Читать книгу Израиль и США: Основные этапы становления стратегического партнерства 1948–2014 - Татьяна Карасова - Страница 5

Президентство Джона Фицджеральда Кеннеди[135] пришлось на период, когда «холодная война» набирала обороты, нарастала гонка вооружений между СССР и США, американцы увязли во Вьетнамской войне. Кеннеди, кандидат от Демократической партии, на опыте собственной избирательной кампании почувствовал вклад американских евреев в исход выборов. Победа Кеннеди в ноябре 1960 г. основывалась на разнице лишь в 0,2 % из общего числа голосов. Еврейская община поддержала кандидата от Демократической партии, хотя относилась к кандидатуре президента-католика с осторожной подозрительностью, тем более, что его отец – Джозеф Кеннеди, служивший послом США в Британии в период 1938–1940 гг., демонстрировал в то время очевидную симпатию к нацистской Германии и не раз обличал «еврейское влияние» на американскую прессу[136].

Политика «новых рубежей» Джона Кеннеди

Победе Кеннеди в президентских выборах 1960 г. во многом способствовала мощная финансовая поддержка его клана, хотя и не последнюю роль сыграл имидж молодого, энергичного политика нового поколения, который заявил американцам о намерении вывести США на «новые рубежи».

Программа «новых рубежей» Кеннеди сводилась к требованию разработать для США «национальную стратегию», основывающуюся на широкой серии тщательно подготовленных долгосрочных политических решений, ставящих целью усиление своей страны. Новизна дипломатии «новых рубежей» заключалась в обновлении и расширении диапазона как мирных, так и военных методов защиты интересов США в глобальном противоборстве с «Красной империей», все больше набиравшем силу в те годы. Основные направления политики «новых рубежей» были намечены Кеннеди в его речи «Время решений», произнесенной в Сенате США в июне 1960 г. Он стремился сделать неуязвимой способность США нанести «ответный» ядерный удар, для чего было необходимо, по его мнению, совершенствовать ракетное оружие, укрепить военные базы, способствуя «политической и экономической устойчивости» тех стран, где они расположены. В числе региональных задач, стоявших перед американской внешней политикой, молодой президент планировал сформулировать «новый подход» к Ближнему Востоку, укрепляющий позиции США, однако при этом он не хотел допустить, чтобы у арабов «создалось впечатление, будто их нейтрализм и национализм находятся под угрозой»[137].

Для того чтобы успешно сбалансировать отношения и с арабскими странами, и с Израилем, новому президенту необходимо было наладить отношения с произраильским лобби. Для этого Кеннеди назначил особого помощника – Меира (Майка) Фельдмана своим советником и координатором между Белым домом, еврейской общиной и Конгрессом. Фельдман должен был создать постоянный канал связи между администрацией, американским еврейской общиной и лоббистами Конгресса, поддерживающими Израиль. Вскоре после выборов советник стал центральной фигурой в сложной игре внутри администрации Кеннеди[138].

Развиваемые отношения со сторонниками произральского лобби в Конгрессе, были, с точки зрения президента, той ценой, которую он был вынужден заплатить для улучшения отношений с Египтом. Кеннеди, как и его предшественник в Белом доме, все еще стремился «интегрировать Египет в Западный блок»[139]. Американская администрация надеялась, что политика щедрой экономической помощи даст египетскому президенту необходимый стимул для смены его приоритетов, и Насер прекратит финансирование и поставки вооружения подпольным антизападным движениям в Адене, Умане и Ливии, а также откажется от помощи террористическим организациям. Экономическая помощь, обещанная Египту, в перспективе должна была, по замыслу американцев, стать главным средством перехода внешней политики Египта в более умеренное русло и таким образом привести к постепенному изменению его позиции по отношению к Израилю. Кеннеди, на которого произвела большое впечатление личность Насера, в течение первых двух лет своего правления упорно строил базу партнерства между Вашингтоном и Каиром. Между тем, надежды администрации, что укрепление связей Египта с Западом и развитие экономического американо-египетского сотрудничества «приведут к относительно более умеренной линии» в арабо-израильском конфликте и таким образом упрочат региональную стабильность, и, «может быть, даже… сделают возможным мирное сосуществование с Израилем», не оправдались[140].

