Читать книгу Нико-лав - Татьяна Богатова - Страница 7

После школы Алёнка уехала в один из районных центров, поступать в педагогический колледж. Выбор именно на этот городок, в большей степени, пал из-за того, что неподалёку, в соседнем селе жила тётка, старшая сестра Алёниного отца. Не отличавшаяся крепким здоровьем и обременённая сыном, злоупотребляющим алкоголем, тётя Зоя, тем не менее, привечала Алёнку. На каждые выходные зазывала её из общежития к себе домой, стараясь хоть немного подкормить, существующую на одну стипендию, светленькую, неунывающую девчушку. Алёнка, со своей стороны, старалась как могла, помогать тёте в её нехитром, но требующим физических сил хозяйстве.

Через два года, получив специальность воспитателя дошкольных учреждений, Алёнка вернулась в город и стала работать в детском саду, неподалёку от дома. В группу к Алёне ходил её племянник, Костя, сын Гены и Натальи, которого Алёнка воспитывала с самого рождения. Он спал вместе с ней на кровати и как только начал говорить, стал называть её мамалёна. Алёнка в нём души не чаяла, и очень соскучилась за время учёбы в колледже. Денег, чтобы приехать в город, у девушки не было, и она все два года обучения проводила каникулы у тёти Зои. Несмотря на постоянно не просыхающего тёткиного сына, Алёнке было хорошо у тёти, и она даже собиралась оставаться там насовсем, однако, работы в районном центре ей не нашлось. Тётка тоже с сожалением проводила Алёнку, жалея её и успев к ней привязаться.

А брат со своей женой, напротив, возвращению Алёнки в однокомнатную квартиру не обрадовались. Сынишка подрос и в помощи девушки по уходу за ним ночью они больше не нуждались. Днём же, ребёнок, который к счастью почти никогда не болел, бывал в детском саду, предоставляя неработающим родителям массу свободного времени.

За время учёбы, мысли о Валере она старалась заталкивать глубоко внутрь, не позволяя себе питать напрасных надежд, что однажды он обратит на неё внимание, как на девушку, а не как на нищую, вызывающую жалость, соседку. Зарплата воспитателя оставляла желать лучшего, а девушке очень хотелось приодеться. И Алёнка почти постоянно работала в две смены, то есть, с семи утра до семи вечера. Поскольку девушке нравилась её работа, то по молодости своих лет, она не уставала. Дети взаимно её обожали и она, играя с ними и находя подход даже к самым капризным малышам, очень быстро завоевала популярность отличного воспитателя.

Не прошло и полугода, после возвращения восемнадцатилетней Алёны домой, как неожиданное событие в корне изменило её жизнь. Вечером, забирая с собой Костика, она иногда заходила с ним по пути домой в магазин, чтобы порадовать малыша каким-нибудь нехитрым лакомством. Как-то раз, в пятницу, когда всех детей из группы разобрали, Алёнка вернулась с племянником пораньше. Заметив в комнате голую Наталью на диване, рядом с обнажённым мужским телом, Алёна поспешила увести четырёхлетнего Костика в кухню, подальше от неподобающего для ребёнка зрелища голых родителей. Однако, мужчина на постели оказался не Генкой. Увидев его, когда он, уже одетый, высокий, сутулый, коротко стриженный почти наголо, мелькнул в дверях, Алёнка узнала в нём несколько раз сидевшего в тюрьме соседа с восьмого этажа. Запахивая на себе халат, благоухая запахом перегара и цинично улыбаясь, Наталья вступила в кухню. – А где Гена? – грустно глянула на неё Алёна.

– Не твоё дело, – грубо оборвала её Наталья, тридцатилетняя, низкорослая женщина, с большой грудью, округлым животом и узкими бёдрами, с короткой стрижкой на всклокоченных волосах, коньячного цвета. – Какого хрена ты Костьку так рано из сада притащила, не покормив?

