Читать книгу Правильный выбор – 2 - Татьяна Ренсинк - Страница 5

– Кресте честный, хранитель души и телу буди ми: образом своим бесы низлагая, враги отгоняя, страсти упраждняя и благоговение даруя ми, и жизнь, и силу, содействием Святаго Духа и честными Пречистыя Богородицы мольбами. Аминь, – молилась Милана и её подруги, стоя рано утром в маленькой деревенской церкви.

Они отстояли службу. Это было 14 сентября, когда отмечалось воздвижение креста господня. Батюшка вынес крест, одетый в фиолетовое облачение, и все, кто был в церкви, подходили целовать этот крест и получать от батюшки помазание елеем.

Милана тоже поцеловала крест, ещё раз помолилась и медленно отправилась с подругами на улицу. Она шла по вытоптанной тропе среди расставленных у дороги деревенских домиков, на каждой из дверей которых был нарисован крест или висели перекрещённые ветки рябины. Душа была полна надежд на то, что молитвы будут услышаны Богом, веру к которому стала потихоньку терять… Милана боялась признаться кому-либо, что мало верит сейчас в то, что существует некий всевышний…

«Если бы он был, не допустил бы страдания невинных», – думала она, но потом возвращалась к иным мыслям: «Нет, может это испытания… Или злой дух куражится, потешается… Нет… Я буду услышана… Мы будем спасены».

В это время служители церкви тоже ходили по деревне, и Милана с подругами иногда останавливалась, чтобы понаблюдать… Батюшка заходил в дома и выходил на поля… Там зачитывал молитвы об урожае… Крестный ход осуществляли служители церкви, как по поверию говорилось: чтобы уберечь от зла будущий год. А когда всё было закончено, то деревенские дети радостно начинали прыгать от того, что на них сыпали нежность зёрен…

– Чтобы пшеница росла до самого верху! – приговаривала женщина, подкидывающая зёрна.

– Ой, девочки, как же хорошо, – вздохнула вдруг Ольга, – отправившись с подругами далее по тропе к бору, который вёл к имению.

– Счастье глаза застит, – недовольно взглянула Ирина.

– Нет, что вы, кумушки, – смотрела печально Ольга. – Я про пост сегодняшний. Кто на Воздвиженье постится, тому семь грехов простится.

– Теперь зима придёт быстро… Кончилось бабье лето, – печально вымолвила Милана и стала нежно держаться за живот.

Подруги молчали. Печаль их тоже не покидала, как бы время ни было быстротечным и как бы ни старалось унести тревоги прочь. Но всё же, подруги знали: друг дружку не оставят…

– Ой, смотрите, – указала вскоре Ирина на имение, у которого стояла какая-то карета.

– Кто это приехал? – удивилась Ольга, и подруги быстро отправились к дому.

Это был кто-то из Петербурга, прибывший к Николаю Сергеевичу. Узнав, что те уединились для беседы в кабинете, подруги удалились на прогулку в сад. Время снова тянулось, не принося никаких новостей, пока вышедший к ним Иван не объявил, что ему надлежит возвращаться на службу.

За столь грустным сообщением Иван обнял свою Ольгу. Она боялась предстоящей разлуки, как боялась остаться одной и его сестра.

– Нет, – покачал он головой. – Ты Милана, останешься с Ириной. Вам обоим поддерживать друг друга надо, по крайней мере, пока не вернётся Дмитрий. А Ольгу, – тут он улыбнулся своей милой жене. – Я заберу с собой.

– Неужели, – обрадованно засияли глаза той, так и стоявшей в его крепких объятиях.

– Да, Николай Сергеевич любезно предложил нам жить в их петербургском доме, пока не обзаведёмся нашим гнёздышком. А я постараюсь дослужиться до следующего чина, и у нас всё будет, – уверял он.

Милана грустно смотрела на них. Добрая зависть была видна в прослезившихся глазах. Они не просыхали и потом, когда она уже стояла в своей спальне у окна, откуда был виден закат над простирающимся далеко полем. Только радости закат не приносил, как бы красиво ни плыли по нему облака, как бы ни ласкал их своими переливами, а они бы, в свою очередь, ни вырисовывали на нём замысловатые фигуры.

