Читать книгу Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений - В. В. Ершов - Страница 4

Фундаментальным критерием научности знания, начиная с XVII–XVIII вв. и до настоящего времени, на мой взгляд, является исследование каких-либо явлений в системе элементов, их составляющих. Л. Берталанфи предложил выдающуюся идею исследования явлений с позиции общей теории систем, в основе которой лежит принцип целостности системы, позволяющий преодолевать традиционное механистическое мировоззрение. Данную точку зрения многие исследователи называют дерзкой теоретической идеей, основополагающим научным открытием, ключевым фактором в научном исследовании, определившим путь к новым взглядам и принципам[20].

Однако большинство ученых-правоведов, к сожалению, ограничивают свои научные исследования традиционными собственно юридическими проблемами. Так, М. В. Антонов, как представляется, излишне категорично и спорно полагает: «использование данного понятия (теории систем. – В. Е.) легко может привести к сомнительным заключениям, основанным на подмене различных значений термина «система» в ходе рассуждений. Критический взгляд на это понятие, – пишет он, – позволяет увидеть его связь с небесспорными объективистскими установками в социальной философии и объяснить его убеждающую силу через раскрытие таких трюизмов, на которых покоятся аргументы о системности права». Использование в правоведении терминов, производных от понятия «система», чревато недопустимым упрощением понимания нормативного характера права, в ракурсе которого эмерджентность, целостность, структурированность, функциональность, полнота и прочие приписываемые праву системные свойства представляются не объективной данностью, а возможным результатом (скорее, целью, «рациональным идеалом») упорядывающей (систематизирующей) творческой деятельности юристов» (выделено мной. – В. Е.)[21].

В то же время Л. Берталанфи, как считают многие научные работники, – основатель теории систем, пришел к важнейшему, полагаю, общенаучному выводу: «Понятие системы в настоящее время не ограничивается теоретической сферой, а становится центральным в определенных областях прикладной науки»[22]. Целостность научного исследования с позиций структурно-функционального анализа традиционно рассматривалась через понятия структуры и функции. Системный подход к социальным явлениям противопоставляется структурно-функциональному анализу. Как справедливо подчеркивал Э. Г. Юдин, в системном подходе центральным является более широкое понятие – «система», тесно связанное с рядом других понятий, например: «структура», «организация», «связь», «отношение», «элемент» и «управление»[23].

Вместе с тем, целый ряд научных работников справедливо признает: универсальное понятие «система» отсутствует. Более того, В. Н. Садовский сделал вывод о том, что универсальное понятие «система» выработать и невозможно[24]. В связи с этим, например, Э. Г. Юдин замечает: «Конструктивные функции понятие «система» выполняет только тогда, когда его употребление приводит не просто к определенному обозначению объекта, а к нетривиальной формулировке проблемы, к построению нового предмета исследования»[25]. Соглашаясь с такими выводами упомянутых известных советских философов, М. Н. Марченко – один из ведущих российских теоретиков права в XXI в., признает наличие различных, зачастую друг другу противоречащих, определений понятия системы и множественность ее смысловых оттенков и знаний[26].

И. В. Блауберг, В. Н. Садовский и Э. Г. Юдин, анализируя теорию систем, выделяли три класса существующих совокупностей объектов: неорганизованные совокупности («суммативное целое»), неорганичные (просто организованные системы) и органичные системы[27]. Просто организованная и органичная системы имеют общие и отличающие их свойства. При этом авторы подчеркивали, что эти системы одинаково «характеризуют наличие связей между элементами и появление в целостной системе новых свойств, не присущих элементам в отдельности. Связь, целостность и обусловленная ими устойчивая структура – …отличительные признаки любой системы»[28]. Вместе с тем, они обосновано полагали, что «если первая есть соединение в известную целостность относительно обособленных элементов, то вторая – «физически» неделимое саморазвивающееся целое»[29].

Анализируя советское право, С. С. Алексеев писал: «Советское право как система – это такое специфическое социальное явление, которое представляет собой нечто среднее, промежуточное между «просто» организованной и органичной системами»[30]. В связи с этим следует заметить, что не только советское право, но и современное внутригосударственное, и международное право, реализуемое в России, возможно рассматривать в рамках единой «просто» организованной системы, характеризующейся целостностью, связью и устойчивой структурой составляющих их элементов. По мере противоречивого и непоследовательного, но в историческом масштабе поступательного развития единого экономического и правового мирового пространства «просто» организованная, единая, развивающаяся и многоуровневая система принципов и норм права, содержащихся в формах национального и международного права, реализующихся в различных государствах, в частности, в Российской Федерации, как представляется, с объективной необходимостью, теоретическими спорами и практическими проблемами неизбежно будет трансформироваться в органичную систему.

