Читать книгу Удачи вам, Сеньор! - Том Волков - Страница 4

– Итак, теперь, как я и просила, вы будете слушать меня не перебивая и, если понадобится, отвечать на вопросы внятно и вразумительно. Начнём с вопроса: что вам, милый Пьер, известно о моде?

Я ожидал услышать от неё всё, что угодно, но этот вопрос меня совсем сбил с толку, и поначалу я смог только издать какие-то нечленораздельные звуки, подбирая что-нибудь подходящее для ответа.

– Э-э-э, м-м-м, а-а-а… Вы, наверное, имеете в виду кружева и платья, но здесь я ничего не понимаю, мадам, и вряд ли могу быть вам полезен.

– Ну, во-первых, не мадам, а мадемуазель. Если вы не успели ещё заметить, то я француженка, и я прекрасно понимаю, что в моде вы полный профан, а также, милый Пьер, уж простите, что я обращаюсь к вам на французский лад – Пьер, а не Педро, мне ваше имя по-испански просто режет слух. Итак, я немного расширю ваши познания о моде: что вы помните о крестовых походах в Святую землю за Гробом Господним?

– Ну, европейские короли собирали войско и отправлялись в Ближнюю Азию воевать с неверными за Гроб Господень, но ведь это было так давно, – неуверенно ответил я, так как её переход от моды к крестовым походам окончательно выбил меня из колеи, и я на мгновение перестал что-либо соображать, пытаясь понять, что хочет от меня Франсуаза.

– Ax, Пьер, вы такой медлительный и так медленно соображаете, да я согласна, прошла уже не одна сотня лет с тех пор, и о тех походах мало кто помнит. Но! Вы приготовились, Пьер? Отлично, но… Но практически среди всех благороднейших фамилий Европы появилась потребность иметь реликвии, хоть как-то относящиеся к крестовым походам, якобы добытые их дальними родичами и переданные по наследству, и щеголять этими реликвиями. Так вот, это называется модой на реликвии, и некоторые реликвии стоят баснословных денег, которые вам, милый друг, и не снились, так вот за них действительно дают небывалые суммы, залезая в долги и закладывая свои родовые замки. И благороднейшие фамилии Европы согласны платить за них, сколько бы ни попросили, лишь бы только обладать ими. А если есть хоть малейшее подтверждение подлинности реликвии, то я боюсь даже вслух произнести сумму, за которую её можно продать, – и тут она сделала паузу, наблюдая за выражением моего лица, и, видимо, чтобы немного заставить меня думать быстрее, иногда поглаживала меня под одеялом.

– Мода на реликвии, но ведь если просто купить что-нибудь, а потом щеголять этим, как будто оно добыто твоим предком в крестовых походах, это же подло и низко, и сие действие недостойно благородных дворян…

– Ха-ха-ха… Ха-ха-ха! Благородных дворян. Ха-ха-ха! Я бы вам порассказала о благородных дворянах такое, что даже изнасилование индианок в разграбленной деревне, где кругом валяются трупы их мужчин, показалось бы детской забавой.

– Но, мадам, простите, мадемуазель… – всё никак не мог подобрать я слова.

– Не надо, Пьер, краснеть как монашка, услышав что-то неприличное. Я не имею в виду вас лично, но вот другие офицеры гарнизона не кичатся своими «подвигами». Давайте прекратим эту бессмысленную игру в благородство! А теперь слушайте внимательно!

И сжала крепче ладошку под одеялом, отчего я даже ойкнул.

– Каково ваше годовое жалование?! – и, разглядев в моих глазах удивление, ещё раз сжала кулачок.

– Сто реалов33 или, если вам будет угодно знать… – я с гордым видом посмотрел на неё, давая понять, что, может быть, жалование не очень высокое, но мне плевать на деньги.

– Хорошо, мой милый Пьер, а теперь скажите мне, сколько вы задолжали своим кредиторам?

