Читать книгу Канатоходцы. Том II - Татьяна Чекасина - Страница 15

Февраль напоминает март. Оттого и поёт эта птица.

– Не воробей, – уверен «орнитолог».

Дерево напротив кухонного окна. Маленькая, грудка желтоватая. Синица! Кромкину лет пять, папа крепит на окно кормушку. И впервые это чудо вблизи: живая, милая птичка! Она поёт!

Автомобиль медленно передвигается плохо чищенной дорогой вдоль Ипатьевского дома. На крыльце снег убран с краю маленькой лопаткой. Вполне вероятно, прабабка с правнуком (ребёнок Петра). У второго Крылова детей нет (оттого что она «демонстратор одежды»?)

…Пётр плетёт о «Вальтере», а Кромкин в другом кабинете плетёт Варваре: «Ваш супруг нам помогает. А вы?» – «Ладно, коли так. В туалете во дворе». Отрицательное влияние бабки: «Добудут». И Варвара не усмехнулась: «…в пучину» – «А как ехать?» – «Довезут» – «Прямо туды, к дому? А мне надо сынка увидать!» Уговоры: не выйдет, вот когда выйдете, тогда и увидите.

Во дворе Варвару фотографируют рядом с туалетом. Чуть не закрыла лицо платком. На юге Милка просит её фотографировать и на фоне белых, и на фоне лиловых… Не будьте преступниками, ребята, ведь жёнам вашим придётся позировать не на фоне цветов.

Откачка. На дне выгребной ямы пакеты… Нанятые пьянчуги в полиэтиленовых плащах и броднях, выданных на акцию, удивляя любопытный народ, выгребают, поднимая в вёдрах, и у белого домика – рядами…

– Варя! – Наталья Дионисовна мимо рук милиции в центр круга.

– Гражданка бабушка, отойдите, – умоляет милиционер.

Но «гражданка бабушка» как глухая, и он её ведёт в дом.

Предмет плотно обёрнут газетами. На одной видна дата: двадцать пятое января. Рукой почтальона: «Кв. 10», квартира Крыловых, и «гусара», который целил в голову, но промахнулся.

– Что это?

– Носок мой.

Плотный. С дырой на пятке.

– Ну, а в нём?..

«Револьвер», как говорит тёща Филякина. Нетрудно определить и не вынимая из «чехла».

– Пистолет, – шепчет Варвара, которую отправляют обратно в тюрьму.

Артёмка Горцев крадёт в библиотеке книги, и не впервые. Любитель раритетов, которые никогда не оплатить отцу, майору милиции. Тупохвостов говорит: этот «орёл» неплох в разработке объектов определённого типа.

Агентурное сообщение (источник Горный Орёл): «…Я болею клептоманией. Таких надо лечить, а не на нары. Мишель (так он просит его называть) болен тем же. В школе у ребят мелкие вещи крал. Когда-то давно “Вальтер” (утоплен в пруду). А „ТТ“ подвернулся, и не мог не купить. Неприятно: владелец – убитый милиционер. Ладно, из него никто не убит. Будет штраф или дадут условно. О колонии говорит: “Отбыл великолепно”. Вначале, правда, “инцидент”: мог умереть – горло себе полоснул бритвой. Но далее в клубе. Журнал “К новой жизни” об этом опубликовал хвалебную статью. Он уверен: невинных людей не хватают и, тем более, не убивают. Он много передаёт по трубе. К сожалению, не владею этим методом».

Агентурное сообщение (источник Бухгалтер): «…Крылов Михаил выбил: “Идузахр. ТТХар”. Минут девятнадцать слушает и делает вывод: “Видимо, не идёт труба в другие камеры”. Он не болтлив. Процентов пятьдесят информации выдаёт намеренно».

«Хар» – Харакири. А «несчастье»[25] у ребят общее. Выезд через пятнадцать минут тридцать пять секунд. Влияние бухгалтера Ступакова. Мошеннические махинации. В этот раз пятьдесят тысяч двести рублей тридцать две копейки. Удивительно, на такую работу его берут вновь и вновь.

Вмиг доехали. Вон дом Мельде. Оконце глядит сиротливо, хозяин в камере. Крылов мероприятию рад «как разнообразию тюремного быта». Однообразная воля намного приятней разнообразия в тюрьме, но не планирует подследственный быть долго под следствием. Отыграют этот акт драмы – и вперёд на волю.

На углу дома капитан Мазурин, майор Шуйков, в центре – Михаил Крылов. Руки не в наручниках, в карманах плаща. Яркий шарф. Нарядней обоих оперов: на трупы и в такие углы, как правило, одеты не парадно. А молодой, модный – прямо гид на фоне не «исторического места». Конвой вне кадра. Да и Кромкин с понятыми (привет от Святония Кондратьевича).

