – лихорадочно пыталась обдумать и составить, из скачущих, раздерганных мыслей хоть какое-то для себя объяснения…

Объяснение чему?

– Да, чему? – даже произнесла это вслух, каким-то не своим, испуганным и затравленным голосом… А потом взяла эту скомканную салфетку, расправила и…

– Я знала, что ты обязательно мне позвонишь, милая! … – слышу ее немного сонный и обвораживающий, неподдельным вниманием голос, отчетливо слышу его в трубке телефона.

– Я не милая…

– Я знаю. Я все о тебе знаю, родная…

– Правда?

– А ты, как думала?

– Да я, вообще… и ничего я не думала, а просто хотела узнать у тебя, как ты? Тебе не больно? Как нога, не болит?

– Мне? Ну что ты! Мне сказочно хорошо с тобой, особенно когда ты такая…

– Какая? Заботливая? Ты это хочешь сказать?

И не давая ей высказаться, начинаю быстро себя перед ней оправдывать за свой нелепый и грубый, безобразный поступок. Все это говорю скоро, с каким-то детским и нелепым перед ней оправданием… Она пытается, прервать мои откровения и я даже слышу, как она начинает терять терпение в своих коротеньких репликах, которые она только и успевает вставить в мои самоуничижительные высказывания… Потом я неожиданно замерла.

Сижу и слышу, как на другом конце провода она дышит взволнованно в трубку телефона…

– Ты простила меня? – спрашиваю замирая.

– Да… – слышу тихо.

– Ты что, плачешь?

– Да, прости…

– А почему ты плачешь? Ведь это же я виновата перед тобой! Это я тебе такое больное сделала! Это я должна бы сейчас перед тобой плакать, я!

– Ну, что ты! Что, ты, любимая…

– Опять?

– Прости, милая, но я не смогла удержаться, как только такое от тебя услышала. А хочешь, я сейчас к тебе приеду? Возьму такси, и даже не переодеваясь, как есть и к тебе! Ну, что ты молчишь? Думаешь? Ты опять думаешь…

Потом мы надолго замолкаем и я, испытывая некоторое облегчение, неожиданно для самой себя, медленно, как в замедленной съемке, опускаю трубку на аппарат телефона…

Потом долго сижу, ни о чем особенно не думая, а все время, как бы слышу ее голос в трубке телефона…

Наконец-то я, начинаю приходить в себя…

У меня так всегда, как только что-то происходит со мной непонятное и тревожное, то я, словно спасаясь, немедленно лезу, в теплую ванну, себя успокаивая. И на этот раз, я также, и даже не дожидаясь, пока набирается вода, быстро раздеваюсь и лезу в ванную.

Вода отвлекает, и первые же секунды приятно отогревает ноги. Я сажусь и вода, веселой и сильной струей клокочет, вылетая с шумом и гулом из крана, который в ночи, так хорошо различим и слышим. Он-то слышим, а вот я, я хоть слышу себя?

Потом, не давая ей загружаться в себя, как только о ней вспоминаю, то немедленно и с головой погружаюсь в горячую воду… Как бы этим смывая с себя все и ее тоже…

Через полчаса валюсь на постель и тут же крепко засыпаю, укутываясь в полотенце с головой! И только самой себе, то ли вслух, то ли про себя:

– А пошли бы вы все!… Прочь, изыди от меня сатана! Это я хорошая, я! И не надо мне никаких ваших Бим-Бомов!

И потом, окончательно засыпая, перекрестила себя на ночь, как это всегда делала моя горячо мною любимая мама…

– Мамочка ты моя, если бы ты знала, как мне не хватает тебя…