Читать книгу Раху, баху, ба! - Татьяна Шипошина - Страница 5

Наверно, в этом что-то есть – не иметь любовей и привязанностей. Сублимировать всё это в работу. Не на себя – на страну.

Президент старался жить настоящим, а никак не прошлым. Многие философии мира призывали именно к этому. Жить не там и давно, а здесь и сейчас. Правда, философы одевали эти мысли в разные слова, придумывали к ним разные подходы.

Человеку, по большому счёту, требовалось просто выбрать одну из философий. Ту самую, которая будет отвечать именно его потребностям.

Выбрать, и спокойно жить по её постулатам.

Даже если человек не знает слов «философия» и «постулат».

Даже если человек понимает, что недостижимы на этой земле конечные цели любых философий.

Что происходит с человеком на небесах и в других мирах, человеку откроется значительно позже. Когда он туда попадёт. Проповедуют-то разное…

Официальной религии в стане не существовало. Имелись некоторые группы и учения. Люди по-разному описывали мироустройство, молились разным богам, а также силам природы. Фанатики встречались не часто. Много имелось магов и колдунов всех мастей. Запрещены – только кровавые культы, связанные с человеческими жертвами.

Президент не причислял себя ни к одному из учений. С рождения его никто ничему религиозному не учил. Философию изучал постольку-поскольку, для сдачи экзаменов. Далее – ему просто было не до того, он занимался карьерой. Он жадно получал естественные и исторические знания.

Старые религиозные войны, бывшие в истории, были ему чужды и непонятны, как и теперешние религиозные разногласия.

Верить во что угодно и молиться кому угодно в стране разрешалось, но так, чтобы это не затрагивало жизненных интересов самой личности и других личностей, находящихся вокруг.

Религия в любом виде считалась отделённой от государства.

В последнее время в стране стала появляться вера в какого-то Проповедника, призывающего к новой вере – в Единого Бога. Проповедник призывал спасать душу. Тем, что следовало соблюдать десять определённых правил.

Ничего плохого в этих «заповедях» не было, кроме того, что они, по всей видимости, были невыполнимы.

Он обещал жизнь после смерти в ином мире и в ином качестве, что являлось, несомненно, заманчивым, но ничем не подтверждалось.

Проповедник обещал пришествие на планету Бога, который будет производить суд каждому из живущих. Что тоже невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.

У Проповедника появились последователи. Правда, не появилось никаких документальных и видеоподтверждений. Якобы все кадры с Проповедником становились засвеченными. Остались только рассказы о том, что когда этот Проповедник появлялся, люди ходили за ним толпами, а он исцелял даже генетические болезни.

А также Проповедник знал всё о людях, приходящих к нему, знал и прошлое, и будущее. Может так быть?

Нет ответа, нет, нет ответа. Хотя заманчиво… Задать бы ему пару вопросов…

По их стране Проповедник уже прошёл, по её северным провинциям, не углубляясь в центральные районы. Затем двинулся в сторону Альянсии.

Правда, у Президента всё никак не доходили руки, всё не хватало времени разобраться в новом учении. От кого и как следовало спасать душу. Оставалось только держать Проповедника в уме и ждать, когда же придёт время заняться и этим.

Может, следовало самому слетать в те места, где сейчас находится этот Проповедник.

Да как вырваться, не зная куда, в чужую враждебную Альянсию…

Президент проснулся в пять утра. Зеркало в ванной показало ему красивое мужское лицо, волосы короткие с проседью, серые глаза (умные, кто бы возражал!), небольшую бородку, широкие плечи. Возраст?

Неопределённый, от сорока пяти до шестидесяти. На самом деле – пятьдесят пять. Хорошо сложен. Ладно скроен, крепко сшит.

Однако…

При ярком свете в ванной, присмотревшись повнимательнее, Президент отметил лёгкую иктеричность склер. Чуть-чуть пожелтевшие белки глаз, проще говоря.

Здесь в здоровье Президента имелось слабое место. Поэтому и рассмотрел. Хорошо, что он заметил это первый. Потому, что всё на свете требует проверки. Тем более, сам человек.

Пусть даже проверка будет своей собственной. Не всегда, конечно же, объективной.

Сигнал тревоги принят, что ж ещё…

Глава 13

***

Мне принесли картинки с цифрами и буквами. Сначала я не знал, что это цифры и буквы. Но быстро узнал.

У меня появилось такое чувство…

Это чувство называлось: «наконец-то». Наконец-то я мог переводить свои чувства в слова!

Наконец-то я смог переводить в слова всё, что меня окружает. Я научился читать, как только увидел буквы. Я запомнил буквы глазами. Сразу. Мне казалось, что я их давно знаю, просто немножко подзабыл. Мне подсказали – я вспомнил.

