Читать книгу Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 1. Герои Бангора - В. Я. Дудко - Страница 16

Мы уже вошли в полосу движения РПК СН и вели поиск второй лодки тактической группы. Через несколько минут вахтенный акустик доложил, что обнаружена малошумная цель. Контакт классифицируется на спектроанализаторе. Заканчивалась вахта командира ГАГ Владимира Гриценко. Он в отсутствии целей уже был готов покинуть рубку акустика и тихо предвкушал отдых. Как вдруг его сменщик, инженер группы, старший лейтенант Павельев, оператор «Скат», сообщил, что обнаружена цель, которую по характерному спектру на спектроанализаторе он идентифицировал, как советскую АПЛ. Я дал команду БИП готовность №1. В ЦП, казалось, прошёл электрический ток. Штурман же сразу начал прокладку курса цели: отметил на карте место К-492 и пеленг на обнаруженную цель.

Определить ЭДЦ (курс скорость дистанцию), командую на БИП. Вначале с большим недоверием, но потом всё увереннее мы отработали опознавание по спектральному анализу, выполнили классификацию и установили слежение за лодкой, применяя только пассивные средства наблюдения. По инструкции командир обязан выполнить ряд активных действий для подтверждения классификации цели: осмотреть горизонт РЛС, убедиться, что по пеленгу обнаружения лодки надводных целей нет, замерить дистанцию до лодки гидролокатором в активном режиме и провести опознавание. Все это было слишком и вызвано только существующими до этого минимальными и небезопасными дистанциями обнаружения. Судя по всему, флотскую инструкцию писал офицер, служивший на дизелях первого поколения. Такие действия полностью дискредитируют РПК СН и всю программу боевой службы. А в боевом распоряжении на поход особых указаний не было, поэтому решил: классификацию завершить в пассивном режиме, применяя спектральный анализ, объективные данные КБР, субъективное мнение акустика и вторичные классификационные признаки, не нарушая скрытности. Аппаратура спектрального анализа была нештатной. Поэтому кроме как существующими методами подтвердить обнаружение и доказать контакт было нельзя. На последующие выходы я её утвердил у командующего, импортную аппаратуру, как штанную приставку к комплексу «СКАТ». ) День 21 февраля 1982 года ничем не отличался от той вереницы дней с самого начала боевой службы.

Монотонность, которая царила на лодке, была прервана обсуждением цели. У КБР проснулся охотничий азарт. Мы должны были определить свою тактику безаварийного длительного слежения за РПКСН. Нужно было выявить наиболее удобные позиции для сопровождения, где сигнал был устойчивым и с резервом по дистанции. Теперь я понимал, что слежение не на одну неделю и силы вахты должны быть распределены равномерно. Нужно было выявить дистанцию обнаружения и дистанцию устойчивого контакта, довести позицию до устойчивого сигнала в пассивном режиме. Подумал, что это сближение с РПК СН продлится долго, и поэтому лёг на курс, равный пеленгу на цель. Пользуясь возможностями акустики, сразу с момента обнаружения РПК СН мы шли, подгоняемые азартом необычной ситуации и ориентируясь на свободное маневрирование, пользуясь своим преимуществом. Также мне было интересно, на какой дистанции стратег обнаружит нас. РПК СН командовал капитан 1-го ранга Игорь Чефонов, опытный и грамотный подводник, имеющий за плечами не одну службу.

