Читать книгу Познание французского. Нюансы освоения - Таня Сербиянова - Страница 5

– Так, ну и что тут у нас? – спрашивает себя Жаннетт…

А Жаннет, это «Жанка – Дырка», так девчонки постарше, студентки учили нас называть преподавательницу французского, на кафедре иностранных языков в университете, как очень вульгарное и переделанное из имени – Жанна Д Арк. Но мы все из суеверного, и, можно сказать – даже трепетного страха перед ее именем, боялись ее имя коверкать и поэтому в разговорах между собой звали проще – Жанна Дарк или еще проще, просто – Жанка.

А Жанка, она ведь еще и старший преподаватель кафедры французского языка, временно исполняющая обязанности заведующего кафедры, чего мы конечно, не знали, и куда мы, девчонки из разных областей и краев, стремились попасть еще с детства.

Вот и я такая же, приехала и сдавала экзамены. Но… Одни набрали достаточно баллов и были зачислены, а другие, такие как я, стояли сейчас перед дверью кафедры и переживали. При этом – одни уже с радостью, а другие – как я, с волнением и необъяснимой к себе жалостью…

Потому, когда вызывают меня, то вошла и молча стою, ожидая неминуемого приговора…

– Ну и что же будем с тобой делать? – спрашивала Жаннет, поднимая на меня свои серые и безжалостные, но довольно выразительные глаза.

– Не знаю… – мямлю жалостливо.

Жаннет еще раз листает и листает мое тонюсенькое дело – абитуриентки Красивой Светланы Алексеевной, такого-то года рождение, уроженки такой-то деревни и области…

– Это сколько же тебе, красивая? – снова спрашивает, как бы вкладывая в мою фамилию двойной смысл, что мол, ты такая красивая или такая фамилия – Красивая, отрываясь от бумаг и еще раз всю окидывая оценивающим взглядом.

– Восемнадцать… все так же безвольно мямлю, с дрожью в голосе. – Восемнадцать было в мае… – а потом, собравшись с духом, добавляю:

– Перед самым поступлением и окончанием школы… вот, – почему-то добавляю это свое провинциальное – «вот».

Дальше она переходит на французский зык, и хоть не все понимаю, о чем она меня спрашивает, но все равно, неожиданно смело и ясно, да еще с хорошим прононсом в ответ ей:

– Ви! Ви! – что на французском языке означает – да, да! мол, согласная.

А что – да? Тоже мне профессор, стоишь и дакаешь! Раньше надо было свое умение показывать, а теперь-то что?

Злюсь на себя, потому что не все улавливаю из ее быстрых и молниеносных вопросов, которыми она просто засыпает меня на прекрасном французском. У меня даже и это чувствую, раскраснелось от напряжения и переживаний лицо, и я после ее вопроса о родителях, как выдала, чему научила мама, с перепуга видно так все у меня вышло складно…

– Ну, что? – спрашивают, как только выхожу за дверь, сразу же несколько таких же, как и я девчонок с неопределенной судьбой, – Что она сказала? Приняла?

– Сказала, что буду до первой сессии вольнооперде… – запнулась смущенно, от того что мы, как дурочки баловались между собой перед этим и шутили, а я неоднократно повторяя, коверкала это слово, как мы – играясь, потому невольно выпалила, но тут, же поправилась, – вольноопределяющийся…

– А… – тянут одни разочарованно, а другие, с усмешкой и гадко унижающе, – вольнооперделяющийся… слышу с издевкой.

Я хочу их поправить, как вспомнила, что она мне напоследок, перед самым выходом из кабинета передала, чтобы я позвала следующую и я, поднимая смущенное лицо, говорю, почему-то глядя в глаза, одной из взволнованных девочек:

– Мадмуазель Тенардье! Тенардье, следующая должна зайти.

– Я? – переспрашивает та, на которую невольно уставилась, а она среди всех выделялась.

– А ты мадмуазель, Тенардье?

