Читать книгу Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений - В. В. Ершов - Страница 5

Разделение властей – одна из сложнейших и важнейших теоретических и практических проблем, имеющая свою многовековую историю, как периодического развития, так и контрразвития, например, отмены законов, устанавливающих право граждан на судебную защиту от неправовых действий (бездействия) должностных лиц и правовых актов правотворческих и исполнительных органов государственной власти. Идея разграничения деятельности государственных органов в самом общем виде высказывалась еще античными мыслителями Платоном, Аристотелем, Полибием, Ликургом и др. Д. Лильберн (1614–1657 гг.) – один из первых мыслителей, настаивавших на необходимости разделения властей на правотворческую, исполнительную и судебную в целях гарантии реализации права и предупреждения возможных злоупотреблений в государстве. Лишь в том случае, считал он, когда эти власти будут осуществляться различными органами и лицами, можно уничтожить произвол и обеспечить прочность самого правления[70].

Основоположниками классического варианта теории разделения властей в специальной литературе называют Джона Локка и Шарля Монтескье. Однако Д. Локк считал необходимым разделение только правотворческой, исполнительной и федеративной (регулирующей отношения с другими государствами) властей. При этом он подчеркивал: все подчиняется правотворческой власти, поскольку «тот выше, кто предписывает законы»[71]. В отличие от Д. Локка Ш. Монтескье выделял среди органов государственной власти и судебную власть. В то же время он считал, что судебная власть должна быть доверена не специальному государственному органу, а выборным лицам из народа, привлекаемым к отправлению правосудия только на определенное время. «Таким образом, – полагал Ш. Монтескье, – судебная власть, столь страшная для людей, не будет связана ни с известной профессией, ни с известным положением; она станет… невидимой и как бы не существующей»[72]. При таком теоретическом подходе Ш. Монтескье сделал вывод: «Судебная власть в известном смысле как бы совсем не власть; из трех властей… власть судебная некоторым образом есть ничто»[73], «судьи суть… не что иное, как уста, произносящие слова закона»[74]. Вместе с тем, действительной заслугой Ш. Монтескье является разработка идей равновесия и системы «сдержек и противовесов» правотворческих и исполнительных органов государственной власти. В отличие от Д. Локка Ш. Монтескье, как показал весь последующий мировой опыт, обосновано и убедительно подчеркивал необходимость динамического равновесия, независимости и обособления правотворческих и исполнительных органов государственной власти. Последователи Ш. Монтескье прежде всего почитают своего кумира как родоначальника теории разделения властей.

Ж.-Ж. Руссо с позиции неотчуждаемого, единого и неделимого народного суверенитета критиковал идею Ш. Монтескье о разделении властей, результат взаимного сдерживания обособленных властей видел лишь в раздроблении государства; он один из первых отмечал необходимость разделения не властей, а государственных функций. Якобинцы в лице М. Робеспьера считали равновесие властей «химерой». В якобинской Конституции Франции 1793 г. разделение властей прямо отрицалось. Однако уже Конституция Франции 1795 г. разделение властей определила как «первое условие свободного правления», «вечный закон», без которого «общественный порядок не может быть характеризован»[75].

При создании американской Конституции 1787 г. первоначально за основу был взят вариант разделения властей, предложенный Д. Локком. Спустя уже непродолжительное время «все полномочия управления – законодательные, исполнительные и судебные, как подчеркивал И. Джефферсон, – оказались у законодательного корпуса. Концентрация их в одних и тех же руках является совершенно точным определением деспотического Правительства. Сто семьдесят три деспота, безусловно, являются такими же угнетателями, как и один»[76]. В связи с отторжением практикой локковской модели разделения властей авторами американской Конституции была взята за основу усовершенствования система Ш. Монтескье. Основополагающим принципом стало не только горизонтальное, но и вертикальное разделение властей (федерация-штаты). В детально разработанную систему «сдержек и противовесов» были заложены следующие основополагающие принципы: различные источники формирования и несовпадающий срок полномочий органов государственной власти, создание разнообразных институтов «снятия» диктаторских поползновений различных органов государственной власти.

