Читать книгу Круг Земной и Небесный - В. М. Зимин - Страница 6

Апельсин – обыкновенный кот средних размеров, даже, наверное, чуть помельче. Рыжий с белым, или белый с рыжим, того и другого в нем поровну. Несмотря на скромные размеры, коты в округе его уважали и обычно сторонились. Под короткой шерстью жили сплошные мышцы, да и характер у него был крутой. Вот он лежит под солнцем после утренней охоты, распластался рыжим ковриком. Спит. Невдалеке появляется соседский кот, идет неслышно, как все коты. Апельсина он не видит, тот в ямке и почти укрыт травой. Метрах в пяти Апельсин его услышал. Он приподнимает голову и издает недлинное хриплое мм-яууу. Это еще не рык, но раскаты явственно слышны. Кот-сосед останавливается, делает несколько шагов в сторону, по кругу обходит место, где лежит Апельсин, и удаляется. Апельсин роняет голову и снова засыпает. Так близко его соседи появлялись только вначале, пока он осваивался и устанавливал границы. Потом я их в своем дворе больше не видел.

Мы познакомились, когда я перебрался из города на хутор, было ему, наверно, около года. На следующее утро после моего вселения я вышел на крыльцо и увидел перед собой такую картину: перед крыльцом сидела большая темная кошка, а слева и справа от нее в полуметре рыжий кот и пятнистый котенок, вдвое меньше рыжего. Мы помолчали, разглядывая друг друга.

«Ребята,» – сказал я, – вы все замечательные, но три кота для меня слишком много, вы уж извините. Я выбираю рыжего, потому что мне кажется, он – кот».

Я вернулся в дом, набрал в миску разной снеди, вернулся, картина была прежней, они ждали. Я приблизился к рыжему. Он с поворотом поднялся и отпрыгнул в сторону; я сделал шаг назад, одновременно протягивая миску. Он приблизился к миске и осторожно, все время на меня поглядывая, начал есть, выбирая сначала колбасу. Кошка тоже потянулась к миске, а за ней и котенок. «Нет, ребята, вам нельзя. Я бы с удовольствием всех вас накормил, но вы можете неправильно это понять. Рыжий остается и теперь будет за хозяина. А вам лучше отправиться домой». Я пошел на них, помахивая руками и приговаривая: «Кыш, кыш». Они отбежали в сторону, уселись метрах в десяти и там остались. Я вернулся к рыжему. Он уже съел колбасу и принялся за сыр. Погладить себя он не дал. Я не стал настаивать и вошел в дом. Из окна мне видны были кошка с котенком. Как только дверь за мной закрылась, они тут же устремились к рыжему. Я вышел, не давая им приблизиться, и шугнул уже серьезнее. Теперь я проводил их до забора и за забор и постоял тут некоторое время, пока они не ушли. Оглянувшись, увидел рыжего, отошедшего от миски, он уже позавтракал. Я широко открыл дверь в дом и пригласил его войти, но он не пожелал. Примерно за неделю мы сблизились. Он стал заходить в дом, но остаться на ночь согласился только примерно через месяц. А полное его доверие я заслужил не раньше чем через полгода, после суровой в тот год зимы. Из всего этого я заключил что детство у него было трудное.

Назвал я его сразу и имя тут же приклеилось, он привык к нему моментально, за день, может, за два. Почему Апельсин, не знаю; кроме «апельсиновой» масти, было в нем еще что-то, что незримо радует нас в этом солнечном «яблочке». Апельсин», говорю я. «Мяу», отзывается Апельсин. Могу повторить, он снова скажет свое спокойное «Мяу», он понимает – мы общаемся. Нормально. Он всюду со мной здоровается, где бы ни увидел. Вместе утром выходим из дома во двор. Я крутнулся по делам, через пять минут мы снова встречаемся. Апельсин обязательно скажет «Мяу». «Мы же только что виделись», говорю я. Он снисходительно меня разглядывает. В его взгляде я читаю: «Приличные, воспитанные люди, такие как я, Апельсин Великий Охотник, должны здороваться всегда, когда бы ни встретились». «Поня… а… тно», говорю я, пристыженный. И то правда, почему бы лишний раз не пожелать друг другу здравствовать. Из нас двоих себя он считает старшим. Он постоянно меня учит и многому уже научил. Но от меня он тоже кое-чему научился.