В специальной юридической литературе используются самые различные понятия, связанные со словом «система»: «правовые системы современности»[31], «правовая система…»[32], «правовая система общества»[33], «правовая система»[34], «правопорядок»[35] и др. Как справедливо заметил М.И. Байтин, «само выдвижение и обсуждение в 80-х годах новой идеи правовой системы стало, по сути, определенным компромиссом между сторонниками нормативного и широкого понимания права. Отвечая на вопрос, каким же понятием можно охватить совокупность всех известных правовых явлений (выделено мной. – В. Е.), чтобы сохранить четкость, «неразмытость» научной категории, выражающей главное в правовой действительности, – институционное социально-классовое нормативное образование, т. е. объективное право»[36] – С. С. Алексеев писал: «Представляется, что им может служить понятие правовой системы»[37]. Данные точки зрения ученых согласуются с мнением известного французского ученого-юриста Ж. Карбонье о правовой системе как «вместилище, сосредоточии разнообразных юридических явлений»[38].

К основным элементам правовой системы С. С. Алексеев относил: собственно право, судебную и юридическую практику, правовую идеологию, правотворчество и правоприменительную деятельность компетентных органов, всю совокупность правовых актов – документов, в том числе нормативных, индивидуальных, интерпретационных; индивидуальные правовые предписания, правоотношения (субъективные права и обязанности, юридические санкции)[39]. В. Н. Кудрявцев, А. М. Васильев, В. П. Казимирчук расширяли этот список элементов и включали в него правовые нормы, институты и принципы; юридические учреждения; правовое сознание и правовую культуру; правотворчество правореализацию и правопорядок[40]. Вместе с тем, отдельные ученые не ограничивают определенными элементами и сферами правовую систему. Например, В. Н. Синюков исследует российскую правовую систему в ее культурно-историческом аспекте[41]. Как здесь не вспомнить фразу известного персонажа из «Фауста» Гете: «Словами диспуты ведутся, из слов системы создаются».

Оживленная дискуссия в юридической литературе о понятии и правовой литературе и предложения ученых были учтены законодателем и нашли отражение и прежде всего в Конституции РФ, в ч. 4 ст. 15 которой появился термин: «правовая система Российской Федерации». Многие ученые и сегодня продолжают анализировать понятие «правовая система». Например, Ю. А. Тихомиров в правовую систему включает четыре группы элементов: а) правопонимание – правовые взгляды, правосознание, правовую культуру, правовые теории и концепции, а также правовой нигилизм; б) правотворчество – познавательный и процессуально оформленный способ подготовки и принятия законов и иных правовых актов; в) правовой массив – структурно оформленную совокупность официально принятых и взаимосвязанных правовых актов; г) правоприменение – способы реализации правовых актов и обеспечения законности[42].

При таком правовом регулировании и подходе специалистов неизбежно возникает риторический вопрос: возможно ли было все известные разнообразные и онтологически неоднородные социальные явления вносить в Конституцию РФ, являющуюся фундаментальным видом национальных правовых актов, содержащих конституционные принципы и нормы российского права? Вместе с тем, ученые-теоретики права продолжают размышлять и уточнять понятие «правовая система». Так, Н. И. Матузов признает, что под «правовой системой» следует понимать» совокупность внутренне согласованных, взаимосвязанных, социально однородных юридических средств (явлений)»[43] (выделено мной. – В. Е.). С его точкой зрения согласен М. И. Байтин[44]. Однако, к сожалению, названные авторы оставили открытым вопрос о том, почему явления, находящиеся в одной правовой системе, должны быть только социально однородными.