Крылов заказывает фотографию на память. Другие фотки будут делать в цокольном этаже.

Лестница, не видно куда.

– Где рубильник?

– Вот он!

– Крылов, в какой кладовке?

Клеть номер четыре. Отделена от других дощатыми перегородками. А бетонная стена с тылу – одна для всех клетей.

– Тут наверху одна девица. Её отец – прокурор.

– Кто? – удивление другого прокурора, Кромкина.

– Зайцев.

Феникс Терентьевич, друг зама.

– Он в этом доме?

– Центр! Дом капитальный, а подвал! – хохмит Шуйков.

– И эта клеть его?

– Ну, да.

Оперативники в хохот. И Крылов:

– С его дочкой Лелькой работаем на телевидении…

«…об интимных делах не имею информации…» Эти «интимные дела» немного удивляют, будто «информации» вагон…

Любовник тараторит:

– Её младшая сестра с матерью и отцом в другой квартире, она наверху в однокомнатной. В клети бывает редко. К чему Лельке клеть?

– Ей не прятать оружие! – Опять хохот оперов.

Фотографу дедку Илье Михайловичу не нравится такое общение представителей закона с тем, кто его нарушает:

– Давай входи…

Крылов входит. Рука в направлении уголка, где найден ящичек. Под фонарём на рукаве буроватое пятно. На экспертизу!

– Обернись! – рявкает фотограф.

Поворот головы. Глаза зажмурены от яркого фонаря. Открывает, а в них – бездна. Мгновенная перемена. «А жить тебе совсем ничего», – в голове Кромкина.

Наверху Кромкин велит конвою, кивнув на свои руки, сцепить другому.

Обратный путь, милиция вновь: тайник прямо у Феникса! Крылов глядит тупо. Вот она оплошка хохотливых оперов («С этой ниткой оборванной беды нет»). Теперь есть.

В холле пугливый интеллигент в очках, молодой, но выглядит немолодо. И друг Пётру Крылову! Хотя тот притворяется верующим. Этот и с виду адепт. Шелестин Никанор Александрович, главный инженер НИИ. Немалый ранг. Да, и Пётр «зам директора» или хотел так именоваться… Но Никанор, наверное, и тут неподдельный… Когда-то обоих с экзаменов выдворили.

– …один другому помог…

– Вы – Петру?

– Нет, он. У него данные в математике. Нам говорил милиционер: он арестован. За что?

– За хранение оружия.

– Ах, да! И много?

– Пистолет.

– A-а! Брат! И обоих в колонию… детьми.

Ещё один молодой, но энергичный. Красное от мороза лицо. И фамилия Краснооков. Наводка Петра: «Работает в МГУ» (это правда). Мельде, например, не упомянут, как и брат-уголовник. «С криминальными элементами не контактирую».

– Вы друг братьев Крыловых?

– Нет, когда-то в одном доме… Нам с мамой квартиру дали. За отца, героя войны. У братьев Крыловых давно нет родителей. Да няня верующая.

– О пистолете…

– О каком? Винтовки из клуба ДОСААФ – давняя история.

– Видитесь?

– Редко, я в другом городе. Первого февраля встретил Мишеля в кафе Клуба имени Дзержинского. Второго февраля у Эндэ, у Натальи Дионисовны, «день ангела», как она говорит.

– И кто там, не помните?

– Их тётя и дядя. Два парня, один Мельде (играет на трубе), а другого не разглядел. Ну, этот… уголовник.

– Его разглядели?

– В ноябре видел впервые. Роста, как я, худой, лицо темноватое, голова фиником, волосы ёжиком.

Портрет «братца» Фили.

– Как его имя?

– Артур.

– Кроме Артура?

– Уголовник немолодой, коротковат, но крепкий. Речь южная. Полный рот золотых коронок. Пётр с намёком: друг в колонии. Этого видел впервые.

Прудников говорит: «Авторитет. Петька с ним в лагере скорешился». Костогрыз Иван Захарович. Кличка Вампир. И такого криминально типа Пётр Крылов нетерпеливый терпит на «дне ангела» интеллигентной бабки! Бесов немало в этот день…

– У Петра пунктик: любит бога искушать (моя тема о негативном влиянии религий). В Евангелии такой эпизод…

Эдуард Иванович не только недруг, наблюдает определённую категорию. И отдельно – Петра. Потолковать бы о вере, о верующих… О том, чем же ныне Пётр Крылов искусил бога… Но работы до чёрта.

