Читать книгу Канатоходцы. Том II - Татьяна Чекасина - Страница 11

Будит троллейбус. Тот же. Но слышит не оттуда. Медленно катит мимо тюрьмы. Отъехал. А с ним и мелодия о том, будто он в домике на диване «Юность» фирмы «Авангард». «По тебе бы товарняк отправлять», – ремарка Андрея. Во двор с лопаткой. Отгребёт от окна, ледяную дорожку обколет ломиком.

Камера у входа. В низком окне и вольные ноги и ноги тех, кого конвоируют. Мелкий паренёк Лёшка, но иногда говорит в правильной конфигурации: «И прокуроры отдыхают». Думал, будут долго пытать. Ведь что гады творят! Табурет ломкий! Падая, мог вывихнуть руку! А как кнопки нажимать на трубе? Как играть? Эх, надо бы трубу! «Будешь играть, если не сыграешь в ящик!» – Дундуков в обиде, ведь Генрих прямо в рыло ему догадку: ты агент! Они дрыхнут. А в правильном немецком черепе удивление: пальба в далёкой от него квартире – и он в допре? Второй троллейбус… Волшебная думка: он в домике, Эльза в кухонном уголке… Не выходить бы из сна в тюрьму.

– Ты во сне говоришь.

– Что?

– Ты и наяву трепло, – ремарка Дундука.

Дверь: железом по железу…

– Стоеросов! Вернее, Дундуков…

Они с молодым парнем – в хохот!

– Хорошо тому, кто смеётся не в тюрьме, – говорит Дундук перед тем, как скрыться в коридоре.

– Я говорю, он выдаёт! – хвалит Березин.

– И фамилия Стоеросов идёт этому немолодому орангутангу. Лёшка опять в хохот.

Одобрительно реагирует новый друг на физзарядку:

– Таким правильным парням, как ты, тюрьма не пытка!

В кране холодная вода. Кипятильника не хватает. Да и полотенец. В передаче. Но, наверное, отменённой. Дие Орднунг. Будет порядок – будет жизнь. Непорядок накануне ареста привёл к аресту. Игра одной мелодии, а дверь туалета неплотно. Кто обколет лёд? А свист дуэтом? А подглядыватель у окна? Генрих в тапках выбегает на улицу, и тот берёт барьер штакетника, драпает туда, где трещит мотор автомобиля. Вот когда надо было делать ноги, удрав далеко от этой камеры!

«Я уверенный, я крепкий духом и телом», – наука мистера Карнеги. Уроки этого мудреца отпечатаны на грязноватой бумаге тайно в подвале НИИ, где работает Пётр. Он тут? Оба?

Неплохо: камера маленькая, друган по нарам.

– У меня фройнды музыканты, один великий. – Но имени Василия Курасина не говорит, да и об Америке. – Дома Андрей, уркаган.

– Ты вроде считаешь себя не уголовным. А ведь статьи наши в Уголовном кодексе.

Они в тюрьме, не в тайге! Там бы признался: он политик! Но о политике в будущем. Их дружба в начале, иногда нет-нет и мелькнёт неприятное.

– Меня хватают пятеро горилл на льду с полными вёдрами воды!

– А воду ты куда?

– Домой.

– A-а… И у нас в посёлке в некоторых домах нет водопровода.

– А какой посёлок?

– А… это… Первоуральск…

– Мы как-то концертировали там с джаз-бандом (это и была «банда Мельде»!).

– Да ты что! А мне говорит на улице какой-то парень: в клубе джаз! Так ты там был? Дай пять!

Хлопают друг другу ладони, радуясь. Но Первоуральск не посёлок, а город, и там не только клубы, но и Дворец культуры.

Андрей в лобной части, будто и он в этой камере. Выйдя из колонии, какое-то время проявляет культуру, ведь из-за него могли удушить Генриха: к стулу накрепко, на горло – полотенце. Удавку сжимают. От братьев верная ремарка: пытка фашистов, когда не планируют убивать. Арест Андрея: икра неровно на буттере и броде.

– …укатают на два года за очередной ларёк.

– Так ты за ларёк?

– Какой ещё ларёк!

– Говоришь, «укатают за очередной ларёк».

Ну и ну! Громко думает!

– Вот-вот, а гнёт бандита. – Дундуков опять.

– Я про Андрея. Он ларьки берёт с пятнадцати лет. В малолетке, в лагерях, малоумственный гамадрил.

Березин – в хохот!

«Ведь и Андрей в крытой!»[19]

– Брательник… он, как и я, бывалый. – Они трое на диком берегу, где каннибалы-дикари. Неплохо в их коллективе иметь родных. – Я – за целый универмаг.

– Ого! Расскажи!

– Троица смельчаков. «Банда Мельде»…

– «Банда Мельде»! Прямо как в кино!

– Я, главный бандит этой банды, говорю: братва, готовим налёт… Едем мы в деревню с татарским названием, но без татар… Тупик-двуходка[20]. Там балда[21]. Мы его по балде… И вдруг громкоговоритель: «Выходите с поднятыми руками!»

– Ну, и налёт! – кривит рыло Дундуков. – Тренькнули о деле! И какой ты глава банды, тогда и вообще зелёный! Такому на стрёме… Я-то с братвой в лагере…

– Никто никому не тренькал! – ответ удалого Генриха. – Охранник – дружелюбный гамадрил. С ним у Андрея уговор, мол, дадим ему в калган. А тут менты…

– И «Банда Мельде» – всё? – недоволен короткой байкой Лёша. – Или новое дело, из-за которого ты тут опять как главарь банды?

– Об этом я не могу говорить по субординации процесса…

– Вот и не говори! – Опять глупый Дундук.

Лёшу, жаль, выводят.

Думка о далёких годах…Он молоденький. Ремеслуха окончена, работа на конвейере нравится. Клуб, труба. Надо бы в музыкальное на духовое отделение. Там недобор. Эльза, тётенька, как мать. И вдруг на тебе, у неё кавалер. Горе под видом счастья вошло в их дом: Андрей с лагерной фуфайкой. Любит накидывать, когда дремлет днём, будто пледа нет, об этом ему напоминает Эльза. И мальчик Мельде свыкся с телогрейкой и нет-нет надевает за водой, вот и двенадцатого февраля идёт с вёдрами, а с двух сторон двое гадов в крепких ботинках, удар в щиколотку…

На этом допросе нет битья, на другом будет. Не выбьете тайну храбреца! Перед вами тот, кто на пути к сверхчеловеку! И этот путь он одолеет. Он, как великий Вольф, одурманит, кого надо, работой умной головы и выйдет на волю крепким орешком революционера, наследника деда, барона. «Генрих фон Мельде», – громко, но не вслух. Так рекомендует мистер Карнеги, американец, добрый к таким ребятам, как он.

В уме крик: «Матёрый ты уголовник…» Уголовник – это Андрей… «Один такой в фамилии, и у других плохая судьба», – говорит Эльза. «Ты – бандит, и у тебя банда!» «Банда Мельде», – даже плохо, что такой банды нет.