Читать книгу Кали-юга. Книга для чтения в метро - Тарас Журба - Страница 5

Страшный демон за окном,

За чёрным водоразделом

Плоскостей и объёмов.

Он напротив. Он глядит,

Пугая чем-то невесомым.

Он между глупой пошлой обыкновенностью

И той, что всё в себя включает,

Даже пошлость.

Демон улыбается вширь, жуёт вширь,

Морщится.

Демон облепил меня между телом,

Демон из глаз моих топорщится,

Лицом своим белее мела,

Он греет докрасна

Всё, что мне хочется.

Он не знает румянца,

Пятен чумных, он просто кажется.

Его глаза

Мудрее многих из многих,

Он тихий помощник арнита.

Он делает человека не структурой

И не системой координат,

А акцидентом жизни,

Любимцем смерти.

Складывая фиговый листок

Физического тела,

Мой демон обретает связь.

Я, где бы ни был,

Натыкаюсь на него.

Они твердят, что он всего лишь часть меня.

Неправда, всё совсем не так.

Другой он. Вестник непогод.

Дробится в три из тёмного окна,

По очереди входит.

Я сторонюсь, из мира ухожу.

Он прилипает к языку,

К скелету мыслей.

Ой, мама, я сейчас рожу!

Дразнит меня глазами,

Извивающимися закатно-восходной

Непостоянственностью.

Он путает меня с женою —

Нет, с мужем.

О Господи,

Неужто это ты, огонь?

Творец предвечный,

Вышедший из Тьмы!

Нет! Сгинь, искус!

Изыди, подлый, жалкий трус…

О Отче наш, в затылок вечно зрящий,

О Рефлектор,

О Владелец Инструмента…

Я твой послушный аппендикс,

Я Препуций, магистр волшебства,

А ныне – просто мученик-отшельник, игумен,

И зол, и низок, и неразумен.

Он скалится, смеётся вширь.

Прости мой грех,

Но сделай что-нибудь.

Я не могу ходить,

Я не могу молиться,

Крестить детей,

В макушке бриться.

Я восстаю! Я требую: чего – не знаю сам.

Плясать хочу,

А не могу.

Грешить хочу, а не могу.

Я булькаю под кожей,

Я горю в мозгах.

Он продолжает скалить рожи,

Он уже привёл друзей,

Таких же мерзких,

Неопределённых.

Глаза его, глаза!

Пусть быть мне жертвою неверных мусульман,

Но я не в силах быть.

Его объятья мертвенны,

Могильно холодны,

Но он горит, он зажигает,

Он видит срам.

Келья опостылела. Чётки ограничены.

Стены нереальны

И зловредны поразительно.

Я жить хочу, я удавиться требую.

Я стал дразнилою, вредителем себе

И прочим братьям-демонам

Из рода подневольного, подчеловечьего.

Часами мог бы в зеркало смотреть

И медленно тревожно мучить время,

Переживать и умирать.

Мы стали рожи корчить дерзко, незаметно,

Подкрадываясь в раскоряку к чужому танцу,

И называть всё это грязью,

И улыбаться, подчиняясь.

Я болен, я больнее всех.

Я беден, дух мой сломлен,

Но я не плачу, посмотрите.

Я вновь и вновь усердно пережёвываю,

Переживаю своей судьбы отверженность.

Смотрите на меня, хорошие,

Я мучить буду вас.

Смотрите, жалейте.

Я невзначай издам гримасу.

Вы должны подсмотреть из-за угла,

И, наклоняясь, пожать мне руку,

Дать микстуры горькой дозу.

Я вновь осознаю, что я не прав,

Что я греховен, одержим.

Я взял бы штангу, сделал б жим,

Но пью растворимый кофе

И жалею свою личность.

Я на полу ничком лежу

И вою.

Мама, я сейчас рожу.

Ко мне вновь демоны пришли —

Их двое, трое,

Четверо, толпа.

Кричат по ночам, по крышам гуляют,

Ритмические срывы

Постоянно неизбежно вызывают,

И жизни течение

Загибают в обратно-косвенном направлении.