Из объяснительной записки Красноокова Э. И.: «…У Петра Крылова неадекватное самолюбие… Он не общественник – и вдруг народный дружинник, ловит хулиганов. Возможно обретение новой концепции».

Подгребёнкин Андрон Никитович. В облике нечто одинаковое и с Крыловыми, и с Мельде. Информация от звукооператора, агента КГБ: «У Крылова Михаила на работе друг декоратор («князь Ильин», как он говорит), у которого голова обмотана…» Вид «раненого командира». Уши ему пригнули к черепу хирурги, но торчат уши каких-то тёмных дел. Нетерпеливый, как эти. Ему двадцать пять. Пальто «то ли зелёное, то ли синеватое» – определение оперов. Бинтов нет, видимо, уши готовы.

– Вы знаете об оружии Михаила Крылова?

– Нет.

– Вы бывали у него дома?

– Да! Культурные люди, – лицо нервненькое.

– Но оба брата – уголовники.

– Какие это уголовники! Личности – да! Благородные – да! Волевые – да!

– Оружием интересуетесь?

– Я? Нет. – Глядит вбок.

Имел ключ от реквизиторской, откуда украден парабеллум.

– Вы пока никуда не уезжайте.

Декоратор готов к битью, но «не выдаст явок и паролей». «С этим потом…» Кромкин не является нетерпеливым и уходящим (немного в мире юристов, но много в мире бандитов). Он терпелив. Такие никуда не уходят, работают. Но с «декоратором» (в мае отругает себя) был бы лучше менее терпеливым.

Из допроса Зернова: «Крылов дружинник. Самбист. И в НИИ секцию ведёт. И я там бываю. И в чём он провинился?» – «У них дома выстрел». – «У него ружьё. Аккуратный, активный. Недавно грипп, но как штык… на разводе в обморок…»

Кичинёв: «Пётр Крылов неплохой боец, здоровье плохое. Недавно обморок. Мы в Красном уголке, Петя с краю. Если б он не с краю… В это время говорит лейтенант приметы убийц на улице Нагорной, и он падает в проход. Мы с ним не дружили, только на дружине».

Член Народной дружины Куликов: «С Петей столкнулся в августе у автовокзала…»

Подчёркнуто Кромкиным.

Телефон. Колодников:

«Семён Григорьевич, фигурант Михаил Крылов, сороковая камера, пятое отделение, передаёт по трубе. У агента нет навыков. – Имеет в виду „Горного Орла“, Артёмку Горцева. – Другой отпущен, – бухгалтер на воле. – Тут один полуграмотный, три класса, но опытный. Удивительно, правда?»

– Как его фамилия?

– Дёгтев.

– Этого Дёгтя неплохо бы в ту камеру, где Крылов.

– Да-да, этот поймёт!

Глава оперов с бодрым видом:

– Ты чё волком глядишь?

– А как на тебя и на твоего Мазурика глядеть?

– Парень на обратном пути мрачный. Оттого что нитка оборвана?

– Мы не с идиотами имеем дело.

– Это могли быть и крысы.

– Но твои опера могли бы быть немного внимательней на операциях…

– Ну да…

– Отправь домой к Прудниковой с этим списком. Вещи, еда для брата. Обязательно.

Агент Берёза: «Гена болтает, какой он бывалый “индивид”, такие делают “серьёзные дела”. Я говорю: какие? “Не могу выдать. Это тайна трёх мужественных сердец”. Его брали на очную “с одной умной бабулькой”, но “с провалом памяти в интеллекте головы”».

– Ха! Генка!

Прудников рад. Дело об ограблении ларька. Они с тем «полуграмотным» Дёгтевым не только воруют тушёнку и сгущёнку, но отбирают у работницы ларька кольца и серьги, отметив её лицо фингалом.

– Кто это?

– Брательник бабы моей, фамилио Мельде! Чё, загремел?

– Мельде?..

– Это Андрей. Муж моей сестры, немалый уркаган.

– Вы знаете его товарищей?

– Петька и Мишка Крыловы.

– Мельде, Пётр и Михаил Крыловы твои товарищи?

– Нет!

– Чё «нет»? Твои первые друганы!

– Мельде, ну, как?

– Друзья.

Прудникова выводят.

Дама в белом. Пальто напоминает медицинский халат.

– Кем работаете?

– В терапевтическом отделении медсестрой.

– А ваш муж Туков Юрий Арнольдович?

– Прозектором в морге больницы номер один.

– Мельде, кто эта гражданка?

– Алла.

– Алла Андреевна, это кто?

– Генрих, сосед.