Попытки подключить к работе «Напев», к сожалению, так и не удались. Мы так и не воспользовались оборудованием спектрального анализа «Напев». Экран аппаратуры находился на верхней палубе соседнего второго отсека и оператор не мог его видеть. Но справедливости ради надо сказать, что он был и не нужен, наши операторы и изготовители прибора ни разу на нем не получили результата. Хотя вся верхняя палуба второго отсека была уставлена могильными «памятниками» – молчащими стойками аппаратуры «Напев», занимавшими всю полезную площадь верхней палубы. Поэтому учёное мнение большинства гидроакустиков относительно спектрального анализа было негативное. Не воспринимая математическую обработку сигнала, они отрицали её целесообразность. И это отрицание приводило к недоверию нашего командования к результатам обнаружения и слежения за лодками и кораблями с помощью этой аппаратуры. Тем более высшего руководства флота и страны. Теперь мы всё тщательно документировали в трёх ипостасях: на магнитофоне В&K, на лентах самописцев акустиков, лентах штурманов и лентах документирование БИУС, где все это выводилось сразу от всех источников на один лист (рулон) и др. Я с недоверием к результатам спектра столкнулся сразу после первого обнаружения лодки противника в Авачинском заливе. Думаю, что преимущества цифровой обработки спектра над чистой акустикой и, особенно, на дистанциях свыше 80—90 каб. вызывали ревность или умысел у разработчиков классических систем. Первый контакт с иностранной лодкой у нас был нескрытный, потому что мы выполнили все предписания документов и тут же спугнули обнаруженную цель посылкой гидролокатора. Потом гнались за ней со скоростью 25 узлов. Никто нам сразу не поверил, что первый выход – и сразу в заливе обнаружили лодку США, а потом с хвоста РПК СН сняли второго американца. От нас требовали записей понятных всем шумов лодки, записанных на штатный магнитофон «Маяк-205» – исчадие каменного века. Никто не верил, что следили двадцать четыре часа на высокой скорости по дискретам (ДС) и прекратили погоню только по приказанию штаба ТОФ, хотя наш контакт был передан лётчикам и они продолжили слежение на буях.

После второго обнаружения и слежения за пла США, которую мы скрытно обнаружили на маршрутах развёртывания наших лодок, командующий также выслал авиацию флота и они продолжили слежение за лодкой противника буями, а нас вернули на маршрут.

По возвращении К-492 в базу, командующий флотилией провёл показательный разбор нашего маневрирования при поиске ИПЛ, схемы слежения и маневрирования, собрав в дом офицеров всех заинтересованных лиц, включая офицеров акустического полигона, куда мы сдавали все копии своих записей. Там, на полигоне, специалисты флота и науки проводили детальный разбор и анализ обнаружения, слежения и обработки спектра на аппаратуре B&K.

После моего доклада и положительных отзывов командующего, где он обронил фразу: «Как выйдут, так и обнаружат», – сразу поднялась волна насмешливых возгласов и замечаний. Тут же встал зам флагманского специалиста РТС флотилии и выступил с разоблачительной речью, в которой демонстрировал наши записи на стандартном магнитофоне ВМФ самого плохого качества «Маяк», которым снабжались все лодки. Он установил на него плёнки с четырёхдорожечного магнитофона и демонстрировал записи и то бульканье и кваканье, которые издавал магнитофон, он ставил нам в вину, обвиняя в подлоге и некомпетентности. Конечно, там была абракадабра, которую он гордо приводил в качестве доказательства нашей лживости. Это было чудо! Я порывался возразить, но зам начальника полигона попросил дать ему слово. В своём выступлении он камня на камне не оставил от речи зам Флагманского РТС флотилии, выставив его идиотом, что было недалеко от истины.

Командующий, подводя итог, резко осудил безграмотного специалиста РТС и со словами:

– Мне, конечно, приятно открывать вам глаза на мир, рассказывать о чем-то новом и увлекательном, будоража при этом ваш пытливый флотский ум, но я не заезжий лектор общества «Знания», я знаменитый представитель великой военной инквизиции и могу сделать больно сразу всем, – заявил он и продолжил: – Не забывайтесь, если я возьмусь вас учить, то это будет пытка неизвестным вам оружием, отчего будет больнее.