– Да она, она! Пропустите, мадмуазель.… Вот еще что придумала Жанка? Ей, видите ли, мало нас унизить отказом, так еще и с издевкой, мол, мадмуазели мы все для нее, мадмуазели, как будто мы самые настоящие… Недаром о ней все…

Дверь приоткрывается, и я слышу, как Жаннетт громко:

– Мадмуазель Тенардье! Тенардье, я сказала!

– Я Тенардье, я! – сказала очередная жертва или избранница? И расталкивая, исчезает за дверью…

Потом все просто невероятно!

После меня и Тенардье Жанка никого не приглашает, сидит там одна, молчит за дверью, а мы все топчемся, не решаясь заглянуть и спросить. Ведь мы так переживаем! Как же она об этом не знает…

И только одна из девчонок, кто была такая грубая и довольно высокая, которую сразу же все почему-то прозвали Малышкой, взялась за ручку двери, оттесняя нас в сторону, да громко так, никого не стесняясь.

– А я так трястись не могу! Все, девки! Благословите, иду за приговором, – и потянула дверь на себя… Но тут же из-за двери слышим голос Жаннет…

– Нет! Никого больше! Все свободны. А Тенардье и Красивая – зайдите! – громко и четко, как обрезала, жестко и неумолимо отчеканила.

– А я? – громко, все та же – высокая Малышка.

– Нет! Никого больше! Все остальные свободны!

И у меня, как только слышу неумолимый приговор остальным, сердце заходится от переживаний и волнения, да неожиданной радости и надежды за то, что я не разделила их судьбу, и проскочила… И я, теперь сама уже, отталкивая, и отрывая руку высокой девушки от двери.

– Нам можно? – спрашиваю с волнением и подобострастием, заглядывая в дверь.

– Да, заходите и дверь за собой плотнее прикройте…

Потом стоим и слушаем от Жаннет такие слова…

И не сразу доходит до меня, что мы все еще имеем шанс учиться в университете, что я и Тенардье, мы словно избранные. Остальных отвадили, они не прошли по конкурсу, а мы те, кто хоть и недобрали баллов, и их не хватило на зачисление, но мы остались. Нас зачислили условно и Жаннет об этом нам растолковывала.

– Вы теперь будете со всеми ходить на лекции и так – до первой сессии. А там экзамены будете сдавать со всем потоком. И если сдадите на хорошо и отлично, то мы вас зачислим, а дальше уже так и продолжите учебу со всеми остальными. Главное – это хорошо учиться и сдать экзамены…

Я стою, страшно волнуюсь, лицо пылает! Неужели все-таки я попаду в университет, неужели все-таки поступаю? Нет, не поступаю, пока что условно зачислена!

И не все мне понятно, тем более, очень смущает эта ее фраза об условном зачислении. И потому в голове все крутятся и крутятся ее непривычные слова: «условно зачислена, условно»…

– А почему условно? – вдруг неожиданно спрашивает Тенардье, – почему, не сразу нас зачислить? Мы что, не проходим по конкурсу? Мы же ведь так старались и потом, вы же все-таки выбрали нас…

– Да, по конкурсу вы не проходите, а вот я имею такое право, по результатам личного собеседования, потому и зачисляю условно, до результатов первой сессии. Обычно, сразу же, из вновь поступивших не все сдают первых экзаменов сессии, и мы вместо них зачисляем других – из резерва. Так что…

– Так мы студентки или… – все уточняет девушка.

– Ну, почти… – добавляет Жаннет.

А потом, чтобы мы больше ей не докучали…

– А теперь идите в канцелярию и получите справки, я им позвоню. С ними вы будете ходить до самого зачисления. А вот уже потом, после сессии… Ну, что непонятно? Что?

– Понятно! – это я с радостью и толкаю перед собой Тенардье к выходу. А потом, обернувшись и желая горячо отблагодарить…

– Спасибо вам! Ей-богу, большое спасибо! Я уже и не думала!

