Читать книгу Загадки Красного сфинкса - Татьяна Александровна Яшина, Татьяна Яшина - Страница 14

Утро принесло немало сюрпризов. Как всегда вскочив на звон колокольчика, я поспешил в спальню Монсеньера, лишь ломота во всем теле заставила меня осознать, какие изменения произошли вчера в моей жизни. Решив, что сейчас для всего этого не время, я привычно вспоминал, четный или нечетный сегодня день, предстоит мне брить мсье Армана или нет, почечный сбор или ромашку предстоит заварить.

Так было легче, словно я спрятался за привычными обязанностями как за стеной, за которой бушевала буря.

Первая неожиданность поджидала меня в лице мэтра Шико, стоявшего у постели Монсеньера и считавшего ему пульс. Глаза медика так и вцепились мне в лицо, а я с тревогой смотрел на Монсеньера – лицо его было бледным, но умиротворенным, и глаза глядели на меня ласково. Смягченный моим беспокойством, мэтр Шико продолжил разговор, начатый в мое отсутствие:

– Ваше высокопреосвященство, как медик, я не могу не испытывать тревоги за ваше здоровье. Вы аннулировали результат многолетнего лечения, я купировал острые симптомы, но отложенные последствия могут быть весьма опасны. Я категорически не рекомендую вам повторения в такой форме, ваше преосвященство, мной движет исключительно забота о вашем самочувствии.

– Мое самочувствие превосходно, спасибо за заботу, мэтр Шико. Люсьен, – обратился ко мне мсье Арман и шевельнул рукой, отнимая ее у мэтра Шико и протягивая мне для поцелуя.

– Доброе утро, монсеньер, – пробормотал я и склонился на одно колено, целуя перстень. Слегка согнутый указательный палец мимолетно скользнул по моей щеке, подарив ласкающее прикосновение нежной кожи – словно вовлекая в заговор. Этот жест, невидимый и неявный никому, кроме меня, стал его подарком, напоминанием о той тайне, что существовала между нами, – зачастую единственным на месяцы, но ежедневным. Я чувствовал себя осененным двойным покровительством – Отца нашего небесного и Армана дю Плесси де Ришелье. Может быть, это кощунство, но мне было уютно и хорошо под таким удвоенным заступничеством.

– Здравствуйте, мэтр Шико, – поклонился я.

– Доброе утро, – ответил тот голосом человека, который отчаялся добиться понимания. – Я оставлю вот эту микстуру – десять капель на стакан воды три раза в день. Кроме всего прочего, – обратился он к кардиналу.

– Сегодня я беру чашу из рук Асклепия, а не Ганимеда, – примирительно заметил мсье Арман.

– И сегодня, и завтра, и много недель подряд, – воскликнул мэтр Шико, дернув головой в приступе укоризны.

Потом утро покатилось своим чередом – ровно до визита Жюссака.

– Монсеньер.

– Измените Люсьену Лорану статус на особо приближенный. Впредь до особых распоряжений.

– Да, Монсеньер, – склонился Жюссак в глубоком поклоне.

– Я сожалею о вашей потере, – добавил мсье Арман, отчего Жюссак как будто удивился, смутился и испугался одновременно.

– Монсеньер…

– Ступайте. И введите в курс дела мсье Лорана. Люсьен, ступай, до обеда ты свободен.

Мы вышли из покоев кардинала, я шел следом за начальником охраны и наблюдал, как краснота медленно поднимается по его шее. Он поманил меня в свой кабинет, запер дверь, глянул за окно и зачем-то заглянул внутрь большого дубового гардероба, в котором хранил оружие.

Лицо его было совсем красным, когда он обратился ко мне:

– Люсьен, ты теперь должен жить немного по-другому.

– Да, монсеньер.

– Садись, – он кивнул на стул, а сам устроился на столе, задумчиво царапая темную древесину острой шпорой. – Ты теперь не просто слуга, а особо ценная для Монсеньера персона. Поэтому отныне ты тоже будешь под наблюдением и охраной. Я должен знать – где ты, в любое время дня и ночи.

– Да, монсеньер.

– И будь готов выходить с охраной. Я выделю человека, он будет тебя сопровождать.

– Как-то непривычно.

– Ты будешь выглядеть, как личный слуга с лакеем в помощниках, мало ли какие дела у тебя могут быть. Он не будет обвешиваться оружием напоказ, когда будет следовать за тобой, но оно у него будет. Да и тебе не помешает. У тебя есть кинжал?

– Нет, монсеньер.

Он встал со стола, долго копался в гардеробе и наконец подал мне маленький стилет и к нему ножны из твердой кожи.

– Мелкий мерзавец, но спасти может, если знать, как им пользоваться.

Следующие четверть часа Жюссак учил меня бить в яремную жилу – спереди, сбоку и сзади.

– Хорошо, – одобрил он наконец. – Ножны спрячь в рубахе.

– Как?

– У ворота. Чтоб быстро достать. Придется пришить потайной карман на все твои рубашки, смотри, – он вынул из сундука чистую рубаху и показал в обтачке ворота пристроченную сверху вторую полоску канта.