– В документах – Геннадий.

– Да?

– Когда вы увиделись впервые?

– В декабре. Мы снимаем дом номер три «а». И в первое утро Генрих, Геннадий, метёт тропинку во дворе.

– Есть у него товарищи?

– Братья Крыловы. Эльза Иоганновна попросила давление смерить Андрею. И тут двое молодых людей. Генрих, Геннадий, говорит: «Это Алла, она живёт рядом». – «Мишель Крылов, племянник ротмистра Крылова», – говорит один. Второй недоволен, мол, не болтай. На это Мишель: «Да ладно, брат» – и что-то на французском языке. Культурные люди.

– Брюханов, кто это?

– Друг братьев Крыловых. Они со мной в одном доме. Пётр, Михаил и Мельде как-то выходят в коридор. Братья мне говорят: это друг Генрих…

– Мельде, согласен?

– Да. Но они мне дают верную ремарку: «Хочешь в колонию, обратись к нему». Данный индивид выдал их, когда они взяли винтовки в клубе ДОСААФ.

– Не взяли, а украли, – исправляет меломан Юрка.

Военный. Глядит командиром на Мельде:

– A-а, этот…

– Фамилия, имя, отчество…

– Борунов Павел Петрович.

– Павел Петрович, кто этот гражданин?

– Докладываю: он и никто другой. Фамилия Мельде. Имя Геннадий, но представляется Генрихом. Неудивительно встретить его в таком учреждении.

– Мельде, кто этот военный?

– Отец Лоры.

– В биографии – колония! Я запретил дочке видеться с ним. Её ответ: «Я с ним не общаюсь».

– Она иногда бывает вне дома.

– У подруги. Работает в центре, а мы – в военном городке.

Бдительный отец.

– Хотите дополнить, Мельде?

– Лора – фактически моя жена, и мог быть ребёнок. Но летом она избавилась.

Подполковнику на выход.

Лора в новой шубке, белые локоны на воротнике. С нею влетает аура духов.

– Лора Павловна, кто это?

– Генрих, – плачет.

– Лора Павловна, вы давно знаете Геннадия-Генриха?

– В том году в мае…

– Многократное общение?

– Да.

– Кто его друзья?

– Альфред Данько, ударник. – Косметика плывёт, вытирает платком.

– А братья Крыловы?

– И они.

– Вы бывали у Крыловых дома?

– Да.

– А когда в последний раз?..

– На дне рождения Натальи Дионисовны, в начале февраля.

– С Мельде?

– Да.

– Кто ещё был там?

– Интеллигентные пенсионеры. Какой-то дядька с золотой челюстью. Молодые: он – в Москве, она – в музыкальном училище. Какой-то Ильин… Этот… как его… Филя, но имя Артур.

– Не плачь, Лорчик! – На лице её друга мука смертная.

Но «Лорчик» так и уходит, рыдая.

Мельде уводят в «телефонную будку», откуда никому, кроме бога, и не позвонить.

Маленький, хроменький паренёк.

– Мельде говорит, вы его друг. Это так?

– Да-да-да! – барабанит.

– Выстрел у Крыловых дома… и вроде Мельде…

– Да-да-да! Генрих мне как-то говорит: братья Крыловы от него требуют добыть оружие. А у меня друг Вася Немов. Мы с ним в ВОСХИТО на пересадке мышц в области голени. У меня удачная операция. А он на костылях. Он мог трубку превратить в ружьё. Мы с Генрихом идём к нему. Обещает «Нем-первый». Цена триста рублей. Крыловы «думают», а Немов продаёт другому. Его сестра видит у брата много денег. «“Нем-первый” куплен, буду делать “Нем-второй”». Но он пьяный, попадает под трамвай. У Генриха нет никакого пистолета!

– А чего они «думали»?

– «Большая цена».

В кабинет приводят Мельде. Увидев гостя, в слёзы:

– Фредди!

– Кто этот гражданин?

– Это Альфред Данько, мой друг, барабанщик…

– Данько, повторите то, что говорили мне.

Барабанщик барабанит…

– Мельде, вы пытались раздобыть пистолет для братьев Крыловых?

– Фредди, ты неверно играешь этот фрагмент, но подтверждаю.

Полиомиелитик Фредди ускакал.

У этой тётки и у Мельде одинаковые «рубильники».

– Фамилия, имя, отчество…

– Прудникова Эльза Иоганновна.

– Вам известны братья Крыловы Пётр и Михаил?

– Да.

– Они – товарищи Генриха?

– Да.

– Вы сможете их узнать?

– Да.

– Часто бывают?