В отличие от Эйзенхауэра (особенно в начале его президентства), Кеннеди не считал, что Израиль мешает продвижению стратегических целей Америки на ближневосточной сцене. Эйзенхауэр в период его первой президентской каденции рассматривал деятельность сторонников произраильского лобби как недостойную попытку внедрить узкие, частные и сектантские интересы в процесс формирования государственной оборонной и внешней политики. А администрация Кеннеди видела в лагере сторонников Израиля влиятельный фактор, с которым следует считаться в процессе принятия решений по Ближнему Востоку. Шаги по сближению с Египтом Кеннеди пытался «сбалансировать» постоянными высказываниями об «особом отношении» к Израилю, выражая свою солидарность и уважение молодому израильскому обществу и быстрому темпу его развития[141].

Наращивание американских военных поставок в Израиль

Кеннеди решил, что, открывая новую страницу в отношениях с Египтом, необходимо предложить правительству Бен-Гуриона реальную компенсацию в виде поставок современного на тот период оружия – ракеты «земля – воздух» типа «Хок». Со своей стороны, Бен-Гурион не уставал напоминать Кеннеди о необходимости приобретения Израилем современной военной техники. Израильский премьер постоянно напоминал американскому президенту, что у Египта гораздо больше самолетов и танков, чем у Израиля, и что там находятся 200 советских военных инструкторов, и, что самое главное, Эйзенхауэр обещал ему «Хоки», но до сих пор этот вопрос не решен. На это Кеннеди обычно возражал, что хотя «Хоки» – оборонительное оружие, оно может использоваться как ракеты, и появление оружия такого типа на Ближнем Востоке приведет к быстрому нарастанию гонки вооружений[142].

Трумэн и Эйзенхауэр решительно отказывались продавать Израилю современные системы вооружений, а Кеннеди уже в августе 1962 г. решил поставлять Израилю ракеты этого типа, что привело к острым противоречиям внутри администрации Кеннеди. В 1950-е гг. при Эйзенхауэре Государственный департамент играл исключительную роль в формировании американской внешней политики, и его сотрудники были ярыми противниками увеличения военных поставок Израилю. Положение изменилось в начале следующего десятилетия, когда при Кеннеди Совет национальной безопасности превратился в ведущую структуру. Государственный департамент, которому трудно было примириться с потерей значимости и отсылкой на «периферию», вел упорную борьбу за свой статус, что повлияло на события, связанные с историей поставок «Хоков» Израилю.

Совет национальной безопасности, отличавшийся более гибким подходом, поддержал решение президента о продаже «Хоков». С точки зрения сотрудников Совета, поставка ракет «Хок» рассматривалась как шаг, призванный убедить премьер-министра Бен-Гуриона и его правительство в надежности и действенности американского обязательства относительно безопасности Израиля. Такое решение, во-первых, оказывало смягчающее и «умиротворяющее» влияние на позицию Израиля в арабо-израильском конфликте, а во-вторых, позволяло избежать резких выпадов с израильской стороны по поводу нарастающей экономической помощи и военных поставок Египту.

Провести решение об этой военной поставке в Израиль Кеннеди помогло Министерство обороны (Пентагон), которое еще в 1961 г. пришло к выводу, что 120 военных самолетов модели Миг-19, которые Советский Союз начал поставлять Египту в конце 1960 г. (в дополнение к 200 военным самолетам типа Миг-17, которые были переведены в Египет еще до этого), нарушили баланс вооружения на израильско-египетском фронте и превратили Израиль в мишень египетской воздушной атаки. Военным департаментом было признано, что Израиль нуждается в защите от воздушных атак со стороны АРЕ, угроза которых возросла в связи с советскими поставками современного оружия (в частности TU-16) и что ракетная система «Хок» позволит преодолеть существенное отставание в системе израильской обороны. Приобретение Израилем ракетной системы «Хок» не станет фактором дисбаланса военного потенциала между Израилем и его соседями»[143].

Это облегчило президенту принятие окончательного решения о продаже Израилю «Хоков», которые якобы имели оборонительный характер и предназначались исключительно в качестве «защитного зонтика» против возрастающей египетской угрозы[144]. Все, казалось бы, уже было утверждено, но в последний момент неожиданно возникло препятствие: Кеннеди решил включить в пакет сделки формулу урегулирования статуса беженцев, которых, как он считал, должен был принять Израиль. Президент рассчитывал, что таким образом удастся смягчить также арабскую (в особенности – египетскую) реакцию на продажу ракет Израилю, и это позволит Белому дому продолжить шаги по сближению с Каиром.