Жесткие рамки абсолютной монархии в России длительное время не способствовали теоретическому исследованию и практической реализации идеи разделения властей, особенно ее наиболее радикальных положений о равновесии и сдерживании, вынуждали ученых занимать компромиссную позицию. Весьма характерной была точка зрения Н. М. Коркунова: «Русские дореволюционные юристы обратили внимание на невозможность употребления понятия «делимость» власти; правильнее говоря о распределении отдельных функций государственной власти»[77]. Однако 29 сентября 1862 г. в Основных положениях судоустройства в России впервые была законодательно закреплена идея разделения не функций, а властей: «Власть судебная отделяется от исполнительной, административной и законодательной»[78].

В конце XIX – начале XX вв. многие прогрессивные русские ученые начали активно поддерживать идею выделения в судах специализации по рассмотрению споров граждан с публичной администрацией либо создания административных судов. Так, В. Ф. Дерюжинский подчеркивал: «В качестве гарантии законности в управлении административные суды, с их особенным устройством, определенной компетенцией и известными формами производства в них, являются результатом новейшего периода в развитии европейских государств»[79]. Незадолго до Февральской революции 1917 г. в составе Правительственного Сената первый Судебный департамент получил некоторые полномочия по рассмотрению административных споров.

Постановлением от 30 мая 1917 г. Временное правительство утвердило Положение о судах по административным делам, вводившееся в действие с 1 июня 1917 г. Ю. Н. Старилов справедливо отмечает: «При эволюционном развитии российской истории в начале XX в. стала бы очевидной необходимость создания в России административных судов как полнокровных судебных органов, разрешающих споры в сфере публичного управления»[80].

Классики марксизма-ленинизма вслед за Ж.-Ж. Руссо и М. Робеспьером не поддерживали идею разделения властей. «Коммуна, – писал К. Маркс, – должна быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы»[81]. Развивая данную мысль, Ф. Энгельс уточнял: «Разделение властей, которое… рассматривают как священный и неприкосновенный принцип, на самом деле есть не что иное, как прозаическое деловое разделение труда…»[82]. Аналогичную позицию занимал и В. И. Ленин, полагавший, что советская власть дает возможность «соединить в лице выборных представителей народа и законодательную функцию и исполнение законов»[83]. При таком подходе В. И. Ленин утверждал: «Новый суд нужен прежде всего для борьбы против эксплуататоров… роль суда: и устрашение и воспитание»[84].

Вместе с тем, идея создания судов по административным делам обсуждалась и в начале советского периода. Как справедливо отметил В. И. Радченко, «…менее известной остается третья попытка учредить органы административной юстиции уже в советское время. В 1918 году Наркомат Госконтроля подготовил проект ее организации в РСФСР. В начале 20-х годов институтом советского права по заданию наркомата юстиции также был разработан соответствующий проект закона, предусматривающий образование Верховного административного суда и соответствующих судов в губерниях и областях. Однако в дальнейшем возобладала прямо противоположная точка зрения. Она заключалась в том, что аппарат пролетарского государства, в отличие от буржуазного, работает исключительно в интересах трудящихся, и следовательно, вмешательство судов в его деятельность будет только мешать ему в работе на благо человека труда»[85]. В специальной литературе вновь стала господствовать идея разделения труда и функций государства, отрицание возможности и необходимости разделения властей[86].

Не оспаривая необходимость и возможность самостоятельного исследования компетенции и функций государственных органов, как представляется, разделение властей и разделение труда как в теоретическом, так и в практическом плане являются самостоятельными и различными научными и практическими проблемами. С позиции языкового толкования «функция» – это «обязанность, круг деятельности, назначение, роль»[87]; «компетенция» – «круг чьих-нибудь полномочий, прав»[88]. В то же время «власть» это «право и возможность распоряжаться кем-чем-нибудь, подчинять своей воле»[89].

В современный период разделение властей принято рассматривать в качестве обязательного признака правового государства. Так, германский государствовед К. Хессе теорию разделения властей называет основным организационным началом конституирования государственной власти, ее рационализации, стабилизирования, ограничения и контроля[90]. В дальнейшем только фашизм и отдельные авторитарные режимы в XX в. на Западе игнорировали принцип разделения властей, являющийся одним из средств обеспечения демократии[91].