– Но… но… но я так не могу сказать. Наверное, где-то сто-сто пятьдесят реалов, – неуверенно произнёс я.

– Ах, какая прелесть! Быть должником и не знать суммы долга! Так вот, мой милый Пьер, ваши долги по долговым распискам в лавках и карточные долги без малого составляют пятьсот реалов!

От названной суммы у меня непроизвольно открылся рот, и округлись глаза – настолько велико было моё удивление от величины моего долга.

– Но, мадемуазель, какое ваше дело до моих долгов? И если вам угодно знать, смогу ли я расплатиться по долгам, то, знайте, что я ещё получаю призовые премии. А после недавней удачной экспедиции, сумма моих призовых денег будет весьма и весьма высока! И мне не составит труда погасить все свои долги с лихвой!

Произнеся это, я попытался изобразить на лице как можно более независимую, небрежную и слегка оскорблённую мину, дав ей понять, что она не имеет никакого права вмешиваться в мои дела, интересоваться моими долгами…

Улыбка тотчас исчезла с лица Франсуазы, превратившегося в холодную маску, а её голубые светящиеся глаза вдруг сверкнули стальным холодным блеском. Она крепче сжала кулачок под одеялом и заговорила со мной шёпотом, практически не размыкая губ, что было очень похоже на шипение змеи, которую потревожили, и та находится теперь в раздумье: уползти или атаковать.

– Пьер, мне абсолютно безразлично, сколько и кому вы должны! Но я просила вас выслушать меня не перебивая!

И ещё раз обожгла холодом своих глаз, отчего у меня невольно побежали мурашки по спине.

– Извините, мадемуазель, если я чем-то невольно оскорбил вас, прошу вас, продолжайте, я весь во внимании.

– Хорошо, теперь слушайте не перебивая. Итак, ваш общий долг – пятьсот реалов, ваше годовое жалование – сто реалов, ваши призовые деньги – шестьдесят четыре реала. С учётом всего этого, вам просто не хватит денег на погашение ваших долгов.

Произнеся эту фразу, она замолчала, пристально вглядываясь мне в лицо, как бы пытаясь понять или прочитать, что же творится в моих мыслях.

А творилось там ужасное: так, прямо в лицо, мне ещё никто не напоминал о долгах. Будь она мужчиной, мы бы уже дрались на дуэли. А Франсуаза, судя по её виду, не только не боялась, а просто наслаждалась моментом, когда озвучивала мне это. Я же не могу с ней стреляться за нанесённое мне оскорбление. И второе – сумма долга действительно была велика, и ко мне пришло осознание того, что, чтобы погасить этот долг, мне понадобится несколько лет. С лавочниками – это невелика беда, а вот карточные долги нужно платить вовремя или мне придётся драться на дуэли практически со всеми офицерами гарнизона. И, видимо, осознав второе, я позволил грусти и отчаянию отобразиться на моём лице, отчего Франсуаза вновь улыбнулась и, разжав кулачок, продолжила поглаживание.

– Мой милый Пьер, не стоит так расстраиваться! Вы сейчас находитесь в моей спальне, и я с вами беседую лишь только оттого, что у меня есть некое желание помочь вам.

– Но…

Она не дала мне договорить, прикоснувшись к моим губам своим пальчиком, тем самым показывая, чтобы я замолчал и не перебивал её.

– Не переживайте, милый Пьер. Я не добрая самаритянка и делаю сие не из лучших побуждений, конечно же, у меня есть в этом свой интерес. Итак, на доспехах, что достались вам в сражении, мой благоверный увидел не только клеймо толедских мастеров, но ещё и фамильный герб, принадлежащий одной из дальних ветвей очень известной и влиятельной фамилии при дворе Карла IV. Надеюсь, вы помните начало нашего разговора о моде?

И, не убирая своего пальчика с моих губ, дождалась, когда я моргну в знак согласия, и потом продолжила.