– Он покушал, поужинал, – смущённо заторопилась Алёнка.

– А чего ты его тогда в кухню поволокла? Тут жрачки нету.

– Мы пойдём, погуляем ещё… на улицу, ладно?

– Валяйте, – зевнула Наталья, потянув со стола в кухне пачку с сигаретами.

А когда Алёна и мальчик вернулись с прогулки, разразился скандал.

– Пошла отсюда, проститутка! – орал Генка на весь этаж. – Ты ещё хахалей своих будешь сюда приводить! И ребёнок должен на всё это смотреть!

– Гена… что ты?! – испуганно пыталась оправдаться Алёнка, не соображая толком, стоит ли ей рассказать брату о том, что это его жену она застала с чужим мужиком.

– Ага, – поддакнула Наталья, – шалава! Я, Ген, из магазина-то пришла, а эти двое в комнате кувыркаются. А Костика в кухне закрыли, представляешь?

Костик, забившись от скандала под кухонный стол, тихо хныкал, опасаясь заорать и получить за это от матери подзатыльник.

– Наташа …, – сорвался голос у Алёнки.

– Выкатывайся! – завопил Генка. – И чтобы близко больше не подходила к нашему дому!

Наталья с готовностью подтащила к двери единственную в доме объёмную, спортивную сумку, уместившую в себя немногочисленные вещи Алёнки, которые Генкина жена незаметно успела туда насовать.

– Гена, – пролепетала Алёнка, – куда же я пойду?

– А меня не е…т, – грубо выругался Генка. – К хахалю своему катись! С кем трахаешься, с тем и живи!

– Так он у неё, может, не один, – ехидно ухмыльнулась Наталья.

– Значит, есть выбор, – осклабился Генка, – тащись к любому.

– Мамалёна… мамалёна, – последнее, что услышала Алёнка, выбегая из родительской квартиры.

Вслед ей полетела сумка с вещами.

***

Подхватив сумку, Алёнка бежала по улице, с трудом подавляя рыдания. Остановилась только в скверике, неподалёку от автобусной остановки. Присела на скамью и утирая ладошкой слёзы со щёк, потянула из кармана сотовый телефон. К счастью, немного денег оставалось. Алёна набрала номер тёти. Всхлипывая от обиды, рассказала женщине как лишилась крова и попросила разрешения приехать к ней.

– Ты не волнуйся, тёть Зоя, я на шее у тебя сидеть не собираюсь. Я на работу сразу устроюсь. Не получится в детсад, дворником пойду, посудомойкой, да кем угодно. Где найду, там и буду работать.

– Да негде у нас в райцентре устроиться, – грустно проговорила Зоя. – Но Генка-то какой сволочной. Это же надо! Сестру родную, на улицу!

– Тёть Зоя, он не виноват, – торопливо заступилась за брата Алёнка. – Это Наталья ему в уши напела. Видно, испугалась, что я расскажу Гене про её любовника.

– Вот сучка! Алёнушка, ты не спеши приезжать. Подожди немного, милая.

– Тётя Зоя, – вновь расплакалась Алёнка, – мне же ночевать негде. Куда мне идти? Где ждать? В подвале каком-нибудь? Туда тоже не пустят. Все подъезды сейчас с домофонами…

– Да что ты, лапушка моя родная, – испугалась женщина. – Я же тебя не гоню. Ты подожди несколько минут. Я сейчас подруге маминой позвоню. Мы с ней недавно только разговаривали. Она женщина пожилая и жаловалась, что за ней ухаживать некому.

Так Алёнка оказалась у Любови Евсеевны. Работала по-прежнему в детском саду, рядом с бывшим жильём. Только теперь уже не приводила Костика домой. Мальчика забирала соседка с первого этажа, приходившая за своей дочкой. Нянечка в Алёнкиной группе, Нина, как-то раз спросила, почему теперь Алёна не отводит племянника домой.