Еще одна причина крылась в попытке использовать поставки «Хоков» для того, чтобы договориться по проблеме израильской ядерной программы, о которой будет сказано ниже. Увязку предложил президенту Фельдман, который убедил президента в том, что, только используя вопрос о новых поставках оружия и обещания гарантий безопасности, можно заставить Бен-Гуриона вернуться к вопросу о беженцах и договариваться о прекращении ядерной программы. Фельдман и Бен-Гурион почти договорились, что Израиль примет какое-то количество арабских беженцев. Но затем и этот план провалился, так как его связали с некой «программой Дж. Джонсона». Идея связать продажу оружия с проблемой беженцев впервые возникла еще в начале 1961 г. Ее выдвинул бывший член Госдепартамента Джозеф Джонсон, назначенный по инициативе Кеннеди представителем США в Комиссии по примирению ООН для решения вопроса о беженцах. Эта комиссия была создана еще в 1949 г. и включала в себя США, Францию и Турцию. Дж. Джонсон выработал программу урегулирования данной проблемы, которая включала возвращение 100 000 палестинских беженцев на территорию Израиля, компенсацию всем беженцам за потерянное ими имущество и реабилитацию большинства беженцев, для того чтобы они остались за пределами «зеленой линии»[145].

Позиция правительства Бен-Гуриона по проблеме беженцев была хорошо известна в Вашингтоне, но президент рассчитывал, что в обмен на «Хоки» он получит обязательство правительства Бен-Гуриона принять «программу Джонсона». Однако израильский премьер-министр и его кабинет и не думали идти на подобные уступки. В конце 1961 г. вопрос о беженцах трижды обсуждался в Кнессете. Наконец, в результате голосования большинством (64 голоса – за, 11 – против) была принята резолюция: «Возвращение арабских беженцев на территорию Израиля невозможно, единственным решением этой проблемы является их расселение в арабских странах»[146]. В октябре 1962 г на заседании ГА ООН Г. Меир вновь подтвердила позицию своего правительства по данному вопросу, заявив, что арабские лидеры надеются с помощью идеи о массовом возвращении в Израиль арабских беженцев «разрушить или подорвать Израиль изнутри». До тех пор, пока будет сохраняться враждебность арабских государств во всех формах, подчеркнула Меир, «проблема беженцев не может иметь практического решения».

«Если мы даже примем сотни тысяч арабов в Израиль, мы все еще будем окружены миллионами других арабов», – аргументировал Бен-Гурион свою позицию Кеннеди[147] на встрече с американским президентом в мае 1961 г. в Нью-Йорке. Характерно, что президент, не желая раздражать своих арабских партнеров предстоящей встречей, в преддверие визита израильского премьер-министра написал письма пяти арабским лидерам с уверениями в дружбе и доброй воле Соединенных Штатов. Решение проблемы беженцев, как уже указывалось, так и не продвинулось. Это была их единственная личная встреча. После нее Кеннеди и Бен-Гурион вели активную переписку, в которой обсуждали события в регионе, происшедшие после их встречи.

Подобно тому, как администрация ожидала, что ракеты «Хок» подвигнут Бен-Гуриона на уступки в сфере урегулирования, она рассчитывала и на то, что «программа Джонсона» – в дополнение, конечно, к широкой экономической помощи, предоставляемой Египту, – аналогично воздействует и на решения Насера. Белому дому представлялось, что существует возможность осуществить «сделку Хоков», не нарушая ткань отношений с Каиром. Насер, действительно, принял известие о «Хоках» с относительной сдержанностью, и его критика этого решения была умеренной, что дало основания полагать, будто Египет, а с ним и весь арабский мир, удостоверятся, что ключ к политическому урегулированию арабо-израильского конфликта находится исключительно в руках Вашингтона. Кеннеди надеялся, что Насер примирится с фактом превращения США в поставщика оружия Израилю, и удостоверится, что только американский президент, а не кремлевские лидеры, может повлиять на перемену в основных позициях Израиля. Однако «программа Джонсона» никогда не была осуществлена, так как не только Израиль, но и Египет, Сирия, Иордания и Ливан отвергли ее сразу на основании ограничений на количество беженцев, которым будет разрешено вернуться на израильскую территорию.