Весьма характерна переоценка доктрины разделения властей в Великобритании. Так, по мнению Н. У. Барбера, «большинство исследователей, писавших о британской Конституции до 1990 г., высказывали изрядный скептицизм относительно применимости данной доктрины к конституции. Возражения выдвигались на двух уровнях. Прежде всего утверждалось, что принцип РВ (разделения властей – авт.) не должен применяться к конституциям парламентского типа, поскольку в основе парламентских систем лежал принцип слияния, а не разделения властей (выделено мной. – В. Е.) … первая группа возражений заключалась в простом утверждении, что разделение властей неприменимо к британской конституции. Вторая группа возражений (более фундаментального порядка) подвергла сомнению безупречность принципа разделения властей как такового. Утверждалось, что разделение властей основывается на ошибке: не существует естественного разделения властей между тремя ветвями государственной власти. Согласно радикальным возражениям фактически не существует разделения между законодательной, судебной и исполнительной властью. Согласно более умеренным взглядам – это разделение весьма размыто[92]. Например, Джоффри Маршалл теоретически весьма неопределенно, но чрезмерно категорично утверждал: разделение властей представляет собой «пеструю, беспорядочную смесь (jumbled) аргументов в пользу политики, которую следует поддержать или отвергнуть по другим причинам»[93] (выделено мной. – В. Е.).

Весьма показательно, что, во-первых, по признанию самого Н. У. Барбера, первая группа возражений «заключалась в простом утверждении, что разделение властей неприменимо к британской конституции». Во-вторых, вторая группа возражений, как полагает Н. У. Барбер, «более фундаментального порядка», свелась к «сомнению» «в безупречности принципа разделения властей как такового»; утверждению, что фактически «не существует естественного разделения властей между тремя ветвями государственной власти». К сожалению, в данном случае британские исследователи (как и многие российские ученые) дискуссионно допускают подмену теоретических аргументов на действительно имеющие место определенные фактические обстоятельства. В-третьих, в указанной выше цитате Д. Маршалла спорно применяется понятие «ветви государственной власти». Вместе с тем, доктрина разделения властей предполагает разделение «органов государственной власти».

В то же время, как признает Н. У. Барбер, «… в более поздних работах принцип разделения властей рассматривается как общий принцип конституционализма, применимый ко всем конституциям во все времена»[94]. Например, в работе Э. Бэрендта «Разделение властей и конституционное правление», опубликованной в 1995 г., утверждается, что задача принципа разделения властей – это защита свободы индивида, поскольку благодаря РВ ставятся препятствия на пути тирании и деспотии со стороны государства»[95].

Ярким практическим подтверждением переоценки в конце XX – в начале XXI в. доктрины разделения властей в Великобритании является конституционная реформа, связанная с отменой судебной функции Палаты лордов и созданием Верховного суда. В соответствии с Актом о конституционной реформе 2005 г. был создан новый Верховный суд, отделенный от законодательных и исполнительных органов государственной власти и состоящий из судей, не являющихся членами Палаты лордов. По справедливому заключению Н. У. Барбера, «создание Верховного суда и изменение роли лорда-канцлера рассматривается в качестве наиболее важных шагов на пути к разделению властей…»[96].

В современной специальной литературе выделяют две основные модели разделения властей: «гибкую» и «жесткую». Первая из них основывается на идеях Д. Локка о тесном взаимодействии властей при верховенстве одной из них и характерна для государств с парламентской формой правления. Вторая модель основывается на концепции Ш. Монтескье и его последователей о равновесии, независимости и взаимном сдерживании властей.

Традиционно зарубежные и российские специалисты, как правило, рассматривают только собственные отраслевые теоретические и практические проблемы, а также специальные вопросы судоустройства, судопроизводства, обеспечения деятельности судов и т. п. Вместе с тем, исходя из концепции разделения властей, представляется необходимым прежде всего исследовать теоретические и практические проблемы взаимоограничения, сдерживания и разграничения компетенции суда и других органов государственной власти. С позиции теории систем целенаправленный анализ деятельности каждого элемента системы в отдельности является необходимым и важным, но недостаточным. Для выяснения существенных характеристик какого-либо органа государственной власти необходимо установить его место и роль в системе правотворческих, исполнительных и судебных органов государственной власти. Философы убедительно отмечают стремительный рост удельного веса синтеза, проявляющегося в переходе от дисциплинарного к проблемному способу постановки и решения задач[97].

