Читать книгу Королева психов - Тина Шевцова - Страница 6

– Деда! Почитай сказку! – дед сидит без движения в тени на деревянной скамейке, вытянув далеко вперёд свои длинные ноги. Яростное солнце щекочет его полуприкрытые веки, и майская полуденная скука с жёстким механическим тиканьем лениво и томно ползёт по циферблату его старых наручных часов. Май глуп и всесилен, как юный влюблённый, которому ещё есть, для чего жить, как и всякая весна, которая ещё не Любовь, а лишь её чистое и нежное предчувствие, рассыпанное солнечными зайчиками по бесконечно любимому дедушкиному лицу. Я беру обеими руками его сухое жилистое запястье и подношу к своему уху. Время будто начинает течь сквозь пальцы… – Деда, а твои часы настоящие?

– Самые настоящие. Слышишь, как тикают?

– Деда, а сколько сейчас часов?

Не отнимая руки, дед бросает быстрый взгляд на циферблат, слегка поворачивая его к себе.

– Правильно говорить «сколько сейчас времени» или «который час», – у него приятный тихий голос.

– Деда, а который сейчас час?

– Смотри, Заяц, маленькая часовая стрелка между 11 и 12, а большая минутная на 6. Значит, сейчас половина двенадцатого. Скоро полдень.

– Полллдень… – это слово звучит, как удар колокола, – Поллл-денннь, – я немножечко кривляюсь от жары и скуки.

– Уф, ну и духота сегодня. Заяц, смотри, не перегрейся.

Каждый день дед выгуливает меня на детской площадке возле нашего дома. Она ничем не примечательна: старые металлические качели с осколком полинявшей доски вместо сиденья, маленькая накренившаяся набок поломанная карусель и песочница, в которую каждую весну привозят и небрежно высыпают из самосвала свежий речной песок. В начале он возвышается огромной золотистой горой, переваливается за края полинявших бортиков, которые еле сдерживают его напор, а к концу лета песок куда-то исчезает, утрамбованный ногами, пластиковыми лопатками и совочками, превращается в грязно-коричневую вытоптанную равнину, которая замерзает бурой коркой с наступлением первых холодов.

Лёд – это спасение. Он запирает в себе чувства и не даёт миру обрушить на тебя всю его боль, позволяя пить её мелкими глотками.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе почитал? – дед подтягивает затёкшие ноги и растирает колени.

– «Аленький цветочек», – я неоригинальна и весьма предсказуема в своих желаниях.

– Опять? – изображая недоумение, дед высоко вскидывает седые кустистые брови, – вчера же на ночь читали. Ты наизусть уже должна его знать!

– Ну, почитаааай, – достаю из сумки Книжку, которую предусмотрительно положила туда перед выходом.

– Ну, хорошо, «Цветочек», так «Цветочек», – дед покорно надевает на нос очки и кладёт на колени книгу, – дай-ка мне кошелёк, Заяц, я туда таблетки положил. Да, в сумке… там на дне поищи. Где-то… да, он.

– Деда, а кто это? – в его кошельке в прозрачном кармашке лежит маленькая прямоугольная фотография, замусоленная временем и протёртая на сгибах. Дед носил её там постоянно, будто не имея мужества с ней расстаться, – кто это, деда?

– Не узнаёшь? – дед загадочно подмигивает и ближе подносит ко мне изображение.

На фотографии яркая эффектная брюнетка с тёмным напомаженным ртом. Её округлое лицо развёрнуто в анфас и игриво улыбается лучистыми глазами.

– Деда, кто это?

– Это же наша бабушка! Бабушка Женя. Моя жена. Ну, смотри внимательно, глупыш. Узнаёшь теперь?

– Баааабушка?!! Такая красивая?!! Сейчас она совсем не такая.

– А что сейчас?

– Сейчас у неё оранжевые зубы и рот пачкается.

– Она всегда была очень красивой. И даже… теперь, – дед достал пластинку с таблетками, захлопнул бумажник и протянул его мне, – положи-ка на место, Заяц.

– Деда, ты поэтому с бабушкой не живешь? Из-за оранжевых зубов?

Дед вздохнул и раскрыл книжку.

– Нет, конечно. Не из-за этого. К тому же, когда любишь по-настоящему, внешний вид и цвет зубов значения не имеет.

– А что… что имеет значение?