– Теперь, я полагаю, вы понимаете, что родственники не пожалеют денег, чтобы заполучить этот артефакт. Я вижу, вы весь в нетерпении и хотите что-то спросить у меня. Хорошо, Пьер, я вас слушаю, – и убрала пальчик с моих губ, давая мне понять, что я могу говорить.

– Да господи! Что за эти ржавые доспехи можно получить? Десять—двадцать реалов и только лишь, если старьёвщик будет пьян.

К моему удивлению, на сказанное мной Франсуаза не просто рассмеялась, а захохотала, как будто бы я произнёс какую-то несусветную глупость или рассказал смешной анекдот.

– Ха-ха… Ах, Пьер, вы неисправимы. Попытаюсь как-то проще вам объяснить… – и опять положила свой пальчик на мои губы, не давая мне возможности говорить.

– Доспехи, по приблизительным данным, изготовлены в XVI веке, и это уже как минимум пятьдесят реалов. Подтверждение того, что они принадлежали доблестному идальго, участвовавшему в походе самого Кортеса, – клеймо толедских мастеров, удваивает эту сумму, а герб увеличивает эту сумму до бесконечности.

– Так давайте просто сами продадим доспехи за сто или двести реалов, а сумму поделим пополам!

– Конечно, мой милый, мы поделим деньги пополам, но чтобы получить за них такие деньги, покупать и продавать их должен знающий человек. А это, к несчастью, мой муж, и он вряд ли захочет с нами делиться. И, как вы говорили, мы с вами сможем их продать за бесценок только скупщику старья.

– Мадемуазель, вы всё ходите как-то по кругу, я не пойму вас?! То вы мне сообщаете о долгах, то вы хотите помочь мне выгодно продать эти вещи. Но продать их, оказывается, мы не можем. Объясните мне, пожалуйста, к чему весь этот спектакль, я уже достаточно вас выслушал и так и не понял, что вам от меня нужно.

И, пребывая в своём негодовании от того, что со мной общаются какими-то намёками, как с глупым ребёнком, я сел на кровати и решительно убрал руку, гладящую меня под одеялом.

– Спектакль! Да, да, мой милый Пьер, вы совершенно правы, спектакль!

– Я вас не понимаю, причём здесь спектакль?

– Ну, так я вам объясню… – и она как-то заговорщицки улыбнулась. – Вы правы, Пьер, хватит ходить вокруг да около, пора расставить все точки над “i”. У вас есть вещи, которые стоят денег. Мой муж хочет заполучить их и как можно дешевле. Вам же надлежит их продать как можно выгоднее для нас. Мы же поделимся, да?

Я кивнул в знак согласия.

– Что произошло вчера, мы все прекрасно знаем, а вот сегодня в нашем доме должна начаться трагикомедия. Как только вы проснётесь, вам тут же сообщат, что хозяин хочет вас видеть. Спустившись, вы должны будете застать забавную картину: навзрыд плачущую хозяйку, утешаемую супругом – хозяином дома, достопочтенным Раулем Фернандесом. Далее в произвольной форме вам будет сообщено, что вас вчера пригласили в гости, но вы так были пьяны, что не только не оценили гостеприимство хозяев, но и нанесли им обоим жуткое оскорбление. Скажите мне, Пьер, как бы вы поступили как гость в таком случае.

– Как? Конечно же, попытался извиниться и снисходительно просить о том, как и чем я смог бы загладить свою вину.

– Всё верно, Пьер, всё верно, именно так я и предполагала! – как-то даже радостно воскликнула Франсуаза. – Благородный дворянин по-другому бы и не поступил, чувствуя за собой вину.

– Опять вы меня смутили, я ничего не понимаю.