Душа закрывалась ещё больше, подводя итоги ушедшего дня. Всё, казалось, уплывает вместе с этими облаками прочь, унося красочность безоблачного мира за собой…

Внезапный возглас канареек заставил Милану вздрогнуть. Она подошла к их клетке и нежной рукой погладила по ней. Птицы встрепенулись. Они сидели возле друг друга и устало следили то за ней, то за улетающими к теплу другими птицами, которых тоже видели за окном.

И когда закат уже давно растворился, спрятав последние лучи солнца, Милана оставалась стоять рядом со своими канареечками и время от времени поглаживать их клетку. Ночь набежала быстро, нагнав за собою холодную осеннюю темноту… Только спать Милана не думала. Мысли были заняты воспоминаниями о прекрасной весне и начале лета, которые провела вместе с любимым человеком.

Как они наслаждались каждым мгновением! Сердце вновь запорхало в восторженности любви и душу тянуло лететь искать отнятое, но ночь укрывала небо одеялом туч и словно заставляло время забирать прошлое всё дальше и дальше, не давая ни одного шанса вернуть хоть что-нибудь.

Только слёзы, и снова слёзы, заставили Милану опуститься на мягкое одеяло постели, а там,… уткнувшись в подушку, выливать упрямую горечь тоски, пока сон не овладел обессилившим телом и сознанием…

…Бледное, неяркое, словно тоже проплакавшее всю ночь, осеннее утро подкралось вновь. Зябкий промозглый ветер подул сразу, как только на порог дома вышел Николай Сергеевич. На глазах его тоже искрились капли слёз, которые он пытался сдерживать, не давая волю слабости от переживаний. Серым туманом приветствовало его это столь неблагоприятное утро. Николай Сергеевич знал, что стоит на пороге важного решения, и оно не могло больше ждать.

Как только появились в доме утренние шумы, закончился тихий завтрак, согревающий горячим чаем, Николай Сергеевич удалился в свой кабинет, приказав позвать к себе супругу и Милану. И совсем скоро обе, взволнованные от столь неожиданной просьбы прийти, предстали перед его глазами.

Он повернулся от окна, у которого всё это время стоял в поисках нужных слов предстоящей беседы, и указал присесть на расставленные перед столом стулья…

– Милана, – сразу начал он и, сев за стол, взял в руки лежащее перед глазами распечатанное и, видимо, уже прочитанное письмо. – Как бы трудно мне не было сказать сейчас всё, что скажу, но я считаю своим долгом это сделать…

Он положил конверт на стол и стал потирать свою сжавшуюся душу в груди. Предчувствуя неприятный разговор, Милана взглянула на его супругу, но её взгляд был устремлён вниз, где руки теребили уже мокрый от слёз платочек.

– Я получил документ, что тебе да Ивану вернули имя и титул. Но кроме того… У тебя и Ивана… У вас в живых оставалась только тётка, – сообщил Николай Сергеевич. – Она жила в Москве… На днях я получил неприятное известие, что она преждевременно скончалась. Что, как, мне не ведомо… Но, – начал он стучать по груди, которая словно зажала доступ воздуха.

– Николай Сергеевич, Вам худо?! – вскочила Милана и вместе с его супругой подбежала к нему.

– Нет, – выдавливал он из себя, продолжая бить по груди и стараясь сесть снова прямо. – Сядьте… Всё… Я должен это сделать… Сядьте! – прикрикнул он, и дамы послушно вернулись в свои кресла.

– Она пережила своих детей, и решила, что всё, что у неё было нажито и что удалось получить от вашего отца, передать вам, – продолжал он, снова задышав, но тяжесть так и давила неустанно. – Но на условии, если ты, Милана… Если ты пойдёшь под венец с графом Павлом Петровичем Краусе…

– Что?! – еле слышно вымолвила Милана.

– Не делай этого, Николя, – раздался молящий голос страдающей супруги.

– Нет, матушка, должен, – отказал он и снова обратился к Милане. – Ты подумай, очень хорошо подумай… Павел Петрович кажется достойным человеком. От вашего союза и Иван получит наследство, и ты… И ребёнку твоему будет хорошее будущее! Ну нет больше с нами Алексея! Нет!