– Ничего. Всё кажется неважным и преодолимым, когда любишь по-настоящему. Я до сих пор вижу бабушку такой, как на том фото. Любовь – это самое главное Волшебство, Заяц. От Любви все миры и войны, и из неё сотканы самые счастливые драгоценные дни, которые нам случайно удаётся иногда отыскать и выловить в мутной воде наших серых будней. Из неё вся музыка, волнующая сердце. Из неё Рождение и даже Смерть… Любовь и Смерть всегда рядом.

– Почему рядом, деда? – я не понимала ни слова из того, что говорил мне дед, но слушала, слушала, слушала…

– Потому что только этих двух вещей люди и боятся, Заяц. Любви и Смерти. Только Любви люди боятся гораздо сильнее.

– Почему?

– Потому что Любовь сильнее Смерти. Вот, как в твоей сказке про Цветочек. Любовь помогла девочке преодолеть Страх.

– В сказке Чудовище превратилось в принца!

– Она полюбила Чудовище, и ей было совсем неважно, как выглядит её избранник для других людей. Она в нём не видела Чудовища, понимаешь? Долго-долго играла с ним, разговаривала, читала с ним книги… а когда узнала его, то полюбила по-настоящему. ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Её любовь была настолько сильна, что победила даже Смерть.

– Любовь превратила Чудовище в принца?

– Да, Заяц.

– А превращаться страшно?

– И страшно, и больно, и очень-очень долго. Бывает так, что пока превратишься, станешь, как та потрёпанная старая бабушкина фотография с оборванными уголками. Но зато, если превратился, то это уже навсегда. Обратного пути уже нет.

– А если я поцелую своего плюшевого мишку, он превратится в принца? Я его сильно-сильно люблю. По-настоящему!

– Возможно, но не сразу. И, возможно, твоему медведю потребуются годы, чтобы превратиться… а перед этим… А перед этим у него вытрется вся шерсть, лопнут швы и, возможно, отвалятся лапы.

– Деда, а Чудовища всегда превращаются в принцев?

– Нет… не знаю… наверное, не всегда. А что?

– За мной ходит один странный мальчик, – мне было одновременно страшно и стыдно говорить об этом. Одну за одной я доставала и нехотя раскладывала перед дедом драгоценные монеты своего признания.

– Что за мальчик? Не Андрей ли с девятого этажа?

– Нет же! Андрей дурак! – я негодую от того, что дед не знает элементарных истин.

– А кто? Что за мальчик? Он нравится тебе?

– Совсем не нравится. Он похож… на Чудовище из сказки. Противный.

– Заяц, нехорошо так говорить о незнакомых тебе людях. Возможно, он хороший парень и просто хочет с тобой дружить. Что он делал? Он говорил с тобой?

– Нет. Просто иногда встаёт неподалёку и смотрит… смотрит… так… странно. Фу! – я немного наиграно передёрнула плечами, – Мы вчера с папой играли в мяч на стадионе, а он сел на лавочку и стал смотреть. Папа сказал, что он – «хлюст». Наверное, потому что он толстый и некрасивый. Его зовут Борис.

– Борис? Откуда ты знаешь его имя? Вы разговаривали?

– Однажды. Он сказал, что он Борис, а я его чуть не ударила, потому что он мерзкий и жирный урод.

– Ну разве так можно, Заяц?! Разве можно бить человека только-только за то, что он тебе не нравится?! – Дед посмотрел на меня своим самым строгим взглядом, – возможно, если его поцеловать, Борис превратится в прекрасного принца из сказки. Ведь далеко не все рождаются красавцами.

– Фу! Я не буду его целовать! Не буду! Не буду! – я гримасничаю, делаю страшное лицо и плюю в какой-то куст за забором, – Я лучше буду любить и целовать своего плюшевого мишку!

– Заяц, веди себя прилично, – дед вздыхает и промакивает выступивший на лбу пот клетчатым носовым платком, – ну, как тебе не стыдно?

Тёплый полуденный ветер тихо тронул пальцами струны зацветающей черёмухи. Ярко-зеленые листья слегка качнулись и заиграли симфонию неизбежно наступающего лета, ошеломительного и пыльного, звонко швыряясь нотами и ломая смычки солнечных лучей яростного майского солнца.

Куст за спиной у деда вздрогнул, и тут же раздался чуть слышный звук чьих-то удаляющихся шагов.