– Потом будешь благодарить! Потом! Главное – учитесь и сдайте хорошо первую сессию. Все! Идите уже!

Быстро разворачиваюсь и натыкаюсь на Тенардье, которая, как мне показалось, не очень-то довольная и делает все медленно и тянет что-то. Мы с ней затолклись перед дверью, и я уже, открывая дверь, слышу:

– Да и вот еще что! Из общежития вам надо выбираться, вы должны выехать. Выехать придется. У вас хоть есть место, где остановиться?

Я оборачиваюсь и растерянно отрицательно мотаю головой, мол, нет никакого места.

– Так… – снова для нас тревожно тянет Жаннет, – а, знаете что?

Мы с надеждой обращаем к ней наши тревожные взгляды.

– Идите и забирайте свои вещи и через час… – смотрит на настенные и большие часы, – нет, часиков в пять вечера… Да! В пять, напротив, в кафе, вон видите… Вот туда и придете с вещами. Подождете меня, и я вас отвезу на квартиру к моей хорошей знакомой. Там пока будете жить. Понятно?

– Понятно! Спасибо, большое спасибо… – и мы задом, как раки за дверь…

– Уф! Ну, что я говорила, Жаночка хорошая, хорошая! Ух, какая же она хорошая! Нет, честное слово, она хорошенькая!

– Не то слово, она умничка! И я ее расцелую в следующий раз! Ей-богу расцелую! – вторит мне Тенардье.

И уже отходя от опустевшей двери, я громко говорю и, надеюсь, что та, кто осталась за дверью и решала нашу судьбу все же услышала.

– Ну, какая же она умничка! прелесть, а не женщина! Прелесть и такая красивая, настоящая Жанна Д Арк…

Но тут с нами поравнялась какая-то накрашенная девка и, видимо – старшекурсница…

– Ты это о ком, о Дырке, что ли? – спросила небрежно и грубо, даже не останавливаясь…

– Ну, да! А что? Я о ней говорю, что Жаннет хорошая и потом она…

Но девка не дает мне даже договорить и вдруг громко, с матюгом, не стесняясь, под самой ее дверью.

– Да глядь, она и сука хорошая! Хорошая – это пока вы к ней не попали в коготки! Поняли, дуры?

Мы опешили!

О чем это она? Неужели же о такой доброй женщине? И тут же я, защищая и как бы отдавая ей должное:

– Наверняка ты что-то путаешь! Жаннет – классная! Классная она, поняла?

И даже не стала выслушивать ее возражения до конца, повернулась и, увлекая за собой Тенардье, пошла.

– Идем, Тенардье! Кстати, что это я все: Тенардье и Тенардье… А зовут-то тебя как?

И то, что слышу, меня заставляет невольно остановить ее и еще раз на нее глянуть как-то по особому.

– Кто это тебя так назвал, неужели же мать? – спрашиваю.

– Мама, – отвечает спокойно так и говорит о себе дальше, а я ее все переспрашиваю.

– Ей что, делать было нечего и так свою дочь назвать? Как ты сказала? Как? Матильда? Первый раз такое имя слышу у русской девочки… А ты и не русская, а кто же тогда? Как это наполовину француженка?

И пока мы с ней спускаемся по лестнице и идем в общежитие, я успеваю от нее узнать, что не все девочки у нас рождались русскими, и что матери наши, они тоже хороши были! Гуляли! Гуляли, а некоторые с французами, что к нам приезжали и помогали строить заводы и фабрики. Потому и такие русско-французские дети рождались от такой взаимопомощи.

– Это надо же, так своего ребенка мать назвала – Матильда? А как еще тебя можно назвать?

– Да по-всякому: можно Мотя, Матя…

– Ну а мама как?

– Мама?

– Да, мама твоя, как тебя?

– Не знаю…

– Как это?