Зам флагмана попытался вставить слово и тут же нарвался на отповедь. Командующий продолжал:

– Вы тут кривляетесь перед нами, неся какую-то несуразицу, а начальник штаба флота вчера ругал меня резкими словами с привлечением ненормативной лексики, вызвавшей в моей душе чувство внутреннего протеста и обиды. А я давно заметил, что наша флагманская служба РТС по возвращению из отпуска так и норовит то под командующего флотом меня засунуть, то на НШ флота посадить. Видно, желает, чтобы мой главный орган – голова – упала с плеч навсегда. И вот сегодня, вместо того, чтобы учиться у своих подчинённых, бодро цокая языком, вы, начальник РТС флотилии, ведёте себя как услужливый дурак, который хуже врага, а должны с гордостью были хвалить этих умных людей, которые вам глаза открыли, и вместе с ними устранять мои замечания. А вы? Почему мы до сих пор не сгорели и не утонули при таких ваших специалистах? «Бей бабу молотом – будет баба золотом» гласит народная мудрость. То же можно сказать и про нашу радиотехническую службу. Только надо помнить, по голове не бить – бесполезно, да и инструмент быстро выходит из строя. Я ещё раз предупреждаю всю службу, чтобы обратила внимание на аварийность на флотилии по линии РТС. Почему у вас матрос затопил выгородку? Какое ему дело, матросу, что в течение нескольких секунд он вывел из строя дорогостоящие оружие и блоки РТС, за каждый из которых заплачены миллионы…

Вот такой опыт я приобрёл на прошлом разборе, когда т. н. специалисты нам внушали, что это работать не будет. Жаль и очень жаль.

Слежение продолжалось, так как было указание подтверждать контакт только штатными средствами, то акустики напряжённо работали, выявляя всё новые классификационные признаки, переругиваясь и хихикая, при этом выдавали пеленг на цель. Это продолжалось восемь часов. Инженер-акустик свято верил в приставку B&K и ни на секунду не усомнился в правильности её работы. Я непрерывно вникал в работу акустиков, маневрируя им в угоду, и видел, что мы на границе разрешённой полосы, поэтому очень сильно рисковал. РПК СН тоже вышел из разрешённой зоны движения. Отметка на ГАК начала приобретать боле отчётливые формы и появился сигнал в наушниках на дистанции 100—120 кабельтовых, «СКАТ» подал первые признаки жизни. Теперь можно занять позицию в секторе на КУ – 30—90^о л/б в дистанции 90—60 кабельтовых и начать сопровождение. Мы продолжали движение ещё пять часов, не стесняясь, маневрировали и сближались до 60 кабельтовых, снимая ГАП РПК СН. Когда было снято гидроакустическое поле (ГАП) РПК СН, я дал приказ вернуться в разрешённую зону движения и занять указанную мной позицию в дистанции 90 каб. А сам пошёл к штурману и начал обратный отсчёт. От точки, где первый раз был обнаружен акустический сигнал «СКАТ» и определены ЭДЦ, до того места, где «B&K» первый раз обнаружил цель, дистанция обнаружения крейсера оказалось равным 36 милям, т. е. дистанция первого обнаружения была более 30 миль. Это был гром среди ясного неба. Более подробное описание этого слежения было изложено в ЖБД и отчёте за поход К-492.

Мы установили слежение за РПК СН по готовности №2. Отбой тревоги. И тут я ощутил в движениях скованность и неуклюжесть. Мои члены отяжелели, голова становилась деревянной. Я не спал уже около двух суток и понял, что едва стою на ногах. Но вопреки собственной традиции я не мог покинуть ЦП при слежении и отправиться в столовую пить чай и отдыхать, а проследовал прямиком на диванчик за спиной рулевого в ЦП. Влажная духота в отсеках забрала остаток сил. Я упал на сиденье, с удовольствием вытянул ноги, пробежал глазами по знакомым приборам и начал инструктировать старпома, который прибыл мне на замену. Закончив, я даже не лёг, а скорее рухнул на узкое сиденье, которое командиры часто использовали как диванчик в ЦП. По действующим документам я не имел права покидать центральный пост, когда гидроакустик сообщает, что обнаружен корабль или лодка, поэтому формально всё соблюдено. Старпом Лобанов Олег Михайлович не выяснял, врёт акустик или нет, его просто вся эта неопределённость как-то раздражала. Он подошёл к Павлу Смирнову, начальнику РТС, попросил: «Покажи, где стратег». Тот сразу ткнул пальцем в экран. Картинка, которую ему показал Смирнов, его убедила. Он знал Смирнова как очень аккуратного и исполнительного специалиста.