Применение категорий системного анализа вызывается необходимостью исследования правовых явлений, в том числе органов государственной власти, в целом, в рамках системы федеральных органов государственной власти России. При таком общенаучном подходе к исследованию правовых явлений уже нельзя ограничиваться только собственно разделением функций органов государственной власти. С объективной необходимостью как в теоретическом, так и в практическом плане прежде всего следует акцентировать внимание на анализе системы органов государственной власти в целом, изучении проблем взаимовлияния, взаимосвязи, сдерживания и взаимоограничения правотворческих, исполнительных и судебных органов государственной власти.

В связи с этим в процессе изучения места и роли суда в системе органов государственной власти возможно исследовать правовые проблемы, остающиеся при традиционных методах анализа вне поля зрения научных работников, в том числе, проблемы активной роли суда в процессе индивидуального судебного регулирования общественных отношений, например, толкования и преодоления коллизий между принципами и нормами права, применения относительно определенных и диспозитивных норм права, преодоления пробелов в международном и внутригосударственном в праве. Следует подчеркнуть, что в системе органов государственной власти составляющие ее элементы (органы государственной власти) не способны к самостоятельному, «изолированному» существованию; с объективной необходимостью они обеспечивают взаимное сдерживание, функционирование и развитие. Важным показателем целостности системы органов государственной власти является мера свободы элементов, ее составляющих, поскольку они обладают и относительной самостоятельностью. Специфика системы органов государственной власти не ограничивается собственно ее элементами; прежде всего она характеризуется прямыми и обратными связями и отношениями между ними.

С позиции теории систем органы государственной власти должны быть независимы друг от друга, «равновесны», обеспечивать взаимное сдерживание. Данные цели достигаются посредством закрепления в конституциях государств и реализации на практике «сдержек и противовесов». Ш. Монтескье справедливо отмечал: «Политическая свобода может быть обнаружена только там, где нет злоупотребления властью. Однако многолетний опыт показывает…, что каждый человек, наделенный властью, склонен злоупотреблять ею и удерживать власть в своих руках до последней возможности… Для того чтобы предупредить подобное злоупотребление властью, необходимо… чтобы одна власть сдерживала другую… Наступает конец всему, если одно и то же лицо или орган… станет осуществлять все три власти»[98].

Классическое понимание процесса применения права с позиции юридического позитивизма заключается в подведении общественных отношений под абстрактные нормы права по методу логического умозаключения – силлогизма, в котором роль большей посылки играет «право», а точнее, прежде всего «законодательство» (правовые акты), а меньшей – конкретный казус. Как представляется, такое понимание сущности правоприменения не отражает всей действительной глубины и сложности реальной правоприменительной деятельности судей, не соответствует основополагающим положениям теории систем.

Рассматривая судебное правоприменение с позиции системного анализа и научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, необходимо исследовать объективно происходящие процессы не только взаимного сдерживания, но и взаимодействия, в определенных пределах коррекции и саморегуляции, а также влияния на процессы правоприменения и правообразования. Правоприменительные процессы коррекции и относительной «саморегуляции», индивидуального судебного регулирования общественных отношений, происходящие, например, в результате толкования принципов и норм права (уяснения для себя и разъяснения для других); преодоления в процессе рассмотрения уголовных и гражданских дел коллизий (противоречий) между принципами и нормами права; применения относительно определенных норм права (прежде всего содержащих оценочные понятия, например, «значительный ущерб», «уважительные причины» и т. д.) и диспозитивных норм права; преодоления в процессе судебного правоприменения пробелов в праве.

Системный подход позволяет научно обосновать глубинные процессы не только взаимного сдерживания, но также и коррекции, относительной «саморегуляции», реально происходящие в ходе индивидуального судебного регулирования общественных отношений. Если проследить логическую последовательность действий судей, то, во-первых, судья прежде всего должен уяснять для себя принципы и нормы права и разъяснять, толковать их для других. Во-вторых, уяснив и разъяснив действительный смысл принципов и норм права, судья может обнаружить и иные принципы и нормы права, коллидирующие с истолкованными им принципами и нормами права. В этих случаях он должен преодолевать коллизии (противоречия) между ними. В-третьих, так как правотворческие органы нередко принимают альтернативные и факультативные нормы права, судья с учетом фактических обстоятельств дела должен выбирать принципы или нормы права, подлежащие применению в данном деле. В-четвертых, многие нормы права содержат оценочные понятия, которые должны быть истолкованы судьями применительно к фактическим обстоятельствам дела, например, к материальному положению сторон, состоянию здоровья участников судебного процесса и т. д. (не произвольно, а с учетом конкретных фактических обстоятельств). В-пятых, достаточно часто, например, в национальных правовых актах имеются пробелы, которые судья должен преодолевать при рассмотрении конкретных споров, в частности, посредством аналогии закона или межотраслевой аналогии закона.