– Да вот так, только ее фотография… сказала и стала вытаскивать из бумажника фотографию своей мамочки… На фото красивая и счастливая пара – молодая женщина в обнимку с ним…

– А это твой папка? Похожа ты на него…

– Правда? А мне, все, казалось, что я больше на маму похожая…

– Да! Похожа ты на них обоих, очень даже похожая…

А сама думаю, пока иду следом за ней и прихожу в себя от увиденного… Ну, да, похожая? Мама белая, а папа черный, а дочка…

Да, чуть не забыла об этом сказать вам! Матильда-то смуглая, мулатка она! Ну, такая, не шибко черная и кожа у нее не такая как у нас, но и не такая, как у эфиопки какой-то, а скорее, сильно загорелая, чем черная. И потом, у нее такие волосы пышной и густой копной все в мелких завитушках. Так что я оказалась условно зачислена вместе с какой-то мулаткой, условно русской и еще в придачу – Матильдой. Вот ведь как бывает. А вы говорите – негры. Не знаю, как там негритянки, а вот мулатки – красивые! Да еще с такими именами волшебными, словно из сказки – Матильды!

И пока девочки, разговаривая между собой, отходили от двери, Жаннет прислушивалась, а потом.…

Нет, ей, конечно же, приятно было поначалу услышать о себе такие лестные отзывы, но что потом она услышала?

Какая же это паршивка встряла? Кто это? И она, повинуясь врожденному женскому любопытству и чувству оскорбленного достоинства, поднялась, подошла к двери и выглянула. Увидела спины двух уходящих девочек, которые только что ей были так благодарны, а перед ними, не очень-то уверенно, но различила спину ее… Но чья же это? Маринки, Светки.… Неужели же это… Боже! Точно, ведь. И походка очень на нее похожая. Вот же паршивка!

А та, на кого она смотрела, взяла и обернулась! Жаннет тут же шмыгнула назад за дверь.

Увидела или не увидела? Интересно, она меня заметила или…

Жаннет снова села за стол и впала в задумчивость. А ведь было ей отчего задуматься. Еще бы? Эта паршивка не хотела ничего даже слушать и все требовала, и требовала от нее денег.

– Где бабки? Я тебя спрашиваю?

– Понимаешь, у меня возросли затраты, – оправдывалась Жаннет, – мне надо срочно ремонт закончить и как только снова начнем работать, то я тебе все до копеечки верну. Подожди немного… Ну ты, понимаешь?

– Ничего мне мозги компостировать! Нашла дурочку! Где мои бабки? Я заработала?

– Заработала, заработала, но и ты войди в мое положение… И я, как только, так я сразу же все до копеечки…

– Засунь свои копеечки, знаешь, куда, в свою… копилочку, поняла! А мне отдавай мои бабки! Последний раз тебе говорю!

– Ты, что же, мне угрожаешь?

– А хотя бы… Так и знай, через три дня у тебя начнутся неприятности. Я знаю, куда надо обратиться, – произносила паршивка, уходя, и так саданула дверью, что чуть стекла не вылетели в кабинете на кафедре.

– Ну, дрянь! Ты об этом еще пожалеешь, – в сердцах проговорила Жаннет.

Но жалея, до сих пор не стала ее доставать, решила с ней разойтись – по мирному. И вот сейчас пожалела, что смалодушничала, так как паршивка портила все ее планы. И потом, что она себе позволяет при посторонних? Тем более – после такого с ее стороны благородного шага в отношении этих прехорошеньких и осиротевших девочек… Одной из них провинциалки, но красивой русской девки, а второй-мулатке, и, тоже ведь очень красивой! Не удержалась, сиротство и девичья красота для нее большая слабость и вот она поддалась искушению и этих двух неудачниц приняла, сверх всех мест и набора.

Ничего, успокаивала себя Жаннет, первый семестр обязательно для кого-то из нынешних первокурсниц плачевно закончится. Она уже по опыту своему знала, что не все пройдут успешно первую сессию, к тому же вокруг них такие соблазны…

Эх, девочки, девочки, знали бы вы, куда вы лезете?