В 1939 –1940 гг. на страницах журнала «Советское государство и право» впервые состоялась дискуссия о системе права, которая с позиции структурно-функционального анализа была в основном сведена к делению права на отрасли[45]. В 1956–1958 гг. этот же журнал продолжил разговор о системе права[46], критериях деления его на отрасли. В 1982 г. журнал «Советское государство и право» организовал третью дискуссию о системе права, посвященную прежде всего методам правового регулирования[47]. В результате проведенных научных обсуждений в юридической литературе с позиции структурно-функционального анализа сложилось устойчивое мнение о том, что система права – это его внутреннее строение, соединение действующих в государстве юридических норм в единое целое, а также разграничение их на отрасли и институты права[48].

Однако данное понятие «система права» выработано весьма спорно. Во-первых, право по существу сведено только к одной его форме – российским правовым актам. Во-вторых, понятие «система» теоретически недостаточно обосновано, в действительности относится лишь к структуре и содержанию и не ко «всему» праву, а только к одной из его форм – российским правовым актам.

Рассматривая формы национального и международного права, реализующегося в государстве, как его внутреннее и внешнее выражение, представляется теоретически более обоснованным введение в научный оборот понятия «система форм права». Данная система состоит из двух подсистем – национального и международного права, образованных составляющими их элементами – соответствующими формами внутригосударственного и международного права, и характеризуется целостностью, устойчивой структурой, взаимосвязью и взаимозависимостью составляющих ее однородных элементов.

Такой вывод теоретически может быть выработан в соответствии на научно обоснованной концепцией интегративного правопонимания. В современный период, как справедливо заметила М. В. Немытина, «приверженцы различных научных концепций постепенно приходят к общей идее о необходимости некого интегрального правопонимания, в рамках которого право рассматривается как системная ценность. Их взгляды сходятся в том, что не стоит противопоставлять типы правопонимания, а следует искать точки их соприкосновения… Именно интегральное (или интегративное) правопонимание позволяет сформировать целостное представление о праве, рассматривать право во множестве проявлений и одновременно в его единстве»[49].

С позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания дискуссионными следует признать вопросы, касающиеся сведения «всего» права, реализуемого, в частности, в Российской Федерации, только к национальным правовым актам, содержащим лишь нормы права, и жесткого разграничения внутригосударственного и международного права, искусственного создания «самостоятельных», «взаимодействующих» на «паритетной» основе отдельных систем национального и международного права. Представляется, теоретически более обосновано, а практически необходимо исследовать «всё» право, реализующееся, например, в Российской Федерации в рамках единой, развивающейся и многоуровневой системы форм права, состоящей из подсистем национального и международного права, образованных составляющими их элементами – формами соответственно национального и международного права. Думаю, в единую, развивающуюся и многоуровневую систему форм национального и (или) международного права, реализующегося в государстве, прежде всего объективно интегрируются основополагающие (общие) принципы российского права, национальные правовые акты, правовые договоры, обычаи российского права, основополагающие (общие) принципы международного права, международные договоры и обычаи международного права.

Э. Г. Юдин выделял три основные характеристики систем: элемент, целостность и связь. В качестве элемента системы Э. Г. Юдин рассматривал далее неделимый ее компонент при данном способе расчленения, минимальный компонент системы или максимальный предел ее расчленения[50]. Классифицируя систему форм национального и международного права, думаю, такими элементами возможно рассматривать формы внутригосударственного и международного права как его внутреннее или внешнее выражение.

Важнейшую роль системного подхода в процессе исследования сложных объектов отмечал еще Г. Гегель. На его взгляд, «всякое содержание получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное предположение или субъективная уверенность»[51]. Развивая эту мысль, И. В. Блауберг и Э. Г. Юдин справедливо заметили, что понятие целостность в научном познании прежде всего ориентирует научного работника в постановке проблем и выработке стратегии исследования[52].

Исходя из данных философских позиций, право не только возможно, но и объективно необходимо прежде всего анализировать как целостное явление в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права. Только при таком целостном подходе к изучению права возможно выделять, например, общие и специальные признаки внутригосударственного и международного права, тенденции их дальнейшего развития, взаимодействия, сближения и дифференциации. В то же время, например, структурно-функциональный анализ, структурализм, как правило, отграничивается анализом структуры или функций собственно, например, закона, который Вместе с тем, «получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное предположение или субъективная уверенность» в отрыве от общих проблем «целого» – системы форм национального и международного права, реализующегося в государстве.