Отдельные специалисты рассматривают толкование принципов и норм права, преодоление коллизий между принципами и нормами права, применение альтернативных, факультативных, относительно определенных и диспозитивных норм права, преодоление судьями пробелов, например, в правовых актах «нежелательными» либо «нетипичными» явлениями. В действительности индивидуальное судебное регулирование общественных отношений явление «желательное» и типичное, объективно необходимое и неизбежное, поскольку даже теоретически невозможно абсолютно урегулировать нормами права все многообразие постоянно развивающихся и изменяющихся общественных отношений. «Диалектически противоречивый исторический процесс взаимодействия норм права и фактических общественных отношений весьма неопределенно и дискуссионно предполагал А. П. Дудин, – включает в себя как процесс правового регулирования, так и встречный процесс правообразования»[99].

С позиции теории разделения властей диалектически противоречивый исторический процесс «взаимодействия» принципов и норм права с фактическими общественными отношениями (точнее, правового регулирования фактических общественных отношений) включает в себя не только процессы собственно правового регулирования, но также и объективно неизбежные процессы, как правообразования, например, повышения степени определенности права посредством его конкретизации правотворческими органами, так и индивидуального регулирования общественных отношений с учетом фактических обстоятельств и в пределах принципов и норм права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права.

Например, Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 8 июня 2015 г. № 14-П, по делу о проверке конституционности части первой статьи 256 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки Т. К. Романовой[100] установил, что вступившим в законную силу решением Ленинского районного суда г. Чебоксары Чувашской Республики от 5 июля 2012 г. было удовлетворено требование Т. И. Романовой о признании незаконным постановления Государственного совета Чувашской Республики от 22 марта 2011 г. № 793 «О досрочном прекращении полномочий депутата Государственного Совета Чувашской Республики Романовой Т. И.»

Впоследствии Т. И. Романова обратилась в суд с требованием о компенсации морального вреда в размере 3 млн руб., причиненного незаконным решением Государственного совета Чувашской Республики о досрочном лишении ее полномочий депутата. Решением Ленинского районного суда г. Чебоксары Чувашской Республики от 20 сентября 2013 г. исковые требования были удовлетворены частично, и с Государственного Совета Чувашской Республики в ее пользу взыскано в качестве компенсации морального вреда 100 тыс. рублей. Однако апелляционным определением судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда Чувашской Республики от 18 декабря 2013 г. данное решение было отменено и по делу вынесено новое решение об отказе в удовлетворении указанных исковых требований со ссылкой на то, что на требования о компенсации морального вреда, причиненного незаконными решениями, действиями (бездействиями) органа государственной власти, органа местного самоуправления, должностного лица, государственного или муниципального служащего, распространяется трехмесячный срок для обращения гражданина в суд, установленный ч. 1 ст. 256 ГПК Российской Федерации, которая Т. И. Романовой была нарушена. Судебный акт апелляционной инстанции не был отменен последующими судебными инстанциями.

В то же время Конституционный Суд Российской Федерации в анализируемом постановлении подчеркнул: сам факт удовлетворения судом требования о признании решений, действия (бездействия) органов публичной власти и их должностных лиц, повлекших причинение морального вреда, незаконными означает, что «…у суда отсутствовали основания для отказа в удовлетворении соответствующего требования по причине нарушения срока обращения в суд, предусмотренного ч. 1 ст. 256 ГПК РФ. Сам же по себе иск о компенсации морального вреда относится к требованиям о защите личных неимущественных прав и других нематериальных благ, на которые в силу ст. 208 ГК РФ исковая давность не распространяется, кроме случаев, предусмотренных законом. При этом закон не предусматривает, что при обращении заинтересованного лица с иском о компенсации морального вреда, причиненного неправомерными решениями, действиями (бездействиями) органов местного самоуправления, должностных лиц, государственных или муниципальных служащих, после вступления в законную силу решения суда, признавшего эти решения или действия (бездействия) незаконными, в исключение из общего правила, закрепленного ст. 208 ГК РФ для требований о компенсации морального вреда, устанавливаются специальные сроки для обращения в суд»[101].