Его трудное детство сказалось на его привычках. Все съестное, что находилось в пределах его досягаемости, он считал своей собственностью и немедленно принимался это доказывать. Поначалу даже на полках ничего нельзя было оставить. Кроме Апельсина, в доме есть еще один житель, стафф-терьер Мерлин. Могучий пес около 40 кило весом, тигрового неярко выраженного окраса, высота в холке 55 см, сильный как лошадь. Обеденный стол у меня низкий, полметра в высоту. Голова Мерлина над столом, он видит все, что на нем есть во время обеда: мясо, сыр, колбаса..; все так аппетитно пахнет и так соблазнительно выглядит. Но он молча сидит в полуметре, молча на все это смотрит и время от времени сглатывает слюну. Можно спокойно уходить и заниматься своими делами, он будет так же молча ждать и со стола никогда ничего не возьмет. Это кровь, голубая кровь сотен поколений, вырастившая в нем благородство и воспитавшая хорошие манеры. Не помню даже, чтобы я его учил. Ему достаточно спокойным голосом сказанного «нельзя», он тут же знает, что чего-то нельзя – того, этого.., лишь бы он понял, к чему запрет относится.

Не то Апельсин. Вот как всё было на первых порах. Подошло время обеда, Апельсин тут как тут. Я накрываю на стол. Не успел я отлучиться, чтобы принести хлеб или налить молока, как он уже на столе. Я беру его за шиворот, выношу на улицу и забрасываю метров на пять. Если делать это спокойно, аккуратно и беззлобно, вреда ему от его недолгого пребывания в воздухе в свободном полете никакого. Приземлившись, он отряхивается и, не оглядываясь, уходит. Что нельзя ничего брать со стола или расхаживать по нему во внеобеденное время, Апельсин понял сразу, но отучиться быстро было выше его сил. Несколько раз урок пришлось повторять, в последний раз – совсем недавно, я уж и думать об этом забыл, года два прошло со времени его последнего срыва. Теперь Апельсин повторил свой сеанс воздухоплавания и, как всегда, ушел. После завтрака я вышел из дома, собираясь заняться делами. Апельсин обычно охотился до обеда, а потом спал во дворе на виду. На этот раз он был недалеко, метрах в 15, за забором. «Странно», отметилось у меня в мозгу далеко в закоулках, но я не придал этому значения. «Мяу», крикнул Апельсин и устремился прямо ко мне. Юркнул в ноги и принялся о них тереться и урчать, расхаживая по кругу. «Мириться пришёл,» – догадался я. «Ну что, будешь еще?» – «Не буду – не буду – не буду», клялся Апельсин. И хотя все звучало в форме его обычного «мяу», мы очень даже хорошо друг друга понимали. «Ладно», говорю я, «подожди здесь». Я вынес ему кусочек сыра, он его слопал, весело на меня глянул, крутнув хвостом, сделал резвый скачок и отправился по своим охотничьим делам. Инцидент был исчерпан. И все же нужно быть снисходительным и не забывать об этом «трудном детстве». Обычно я о нем помню и, чтобы лишний раз Апельсина не провоцировать, стараюсь не оставлять ничего съедобного в местах, ему доступных.