Серьезным внутриполитическим аргументом в пользу безоговорочной незамедлительной поставки «Хоков» явилась необходимость укрепить статус Кеннеди среди избирателей – сторонников Израиля накануне намечающихся выборов в Конгресс в 1962 г. и ввиду начала подготовительного этапа к выборам на пост президента в ноябре 1964 г. Так, например, Фельдман писал Кеннеди 10 августа 1962 г.: «Нам не следует задерживать на слишком продолжительный период наше предложение (о продаже ракет «Хок». – Т.К.) Бен-Гуриону, так как только если сейчас предложение будет принято, мы сможем реально поставлять ракеты Израилю до октября 1964 г.». «Этот выбор времени, – добавлял Фельдман, – будет оптимальным с точки зрения его влияния на выборы 1964 г.»[148]. Фельдман также пытался убедить Кеннеди, что «всякая попытка заставить такое гордое государство», как Израиль, принять «программу Джонсона» в качестве предварительного условия для получения «Хоков» будет интерпретироваться в Иерусалиме как «нанесение ущерба его суверенитету» и как неподобающая попытка торговаться с Израилем «по вопросам, связанным с его национальной безопасностью»[149]. Кеннеди в конце концов решил смягчить свой подход и дать благословение на поставку «Хоков» «без немедленных обязательств со стороны Израиля в палестинском вопросе»[150].

19 августа 1962 г. Фельдман доставил радостное известие Бен-Гуриону и министру иностранных дел Голде Меир. «Президент решил, – возвестил Фельдман, – поставлять ракеты “Хок” Израилю на основании признания потребности Израиля приобрести систему воздушной обороны». Он подчеркнул, что это решение является окончательным, однако президент надеется, что Израиль примет «программу Джонсона» «по своей доброй воле, чтобы можно было начать ее осуществление»[151]. Сами ракеты были поставлены в Израиль только в 1965 г., когда Кеннеди уже не было в живых.

Несмотря на всю значимость имевшего место летом 1962 г. решения о продаже «Хоков», эта операция носила разовый характер. Однако именно этот шаг президента заложил модель военного стратегического сотрудничества, которая утвердилась и с годами обрела фундамент[152]. Решение о поставке «Хоков» изменило характер отношений между Вашингтоном и Иерусалимом: поставка ракетной системы «земля – воздух» типа «Хок» означала для Израиля прорыв в приобретении современного оружия и фактически преобразовала баланс сил в Ближневосточном регионе.

Если первые два года своего президентства Кеннеди был полон оптимизма относительно новых возможностей урегулирования конфликта, а также надеялся «перенаправить» внешнюю политику арабских стран во главе с Египтом в прозападное русло, то последние два года (Кеннеди был убит 22 ноября 1963 г.) его отношение к ближневосточным проблемам характеризовалось возрастающим разочарованием. Уже в конце 1962 г. президенту стало ясно, что Насер не готов был сменить свой политический курс. Даже такие оптимисты – сторонники сближения Вашингтона с Каиром, как Роберт Комер, потеряли надежду перетащить Насера на свою сторону. Линия на миротворчество в отношении Египта стала предметом острой критики администрации со стороны Конгресса.

Сторонники Израиля на Капитолийском холме, такие представители произральского лобби, как, например, сенаторы Юберт Хамфри и Джейкоб Явец, открыто выступали против «пронасеристской политики администрации Кеннеди»[153]. Одновременно главы «Конференции президентов еврейских организаций Америки» и организации «Бней брит» на встрече с заместителем государственного секретаря Авереллом Гарриманом выразили свое опасение, что «американская политика по отношению к Египту ведет к катастрофе и действия Насера угрожают безопасности Израиля»[154].

В первой половине 1960-х гг. возросла значимость палестинской проблемы. Это вызвала повторение попыток Израиля добиться официальных американских гарантий безопасности еврейского государства. Пошел новый поток тревожных писем от Бен-Гуриона в адрес Кеннеди. Израильский премьер-министр настаивал, что в данной обстановке США только совместная американо-советская декларация, гарантирующая территориальную целостность и безопасность всех стран Ближневосточного региона в существующих границах, может считаться по-настоящему эффективной. Он опасался, что даже «Хоки» не смогут обеспечить полной безопасности Израиля и не защитят его в случае нападения со стороны соседних арабских государств. Кеннеди отвечал обычно, что израильские страхи беспочвенны, и отвергал идею совместной советско-американской декларации, к большому огорчению Бен-Гуриона. Тогда глава израильского правительства выдвинул новые предложения – создать оборонительный пакт между Израилем и США и увеличить объем военных поставок Израилю до уровня поставок арабским странам. В ответ на это Соединенные Штаты вновь отказались давать Израилю какие-либо более конкретные гарантии безопасности, кроме тех, которые уже были сделаны[155].