Прямые и обратные связи имеют не только стратегически ориентирующую роль, но и являются непосредственными средствами исследования, системообразующими связями[53]. Характерно, что Н. Винер – основатель кибернетики – определял кибернетику как науку о процессах управления. В современный период кибернетика рассматривается в качестве одной из основных теорий систем, применимых к социальным явлениям[54]. В основе кибернетики лежит передача информации между системой и средой – прямые и обратные связи.

При таком общенаучном подходе прежде всего необходимо обратиться к анализу понятий «обратная связь» и «принципы обратной связи». В философской литературе принято разграничивать данные понятия. «В первом случае, – писал Н. И. Жуков, – обычно имеется в виду лишь канал связи в направлении от управляемого объекта к регулятору, сам же принцип обратной связи означает коррекцию в ходе управления» (выделено мной. – В. Е.)[55]. Отсюда следует, что принцип обратной связи – универсальный способ управления сложноорганизованными системами, обеспечивающий эффективное регулирование, посредством реализации которого происходит конкретизация концептуальных положений диалектики о развитии, «самодвижении» и изменении сложных органических систем, в том числе и системы форм внутригосударственного и международного права. Анализ этого принципа способствует: детализации одного их высших типов причинной связи – взаимодействия элементов системы, когда каждый процесс выступает и как причина и как следствие; углублению раскрытия сущности социально-управленческой природы индивидуального регулирования общественных отношений, в том числе индивидуального судебного регулирования; исследованию роли, значения, способов и каналов воздействия, в частности, судебной практики в процессе регулирования общественных отношений, а также развития внутригосударственного и международного права.

Таким образом, принцип обратной связи применительно к проблемам, затрагиваемым в данной монографии, возможно рассматривать как своеобразную «коррекцию», «настройку», теоретически точнее – во-первых, конкретизацию права в результате уточнения, детализации правотворческими органами, например, основополагающих (общих) и специальных принципов права; во-вторых, коррекцию правового регулирования общественных отношений в результате их индивидуального регулирования с учетом конкретных фактических обстоятельств, безусловно, в пределах принципов и норм права, содержащихся в системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве.

Н. Винер назвал принцип обратной связи «секретом жизни», писал: «обратная связь есть метод управления системой путем включения в нее результатов предшествующего выполнения ею своих задач»[56]. Философской основой принципа обратной связи является отражение. Будучи активной формой проявления движения, отражение носит мобильный, активный характер. Исследование принципа обратной связи является одним из наиболее перспективных направлений философской и правовой мысли. В специально посвященной этой проблеме монографии Л. A. Петрушенко писал: «Этот принцип характеризует одно из наиболее общих и существенных свойств живого – его способность самостоятельно поддерживать (в определенных пределах) нормальный процесс жизни и линию поведения в изменяющихся условиях, … зависимость управления от передачи информации, … выявляет … момент самодвижения, присущий всей материи»[57].

Необходимость исследования принципа обратной связи в процессе изучения, например, судебного правоприменения отмечали и советские ученые-юристы. Так, А. Б. Венгеров обоснованно заметил, что в процессе правового регулирования судебная практика играет роль одной из форм обратной связи, сигнализирует о социальной эффективности правового регулирования, отражает воздействие общественных отношений на правовые нормы[58]. Эту позицию также разделял и С. С. Алексеев, подчеркивавший, что именно практика через механизм «обратной связи» обуславливает дальнейшее развитие содержания правового регулирования[59].

Таким образом, в соответствии с общенаучным принципом обратной связи и с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания право, во-первых, неизбежно должно повышать степень своей определенности в результате, например, конкретизации правотворческими органами основополагающих (общих), а также специальных принципов и норм права, имеющих более высокую юридическую силу; во-вторых, корректироваться в процессе индивидуального регулирования сложившихся правоотношений, например, в виде индивидуального судебного регулирования или индивидуального договорного регулирования с целью учета конкурентных фактических обстоятельств.

Характерной чертой любой социальной системы является наличие в ней процессов управления, связанных с ее целесообразным функционированием, обменом информацией и развитием. Это в полной мере относится и к системе форм внутригосударственного и международного права, а также к происходящим встречным процессам индивидуального регулирования общественных отношений (в том числе индивидуального судебного регулирования), связанным с защитой прав и правовых интересов физических и юридических лиц, обменом, с одной стороны, принципами и нормами права, содержащимися в единой системе форм национального и (или) международного права, реализующимися в государстве, с другой – правореализационной практикой.