Начальник скалится,

Матушка игуменья скалится,

Штрихуя глянцем глицерина

Отсутствье совести мучений.

Детей бояться надо.

О духи неживой природы,

Хоть вас немногим считано,

Хоть вас чуть-чуть подальше

И, следовательно, подобрее.

Блаженный Аквинат,

И ты был в той же упряжи?

И ты, Распятый, кем ты был влеком?

Иначе зачем бы ты стремился так далеко?..

Астения поощряет деление

Реальных «я» на «ты» и «мы».

Но я не сдамся.

Кто с ним не знаком,

Тот вовсе и не человек,

А так себе, названьице одно.

Крадётся к яру повелевания и разумения

Одушевлённое «оно».

Сгинь, Асмодей,

Найди себе Лилит,

Делай всё что хочешь,

Но только лишь прошу:

Не вынуждай решать задачки

Одноместных отношений.

О лары, вы забыли,

Что были ангелами когда-то…

Что были мыслями Адама,

Творящими свою весомость.

Как удалось вам так вляпаться в окаменение,

Так съёжиться в разнообразии тупого повторения?

Я помню,

Крестная моя однажды ведовала.

Пророчить порывалась

Родственникам, предсказывать судьбу.

Она садилась перед зеркала овалом,

Второе ставила прямо перед ним.

Брала две свечки в руки,

Читала Отцу и Деве.

И до сих пор глядит туда,

Считает в коридоре рамок

Всё уменьшающиеся глюки.

Когда ей станет очень плохо, она умрёт,

Избавившись от этой скуки —

Глядеть в пространство между Ахиллом и черепахой.

О Господи,

Каков твой адрес?

Небо?

Но в джунглях каменных трущоб

Его ль возможно отыскать?

О, как мне весточку послать

Тебе?

Молиться!

До слёз, до исступленья. Пусть вытечет излишняя

Эмоциональность.

Терпел?

Но я терплю сильнее.

Крестел?

Но я-то стекленею стекленее.

Он снова из окна грозит моим лицом.

Кто самый лучший?

Кто самый красивый

С такими ветхими и свежими, видавшими морщинами?

Пусть придут врачи,

Пусть объяснят товарищам,

Соседям и тебе, кому необходима подтверждённость.

Я начну сейчас строчить

Обнаженьем своей шапки – в ожидании к победе.

Но где я?

Молчи, служанка,

Я отмолю наш грех.

Настой из травушки левзеи

И тот не позволяет учинить совокупленье.

А вдруг опять не получится?

А вдруг опять не зардеется?

Я укушу тебя, служанка, проклятая блудница,

Бесстыдница!

Нельзя мне голым быть.

Нельзя касаться ничего искомого.

А может быть, пойти и утопиться?

Нет, надо бы Всевышнему молиться

И перед каждою попыткою креститься в пах.

Ударь меня, купленная,

В хищных-сапогах,

С рейтузами.

Мне привычна плеть

Материнской строгой ласки.

Её таким же способом ласкал отец,

Рассказывая сказки.

Страх.

Страх прячется везде:

В иконной бороде,

В оконной икоте,

В бесстрастно лязгающей минуте,

В его раздвоенной явленности.

О Стыд, сын Страха,

Зачем заплавил мне ты помочь?

О Голод, верный друг,

Заменишь ли ты мне раскованность?

Утолить.

Нужно всё утолить,

Нужно утешиться.

Нужно, замыкая круг,

Прорваться во внешность.

Спаси Бог, Великий Боже,

Что дал мне повод

Согрешить и каяться.

Твоею милостью я разрешил

Себе оскалы и вымогательства

Подачек, уход в пустыню

Для наслажденья тем, кто мне несёт карьеру.

Демонами мы прилеплены.

Демонами мы разбегаемся.

Демонами мы мстим друг другу

За то, что гений больше, чем природа.

Мудрость – это эксплуатация глупости.

Глупость – это неиспользование дозволенного страхом.

Мой страх, ниспосланный мне свыше,

Доставленный Неповторимым Ординарцем,

Разрешает всё.

