Читать книгу Выше звезд и другие истории - Урсула Ле Гуин, Урсула Крёбер Ле Гуин - Страница 2

Влекомая течениями, гонимая волнами, покорная неодолимому притяжению всей мощи океана, медуза покачивается в бездне приливных вод. Свет проходит сквозь нее, и тьма входит в нее. Ее влечет, гонит, тянет – с места на место, отсюда туда, ибо в морских глубинах нет иных направлений, кроме ближе и дальше, выше и ниже, – и медуза парит и качается; могучий пульс дневными и ночными ударами бьет во вздымающемся к Луне океане, и по ее телу проходит мелкая частая дрожь. Парящее, качающееся, дрожащее, это эфемерное, зыбкое существо защищено лишь яростью и силой моря, которому оно вручило свою жизнь, свой путь и свою волю.

Но тут встают упрямые континенты. Проплешины песчаных отмелей и скалистых утесов расталкивают воду и рвутся в воздух – страшный сухой космос, где яркий свет и переменчивость, где не на что опереться жизни. И вот, вот течения обманывают и волны предают: сломав свой вечный круг, бросаются шумной пеной на скалы и в воздух, ломаясь…

Что существу, рожденному движением вод, делать на сухом песке дня? Что каждое утро делать сознанию, просыпаясь?

Веки у него сгорели, так что закрыть глаза он не может, и свет проникает в мозг, обжигая. Повернуть голову не получается: его прижало бетонными обломками и торчащая из них арматура держит его голову в тисках. Когда все это исчезает, он снова в состоянии двигаться – и садится. Оказывается, он на бетонных ступенях; рядом с рукой растет одуванчик: пробился сквозь трещину в бетоне. Через некоторое время он поднимается, но его страшно мутит, и он понимает: лучевая болезнь. Дверь всего в двух футах от него: в надутом состоянии пневмокровать занимает полкомнаты. Он добирается до двери, открывает ее, выползает наружу и растягивается на линолеумном полу бесконечного коридора, который слегка вздымается и покачивается, и только где-то вдали, через несколько миль, мужской туалет. Он бредет туда, держась за стену, однако держаться не за что, и стена превращается в пол.

– Ничего, ничего.

Лицо коридорного охранника повисло над ним, как бумажный фонарик, – бледное, обрамленное седеющими волосами.

– Это из-за радиации, – сказал он, но Мэнни, кажется, не понял и только повторял: «Ничего».

Он опять оказался на кровати у себя в комнате.

– Перепил?

– Нет.

– Таблеток наелся?

– Тошнит.

– Что принимал?

– Не смог подобрать, – сказал он, имея в виду, что пытался запереть дверь, сквозь которую проникали сны, но ни один ключ не подошел к замку.

– Врач поднимается с пятнадцатого этажа, – сказал Мэнни, и голос его был еле слышен за ревом прибоя.

Тело свело судорогой, он задыхался. Рядом на кровати сидел незнакомый человек со шприцем в руке и глядел на него.

– Ну вот, – сказал незнакомец, – приходит в себя. Хреново тебе? Ничего, в твоем положении и должно быть хреново. Закинулся всем этим сразу? – Он показал на семь пластиковых конвертиков из автоматической аптеки. – Неудачная смесь: барбитураты и декседрин. Чего добивался?

Дышать было тяжело, но тошнота отступила, осталась только дикая слабость.

– Все датированы этой неделей, – продолжал медик, молодой человек с собранными в хвост коричневыми волосами и плохими зубами, – значит брал не на свою аптечную карту. Придется сообщить. Самому не хочется, но меня вызвали, так что других вариантов нет. Да ты не бойся: такие таблетки не уголовщина – просто придет повестка в полицию, пошлют на обследование на медицинский факультет или в районную клинику и оттуда уже отправят или к врачу, или психологу на ДТЛ – добровольное терапевтическое лечение. Я уже заполнил заявку, ввел твои паспортные данные. Уточни только, сколько времени принимаешь эти лекарства в объеме, превышающем личную квоту?

– Пару месяцев.

Врач, положив бумагу на коленку, сделал пометку.

– У кого брал аптечные карты?

– У друзей.

– Как их зовут?

Помолчав, медик добавил:

– Ну хотя бы одно имя. Чистая формальность. Ничего им не будет. Получат выговор из полиции, а контролеры ЗОС год будут присматривать за их картами. Просто формальность. Одно имя.

– Не могу. Они пытались мне помочь.

– Слушай, если не назовешь имен – это сопротивление. За это или арест, или запихнут в психушку на принудительное лечение. Они все равно, если захотят, могут отследить карты по аптечным записям, просто так быстрее. Давай, хоть одно имя.

От непереносимого света он закрыл лицо руками и сказал:

– Нет, не могу. Мне нужна помощь.

– Да у меня он карту взял, – вмешался охранник. – Ага, Мэнни Аренс, 247-602-6023.

Медик заскрипел авторучкой.

– Не брал я твою карту.

– Ничего, пускай почешут репу. Все равно не будут проверять. Все постоянно берут карты друг у друга, не уследишь. Я то свою кому-то даю, то беру у приятеля. Выговоров этих накопилась куча. Они не в курсе. Я такие вещи пробовал, о которых в ЗОС и не слышали. Ты просто по первости, Джордж. Ничего, не переживай.

– Я не могу. – Он имел в виду, что не может позволить Мэнни лгать ради него, не может помешать ему лгать ради него, не может не переживать, не может так жить дальше.

– Часа через два-три станет получше, – сказал врач, – но сегодня на улицу лучше не надо. Центр все равно стоит. Машинисты ПЖДС опять пытаются бастовать, нацгвардейцы пытаются сами водить поезда в подземке, и в новостях говорят, что там полный бардак. Так что лежи и не дергайся, а я пошел. Придется пешком. Черт побери, десять минут топать до этого муниципального клоповника на Макадам.

Он встал, и кровать подпрыгнула.

– Представляете, в одном этом комплексе двести шестьдесят детей с квашиоркором! Все из семей малоимущих или тех, что на базовой помощи. Белка не хватает – вот и болеют. А я что могу сделать? Уже пять запросов послал на минимальный белковый рацион, но ни хрена – одна бюрократия и отговорки. Говорят, на базовой помощи денег на еду должно хватать. Ага, конечно, а если ее не купишь? Пошло оно все. Приходится выписывать аскорбинку и делать вид, что недоедание – это просто цинга…

Дверь захлопнулась. Кровать качнуло: это Мэнни сел на место доктора. Слегка потянуло чем-то сладковатым, словно свежескошенной травой. Откуда-то из-за темноты закрытых глаз, из-за клубящегося тумана донесся его голос:

– А хорошо все-таки быть живым!