Апельсин никогда не бывает голодным. Наши с ним завтраки-обеды-ужины это просто уклад жизни. Если говорить о сытости, он спокойно обошелся бы и без них. Но не обходится. Ему, как и мне, недостает наших немногословных разговоров и прочих знаков внимания. Он ждет, чтобы его покормили с руки; это может быть просто размоченный в воде сухарик, что чаще всего и бывает. Но, конечно, не откажется ни от сыра, ни от колбасы или рыбы, хотя особой разницы в реакции на колбасу и сухарик я не замечал. Общение для него важнее. Он его ценит и не бывает неблагодарным. Кроме мышей, всю свою добычу, включая крупную и тяжелую, он всегда тащил ко мне и расправлялся с ней у меня на глазах. Поначалу я думал, что в нем говорит обычное тщеславие, вот, мол, какой я Апельсин Великий Охотник. Но потом понял, что это не главное – он со мной делится, это его форма благодарности за то, что нам так уютно и безбедно живется вдвоем. Хотя, конечно, ему нравились мои охи, ахи и прочие восторги, но он принимал их как должное, он знает, что этого заслуживает.

Его охотничьи подвиги действительно достойны восхищения. Мыши для него «семечки» – молниеносный бросок, и он уже с ней, полумертвой, играет: шевелит лапой, сидит в стороне, наблюдая, как она пытается скрыться, вовремя отсекает пути к укрытию; когда она перестает шевелиться, принимается за неторопливую трапезу, начиная всегда с головы. Был год, когда на мышей случился урожай. Зимой они скопом ринулись в дом. Апельсин зимой тоже всегда ночует в доме, спит на кровати у меня в коленях и долго там поверх одеяла устраивается. Мыши ему просто надоели, и если не на виду, Апельсин перестал на них реагировать; мыши шелестели и скреблись, а он спал, хотя подрагивающие уши говорили, что он превосходно их слышал. Пришлось ставить мышеловки. Одна из них находилась за кроватью со стороны изголовья, там у мышей был главный тракт. Я отдавал Апельсину мышей из мышеловок, и он хотя и не всегда, нехотя их съедал, куда только помещалось. Но на щелчок мышеловки Апельсин всякий раз реагировал мгновенно и спросонья летел стремглав, не разбирая дороги, случалось, что и по моей голове…

Как только теплело, с весны и до морозов, большую честь времени Апельсин пропадает на улице. Свою волю он не променяет ни на что. Рядом плавня с ее лягушками, водяными крысами, ужами и змеями. Напротив степь с хомяками и зайчатами. Вокруг огороды, перемежаемые пустырями, здесь птички, мыши и домовые крысы. Это все входит в обычное меню Апельсина большую часть года, и все это он мне показал. От ужа сантиметров 70 длиной минут через 20 он оставил один только хвостик; я отдал его Мерлину, но он есть его не стал и долго с ним играл. С хомяками Апельсин в один присест управиться не мог, прятал в укромное место и в течение дня несколько раз туда наведывался. Здоровенную лягушку тоже за раз не осилил и обе задние лапки оставил французу. Я сказал ему, что напрасно он это сделал – француз для плавни враг номер 1. Он промышляет бондюэлем, сладкой кукурузой, и постоянно ворует у плавни воду, чтобы круглое лето поливать свой бондюэль, так что в плавне скоро и лягушек не останется. Но Апельсин в тот момент помочь уже ничем не мог, он объелся, и брюхо у него свисало до земли. Выручил его Мерлин, проглотил обе лапки и попросил еще.

Однажды Апельсин приволок домой зайчонка. Я ахнул, тот был величиной с него самого. «И тебе не жалко?», спросил я его. Он что-то пробурчал в ответ и глянул на меня. Жалости в его глазах не было, было какое-то деловитое спокойствие. Он отвернулся и с этой деловитостью принялся за зайчонка. «Хищник ты, Апельсин», вздохнул я. «Ну а люди что же?», подумалось мне. Апельсину природа назначила быть хищником. Он занимается своим делом. Сейчас наестся до отвала, потом полдня будет спать. Потом снова начнет охотиться, ловить зазевавшихся мышей и зайчат. За шустрыми да умными он и гоняться не станет, найдет дурачков, таких, как этот зайчонок. Потому в его охотничьих угодьях не убывает ни заячьего племени, ни мышиного. А там, где обитает двуногий хищник, остались одни мыши, да он сам. Зайцев в его владениях не сыщешь, он их выбил – ночью, при свете автомобильных фар, слепых и беспомощных в галогеновых безжалостных лучах, за которыми следом идет смертоносный свинец. Вспомнился мой хуторской сосед, к нему часто наезжали его друзья-охотнички из города; на открытии охоты я спросил его об их охотничьих успехах. Он сообщил: за два дня вчетвером они расстреляли 160 (!) лысух. Что делать с этой горой, как их щипать теперь, они не знали, но выход нашли быстро: содрали с лысух шкуры и обезглавили, в город, на радость женам, повезли сплошное мясо. Двоих из них я видел. Из охотничьего камуфляжа выглядывали сытые, красные, пьяные рожи, в дистрофики такие не годились…