Следовательно, Конституционный Суд в результате индивидуального судебного регулирования сложившихся конкретных правоотношений в виде толкования норм права, содержащихся в ГК РФ и ГПК РФ, установил: в кодексах отсутствует коллизия между общей и специальной нормами, поскольку специальной нормы права нет. В этой связи подлежала применению общая норма права – ст. 208 ГК РФ, не предусматривающая сроков исковой давности к требованиям о защите личных неимущественных прав и других материальных благ. При таком правовом и индивидуальном судебном регулировании общественных отношений требование Т. И. Романовой о компенсации морального вреда подлежало удовлетворению в размере, установленном судом.

Таким образом, система органов государственной власти в результате встречных процессов правового и индивидуального регулирования сложившихся фактических правоотношений на практике должна поддерживаться в состоянии подвижного равновесия, гомеостазиса, относительного саморегулирования, безусловно, в пределах принципов и норм права, содержащихся в единой, развивающейся и многоуровневой системе форм национального и международного права, реализующихся в государстве.

При таком общенаучном подходе теоретические и практические вопросы права и государства необходимо исследовать прежде всего с позиции теории систем, а суд – как элемент системы органов государственной власти. Отсюда эти проблемы, в том числе и административного правосудия, можно рассматривать не сами по себе, а с позиции взаимоограничения и взаимовлияния федеральных органов государственной власти. В результате возможен общенаучный анализ ограничения излишних степеней свободы федеральных органов государственной власти, снижающих эффективность правотворческой и правоприменительной деятельности, в конечном итоге приводящих к нарушению прав и правовых интересов граждан и юридических лиц. Отсюда право можно рассматривать как своеобразную «свободу в несвободе» не только физических и юридических лиц, но также и федеральных органов государственной власти. При таком подходе система федеральных органов государственной власти будет находиться в состоянии эффективного подвижного равновесия, гомеостазиса, а федеральные органы государственной власти – взаимосдерживания и взаимоограничения.

Таким образом, представляется теоретически недостаточным, а практически неэффективным сводить проблемы, например, административного права только к собственным отраслевым вопросам материального административного права и административного судопроизводства: их необходимо исследовать глубже, не только с позиции общей теории права, но и с учетом общенаучных знаний, в частности, теории систем.

В юридической литературе с позиции юридического позитивизма активно анализируются определения понятий «нормоконтроль» и «судебный контроль»[102]. Отдельные авторы весьма справедливо их критикуют[103]. На самом деле, во-первых, в принятых национальных правовых актах имеются не только «нормы права», но и «принципы права»; во-вторых, в действительности суд «контролирует» не нормы права – результат работы прежде всего правотворческих органов, а органы правотворческой и исполнительной государственной власти, принимающие правовые акты. Отсюда то, что в специальной литературе обычно определяется как «нормоконтроль» или «судебный контроль», на мой взгляд, с позиции теории систем было бы более обоснованно рассматривать как объективно необходимый и непрерывный процесс коррекции, взаимного влияния и сдерживания правотворческих, судебных и исполнительных органов государственной власти посредством прямых и обратных связей с целью подвижного равновесия, гомеостазиса системы органов государственной власти, эффективной защиты прав и правовых интересов физических и юридических лиц[104].

Природа и суть споров, связанных с «нормоконтролем», в Конституционном Суде РФ, конституционных (уставных) судах субъектов РФ, судах общей юрисдикции и арбитражных судах, являются тождественными: сдерживание соответствующих правотворческих и исполнительных органов власти посредством влияния на результаты их деятельности – выработанные принципы и нормы внутригосударственного права. Отсюда дискуссионными следует признать предложения некоторых специалистов об отнесении к категории административных дел споров о карьере государственных гражданских служащих. Суд рассматривает только споры граждан и юридических лиц о защите прав и защищаемых правовых интересов. «Просто» интерес (не гарантированный федеральным законом) суд не может и не должен защищать (ч. 1 ст. 46 Конституции РФ). Весьма показательно, что судебная практика по ст. 64 ТК РФ «Гарантии при заключении трудового договора», как правило, сводится к позиции, изложенной выше. Разграничение компетенции федеральных судов по «нормоконтролю» – прерогатива правотворческих органов. Компетенция Конституционного Суда РФ установлена ст. 125 Конституции РФ и Федеральным конституционным законом от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», судов общей юрисдикции – ГК РФ, ГПК РФ, Законом РФ от 27 апреля 1993 г. № 4866–1 «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан», а также Федеральным конституционным законом от 5 февраля 2014 г. № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации» (с последующими изменениями и дополнениями и др.).