– Нет, – замотала головой Милана, не удерживая покатившуюся слезу горя. – Я к Алексею поеду!

– Никуда ты не поедешь! – крикнул строго Николай Сергеевич, от чего вздрогнувшая супруга тоже стала заливаться слезами:

– Николя, умоляю, не допусти…

– Слышала я, – продолжала в отчаянии Милана. – Некоторые жёны отправились следом за мужьями!

– Ты ему не жена! – прикрикнул Николай Сергеевич. – И ты не отправишься следом! Я не позволю тебе оставить ребёнка здесь, на чьей-либо шее расти без родителей! Слышала ли ты, что детей брать туда не дозволено?!

– Я вернусь с Алексеем! – крикнула в ответ Милана. – Я не выйду за другого!

– Тебе совесть позволит бросить позади ребёнка?! – давил он гневным взглядом в ответ. – Тебе совесть позволит лишить и брата наследства?!

– Не предавал меня Алёшенька, и я не предам, – разрыдалась Милана, упираясь лицом в ладони.

– Пусть, – выдохнув, сказал Николай Сергеевич и облокотился на спинку кресла.

На мгновение воцарилась некая тишина. Он потирал себе колющую грудь, но ни боль, ни тяжесть не отступали, а дыхание его затруднялось…

– Алексея оторвали от нас… Писем писать нельзя ни ему, ни нам. Каждый его шаг будет прослеживаться. Ну выйдет он на поселение, а вернуться и связаться с нами всё одно не дадут… Умер он для нас…

– Не говори так, Николя… Может,… сжалится государь, – плакала рядом его супруга. – Ведь короновался в прошлом месяце и сократил же многим годы каторги…

– Я напишу прошение к государю, я не уйду от дворца, пока мне не позволят уехать к Алексею! – восклицала Милана.

– Алексей не вернётся к нам, – выдавил сквозь зубы гневающийся на всю судьбу Николай Сергеевич. – А посему, – встал он и уставился во встречный к нему взгляд испуганной Миланы. – Я сам отпишу государю, чтобы никто не смел выпустить тебя отсюда! А ты подумай. А я отпишу. Отпишу!

– Николя, не надо! – снова молила супруга.

– Ты нам, как дочь, – продолжал он Милане. – И никто тебя силой к алтарю не потащит… Но ты подумай, – стукнул он по конверту на столе. – Здесь прочитай ещё раз обо всех условиях получения наследства от тётки…

Еле передвигая ногами, Николай Сергеевич ушёл. Ничего он больше говорить, или обсуждать не мог, и не хотел. Всё его тело болело,… кололо,… пока не лёг в постель, где дыхание стало потихоньку возвращаться к нормальному темпу…

– Девочка моя, – кинулась его супруга к Милане, оставшись с ней наедине в их горестных слезах. – Ты не волнуйся сильно, тебе нельзя, – гладила её по голове она, прижимая в свои нежные объятия. – Может,… не возьмёт тебя с животом-то этот граф… Всё ещё будет хорошо… Будет, милая…

– Спасибо, – вдруг почувствовала Милана поддержку и закивала.

– За что? – убирала та с её лица мокрые от слёз локоны, что от переживания выпали из заплетённой косы.

– За надежду… Пусть маленькую, но надежду, – вскочила Милана и убежала из кабинета.

Она снова бросилась к своей спальне, к своей подушке, к своим страданиям…

Николай Сергеевич слышал теперь только звуки горя то супруги, то Миланы. Выйдя, наконец-то, глотнуть свежего воздуха в саду, он заметил и рыдавшую на скамье под яблонями Ирину, которая всё уже тоже знала от страдающей подруги и более выговорить ничего не могла, как болеть вместе с нею.

Желаемого воздуха, который бы может облегчил душу, Николай Сергеевич не прочувствовал… Он вернулся в дом… Медленно прошёл он в спальню Миланы, и она тут же бросилась рыдать к его отцовской груди. Ничего они не могли сказать друг другу… Слёзы лились, и заливалось кровью болеющее сердце…