– Ну хорошо. Оставим все предисловия и построим полную цепочку всех событий от вчера до сегодня. Итак, мой супруг хочет любым способом приобрести у вас этот артефакт. Для этого он вас и пригласил вместе отобедать, но за обедом делового разговора не получилось. Но он попытался продолжить сие в портовой таверне, но и там ничего не вышло, так как вы были уже изрядно пьяны. Тогда он решил пойти на крайние меры – пригласить вас к себе в дом, представить вас мне, так как правильно рассчитал, что, увидев меня, вы потеряете интерес к чему-либо другому. И, подобрав момент, подсунуть вам купчую, которую вы подписали бы не глядя, лишь бы он отстал и не мешал вашей попытке флирта со мной.

– А если бы я не подписал, то что?

– Ах, милый Пьер, видели бы вы себя вчера, когда я предстала перед вами. Подписали бы, подписали! Но мой драгоценный супруг не учёл вашего состояния, и в самый ответственный момент вы уснули. Напомнить вам этот казус?

– Нет, спасибо! Вы уже мне говорили, что я обозвал его старым козлом и пытался выхватить саблю из ножен.

– Боже мой, старый козёл! Я давно мечтаю его так назвать, а вы просто исполнили мою мечту. Ах, как он потом ругался и наделял вас такими эпитетами, что позавидовали бы все портовые грузчики, – Франсуаза улыбнулась, вспоминая вчерашнюю сцену, и продолжила. – Только он не знал, как поступить с вами: или сразу же вышвырнуть на улицу, или же поступить более коварно и подложить меня к вам в постель, чтобы с утра якобы застать нас вместе, – и захохотала, видимо, представляя себе эту картину.

– Но… но это же подло и неблагородно! Да я сейчас же из него душу вытряхну, вот мерзавец! Где он?

Кровь просто вскипела во мне, и я, переполненный негодованием от такого проявления низости, попытался встать с кровати, но тут же был остановлен Франсуазой. Мало того, она, толкнув меня, заставила  лечь обратно, всем видом показывая, что наша беседа ещё не окончена.

– Тише, Пьер, тише! Какой вы горячий, просто бешеный и необузданный темперамент, дайте мне ещё немного времени, и я вас успокою, мой милый, – после этой фразы она как бы полулегла со мной рядом, опять запустив одну руку под одеяло, а другой стала гладить меня по голове как маленького ребёнка, приговаривая слова, – тише, милый, тише, успокойся, успокойся.

– Франсуаза… Франсуаза, скажите мне, вы сейчас поэтому со мной в одной постели, что скоро должен появиться ваш супруг?

– Ха-ха, ха-ха, милый Пьер, вы, как все мужчины, чересчур прямолинейны. Я же сказала, что он лишь так хотел поступить с вами, но я ему посоветовала другой сценарий событий, – и, прищурив глаза, с какой-то хитринкой стала смотреть на меня, видимо, ожидая какой-то реакции с моей стороны.

– Честно говоря, дорогая Франсуаза, я не знаю, что за сценарий вы подготовили, но то, что вы отговорили его от первого варианта, это, возможно, и хорошо! Во-первых, я терпеть не могу, когда на меня кричат, а я думаю этот старый козёл именно так себя и повёл бы. А, находясь в жутком состоянии после бурной пьянки, я бы сначала проткнул его саблей, а лишь затем стал  разбираться, что происходит.

– Умница, Пьер! Вот именно тот же ход событий я ему и объяснила, а затем уже предложила другой подход для разрешения его проблемы. Не поверите, но, выслушав, он даже похвалил меня на свой манер, и я удостоилась фразы, что в глупой женской голове иногда могут проскакивать здравые идеи. Старый козёл, неспособный более ни на что, кроме зарабатывания денег и ещё денег, и ещё денег, смеет называть меня дурой! Он… – она не договорила, оборвав свою фразу на полуслове, и вдруг часто и глубоко задышала. Её щёки вспыхнули, появился румянец негодования, и прекрасные голубые глазки сверкнули стальным блеском.