Командир БЧ-4 Сергей Каплин объявил сеанс связи. Всплыли на перископную глубину. Приближался рассвет. Небо на востоке побледнело, позволив образоваться линии горизонта. Я не спешил погружаться, контакт был устойчивый, стратег не маневрировал, можно следовать в перископном положении. Видимость была хорошей по всему горизонту, кроме берега, скрытого частыми туманами. Я смотрел туда, откуда неожиданно мог показаться рыбак или судно. Мнительность? Да. Это оказалось лишь тенью среди множества ей подобных. А что там ещё скрывается за пеленой тумана?

– Сигнал РЛС справа по корме! – доложил взволнованно радиометрист.

Не тратя времени на проверку источника сигнала, опустил выдвижные, лишь на мгновение, задержав антенну обнаружения сигналов, пытался распознать нарушителя спокойствия. Транспорт или военный корабль? Я так и не понял.

– Погружаться на глубину 55 метров, – стоя наблюдал за пультом систем погружения-всплытия, расцвеченного сигнальными лампочками со словом «Погружение».

– Первый, восьмой, пульт ГЭУ, глубина пятьдесят пять метров! – докладывали вахтенные в отсеках почти одновременно, повторяя один за другим номера, за которые отвечали.

На панели загорались сигнальные лампочки, а в ЦП раздавались команды. Лодка погружалась с небольшим дифферентом на нос.

Теперь, когда я проспал целых три часа и мог бодро и быстро думать, как-то само собой вернулся к анализу обнаружения и сближения с РПК СН. Мне не хотелось, чтобы всё прошло так незаметно, хотелось, чтобы все знали, что мы впервые обнаружили на такой значительной дистанции и – главное! – классифицировали лодку с достоверностью сто процентов на дистанции более 30 миль. Конечно, никто не поверит. Я тут же собрал КБР и приказал готовить все материалы – карты, запись с магнитофонов и самописцев этого уникального обнаружения – с тем, чтобы сделать всё это достоянием командиров и командования флота.

Я прокомментировал все события, предшествующие обнаружению. Записал в ЖБД и на магнитофон. Акцентировал внимание на акустические и технические характеристики подводной лодки 667 БДР проекта, о которых говорят ее создатели и подводники. Об уровне подводного шума этой лодки уже говорилось. В связи с тем, что проектанты наших АПЛ убедили командование ВМФ, а те – правительство СССР, считалось, что уровень подводного шума российских РПК СН неотличимы от уровня шума АПЛ США. Такое устоявшееся мнение позволило принять как аксиому высокую скрытность РПК СН и боевую устойчивость. Определённая часть людей, не склонных к анализу и здравомыслию, преследуя, скорее всего, конъюнктурные цели или умышленно внося заведомо губительные решения в правительство, объединяя российских военных специалистов, учёных и политиков, стали предлагать идеи размещения на атомных ракетных подводных лодках 70—80% ядерного потенциала России. Они утверждали: в случае внезапного ядерного нападения на Россию скрытность плавания и боевая устойчивость наших ракетных АПЛ позволят сохранить российский ядерный потенциал для ответного удара. (Что это, некомпетентность или злой умысел, направленный на уничтожение ядерного потенциала России?)

Действительно при планировании первых и последующих операций флота всегда просчитывалась вероятность уничтожения РПКСН в тех или иных районах патрулирования в условиях угрожаемого периода и начала войны. И эти расчёты, как правило, давали достаточные основания для принятия адекватных мер по сохранению ядерного паритета воюющих сторон. Но! В отличие от стационарных стартовых площадок и даже подвижных комплексов, где исходные данные практически неизменны и выверены с точностью до третьего знака, боевая устойчивость РПК СН включала в себя, как минимум два показателя, которые не соответствовали действительности: вероятность обнаружения при выходе из базы и слежения за РПК СН американскими лодками и стационарными системами, а эта цифра была высокой и второй показатель – степень защищённости района патрулирования РПК СН, которая была значительно ниже декларируемых показателей, принимаемых в расчётах. Т. е. даже по одному показателю – скрытности РПК СН – уже достичь требуемой боевой устойчивости было нельзя. Но об этом даже вслух говорить не разрешалось. Теперь мне нужно было решать эту дилемму.