– Я теперь в другом месте живу, – грустно улыбнулась девушка.

– Где это? Замуж что ли вышла?

– Нет, что ты! У пожилой женщины живу, ухаживаю за ней.

– Насколько пожилой?

– Девяносто лет.

– Ух ты! За квартиру?

– Ну, в общем, да, – смущённо пожала плечами Алёна.

– Как это, в общем? Уход оформила? С правом наследования?

– Вроде нет, – растерялась Алёнка. – Любовь Евсеевна завещание на меня написала.

– Фьюить, – присвистнула Нина, – завещание это ерунда! Сегодня на тебя, завтра на другого родственника напишет.

– Нету у неё родственников.

– Это сейчас нет, когда ухаживать надо, – убеждённо сказала женщина, – а как помрёт, так сразу объявятся какие-нибудь племянники.

– Не знаю, Нин, что же я могу сделать?

– Надо, чтобы она дарственную на тебя оформила. Тогда уж никто к этой квартире не подступится.

– Не буду я ничего говорить, Нина. Я и так, живу у неё. Крыша над головой есть.

– А где крыша-то? – уточнила Нина.

– В смысле? – не поняла Алёнка.

– В каком районе квартира?

– А, в центре, дом на Главной площади, там, где сейчас Пенсионный фонд на первом этаже.

– Да ты что?! Вот это да! А родственников точно нету?

– Тётя Зоя сказала, что нет. Любовь Евсеевна была военным врачом, хирургом. Как и её муж. Только он давно умер и сын их тоже.

– Вот, а у сына дети остались?

– Нет, – покачала головой Алёнка, – он никогда женат не был.

– А он точно умер?

– Нина, да ты почему спрашиваешь?

– Кто знает, Алёнка, бывает всякое. Может бабка эта из ума выжила и не помнит, что сын где-нибудь далеко, например, на Север уехал.

– Нет, Нина, он у нас на кладбище похоронен, рядом с её мужем. Я сама Любовь Евсеевну как-то на могилки к ним отвозила.

– Как же ты возила?

– Такси вызывала. Правда Любовь Евсеевну с трудом с четвёртого этажа сволокла. Там же лифта нет.

– Ой, как же ты дотащила? Толстая она?

– Нет, наоборот, худая, сухонькая вся. Но и правда трудно было. Она на меня так навалилась, еле сползли с ней вниз. А подниматься почему-то легче было. Только старенькая она, конечно. После этой поездки настолько переутомилась, что уснула и проспала до следующего утра.

– Ну, судя по всему, она бабка крепкая, – заключила Нина. – Намаешься ты ещё с ней. Небось, капризная. Кормишь-то ты её чем?

– Да не то, чтобы, капризная, скорее, своеобразная. Она очень супы любит. И заставляет меня каждый день новый готовить. Но мне не трудно, опять же, сама поем. Не будешь ведь одну тарелку варить. Всё равно небольшую кастрюльку готовлю. К тому же, она тоже иногда тарелки по две, а то и по три съедает вечером.

– Ну, хоть сама поешь вволю, – вздохнула Нина. – А то ты на детсадовских харчах совсем прозрачная стала. Только колготно тебе, конечно, продукты покупать и все такое.

– Да лишь бы деньги давала. А деньги она даёт. Часто просит красной икры купить и конфеты с коньяком.

– Ох, Алёнка, – рассмеялась Нина, – на всю жизнь икры, да конфет наешься.

– Что ты? – удивилась Алёнка. – Я к этому не притрагиваюсь. Это же для Любовь Евсеевны. Мне и того, что я готовлю для неё, хватает. Супы, котлетки, пюре.

– А пенсия у неё хорошая?

– Да, тридцать тысяч, ветеранская.

– Тебе-то денег даёт?

– Даёт, конечно, на продукты, за квартиру заплатить. Врачам, которые к ней на дом приходят, она, правда, сама платит.