Как она была прекрасна в своём гневе: щёки просто горели праведным румянцем, в глазах  застыл стальной блеск, не обещающий ничего хорошего! Её дыхание участилось, грудь ходила ходуном, при каждом вздохе тонкая ткань  накидки, плотно облегавшая грудь, прорисовывала затвердевшие соски, и было ощущение, что ещё один вздох, и ткань треснет. Я невольно засмотрелся, зачарованный этой красотой, но она тут же вернула меня в реальность, дважды сильно сжав свою руку под одеялом, тем самым заставив меня вскрикнуть не столько от неожиданности, сколько от неприятного ощущения.

– Ой, мадемуазель. Мне же больно!

– Простите, Пьер, простите меня, я слишком увлеклась своими мыслями.

Прежде чем продолжить нашу беседу, и, видимо, пытаясь успокоиться, она выдержала некую паузу. И как только её дыхание вновь стало ровным и румянец гнева сошёл с её щёк, она сказала:

– Мой милый Пьер, я повторю: я не добрая самаритянка, а рассказываю вам всё это лишь потому, что так же, как и вы, нуждаюсь в деньгах. Мой супруг при всём его богатстве удивительно скуп, и мне уже надоело выпрашивать у него деньги. А получив от него какие-то крохи, я ещё вынуждена выслушивать множество упрёков с его стороны, притом ещё упоминание о том, что я расточительная дура, не способная обращаться с деньгами, является не самым худшим. Считая меня полной дурой, он при мне вслух рассуждал о том, что он хочет приобрести эти доспехи, хвастался, что они ему обойдутся весьма дешёво, и какую выгоду сулит ему обладание такой исторической ценностью. Так вот, одна из фраз им произнесённых: «Я предложу этому молодому щенку двести-триста монет, и все они мои, а он от счастья будет повизгивать и поспешит быстрее избавиться от них; можно, конечно, и поторговаться, учитывая его долги, но я не могу потерять шанс приобрести это!» Да, да, Пьер, он знает о вас абсолютно всё: кому и сколько вы должны. Пока вы пьянствовали, за три дня он узнал и скупил все ваши долговые расписки, а также, заплатив вашему слуге, получил возможность хорошенько разглядеть доспехи и покопаться в геральдике. Так что торгуйтесь с ним, не стесняясь, но не опускайтесь ниже, чем двести реалов.

И, взглянув на меня с какой-то заговорщицкой хитрецой, медленно запустила руку под одеяло. Нежно обхватив своей ладошкой, перешла к более откровенной ласке, чем простое поглаживание.

– Двести-триста реалов за кучку железа… Этого не может быть!

Я никак не мог поверить, что за эти доспехи можно получить столько денег, и просто пребывал в каком-то возбуждённом состоянии: то ли от услышанной суммы, то ли от ласки Франсуазы.

– Да, мой милый Пьер, именно столько. И вы же помните своё обещание, что половину вы отдадите мне!

– Сеньора! Как вы могли подумать, мадемуазель!?

– Пьер! А теперь, мои милый, мы скрепим наш договор.

Её ласки рукой стали более интенсивными, и уже не было никакого сомнения, как мы его скрепим. После недолгого поцелуя я притянул её к себе и попытался немедленно перейти к близости, подмяв её под себя. Но Франсуаза решительно пресекла мои действия, отпихнув меня назад. Привстав на коленях, она расстегнула пуговицы своей накидки, и, лишь слегка поведя плечами, избавилась от неё. Изнемогая от возбуждения, я попытался ещё раз привстать и притянуть её к себе, но она опять оттолкнула меня. Затем села мне на живот и упёрлась руками в мои плечи, пресекая мои попытки овладеть ей.

– Ах, милый Пьер, оставьте эти манеры, я же всё-таки француженка, а не одна из ваших шлюшек, коих вы имеете где и как захотите! Поэтому расслабьтесь и позвольте мне самой преподать вам пару уроков нежности.

Франсуаза прильнула ко мне, поцеловав в губы, подбородок, шею. Стала медленно продвигаться вниз, покрывая каждый сантиметр моего тела нежным поцелуем.