Мой словарный запас пополнялся день ото дня, но некоторых слов я по-прежнему не знал и не понимал. Потому, когда в палате никого не было, я пел эти незнакомые, услышанные от взрослых слова: «экзистециальный», пел я. «Иммобилизация, шизофрения, аутентичный, аппетитный…»

Ещё я слова придумывал.

Помню, что прохожие на улицах назывались у меня челоходами, кусты – «высокой травой» и «низкодревьями». Автобус я называл «человековозитель», Луну – «большой фонарь неба».

Слова для понятий и эмоций я выдумывал. Чувства назывались просто: «раху», «аху» «бисо», «ра», «бихо» «на», «за», и другие. На вкус они были сладкими, как мелкие конфетки. Как мелкие разноцветные конфетки.

Я запоминал, запоминал, запоминал! Биху соху ра!

Как только я научился читать, мне сразу захотелось не только запоминать, но и записывать. Меня завораживало, что какие-то значки превращаются в слова, а слова начинают обозначать предметы и явления.

Я упросил оставлять мне тетради и ручки на ночь. Когда все уходили, я открывал тетрадь и записывал-описывал всё по очереди: пол светлый тёплый серый бисо ра потолок белый стены белые ра немного шершавые окно чудесное уху аху в окне улица дом деревья бисо на за ра фонари ра аху люди машины большие бисо машины маленькие птицы раху летают я сижу ра я пишу ра я держу ручку ра ручка синяя ручка гладкая пишет ровно раху…

И т.д., и т. п. Сначала я писал печатными буквами. Но когда мне показали «письменные», я легко перешёл на них.

Учитель, на следующий день, проверял мои записи и спрашивал меня, о чём я писал. Он переводил мои придуманные слова на человеческий язык. Я запоминал.

Так я писал, пока не падал от усталости. Часто санитару приходилось относить меня в кровать.

Врачи приходили ко мне, смотрели мои тетради. Вместе с нашим врачом, которого звали Евгений Шварцман.

Почему-то мне было трудно смотреть на доктора Шварцмана. Мне становилось холодно, когда я смотрел на него. Я даже ему сказал:

– Доктор, когда я смотрю на вас, вы уплываете.

– Не выдумывай. Я никуда не уплываю.

– Вы почти уплыли, доктор.

– Смотри, чтобы ты сам не уплыл, – ответил мне доктор.

Но я знал, что пока никуда не уплыву.

Да! Меня теперь звали Дани! Или Дан! Мне очень, очень нравилось моё имя! Раху, бисо, ра!

Врачи разговаривали друг с другом, думая, что я их не понимаю. Я, конечно, не всё понимал. Но запоминал и начинал понимать потом.

Я понял их разговоры:

– Он сумасшедший? – спрашивал один другого.

– Как можно сойти с того, чего нет? – отвечал второй и кривил рот.

– Возможно, это расстройство аутического спектра, – говорил третий.

Доктор Шварцман только вздыхал:

– Не думаете ли вы, что это нормальная реакция хорошего мозга на поток информации после длительного её отсутствия.

– Вы оптимист, доктор, – говорил первый.

– Я наблюдаю такое впервые, – говорил второй.

И снова кривился.

– Ещё скажите, что перед нами гений, – говорил третий.

Мне назначили уколы. Мне давали таблетки. Я пил витамины. Со мной занимались гимнастикой.

Я терпел уколы, пил таблетки, жевал витамины. Я сопел, приседал и отжимался, махал руками и бегал на месте.

Наступил день, когда меня одели и вывели на прогулку. Это показалось мне страшным, восхитительным и заманчивым!

Я впервые бегал. Бегал, падал, вставал, вдыхал, выдыхал. Я смеялся и плакал одновременно.

Потом всё записывал в своей тетради. Долго-долго писал, пытаясь перенести на бумагу всё, что видел и чувствовал.

Поздним вечером того дня, как меня впервые вывели на прогулку, я забрался под кровать. Мне потребовалось сделать перерыв, чтобы подумать.

Я лежал на тёплом полу, закрыв глаза. Я старался закрепить в мозгу всё происходящее со мной. И понял, что мне не страшно, и что за тем, что я уже увидел и почувствовал, есть ещё многое.

Я понял, что я хочу ещё. Хочу этого всего, ещё и ещё.

Я понял, что всё началось с визита того важного человека, которого боялся даже доктор Шварцман.

Этот человек открыл мне, что я – Дан. Дани.

Теперь многое будет зависеть от того, что решит этот важный человек, когда вернётся ко мне.

В том, что он вернётся, я не сомневался. Я это знал.