Единая природа и сущность административных споров, рассматриваемых в различных судах, как представляется, позволяет отдельным авторам утверждать об общих принципах организации судебного «нормоконтроля» всеми судами Российской Федерации. Так, по мнению Г. А. Гаджиева: «К числу первых из них может быть отнесено требование Конституции о возможности установления полномочий судов в области судебного контроля за нормативными актами только в форме федерального конституционного закона…, принцип коллегиальности при рассмотрении дел», не совпадения системы административных судов с системой органов публичной власти[105].

Конституционный Суд РФ является специализированным судом, компетенция которого по «нормоконтролю» исчерпывающе установлена Конституцией РФ, соответствующим Федеральным конституционным законом. Суды общей юрисдикции и арбитражные суды в силу ст. 46 Конституции РФ вправе рассматривать все остальные споры, связанные с «нормоконтролем», не отнесенные федеральными законами к компетенции Конституционного Суда РФ. Такой вывод возможно подтвердить следующими правовыми аргументами: 1) ч. 2 ст. 46 Конституции РФ гарантирует судебную защиту без исключения всех решений и действий (или бездействия) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц; 2) названные выше законы устанавливают строго ограниченную компетенцию Конституционного Суда РФ; 3) согласно ст. 19–21 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» полномочия Верховного Суда РФ, верховных судов республик, краевых (областных) судов, судов городов федерального значения, судов автономной области, автономных округов, а также районных судов должны быть установлены федеральным конституционным законом. 5 февраля 2014 г. был принят Федеральный конституционный закон «О Верховном Суде Российской Федерации», в соответствии с ч. 4 ст. 2 которого «Верховный Суд Российской Федерации рассматривает в качестве суда первой инстанции административные дела … об оспаривании нормативных правовых актов Президента Российской Федерации, Правительства Российской Федерации, федеральных органов исполнительной власти, Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Следственного комитета Российской Федерации, Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации, Центрального банка Российской Федерации, Центральной избирательной комиссии Российской Федерации…».

При таком правовом регулировании в случае установления пробелов в российских федеральных законах последние могут быть преодолены судами общей юрисдикции и арбитражными судами в конкретных спорах (ad hoc) посредством прямого применения ч. 1 ст. 15 Конституции РФ. Данный вывод позволяет сделать и ст. 126 Конституции РФ, согласно которой «Верховный Суд Российской Федерации является высшим судебным органом по… административным… делам, подсудным судам…». Следовательно, все спорные национальные правовые акты и действия (бездействие) должностных лиц могут быть обжалованы, соответственно, в суд общей юрисдикции или арбитражный суд. Аналогичная концепция нашла свое закрепление, например, в Венесуэле[106].

Традиционно в специальной литературе весьма условно выделяют два вида «нормоконтроля»: «конкретный» и «абстрактный»[107]. В общей теории права «конкретный нормоконтроль» следует рассматривать как один из способов защиты прав и правовых интересов физических и юридических лиц – неприменение судом в конкретном споре (ad hoc) принципов и норм права, не соответствующих принципам и нормам права, имеющим более высокую юридическую силу. «Конкретный нормоконтроль» точнее возможно относить к преодолению судами иерархических коллизий, а «абстрактный нормоконтроль» – к такому способу защиты прав и правовых интересов физических и юридических лиц, как признание принципов и норм права не соответствующими принципам и нормам права, имеющим более высокую юридическую силу.

Как представляется, в результате приведенного в данном параграфе анализа суда с позиций общей теории систем и разделения властей в рамках системы органов государственной власти можно сделать следующие общие выводы.

1. Исследование суда с общенаучных позиций, в том числе общей теории систем, позволяет не ограничиваться «внутренними» проблемами собственно суда, в результате такого общенаучного подхода суд получает своё «оправдание» как «момент целого» (Г. Гегель) – системы органов государственной власти.

2. Рассмотрение суда в системе органов государственной власти позволяет находить общенаучные ответы на многочисленные современные практические вопросы.