– Да я про тебя говорю, тебе даёт деньги? Купить-то тебе надо что-нибудь, одежду там, обувь.

– Так у меня теперь у самой деньги остаются. Я же на еду почти не трачу.

– Что там у тебя остаётся от восьми тысяч? На проезд, да чтоб голой не ходить.

– Не знаю, Нин, мне хватает. Я привыкла экономить.

– Простушка ты, Алёнка, – сострадательно покачала головой Нина. – А на смерть-то у бабки есть?

– На похороны? Да, есть, конечно. А ещё ремонтные, – улыбнулась Алёнка.

– Как это?

– Триста тысяч на ремонт, в отдельном от похоронных пакете. Любовь Евсеевна говорит, вот помру, так ты квартиру отремонтируй, окна пластиковые поставь. Но только, когда помрёт.

– Ох, Алёнка, не хватит, наверное, этих денег на окна. Там же, небось, ремонта давным-давно не было.

– Там его никогда не было, – подтвердила девушка, – как заселились, в шестидесятых годах.

– Вот, а я что говорю! Там на одну ванную сколько денег уйдёт.

– Да ещё неизвестно, – отмахнулась Алёнка, – сохранятся ли эти деньги.

– Ну, ты это брось! Не вздумай растратить!

– Я и не собираюсь. Вот только Любовь Евсеевна эти ремонтные деньги, то отдаёт мне на хранение, то обратно забирает. И вполне может передарить их кому-нибудь.

– Кому это?

– Врачу, например, – пожала плечами Алёнка. – Я как-то раз сама видела, когда к ней окулист в субботу приходил, как она ему шесть тысяч отдала.

– И ты ничего не сказала?!

– А что я могу сказать? Это же не мои деньги и я не знаю, может это у них договорённость такая, столько за визит платить.

– Ой, ну не на меня этот окулист напал! Я бы его так пропесочила, что пух и перья летели бы! Знаешь что, когда она в следующий раз тебе деньги подаст, то ты назад не отдавай. Скажи, потеряла.

– Ну что ты, Нина, я так не могу.

– Эх, Алёнка, сиротинка ты бедная. Намучаешься ты ещё с этой бабкой.

– Да ладно тебе, Нина. Живу ведь у неё, не на улице, считай, на всём готовом. А она знаешь, какая интересная. Столько всего рассказывает. Она ведь воевала, всю войну прошла. А мама у неё была бестужевка.

– Это чего такое?

– Бестужевские курсы окончила.

– Ну это не интересно, – отмахнулась Нина. – Только тебя отвлекает своими рассказами. Ты, небось, вечером придёшь, не знаешь, за что хвататься. И полы помыть, и супы ей наготавливать.

– Нет, Нина, – покачала головой Алёнка, – она мне не мешает. Я действительно в кухне кручусь, а она там же сидит и что-нибудь мне рассказывает. Только когда поёт, то заставляет меня слушать сидя.

– Она ещё и поёт?

– Ага, – расплылась в улыбке Алёнка. – На восьмое марта и на День Победы она меня просила по бутылке сухого красного вина купить.

– И обе вылакала?!

– Нет, конечно, – расхохоталась девушка. – Она по половине бокала только и отпила от каждой, и то вместе со мной.

– А зачем каждый раз покупать? Допивали бы первую.

– Любовь Евсеевна требует, чтобы непременно новую открыть. Вот мы с ней выпили, ужин праздничный отведали и она говорит: «Садись, Алёна, я буду исполнять». И затянула «Не искушай меня без нужды», а потом ещё какие-то пела, да я не запомнила.

– Ну умора!

– Ага, чудно с ней!

– Добрая ты, Алёнка, – снова грустно покачала головой Нина. – Тебе бы сейчас с парнями гулять, да жизни радоваться, а ты впряглась в этот воз непосильный и тянешь его. Ну что поделаешь? Знать, доля у тебя такая, сиротская. К Генке-то заходишь?