В работах советских ученых-юристов неоднократно, но лишь в самом общем виде отмечалось, что право[60], правоприменение[61], и, в частности, судебное правоприменение[62] являются объективно необходимыми средствами социального управления. Судебное правоприменение обладает целым рядом признаков, присущих социальному управлению. Среди них: целенаправленное организующее регулирование общественных отношений; выработка и принятие с этой целью решений; связь управления с информационными процессами; необходимость дополнения «внешнего» (правового) регулирования «внутренним саморегулированием» (индивидуальным регулированием) в пределах принципов и норм права, содержащихся в системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве; наличие целой системы связей между правотворческими, исполнительными и судебными органами власти, антиэнтропийный характер управления, связь управленческих процессов с развитием системы форм внутригосударственного и международного права.

Вместе с тем, судебное правоприменение объективно отличается от иных средств социального управления. В частности, управляющее воздействие осуществляется только посредством прежде всего принципов и норм права, содержащихся в системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве; деятельность органов судебной власти обеспечивается возможностью использования принудительной силы прежде всего государства и происходит в процессуальных формах, установленных в федеральных законах.

Для изучения проблем социального управления важнейшее значение имеет применение выводов и положений теории информации. По мнению Н. Винера: «Понимание общества возможно только на пути исследования сигналов и относящихся к нему средств связи, а теория управления является только частью теории информации, являющейся обозначением содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему, мерой организации сложной системы»[63]. Положение о связи управления и информации в юридической литературе «приобрело статус методологического принципа исследования сложных динамических систем»[64].

С позиции теории информации управление, в том числе и посредством правового регулирования общественных отношений, возможно рассматривать как уменьшение неупорядоченности, энтропии, (в частности, повышение степени определенности права), достигаемое посредством обмена прескриптивной (предписывающей) информацией, например, принципами и нормами права, содержащимися в системе форм национального и (или) международного права, реализующимися в государстве, и дескриптивной (осведомительной, корректирующей) информацией, в частности, судебной практикой, способствующей индивидуальному регулированию и направляемой по каналам обратной связи в правотворческие органы с целью дальнейшего развития принципов и норм внутригосударственного и международного права. «Окружающий нас мир, – подчёркивал Н. Винер, – это мир процесса, а не окончательного, мертвого равновесия»[65].

Таким образом, с позиции теории информации правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений возможно рассматривать как уменьшение неупорядочности (энтропии), которое достигается, во-первых, в процессе бесконечного повышения степени определенности права, в частности, в результате конкретизации правотворческими органами принципов и норм права, имеющих более высокую юридическую силу; во-вторых, выработки эффективной, например, судебной практики вследствие реализации принципов и норм права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права – обмена прескриптивной (предписывающей) и дескриптивной (корректирующей) информацией.

Важное теоретическое и практическое значение имеет дифференциация сфер правового и индивидуального регулирования общественных отношений. «Главным критерием такого разграничения, – как в целом справедливо заметили В. В. Глазырин и В. И. Никитинский, – может служить следующее правило: общие свойства объектов правового воздействия, существенные для правового регулирования данного вида общественных отношений, должны найти отражение в норме права (как правиле общего действия) (на мой взгляд, – прежде всего в основополагающих (общих) принципах внутригосударственного и (или) международного права и только в последующем – в специальных принципах и нормах права, конкретизированных в соответствии с основополагающими (общими) принципами права) индивидуальные же характеристики объектов… отражаются на уровне правоприменения путем предоставления законом соответствующих возможностей для усмотрения правоприменителя»[66] (с моей точки зрения, теоретически точнее – индивидуального регулирования общественных отношений).

Рассматривая управленческую природу правоприменения, необходимо также подчеркнуть недостаточность, во-первых, правового регулирования общественных отношений с позиции юридического позитивизма посредством применения только норм права, выработанных лишь органами государственной власти; объективную необходимость применения принципов и норм права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания; во-вторых, недостаточность правового регулирования общественных отношений, и необходимость его коррекции «внутренним саморегулированием», индивидуальным регулированием общественных отношений. Такой вывод убедительно подтверждается в случае применения общих законов управления в процессе анализа проблем, например, судебного правоприменения. Так, закон необходимого разнообразия позволяет определять степень (меру) требуемого разнообразия принципов и норм права, содержащихся в системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве, в их отношении с опосредуемыми развивающимися и многообразными общественными отношениями. Ибо, согласно У. Эшби, сформулировавшему этот закон, степень разнообразия управляющей подсистемы должна быть не меньше степени разнообразия управляемой подсистемы, поскольку «…только разнообразие может уничтожить разнообразие»[67].