Опровергнуть аргументы наших кабинетных «стратегов» я бы не смог. Они, ссылаясь на мнение иностранных специалистов и паритет в шумности АПЛ СССР и США, декларировали, что боевая устойчивость ракетных атомных подводных лодок в океане намного выше живучести наземных шахт стратегического оружия, стратегической авиации и передвижных мобильных систем со стратегическими ракетами. Поэтому на американских ракетных атомных подводных лодках размещается более 70% ядерного потенциала страны. Точно так же поступают Великобритания и Франция. Боевую устойчивость ракетных АПЛ они обеспечивают техническими характеристиками АПЛ и развёрнутой глобальной системой наблюдения в космосе, в воздухе, на воде и под водой. У СССР таких возможностей не было. Тем не менее, некоторые учёные высказывают мысли о том, что обнаружение и длительное слежение противником за ракетными атомными подводными лодками СССР в океане требует огромных денежных и материальных средств. По их мнению, ни одна страна мира не может нести таких расходов, а значит, и не может постоянно контролировать районы нахождения наших ракетных АПЛ. Вот что говорил по этому поводу академик Б. Макеев в статье «Морские стратегические ядерные силы и поддержание стратегической стабильности»: «Расчёты показывают, что достижение приемлемой вероятности их (ракетных АПЛ. – Авт.) обнаружения требует громадных расходов поисковых сил. Но даже при обнаружении РПЛСН (ракетных подводных лодок стратегического назначения. – Авт.), вероятность поддержания длительного контакта с ней гидроакустическими и другими поисковыми средствами крайне мала. Исследования, проведённые в Центре по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии МФТИ, с учётом гидрологии и шумности последних поколений РПЛСН, подтвердили выводы о том, что наряду с низкой вероятностью обнаружения ПЛ (подводной лодки. – Авт.) противник не может осуществлять длительное слежение за обнаруженными ракетоносцами. Этот факт подтверждает и опыт практического взаимного поиска и слежения за подводными ракетоносцами ВМС США и ВМФ СССР». Я тут же в противовес сказанному привожу РПКСН «К-500», над которой противник просто измывался.

Возможно, американцы свой «опыт практического… поиска и слежения» за нашими ракетными АПЛ и предоставили уважаемому академику, но только с той достоверностью, при которой он вводил общественность и политическое руководство страны в заблуждение своими сомнительными расчётами и предположениями. Мне, исходя из своего очевидного опыта, было совершенно понятно, что здесь академик или лукавит или некомпетентен. Да, если искать лодку в океане, не представляя, где она находится, и жизни не хватит. Но ведь на самом деле всё проще: они встречают лодку на выходе из Авачинского залива, она идёт в надводном положении на полном ходу, оглашая океан своим присутствием. Десяти минут достаточно, чтобы полностью срисовать гидроакустический портрет лодки, идущей с максимальной шумностью, и выстроить технологию длительного слежения. Больше того, мой практический опыт плавания на Камчатке и в Авачинском заливе позволил провести интересные наблюдения за структурой и особенностями распространения акустического сигнала атомных подводных лодок Тихоокеанского флота в Авачинском заливе. Выйдя из горла Авачинской губы, лодка оказывается в фокусе рефлектора (отражателя сигнала), образованного обрывистым и скалистым берегом и дном залива. Пытливый читатель легко построит графику лучей и найдёт в Авачинском заливе точки усиления и концентрации сигнала идущего от РПК СН. Дальше лодка уходит в т. н. «защищённый» район в Охотское море. Мной было тщательно исследовано гидроакустическое строение района патрулирования. Гидрология моря как нельзя лучше соответствовала слежению за РПК СН и в зимний, и в летний период. Становилось очевидным, что почти за всеми ракетными АПЛ при нахождении их в море осуществлялось скрытное и длительное слежение противолодочными силами ВМС США. И на это не требовалось никаких дополнительных затрат. Я здесь уже напоминал, какие США и их союзники создали глобальные системы подводного наблюдения. Эти системы по лодкам первого и второго поколений и даже переходных проектов были весьма эффективны, не говоря уже об эффективности следящих американских лодках, в роли которых я там оказался. И действительно, стратег, при всём равенстве условий пребывания в море, выглядел перед нами беспомощно и беззащитно. Становилось понятным, почему наши командиры ракетных атомных подводных лодок боялись говорить правду и необъективно оценивали результаты скрытности плавания во время походов. Они не могли видеть врага.