– Да. Но Фредди друг. – И жалобно с немецким акцентом: – Генрих ошань болейт! Он играль на трубе только одну мелодию!

У Мельде мимика: вот-вот слёзы хлынут, но хлынула носом кровь. Откинув голову, рукой лицо прикрывает, и его сестра прикрывает лицо руками, будто эта же кровь и на её лице.

Эта кровь… И – догадка!

В коридоре:

– Эльза Иоганновна, вы домой? Мы с вами, подождите.

Набирает тюрьму, Тупохвостова:

– Юрий Иванович. Надо взять кровь у Мельде. И показать ему Петра Крылова, проведя внутрянкой. А Михаила – в коридоре при ярком свете.

Набирает милицию, Шуйкова:

– Отправь кого-нибудь на автовокзал с фотографиями фигурантов…

«Ладно».

– А ты ко мне. Едем.

– На откачку?

– Обыск у Мельде дома.

– Там Долгиков тюфяки на кроватях вспарывал!

У окна воробьи (синиц нет). Оперативка пернатых. Будто решают, как им быть: грядёт нападение ворон или ястребов, не дай бог. У всех чёрные клювики. У одного – желтоватый. Из агентурного: «Мельде говорит мне: “Я видал виды, не какой-то желторотый птенец”» Вот он прыгает с другими: «Чирик-чирик, я опытный!» – «Дурачок ты, батюшка», – правильный вывод. Оперативка пернатых к концу. Летают в тюремном дворе, который для них воля. Выбирайте волю, ребята. Любая воля – не тюрьма, не говоря о «вышке», если она впереди…

Эльза Иоганновна одинокая: ни Пруда, ни Генриха…

В домике Мельде комнатка Мельде. Диван «юность» фирмы «Авангард». Торшер новый. Ящик с бельём, папка с документами. Футляр с трубой (музыкальный инструмент). Тренога для нот, «пюпитр», добавляет Кромкин, и он музыкант. Но не трубач. В кухне перегородка, рядом – лавка, цинковое ведро с кипятильником. Ага, это у них такая «ванная». «Каждый запечник, каждый залавок и подлавок». На веранде под лавкой обувь. Вот у него дома кладовка. Там бывает трудно найти какой-нибудь предмет (реальней новый купить). Но недавно найдены «Прощай, молодость», на подошвах которых фрагменты почвы того оврага, где найден труп…

– Брата ботинки?

– Генриха. Генрих ошань болейт. Ер ист кранк[26], – добавляет для непонятливых.

В окуляре лупы немало фрагментов той почвы, того оврага или двора или подъезда, где не было трупа, но в который мог превратится человек от ударов ногами, обутыми в эту обувь. У ранта беловатые налипания. На носках – тёмные пятна. Упаковка ботинок, как хрустальных.

– А на полке?

– Лестница.

– Я про полку…

– На ней. – Эльза Иоганновна, как плохо говорящая немка. Длинный Запекайло двигает в потолке доску. Люк!

– Туда не поднимались?

– Нет, чёрт! – вопль Евграфовича. – Резал матрасы! На фига! мать!

– А ведь фигурант иногда уходит верхним окном…

Из оперативного донесения: «Объект вошёл в дом номер три и нет его, но на улице объявился. Следы от горки угля. Наверное, объект выпрыгнул на уголь из чердачного окна». Не так майор милиции виноват, как Долгиков («Обыски – мой конёк!») Хоть бы не видеть его долго.

А вот его коллега Чамаев… Усольцеву говорит тет-а-тет: «Сеня – гений, а гениев в Генпрокуратуре не хватает». Видимо, порция коньяка немалая, но приятно вспоминать такую оценку своего труда, обычно одна ругня. И в предыдущую командировку, как мама: «Сеня, ты гений». Тогда не конкретно, мол, их в Генеральной нехватка. Кромкин не какой-то романтик, готов делать карьеру.

Оконце легко открывается во двор. Внизу уголь (топят немалую печь маленького дома); с одного бока чернеет (берут ежедневно), с другого под снегом. Деревянный окованный сундук того объекта, который прыгает на уголь. Книга Ларошфуко «Максимы». Лохматый парик. В докладной: «…мужчина в ушанке на лохматой голове, лет на пятнадцать старше Мельде, который не выходил, видимо». «Видимо» нет, а в парике-невидимке, имея и походку другую, и волосы.

Опять птица! Царапает лапками раму окна. «Это ты, Аня?» – обращение к убитой в доме тридцать три на улице Нагорной Фане Пинхасик. Для родных – Аня.

Ночь, но дело – хоть не спи! И какое-то время Кромкин не спит… от счастья.