Между тем региональная обстановка, растущая обеспокоенность израильтян и усилия представителей произральского лобби убедили Кеннеди в необходимости дополнительных шагов навстречу интересам Израиля. В своем письме Эшколу от 2 октября 1963 г. президент принял на себя обязательство предпринимать дальнейшие шаги по обеспечению безопасности и независимости Израиля, чтобы исключить возможность любого намерения Насера «играть более опасную игру» в отношении еврейского государства. Это обязательство было подкреплено быстро растущими объемами экономической помощи Израилю. В 1961 г. администрация Кеннеди в качестве жеста доброй воли объявила о предоставлении ему Экспортно-импортным банком займа в 15 млн долл. В 1962 г. общий объем американской экономической помощи составлял около 78 млн долл. Уже в следующем, 1963 г., объем помощи достиг 80 млн долл. С тех пор Израиль стал получателем наивысшей на душу населения (per capita) помощи от США в мире[156].

Ноябрь 1963 г. ознаменовался активизацией диалога, в ходе которого американские и израильские военных специалисты обменялись информацией и оценками относительно широкого комплекса местных и региональных оборонных вопросов. Результатом такого взаимодействия стало принципиальное согласие Пентагона усовершенствовать и усилить бронетанковую систему Армии обороны Израиля. А через год была осуществлена сделка по продаже 210 танков Фатон М-48А[157].

Администрация Кеннеди и израильская ядерная программа

Основной причиной недовольства администрации Кеннеди Израилем было создание ядерного реактора в Димоне. Вследствие острого ракетного кризиса на Кубе в 1963 г. Кеннеди особенно чувствительно относился к опасности распространения ядерного оружия. Президент в последний год жизни поставил вопрос разоружения и нераспространения ядерного оружия в центр американской внешней политики. Кеннеди сформулировал это как некое «внутреннее глубокое обязательство… сделать все возможное для торможения израильской ядерной программы»[158]. При этом он продолжал последовательно гарантировать «обеспечение безопасности и независимости Израиля». В своем письме Эшколу, он предлагал совместно взвесить «наиболее подходящие пути и методы, чтобы справиться с усиленной арабской военной угрозой»[159].

Ядерная программа Израиля раздражала Кеннеди, но эта проблема была каким-то образом выделена и изолирована от общего комплекса взаимоотношений между Вашингтоном и Иерусалимом. Разногласия по этому вопросу не смогли затормозить прогресс развития американо-израильского сотрудничества. Вопрос о том, мог бы этот спор, в конечном счете, сломать всю систему развивавшихся взаимоотношений, если бы не гибель президента, остается открытым до сегодняшнего дня.

Предыстория «ядерного кризиса» в американо-израильских отношениях началась еще в 1960 г., в последний год правления администрации Эйзенхауэра, хотя его администрация с 1955 г. участвовала в израильских научных разработках в рамках президентской программы «Мирный атом». Еще в 1952 г. по инициативе Бен-Гуриона и Переса была создана комиссия по ядерной энергии, контролируемая Министерством обороны. Инициатором ядерной программы был Бен-Гурион, который, по свидетельству ближайших его соратников, всегда опасался, что арабы, благодаря своему численному, территориальному и финансовому превосходству, смогут уничтожить Израиль. Его кошмаром была опасность атаки арабских противников сразу по всем фронтам. В конце 1950-х гг. он признался своему помощнику, что «ночью не может сомкнуть глаз из-за страха перед совместной атакой всех арабских армий»[160]. Единственным способом предотвращения этой угрозы, по мнению Бен-Гуриона, было развитие собственных ядерных возможностей как мощного средства сдерживания любых попыток арабских противников уничтожить Израиль; премьер считал этот путь единственной гарантией выживания государства. Получение ядерного оружия стало его навязчивой идеей. Он лично инициировал начало разработок ядерного оружия, не вынося этот вопрос на обсуждение ни в кабинет министров, ни в парламентскую Комиссию по международным делам и обороне. Бен-Гурион поставил в известность только небольшую группу руководителей своей партии МАПАЙ – А. Эбана, М. Даяна, Ш. Переса, которые в результате парламентских выборов 1959 г стали депутатами Кнессета.

В октябре 1957 г. между Израилем и Францией было подписано тайное соглашение о строительстве ядерных реакторов на территории Израиля и о создании завода по выделению плутония, что свидетельствовало о намерении использовать реактор в военных целях.

