Читать книгу Пока вода не станет прозрачной - Татьяна Бурдакова - Страница 5

В один из ноябрьских вечеров мы с Надей как обычно возвращались после занятий в университете. Уже стемнело, зажглись фонари; гудели машины, теряя время в длинной пробке на проспекте Вернадского, торопились к метро другие студенты – кто компаниями, кто по двое, кто поодиночке. Мы тоже торопились – у нас были билеты во МХАТ на сегодняшний концерт Гребенщикова, – но я всё-таки предложила Наде по пути завернуть в палатку за хот-догами: днём мы не успели пообедать.

Заняли очередь за какими-то ребятами. Сама не знаю, почему, – но улыбка так и светилась на моём лице. Это был один из тех дней, которые время от времени случаются в жизни каждой девушки: когда удивительно ладно чувствуешь себя в своём теле, со своей фигурой и ростом, высота твоих каблуков самая идеальная, волосы, свободно распущенные по плечам, лежат превосходно, и ты ощущаешь гармонию в каждом повороте головы и взмахе руки. Вдруг взгляд мой остановился на высоком молодом человеке: он, оживлённо беседуя о чём-то с другим парнем, проходил мимо киоска, около которого толпилась наша голодная студенческая очередь. Скользнув по мне взглядом, он задержал его на мгновение; спохватившись и сообразив, что не успела перестать улыбаться, я смутилась и быстро отвела глаза.

Через несколько минут мы с Надей уже поглощали нехитрый ужин, пристроившись у круглого колченогого столика рядом с палаткой фастфуда. Второпях испачкав кетчупом рукав любимого светлого пальто, я с досадой принялась копаться в сумке, чтобы отыскать салфетку. В этот момент совсем рядом чей-то мягкий, бархатный голос произнёс:

– Добрый вечер, девушки. Познакомимся?

Я подняла глаза и увидела тех самых ребят, которые проходили мимо киоска; вытирая с рукава кетчуп и тихо проклиная собственную неаккуратность, я, хоть и урывками, могла теперь разглядеть их достаточно хорошо. Парень, которому я непроизвольно улыбнулась – высокий, светло-русый, весьма оригинально причёсанный, то есть с практически полным отсутствием какой бы то ни было прически, – одет был в чёрный кожаный плащ, такие же брюки и тёмный шерстяной свитер. Его друг оказался приятным молодым человеком с внимательным взглядом умных глаз – правда, недостаточно расторопным: он даже не успел открыть рта, как его уже представил спутник:

– Я – Тоха, а это – ботан в очках! Или Ромыч… Ну, вообще он Роман. А вас как зовут?

Мне совсем не понравилась такая бесцеремонная манера общения – положительного ответа на предложение познакомиться ни я, ни Надя не давали. Чтобы как можно скорее закончить разговор, я наобум выдала:

– Октябрина. Надь, пойдём, и так уже опаздываем.

«Тоха», которого, очевидно, звали Антон, посмотрел на меня с явным интересом:

– Серьёзно? Какое редкое имя… Ты, наверное, родилась в октябре?

Вопрос прозвучал так по-детски наивно, что мне стало одновременно и смешно, и совестно. Наверное, стоит просто сказать, что мы торопимся, и не продолжать эту бессмысленную беседу в издевательском тоне… Но Антон не дал мне ответить – он уже переключился на расспросы о том, где нам с Надей посчастливилось учиться. Оказалось, что у всех нас одна alma mater: они с Ромычем учатся на механико-математическом, в легендарной сталинской высотке – главном здании университета, видном за десятки километров от Воробьёвых гор. «Вот это да, математики!.. – Пронеслось у меня в голове. – Люди с другой планеты, не иначе». Я всегда смотрела как на небожителей на тех, кто силён в точных науках, а уж изучать их в стенах Московского университета – это представлялось мне чем-то совершенно неземным. Антон тем временем продолжал:

– Ну, рассказывайте, что у вас в жизни интересного, что вдохновляет?

