Читать книгу Возлюбленная. Этюд характера - Томас Гарди - Страница 13

Поскольку Купидон потребует, чтоб я любил,

Под натиском я должен согласиться:

И так как ни одна случайность не отнимет

Любовь в богатстве и невзгодах,

Я сам всегда служить ей буду

И терпеливо от нее страданья принимать.

Сэр Т. Уайет37

I. Давний призрак становится явственным

Многолетняя творческая активность Пирстона была внезапно прервана известием о скоропостижной смерти отца в Сэндборне, куда торговец камнем отправился сменить обстановку по совету своего врача.

Следует признать, что мистер Пирстон-старший был несколько скуп в семейной жизни, о чем Марсия так опрометчиво напомнила его сыну. Но он никогда не скупился на Джослина. Он был довольно жестким руководителем, хотя как казначей заслуживал доверия; человек с деньгами, справедливый и невеликодушный. К всеобщему удивлению, капитал, сколоченный им на торговле камнем, был довольно велик для бизнеса, который велся столь ненавязчиво, – гораздо большим, чем Джослин когда-либо считал возможным. В то время как сын лепил и обтесывал свои эфемерные фантазии, превращая их в вечные формы, отец в течение полувека упорно долбил грубую первооснову этих форм – суровую, изолированную скалу в Канале; и с помощью своих кранов и шкивов, своих тележек и лодок отправлял добычу во все уголки Великобритании. Когда Джослин завершил все дела и распорядился бизнесом в соответствии с завещанием отца, оказалось, что он смог добавить около восьмидесяти тысяч фунтов к тем двенадцати тысячам, которыми он уже располагал от профессиональной деятельности и других источников.

После продажи нескольких объектов недвижимости, кроме каменоломен, поскольку он не собирался жить на острове, Пирстон вернулся в город. Он часто задавался вопросом, что стало с Марсией. Он обещал ее больше не беспокоить, и вот уже двадцать лет этого не делал, хотя часто вздыхал о ней как о подруге, обладающей безупречным здравым смыслом в житейских трудностях.

Ее родители, по его мнению, умерли, и она, как он был уверен, никогда не возвращалась на остров. Возможно, у нее завязались какие-то новые связи за границей, и найти ее под старым именем было почти невозможно.

Наступила спокойная пора. Едва ли не первое его появление в обществе после смерти отца случилось, когда он однажды вечером, не зная, чем заняться, откликнулся на приглашение одной из немногих знатных дам, которых он причислял к своим друзьям, и отправился в кэбе на ту площадь, где она жила в течение трех или четырех месяцев в году.

Экипаж повернул за угол, и открылся вид на дома северной стороны, одним из которых был ее дом, со знакомым факельщиком у дверей. На балконе также был свет: горели китайские фонари. Он вмиг понял, что обычный «маленький и ранний» прием в этот раз превратится в нечто очень похожее на «большой и поздний». Он припомнил, что недавно разразился политический кризис, из-за которого собрание графини Ченнелклифф весьма расширилось; ибо ее дом был одним из тех нейтральных, или аполитичных, где вопросы политики обсуждались более свободно, чем на официальных партийных собраниях.

Вереница экипажей была так велика, что Пирстон не стал дожидаться своей очереди у дверей, а незаметно вышел в нескольких ярдах от них и пошел дальше пешком. Ему пришлось несколько задержаться из-за толпы зевак, преградившей ему путь, и в это время несколько дам в белых накидках вышли из своих экипажей и направились к входу по расстеленной для этой цели ковровой дорожке. Он не видел их лиц, ничего, кроме смутных очертаний, и все же его внезапно охватило предчувствие. Суть его заключалась в том, что в этот вечер он, возможно, вновь встретится с Возлюбленной: после своего долгого отсутствия она явно намеревалась вновь появиться и опьянить его. Этот влажный блеск ее глаз, эта музыка ее речи, этот поворот головы – как хорошо он знал все это, несмотря на обилие незначительных внешних перемен, и как мгновенно узнал бы ее, скрывающуюся за любым лицом, очертаниями, произношением, ростом или осанкой, которые она могла выбрать для своей маски!

Другая догадка Пирстона о том, что вечер должен стать оживленным политическим мероприятием, получила подтверждение, как только он добрался до зала, где кипящее возбуждение ощущалось переливающимся через край сверху вниз по лестнице – характерная черта, которую он всегда замечал, когда в мире партий и фракций случались какие-либо кульминационные моменты или сенсации.

– И где же вы так долго пропадали, молодой человек? – лукаво спросила его хозяйка, когда он пожал ей руку (Пирстона неизменно считали молодым человеком, хотя ему было уже около сорока). – Ах да, конечно, я помню, – добавила она, на мгновение став серьезной при мысли о его потере. Графиня была добродушной женщиной с манерами, граничащими с таким часто встречающимся женским качеством как чувство юмора, и быстро проникалась сочувствием.

Затем она принялась рассказывать ему о скандале в политической партии, к которой она формально принадлежала, разразившемся в результате нынешнего кризиса, и что она поклялась из-за этого навсегда отказаться от политики, так что он должен был с этого момента считать ее более нейтральной хозяйкой, чем когда-либо. К этому времени наверх поднялось еще несколько человек, и Пирстон собрался двинуться дальше.

– Вы кого-то ищете – я это вижу, – сказала она.

– Да, одну леди, – проговорил Пирстон.

– Скажите мне ее имя, и я попытаюсь вспомнить, здесь ли она.

– Я не могу; я этого не знаю, – ответил он.

– В самом деле? Какая она из себя?

– Я не могу описать ее, даже ее комплекцию или наряд.

Леди Ченнелклифф состроила недовольную гримаску, словно подумала, что он дразнит ее, и он двинулся дальше по течению. Дело в том, что на мгновение Пирстону показалось, что он сделал захватывающее дух открытие: та, кого он искал, скрывалась в лице той самой хозяйки, с которой он беседовал, которая всегда была очаровательна, а в этот вечер – особенно; он просто почувствовал зарождающийся ужас перед возможностью такой проделки его Возлюбленной, которая однажды уже решила воплотиться в образе замужней женщины, хотя, к счастью, в тот раз обошлось без серьезных последствий. Однако он чувствовал, что ошибся, и что это наваждение было вызвано исключительно сильно наэлектризованным состоянием, в котором он оказался из-за своей недавней изоляции.

37

Сэр Томас Уайет (англ. Thomas Wyatt; 1503 – 1542) – английский государственный деятель, дипломат и поэт. Посвятил ряд стихотворений своей предполагаемой возлюбленной Анне Болейн.