Строительство ядерного реактора началось в глубине пустыни Негев, недалеко от города Димона. Согласно подписанному Пересом соглашению, в строительстве участвовало 1500 израильских и французских рабочих, тяжелая вода доставлялась самолетами французской компании из Норвегии. В 1955 г. в ходе объявленной Эйзенхауэром программы «Атом миру» Израиль получил небольшой атомный реактор мощностью 5 МВт, который был смонтирован неподалеку от Тель-Авива, в поселении Нахаль Сорек. Этот реактор имел, главным образом, ценность лишь для подготовки специалистов и использовался в качестве учебного пособия для развертывания масштабных исследований в дальнейшем. Начались эти исследования еще в 1949 г., когда Бен-Гурион вызвал из Парижа одного из виднейших французских физиков Мориса (Моше) Сурдина, который во время войны работал в атомных программах США и Англии, а затем в Комиссии по ядерной энергии, руководившей созданием французской атомной бомбы. Сурдин привез в Израиль достаточно полную информацию о ядерном оружии и технологии его создания. Вскоре была создана Комиссия во главе с выдающимся ученым-физиком Эрнстом Давидом Бергманом, переселившимся в Палестину после прихода к власти Гитлера. Когда была провозглашена независимость Израиля, он основал и возглавил научно-исследовательскую службу ЦАХАЛ. Став главой атомной Комиссии, Бергман принял решительные меры для развертывания не только научной, но и конструкторской работы.

Некоторое время данный процесс не привлекал внимания Соединенных Штатов. Но в феврале 1960 г. стало ясно, что ядерная программа Израиля со всей очевидности выходит за рамки «программы мирного атома». Вашингтон в первый раз потребовал разъяснений от Израиля о характере широкомасштабного комплекса зданий, который был обнаружен американской разведкой на юго-восток от Беер-Шевы. Израиль, который еще не оценил правильно способности самолетов U2 поставлять точные фотоснимки с большой высоты (70 тыс. футов), пытался утверждать, что здания предназначены для большого текстильного предприятия. Только в декабре 1960 г., за месяц до завершения президентства Эйзенхауэра, подозрения окончательно подтвердились: американцы получили достоверную информацию о создании ядерного реактора при французской помощи рядом с развивающимся городом Димоной[161]. Эйзенхауэр начал настаивать на инспекции. Бен-Гурион сразу же согласился принять комиссию экспертов, утверждая, что ядерные разработки носят исключительно мирный характер, Эйзенхауэр предпочел не опровергать эти утверждения, передав проблемы израильской ядерной программы следующему американскому президенту Джону Кеннеди.

В самом Израиле отношение к развитию ядерной программы было неоднозначным. Бен-Гурион пытался убедить депутатов Кнессета, прежде всего, своих соратников по правительственной коалиции, подавших запрос (инициаторами была левая партия МАПАМ) в отношении строительства ядерного реактора в Димоне. Левые партии однозначно выступили против атомного проекта. Бен-Гурион пытался убедить парламентариев в том, что проект рассчитан исключительно на нужды промышленности, сельского хозяйства и медицины. «Как и американский реактор, наш также будет рассчитан исключительно на мирный цели», – заявил Бен-Гурион на заседании пятого Кнессета в декабре 1960 г.[162]

Однако вскоре стало ясно, что правительство намерено, прежде всего, использовать будущий реактор для военных целей. Многие политические деятели в самой правящей партии МАПАЙ протестовали против намерения команды Бен-Гуриона не ориентироваться исключительно на экономическое направление развитие ядерной программы, но и на военные нужды. Противники линии Бен-Гуриона во главе с Л. Эшколом и П. Сапиром считали, что нарушение Израилем режима нераспространения превратит его в объект давления со стороны других членов ядерного клуба. Кроме того, сторонники Эшкола не были уверены, что реактор в Димоне необходим, и указывали на астрономическую цену проекта. Еще одна группировка (Меир – министр иностранных дел, Эбан – министр без портфеля от МАПАЙ) указывала, что реактор можно будет использовать в переговорах с США, побуждая администрацию, выступавшую категорически против нарушения режима ядерного нераспространения, поставлять в Израиль самые современные системы обычных вооружений. В целом многие депутаты относились к ядерному проекту с подозрением. А. Эбан даже однажды высказался про ядерный реактор, что он выглядит «как огромный аллигатор, выползший на сушу»[163]. Однако Бен-Гурион и Перес сумели настоять на своем.