– Некогда мне, – уклончиво ответила Алёна, не собираясь рассказывать Нине о семейном скандале, после которого оказалась на улице.

В дальнейшем, Алёна никогда не жаловалась Нине на возрастающее с каждым днём число проблем со старым человеком. Не сетовала, что приходится уносить с собой ручку вентиля от газопровода, после того как соседи однажды пожаловались, что включившая газ, чтобы разогреть обед, Любовь Евсеевна допустила его утечку. Алёнка просто отказалась от некоторых дополнительных часов в неделю, чтобы успевать покормить свою подопечную горячим обедом. А в остальные дни успевала это делать во время тихого часа, оставляя детей под присмотром Нины и добираясь до дома и обратно на такси, с почасовой оплатой, чтобы выходило дешевле и быстрее.

Не делилась тем, что иногда пожилая женщина оправлялась в ванную, и Алёне приходилось вечером всё тщательно мыть и чистить. Выпросив у Любови Евсеевны побольше денег, девушка приобретала плотные резиновые перчатки и дорогостоящие чистящие средства, позволявшие почти без следа избавляться от гнетущего запаха испражнений. Со временем, Алёна научилась относиться к этим неприятным обязанностям без особого отвращения. Вычистив туалет и ванную, Алёнка затем мыла саму Любовь Евсеевну, обращаясь с ней, таким образом, словно ухаживала за ребёнком, за маленьким Костиком, которого она, будучи четырнадцатилетней девчонкой, выхаживала с первой недели его рождения. Единственное, к чему девушка так и не смогла привыкнуть, это был ежедневный туалет вставной челюсти. Выскребая остатки пищи и выполаскивая зубной протез, она каждый раз с трудом подавляла рвотный рефлекс.

Утешало только одно, что у Любовь Евсеевны был здоровый, крепкий, ночной сон. Она никогда не отдыхала днём, находя себе занятие для ума, в основном, слушала радио или немного читала, до тех пор, пока не начинали уставать глаза. Телевизора у женщин не было. Старый давно сломался, а новый Любовь Евсеевна не считала нужным приобретать. Алёнка тоже обходилась без телепередач. Необходимость почти каждое утро приезжать на работу к семи утра и бытовые хлопоты дома, совершенно не оставляли девушке времени для телевизора. Компьютер или ноутбук оставались для Алёны недостижимой мечтой. Безусловно, Любовь Евсеевна могла бы оплатить эту покупку. Но девушке даже в голову не приходило попросить её об этом. К тому же, подключив интернет, пришлось бы ежемесячно платить за него. Даже если бы это взяла на себя Алёна, то объяснить пожилой женщине его необходимость было практически невозможно.

В выходные Алёне удавалось немного почитать. Хотя Любовь Евсеевна гнала «молодую девицу» прогуляться по улице Липовой, вдоль нарядного парка, с красивыми клумбами, ухоженными деревьями и затейливыми фонтанами. Но Алёнка крайне редко пользовалась любезным предложением своей хозяйки. Во-первых, гулять одной оказалось довольно скучно, а во-вторых, девушке действительно хотелось отдохнуть. К тому же, в субботу Алёнка обычно совершала покупки на рынке, для того, чтобы запастись на неделю продуктами. Так что, большей частью, она предпочитала прогулкам чтение. Тем более, что библиотека у Любови Евсеевны оказалась богатейшая, с преобладанием русской классической поэзии и прозы. Когда же она принималась рассуждать о каком-либо, особенно любимом ею произведении, или рассказывала о том, каким она знала раньше город, Алёнка, забывая о чтении, слушала Любовь Евсеевну, буквально открыв рот.

Пожилая женщина отходила ко сну ровно в десять часов и никогда не донимала Алёну ночными просьбами и разговорами, ограничиваясь традиционным измерением давления перед сном. Умерла Любовь Евсеевна именно во сне, спустя пять лет после того, как у неё поселилась Алёна.