Вернусь к примеру РПК СН «К-500», описанному мной чуть выше. Командиром был мой однокурсник Женя Копейкин, грамотный и преданный родине подводник, которого нещадно растоптали только потому, что он осмелился донести правду. Те репрессивные меры, которые применялись к командирам наших атомных подводных лодок, заставляли их подтверждать на практике ложь руководителей промышленности, а зачастую и флота – «карьерных флотоводцев», понятия не имевших о сути происходящего, но твердящих о достигнутом паритете в подводном кораблестроении между СССР и США. Видимо, вырождающемуся государственному строю не требовалась правда. Родина-мать посылала корабли в море, мягко говоря, на удачу.

В свою очередь, чтобы снизить шумность и ДС своего корабля, а также опираясь на конструктивные особенности ПЛА 671 РТМ пр., мы переключением механизмов сформировали «гладкое» акустическое поле, убрав основные демаскирующие дискреты, что реально лишило противника многих преимуществ при встрече в море. Отзывы об этом есть в отчёте командира авианосца «Энтерпрайз» и отражены они во второй книге в копии отчёта командира авианосца по итогам учения FleetEx-83 на этапе слежении 671 РТМ проекта за АМГ.

Стараясь изменить соотношение сил сторон в прилегающих районах Камчатки, мы стремились создать систему противодействия иностранным ПЛА, безраздельно хозяйничавших на маршрутах развёртывания наших лодок и в районах несения службы. По итогам этого совместного плавания, лодкам флотилии были предложены специальные способы маневрирования при развёртывании, способы повышения скрытности при выходе из базы и главное – создание районов противолодочного обеспечения при развёртывании РПК СН. По понятным причинам я не могу раскрывать подробности и сообщаю только о тридцати процентах от общих востребованных мер, которые нужно учесть и сегодня. Исходя из вышесказанного, созданная нами в течение 1981—1982 годов прибрежная развёрнутая манёвренная система подводного наблюдения уже не позволяла ВМС США так легко обнаруживать и длительно скрытно наблюдать за нашими стратегами и лодками 671 РТМ пр. Но, к сожалению, очевидная малочисленность этих поисковых групп не обеспечивала должной защиты маршрутов и районов патрулирования, поэтому за ракетными подводными лодками американцы по-прежнему следили не только в океанской зоне, но и в прилегающих к нашему побережью морях и в территориальных водах. Моя предшествующая боевая служба позволила мне лично убедиться в том, что так оно и было. Уклоняясь от моего преследования, американец смело зашёл в одну из северных бухт полуострова Камчатка, маскируясь биологическими шумами. Получается, что командир американской лодки волен выбирать свою тактику, не опасаясь последствий, если эти действия не грозят ему и лодке гибелью. Я же ограничен был кучей документов (во многом устаревших и безграмотных), которые предусматривают уголовную ответственность за любую проявленную инициативу. Благодаря повальной отсталости верхних штабов (они не знали наших лодок и тем более акустики и тактики их применения) мы зашли в тупик. От нас требовали результат, но нарушать инструкции двадцатилетней давности нельзя. Поэтому давай «чудо» нового корабля, но только вся вина за «чудо» и за нарушение инструкций лежит на тебе. Не скрою, командующий флотилии закрывал глаза на многие мои «чудачества», но вот все контролирующие отделы ему непременно на это указывали.