Читать книгу Кали-юга. Книга для чтения в метро - Тарас Журба - Страница 9

Горячая вода текла молча,

Холодная – журчала наперебой с ветром.

Пыхтенье пара разливалось в венах.

И боль уходила.

Я встал в ванне, обрюзгший и могучий,

С черепом, набитым содержанием вокзала,

И, брызгая слюной и кундалини,

Увидел дверь, всю в досках.

Она мне показала

Направление.

И действительно,

Находясь в примирении

С пространством и перспективой,

Мои ноги росли.

Восхитительно.

Находясь в излучине октавы смысла,

Они растут, они уменьшаются.

Они удобны и длинны.

Немного волосаты, протяжённы.

Им нужно глину бы месить,

Пинать бы ими прокажённых.

Ходить по сопкам и смотреть на них.

Как новоявленный жених

На грудь невесты смотрит исподтишка,

Он изучает все соски,

Колени, суставы, пальцы,

Углубления, мускулы,

Отложения, сухожилия.

Нет, я не смог бы жить без них,

Без этих ног.

Но как же я прожил всё это время,

Не зная, что у меня есть ноги,

Что они живут?

Их не было.

Да, видимо, нет.

Мне зеркало показывало бред —

Неясный, скомканный, прозрачный бесконечно, —

Туманило мозги.

И я не видел в нём ни зги.

И боль, усталость, мышечная

Радость после ходьбы и бега,

Мне не давали знания о них.

Маршировали на парадах,

Носились в поисках ночлега,

Спотыкались о естественности и отсутствовали.

Они дарили хлопоты сопутствуя,

Переживанья недостатка красоты,

Тромбофлебит, подагру,

Необходимость брюк, раздумья.

Но не было их отродясь.

И вдруг я понял:

Доказательство существованья

Бога – единственное,

Это – человек.

Я понял: у меня есть ноги.

Теперь уж точно есть навек.

Я видел горизонт релятивизма

С утёса, вознесённого над синевою моря,

Поглотившего на вечное хранение паруса,

Флагштоки, детали катастрофы,

Чёрный юмор, хаос передышки.

Надежда здесь не утонула,

Надежда здесь посеялась

В том монументе, что вознесли

Скорбящие потомки

Над утонувшими…

Обломки

Не всплывали.

Огнями берег жил,

Тела искали с вертолётов.

И местный житель ночлег предложил

Вспотевшим от страдания,

Что спаслись не все.

На этом утёсе я триста лет таращился,