Прошли дожди, и в плавне поднялась вода. Она вытеснила из прибрежных камышей водяных крыс, и те подались по огородам. Ночью просыпаюсь от странного громкого клекота. Потом была какая-то возня под полом, но довольно быстро все затихло. Просыпаюсь утром и выхожу. В доме есть пристройка, она вся в щелях, и Апельсин давно ее освоил, нередко он здесь ночует. Вдоль стен там стоят ящики, и на них стопками выложены коробки с книгами. На самой высокой стопке, на уровне моей головы, у него любимое место, и я постелил там коврик. Всякий раз, когда я открываю дверь, если он на месте, я сталкиваюсь с ним нос к носу. И сегодня – то же. На коврике восседает сонный Апельсин, а по кругу от него выложены три водяные крысы и крупный рыжеватый пасюк, его хвост свисает прямо под Апельсином сантиметров на 20. Теперь понятно – они и устроили ночью этот музыкальный с клекотом тарарам. Ясно и то, что минимум еще одна крыса благополучно переваривается сейчас у Апельсина в желудке.

Такой вот у нас Апельсин Великий Охотник.

Есть у Апельсина одна слабость – цигун. Видимо, он как-то незаметно регулярно этим занимается, но тайно. Зато когда я становлюсь в У Цзи, он, если это видит, тут же спешит ко мне, для него это сигнал. Моя стойка У Цзи в прописи от Сунь Лутана: руки по швам, ноги вместе, пятки касаются друг друга, носки разведены так, что между стопами угол 90 градусов. В этом треугольнике Апельсин и устраивается, наваливаясь на мои ступни. Пока я в У Цзи, он сидит там неподвижно, 10, 20 минут, полчаса. Потом начинается движение, а он по-прежнему хочет быть под ногами. Но он мне мешает, и я его устраняю. Он протестует, но приходится смириться.

Февраль открывает любовный сезон в жизни Апельсина. Не странно ли, что те же терзания обуревали когда-то Б. Пастернака?

«Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд.

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит».

Думаю, нет, не странно, все мы из одного теста слеплены – Круг Земной…

Знаменитые кошачьи концерты будоражат ночь. Низкий речитатив звуков то и дело прерывается крещендо.

«Под ней проталины чернеют.

И ветер криками изрыт,

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд».

Апельсину уже не до еды, не до сна, не до забав. Он пропадает на улице сутками. Появляется на несколько часов изможденный, истощенный, нередко в крови, с клоками выдранной шерсти. Отъедается, поспит пару часов и снова пропадает. Апельсин по-своему красив, у него бесстрастная физиономия корнета с щегольскими усиками, явственно намеченными двумя рыжими удлиненными пятнышками по обе стороны носа, там, откуда вырастают его обычные усы. На человеческий взгляд это добавляет ему шарма. Но, кажется, его подружки тоже это ценят.

Апельсин вообще неравнодушен к сладкому, в еде – тоже. Печенье, пряники, пирожные, варенье с булкой.. наверно, он предпочтет их мясу, которого у него всегда вдоволь, а может и рыбе. В глазах Апельсина появляется блеск, а вместо «мяу» слышно урчание; эти признаки явно выдают притаившегося в нем гурмана. Мерлин, хотя он и всеяден, тоже обожает сладости. Ну и я, признаться, без печенюшек обойтись никак не могу. Такая вот подобралась компания – одни сладкоежки.

5.05.2009. х. Редант