– Музыка, – ответила я, пристально глядя на него и одновременно удивляясь тому, что, несмотря на несуразный вид и странноватые манеры, мне почему-то приятно с ним разговаривать, – хотя увлечением музыкой, наверное, сложно кого-то удивить. Сегодня как раз идём на концерт «Аквариума»… Ой! – Я кинула взгляд на электронные часы, горящие красным на ротонде станции метро, – мы же опаздываем, нам через десять минут на «Пушкинской» быть нужно!

Часы действительно показывали без четверти семь. Будь проклята наша пагубная страсть к чревоугодию…

– Да, ребят, вы нас простите, нам пора, – улыбнулась Надя, на которую ребята, судя по всему, не произвели никакого впечатления. – Мы пойдём, может, ещё когда-нибудь увидимся.

– А я Шевчука люблю очень, – задумчиво произнёс вдруг Антон, глядя куда-то мимо нас. – Особенно мне у него «Метель» нравится: «Играй, как можешь, сыграй…» – Негромко запел он.

– «…Закрой глаза и вернись…» – мгновенно подхватила я. – Я под неё засыпать люблю. Когда ветер за окном и провода качаются… И снег. – Я посмотрела на Надю. – Нам, наверное, действительно давно пора.

– В таком случае, стоит, я думаю, обменяться телефонами? – краснея, предложил Рома, который до этого почти всё время молчал, явно уступая другу в красноречии, но всё-таки не оставлял попыток познакомиться. – Тох, предлагаю разделиться: я беру телефон у этой девушки, – он кивнул в мою сторону, – а ты тогда…

– Нет, Ромыч, – Антон властным жестом оттёр товарища в сторону, вынимая откуда-то из складок плаща бывалый блокнот и ручку, – у этой девушки телефон беру я. – Так… Ну, что ж, Октябрина, позвольте ваш номер, – спросил он, подняв на меня сияющие глаза. – Или тебя всё-таки по-другому зовут?

– Ну, вообще-то и правда по-другому, – сжалилась я, с неудовольствием и какой-то непонятной, щемящей жалостью глядя на его плащ, залатанный в некоторых местах канцелярским скотчем, под которым угадывались следы будто бы от кошачьих когтей. – Так и быть: Вера…

Я торопливо назвала десять цифр своего мобильного, все четверо отвесили друг другу дежурное «приятно познакомиться», – и мы с Надей, которая всю последующую дорогу отчитывала меня за непозволительное, вредное в отношениях с мужчинами сюсюканье, поспешили ко входу в метро.

…Тёмный, вспыхивающий зал ликовал. На знакомой сцене царил серьёзный, светлый Борис Борисович. Наблюдая за происходящим с балкона, мы едва могли усидеть на своих местах – столько силы и энергии было вокруг, – и мне хотелось, чтобы эта музыка жила вечно.

Половина – соловьиная падь, половина – алеет восток…

Ты знаешь сама – с меня нечего взять, но всё, что есть – у твоих ног.

Я проснулся после долгого сна, небритый, без имени, совсем ничей…

Моя кровь говорит, что скоро весна, – может быть, в одну из этих ночей…

«Аквариум» – «Белая»

Последняя электричка давно ушла, но в тот вечер мне почему-то не хотелось ехать ночевать к Наде. Хотелось оказаться дома, зарыться с головой в одеяло и думать о чём-то, вспоминать или, наоборот, мечтать… В первом попавшемся банкомате я сняла с карточки остатки стипендии и вызвала такси до Королёва.

Задумчиво глядя на убегающее назад ночное шоссе, на нежно вздымающуюся седую позёмку, я чувствовала, как внутри меня разливается доселе неузнанное, непривычное тепло – радостное, пока ещё робкое. Что-то подсказывало мне: моя жизнь навсегда изменилась, и я предчувствовала смутное счастье – то самое, которое всегда упрямо приравнивала только к любви.