– Вот, гляди, – расстегнув одну пуговицу на камзоле, он отогнул ворот своей сорочки и наклонился ко мне, обдав запахом свежего пота. Я увидел крошечный кинжал, вместе с ножнами плотно сидевший в потайном кармане на груди. – Надо тебя стрелять научить, вот что.

– Зачем?

– Ну а вдруг что. Ты ведь можешь оказаться последним щитом Монсеньера. Глупо иметь под рукой пистолет и не уметь выстрелить. Хотя, – он усмехнулся, – если рукоятью в лоб заедешь – тоже сгодится. А верхом ты ездить умеешь?

– Да, немного, – мой брат Ансельм, кроме соколиной охоты, научил меня держаться в седле даже на галопе, хотя я не видел в этом ничего сложного и лошадей не боялся.

– Монсеньер велел дать тебе коня.

Пока мы шли на конюшню, я радовался: вот они, несметные блага, которыми, по слухам, осыпают фаворитов их покровители! Лучшие скакуны, драгоценности, шелка и бархат… Деньги и титул! Титул, который можно передать по наследству…

Кому я собрался передать по наследству титул, я не успел придумать, потому что Жюссак, кивнув конюху и спросив, где Криспин, подвел меня к деннику и показал небольшого гнедого жеребчика.

Видимо, я ожидал увидеть более помпезный дар – не знаю, в пурпурной попоне или с серебряными подковами, – но Жюссак ткнул меня в плечо со словами:

– Да хороший конек, выносливый и послушный. Трехлетка. Седлай – увидишь.

Я шагнул в стойло и погладил мягкие черные губы коня. Он смотрел на меня большими карими глазами, доверчиво и чуть застенчиво. Я осторожно потрогал длинные толстые волоски на его морде, жалея, что мне нечем угостить нового друга. Жюссак вынул из-за обшлага яблоко и протянул мне. Я положил яблоко на твердую ладонь с отогнутыми назад пальцами – чтоб конек случайно не схватил зубами – и пакт о сотрудничестве был подписан.

Жюссак одобрительно наблюдал за мной, пока я седлал коня, проверил, как затянул подпругу, как вложил в губы трензель, конюх подвел ему оседланного Аттилу – крупного серого жеребца, и мы отправились промять лошадей.

Начав прогулку шагом, вскоре мы перешли в рысь, а потом и в галоп. Перемахнув невысокую изгородь, Жюссак подождал, пока мы с Криспином последуем его примеру, и после удачного штурма его ухмылка стала широка как никогда.

– Молодец, парень! В седле держишься – как цыган или как Рошфор! – он хлопнул меня по плечу, подъехав вплотную.

Я задал вопрос, не дававший мне покоя:

– О каких ваших потерях сожалеет Монсеньер?

Жюссак побагровел.

– Понимаешь, Люсьен… Я проиграл Рошфору – тысяча чертей ему в задницу! – триста пистолей.

– В карты?

– Пари. Мы делали ставки, как долго Монсеньер продержится, не тронув тебя. Ну, ты понял.

Я-то понял. Мне стало неприятно и неловко – оттого, что все, что я считал тайной за семью печатями, оказалось предметом пари. Такие споры частенько возникали среди придворных, но я не считал себя способным кого-то заинтересовать настолько, чтобы стать героем подобной истории. Жюссак между тем раздосадовано продолжал:

– Я-то уверен был, что до Преображения он тебя оприходует, да и Рошфор тоже, он ставил на май, я – на июль. Монсеньер как раз вылечил бы свой геморрой, а тут этот каналья граф Вьенский, чтоб его вечно на адской сковородке без масла жарили – спутал нам все карты. Тут и здоровый-то человек сляжет. Так что я ждал, что вскорости мне Рошфор триста пистолей отсчитает – ведь май-то на исходе. А он устроил штуку! Повалял тебя на глазах у его высокопреосвященства – конечно, тот взъярился! И плакали мои триста пистолей.

– А если б я не захотел?! – выкрикнул я в лицо Жюссаку, борясь со слезами.

– Ты-то? После того как под пулю кинулся?

– Я же не знал, что на нем кираса!

– Ты знал, что на тебе ее нет. Ты славный малый, Люсьен, – смелый, добрый. Каждому нужно немного ласки. Мы все всего лишь люди. Даже Монсеньер.

– А кто еще спорил? Мэтр Шико?

– Ты что! Мэтр Шико – могила. Подумав немного, Жюссак добавил: – Братская могила. Только Миледи. Она с графом всегда заодно, так что вернется – получит свои денежки… Ты не обижайся, сколько ты Монсеньера знаешь – два года? А мы давно с ним.

Мы носили цвета Монсеньера, и у нас была та еще банда*.

*Банда (от нем. das Band – лента) – отряд ландскнехтов, повязывавших ленту одинакового цвета на шляпе, на поясе, перевязи, чтобы отличать своих от чужих в схватке при отсутствии форменной одежды.