В декабре 1960 г. Бен-Гурион в связи с запросами США о строительстве ядерного реактора для военных целей сообщил, что реактор строится, но цели мирные. Бен-Гурион объяснял Кеннеди, что с помощью развития ядерной программы Израиль намерен решить проблему с водой, используя дешевую ядерную энергию, и что для этого Израиль надеется через три – четыре года запустить процесс переработки плутония[164].

В мае 1961 г. Димону посетили два американских ученых, пришедших в своем экспертном заключении к выводу, что «на данном этапе нет никаких доказательств того, что израильтяне думают о производстве оружия»[165]. Исходя из этого заключения, новое правительство Кеннеди воздержалось от применения каких-либо рычагов воздействия на Израиль по данному вопросу, и до конца 1962 г. «ядерная проблема» упоминалась только в переписке о координации периодического направления ученых для посещения Израиля с инспекционными целями[166]. Встреча Кеннеди и Бен-Гуриона, состоявшаяся в Нью-Йорке 30 мая 1961 г., прошла в абсолютно спокойной атмосфере. Президент, получивший позитивный отчет американских ученых, недавно посетивших Димону, принял без возражений объяснения премьер-министра, что подлинная цель реактора – это получение дешевого электричества из ядерного источника в рамках программы развития Негева. Также спокойно Кеннеди выслушал об упомянутой в этой беседе Бен-Гурионом возможности, что «через три или четыре года, возможно, у нас будет потребность в предприятия для расщепления плутония»[167].

Поворотным моментом в отношении Кеннеди к Димоне стал кризис на Кубе, на протяжении которого две сверхдержавы приблизились к краю пропасти. Этот кризис заставил президента осознать всю серьезность опасностей ядерного века и усилил его стремление предотвратить продолжение распространения ядерного оружия»[168]. Тем более что в соответствии с новым отчетом Пентагона, представленным администрации в феврале 1963 г., Израиль способен «приобрести ядерное оружие и средства его запуска в течение ближайших десяти лет… и провести свой первый ядерный эксперимент в 1965–1966 гг.»[169].

Кеннеди начал настаивать на ликвидации ядерной программы Израиля. Администрация с начала 1963 г. поставила своей целью не только постоянный контроль (инспекции американских специалистов) продвижения ядерных разработок, но и получение однозначного обязательства Израиля об отказе от любой попытки разработать ядерную программу, не говоря уже о реальном производстве ядерного оружия[170]. Еще одну попытку выяснить истинные намерения израильского руководства Кеннеди предпринял в разговоре с Ш. Пересом в присутствии М. Фельдмана в Белом доме в апреле 1963 г. Президент отметил, что Соединенные Штаты постоянно отслеживают ход действий в Димоне, и напрямую спросил Переса, как тот сможет их прокомментировать? Перес не знал, что неделей раньше директор ЦРУ Джон Маккон проинформировал президента о состоянии ядерного проекта в Димоне, после чего Кеннеди дал запрос в Совет по национальной безопасности на тему «Ядерные возможности на Ближнем Востоке», в котором инструктировал свою администрацию отнестись в этой проблеме как к первоочередной и разработать план по сдерживанию гонки вооружений в Ближневосточном регионе[171]. Перес попал в очень неловкое положение: он не мог солгать американскому президенту и в то же время не имел права выдать государственные секреты своей страны. Поэтому он просто повторил слова Бен-Гуриона, сказанные тем в свое время Эйзенхауэру: «Я со всей ясностью могу вам подтвердить, что мы не распространим ядерное оружие в регионе и что мы, конечно, никогда не сделаем это первыми»[172]. К 1964 г. ядерный центр в Димоне был построен.

Позиция президента нашла свое выражение в серии личных посланий Бен-Гуриону, отправленных Кеннеди весной и в начале лета 1963 г. Тон посланий со временем становился все более жестким. Так, например, президент определил в своем письме от 19 мая 1963 г. проблему инспекции ядерного оружия как «наиболее срочный вопрос для всего мира» и потребовал от Израиля открыть реактор в Димоне «для периодических посещений». Отсутствие сотрудничества со стороны Израиля в этой «столь жизненно важной проблеме» и попытка развить ядерную программу, предупреждал Кеннеди, могут повлечь за собой опасную гонку ядерного вооружения и поставить под вопрос американское обязательство по отношению к безопасности Израиля[173].