Отсюда принципы и нормы права, содержащиеся в системе форм национального и международного права, реализующиеся в государстве, с объективной необходимостью должны предусматривать все богатство индивидуализированных и конкретных фактических отношений. Однако в действительности это даже теоретически недостижимо. В связи с этим возникает необходимость в таких «компенсаторных» правовых средствах, как индивидуальное регулирование общественных отношений и выработка в его процессе различных видов неправа, например, судебных актов.

С учетом необходимости разграничения правового и индивидуального регулирования общественных отношений представляется теоретически недостаточно обоснованным вывод С. С. Алексеева, полагавшего: «Право – это не только структурно сложная, динамическая система, но и система в известной степени «саморегулирующаяся» и «самонастраивающаяся»[68]. Исходя из интегративного правопонимания и учитывая изложенные общенаучные и теоретические выводы, возможно уточнить вывод С.С. Алексеева. С одной стороны, с позиций теории информации и научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, исследуя процессы энтропии (уменьшения неупорядочности), происходящие в праве, в результате объективно неизбежного повышения степени определенности права, с таким мнением С.С. Алексеева можно согласиться только в «известной степени». Вместе с тем, с другой стороны, в большей степени принципы и нормы права «настраиваются» в процессе индивидуального регулирования сложившихся правоотношений между конкретными лицами, преодоления пробелов и коллизий в системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве, и анализа индивидуальных особенностей фактических отношений.

В связи с исследованием систем с позиции передачи информации по каналам прямой и обратной возникло понятие «гомеостазис». Понятие «гомеостаз» произошло от слов «гомео» – постоянный, и гр. «stasis» – состояние, т. е. состояние неподвижности. Данное понятие применил американский физиолог Уолтер Кеннан в ходе описания процессов, происходящих в биологическом организме. Гомеостазис, по У. Кеннону, означает относительное динамическое постоянство состава и свойств среды и устойчивость основных физиологических функций организма человека, животных и растений[69].

При таком фундаментальном общенаучном подходе гомеостазис правоотношений прежде всего можно рассматривать как подвижное и устойчивое равновесие, устанавливающееся в результате взаимодействия встречных и взаимодополняющих процессов, происходящих в правовом и индивидуальном регулировании общественных отношений с целью достижения их устойчивого и динамического постоянства. Так, в правовом регулировании неизбежно и непрерывно происходят процессы повышения степени определенности права, например, конкретизации основополагающих (общих) и специальных принципов, а также норм права, имеющих более высокую юридическую силу. В процессах индивидуального регулирования общественных отношений, например, выявляются пробелы и коллизии в праве, требующие своего устранения правотворческими органами.

Краткий анализ правового и индивидуального регулирования общественных отношений с общенаучных позиций, прежде всего исходя из положений общей теории систем, социального управления и теории информации, позволяет сделать следующие общие выводы.

1. Изучение права, государства и других правовых явлений с общенаучных позиций предоставляет возможность реализовывать нетрадиционную, принципиально иную стратегию научных исследований.

2. Общенаучный подход, примененный к анализу права в данном параграфе монографии, позволяет выделять и разрабатывать качественно другие научные проблемы, в частности, элементов системы права, ее целостности, прямых и обратных связей, а также новые свойства права, не присущие её отдельным элементам.

Перефразируя процитированное выше высказывание Г. Гегеля с позиции научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, следует признать: всякая форма национального и (или) международного права получает свое «оправдание» лишь как «момент целого», вне которого она есть «необоснованное предположение или субъективная уверенность». При таком общенаучном подходе взаимосвязанные и взаимодополняющие процессы как правотворчества и реализации права, так и исследования отдельных правовых явлений, в том числе элементов и форм национального и (или) международного права, должны происходить как «моменты целого», т. е. не изолированно и самостоятельно, а прежде всего в рамках единой, развивающейся и многоуровневой системы форм национального и (или) международного права, реализующегося в государстве.