Я поклоняюсь дьяволу,

Как и пристало старцу,

Искупившему страданиями веру.

Я верю и боюсь.

Зверею и борюсь

За веру смиренно.

У каждого есть свой любимый,

Воистину и зеркалом неповторимый

Демон.

Да, я такой же, как вы все,

Но с той лишь разницей,

Что вы такие же.

Опорою в едином

Удобно воевать эволюцией противоположностей,

Противоречий.

Я верю исто, Господи,

Что простишь безвинного Препуция

В его сожжениях Юноны

На кострах посредничества,

В его служении небрежности выбора из одного одно.

Я верю. Я дарю тебе свой страх.

Ты мне простишь всё,

Ты наградишь

Меня за страх.

Из чувства страха я тобою жив.

Я верю. Я – двух жил.

Я буду, есть и раньше жил неразделённо.

Но почему они так долго не возвращаются?

Может быть, они попали под трамваи?

Я переживаю.

Может быть, их изнасиловали бабаи?

Я дрожу от благородства

Ответственности риши, бодхисаттвы,

За вашу случайность.

Может быть, их и вправду уже нет?.

Может быть, объективность случая

И в правду уважила мои терзания?

Уж лучше вы умрите.

Лишь я, терзаемый,

Действительно испил амриты,

Когда распространил своё влечение до ног случая.

Умрите,

Иначе нечем будет жить —

Придётся расставаться с чувством.

Но изменение, чередование, разделение

Не суть единство.

Я верю. Несмотря ни на что.

Я верю, что вы умерли.

Я знаю, что вы живы.

Тертуллиана я зубрил дотошно.

Остановись, мгновенье!

Лишь ты одно не лживо.

Пусть остановится в беде.

Хотелось бы не быть поношенным:

Лишь неподвижность характерна.

Когда Бог сотворил человека,

Он позволил узнать ему разделение,

Ведь разделением неба и земли свершилось.

Я, просветлённый старец,

Иеромонах,

Я ликвидирую все недоразумения

И вам скажу;

Что Бог послал сюда

Делящего и Делающего единство,

Чтобы оградиться от земли

И включить нас с нею в небо.

До каждого дойдёт упавший демон.

До каждого Князь сего мира доберётся.

Любовь.

Все песни – лишь о Боге,

И Слово трубно отзовётся демонологией.

Мессия – страдалец плоти, —

Главным демоном толкаем,

Его властью будет в моде

И нас спасёт непререкаемо.

Руки отпусти – пусть свершается земное,

Пусть распространяется,

Пусть увеличивается.

Пей священное вино.

Практикуй силлогизмы лопатой.

Широкостопой оградой

Утверждайся в войне за вечное,

Отойди от мыслей, которые не о работе

И не о ратной заботе.

На завоёванном месте,

Оплёванные друг другом,

Мы обратимся к свету

И предадимся, как стрела луку,

Его потоку.

Обожжённым изнутри

Свет – услада,

Мысли суетны, лезут в сырость.

Пей вино. Гляди на солнце.

Открывай глаза.

Руки ушли.

Пришла его милость.

Наступила кротость над ближним.

Страшно дать сдачи пощёчнику.

Он царит, а значит, исполняет умысел.

Боюсь – значит, оправдываю

Свои над другими издевательства,

Значит, соответствую замыслу.

Верю – значит, нахожусь в том векторе,

Что святою слепотой отделяет от стремящегося

Единожды существовавшее,

В неподвижности исчезающее,

Приближающееся.

Ой, спасибо тебе, кажущийся демон.

Ой, любо-дорого тебе внемлить,

Ой, наслаждение, ты – из окна.

Ой, испытательный срок.

Я пристально гляжу в окно.

Мне всё равно.

Препуция нет.

Я вижу: отражение на темени

Дробится усталостью меня.

Слова о взрослении

Почти всегда кажутся неуместными.

Как мог я провалиться, исчезнуть,

Поддаться чарующей темени

И выглянуть в окно?

Я вижу женский лик.

А страх ещё сильнее стал:

Настолько огромен,

Что не воспринимаем.