Интонация ужесточилась в дополнительном письме президента, составленном им 15 июня 1963 г. (оно было задержано американским посольством в Тель-Авиве на три недели после того, как Бен Гурион скончался 16 июня, и передано его наследнику Леви Эшколу 5 июля). Это было самое жесткое послание, когда-либо полученное от Кеннеди. В письме содержалось требование об организации инспекции Димоны уже «в начале этого лета» как части серии периодических инспекций, которые «будут происходить по графику с периодичностью, соответствующими… международным критериям. Цель инспекция – рассеять все сомнения относительно мирных намерений проекта в Димоне». Если Израиль откажется выполнить это требование или не предоставит американским ученым «доступа ко всем частям реактора в Димоне… включая предприятие расщепления плутония», предупреждал Кеннеди Бен-Гуриона, «то поддержка и обязательства США по отношению к Израилю потерпят серьезный ущерб[174].

Несмотря на серьезность угроз и оказанное давление, ни Бен-Гурион, ни Эшкол не ответили на требования президента. После смерти Бен-Гуриона премьер-министр Эшкол неоднократно обсуждал со своим кабинетом создавшуюся ситуацию. Он очень боялся, что кто-нибудь от Кеннеди приедет в Димону и потребует полной инспекции ядерного объекта, а его директор Патт не сможет отказать посланнику президента. Эшкол предлагал даже приостановить программу на несколько лет, хотя она и без того несколько притормаживала из-за нехватки денег. Но это предложение было отвергнуто. Израильское руководство избрало стратегию частичного сотрудничества с Вашингтоном.

Эта стратегия характеризовала отношение Израиля к подобным требованиям и в последующую эпоху президента Джонсона. В основании этого подхода лежало стремление предотвратить прямую и открытую конфронтацию с США посредством демонстрации готовности к частичным уступкам, не принимая при этом никаких четко сформулированных обязательств о прекращении развития ядерной программы. Хотя Бен-Гурион и Эшкол дали свое принципиальное согласие на посещение реактора американскими учеными, они отказались выполнить требование о том, что эти инспекции будут осуществляться каждые полгода. В то же время они снова потребовали от Белого дома официальных гарантий безопасности Израиля (обязательство, данное Кеннеди Эшколу в его письме от 2 октября 1963 г., воспринималось в Иерусалиме как шаг в этом направлении)[175].

Реально Израиль дал возможность администрации Джонсона в 1963–1964 гг. организовывать инспекционные посещения Димоны только раз в год. В январе 1964 г., через два месяца после того как Джонсон въехал в Белый дом, американские ученые посетили реактор и не нашли в нем свидетельств существования установки расщепления для производства плутония. Через год, 30 января 1965 г., состоялось дополнительное посещение, и снова не были обнаружены свидетельства, которые могли бы доказать намерение Израиля развить военную ядерную мощь в ближайшее время[176].

Необходимо отметить, что, несмотря на серьезное давление со стороны администрации, Кеннеди в практическом плане не предпринял никаких конкретных шагов, чтобы остановить развитие израильской ядерной программы. По свидетельству В. Барбура, бывшего в то время американским послом в Израиле, в его задачи фактически входила подготовка такой информации, которая не допускала возможности практических мер со стороны США. «Президент не для того послал меня в Израиль, чтобы я создавал ему проблемы. Он не хотел слышать плохие новости», – так комментировал Барбур свою деятельность[177]. Со смертью президента Кеннеди, проявлявшего «особую чувствительность» к вопросу о возможности распространение ядерного оружия, рассеялась последняя тень, омрачавшая американо-израильские отношения. Во времена Джонсона, в связи с дополнительными соглашениями по поставкам вооружения, вопрос о ядерном потенциале Израиля больше не стоял в центре внимания президента США. При всей остроте разногласий между администрацией Кеннеди и израильским правительством по вопросу об израильской ядерной программе, эта проблема не нанесла большого ущерба крепнувшему американо-израильскому альянсу. При Кеннеди начались поставки американского оружия, и его администрация официально стала гарантом безопасности еврейского государства. Если в 1940–1050-е гг. многие специалисты характеризовали американо-израильские отношения как «неопределенную дружбу» (подкреплявшуюся ограниченными займами, грантами и помощью в переговорах), то в эпоху Кеннеди отношения между двумя государствами приобрели более стабильный характер, который может быть определен как начало «неофициального (неформального) альянса»[178].