Читать книгу Букринский плацдарм, или Вычеркнутые из списка живых - Вадим Барташ - Страница 6

Георгий любил зиму и снег. Любил бор, который обступал его родной старинный город, стоявший на Иртыше. Но особенно он любил, когда сосны укрывались снежными шапками и в бору воцарялись умиротворение и тишина. В нём внутри, наверное, был ещё и поэт, а не только художник. В выходные, особенно зимой, когда не досаждал мороз и было безветренно, ясно и солнечно, Георгий часто с отцом ходили в бор и рисовали там на пару зимние пейзажи, а потом эти картины зачастую дарили друзьям. Две таких картины до сих пор хранятся у меня и являются нашей семейной реликвией. И они будут теперь передаваться через моих детей моим внукам и правнукам.

Вообще хочу сказать особо о Марке Кирилловиче, об отце Георгия и моём деде. Он был мастеровым, прошёл Первую мировую войну и горнило Гражданской, но руки у него были золотые и они предназначались не для разрушения, а исключительно для созидания: он умел буквально всё. Он являлся прекрасным печником, сапожником, столяром, был слесарем от бога, рисовал как настоящий профессиональный художник, в общем, он был многогранен и очень талантлив. За чтобы не брался дед, у него всё спорилось и получалось отменно. Много лет он проработал на Арматурном заводе, а в войну его перевели в закрытый цех, работавший исключительно для фронта. А насколько интересна была его судьба?! Она достойна романа!

***

Ещё до войны он пареньком влюбился в одну из дочерей семипалатинского купца Чудинова, у которого тогда работал, но его хозяин категорически возражал и не желал даже слышать, чтобы «какая-та босота» породнилась бы с ним и женилась бы на их Катерине. Более того, этого наглеца, то есть моего деда, тогда ещё юношу, он прогнал взашей, но тут вскоре случилась революция, потом полыхнула Гражданская война, и в итоге установилась новая власть, которая и прижала вчерашних «хозяев жизни». И только благодаря мастеровитому и энергичному Марку бывшего купца не выслали в ссылку, как «чуждый классовый элемент». Да и, к тому же, взяв наконец-то в жёны любимую свою Катеньку, Марк с нею взвалил на плечи и содержание всей её большой семьи: братьев Константина и Николая, и сестры Зои, которые ещё были подростками. А другая сестра Катерины, самая старшая в их семье, во время венчания простудилась и просто за каких-то несколько месяцев сгорела как свечка.

Марк женился на Катерине в 1923 году, и, чтобы содержать целую ораву новых родственников, с утра до вечера вкалывал, причём вкалывал по-чёрному. Он не чурался никакой работы. Молодая, большая уже семья сняла крохотный домик по улице Красноармейской. В 1924 году в апреле у Марка и Катерины родилась дочка, которую они назвали Лидой, это и была моя мама. А через год с небольшим появился на свет Георгий. Марк не чаял души в своих детях, и всё что мог им давал. Так он научил сына рисовать, а когда заметил ещё и его тягу к музыке, то приобрёл для него скрипку, и Георгий, похожий во многом на отца, и тоже росший многогранным и талантливым человеком, быстро освоил этот инструмент и уже к тринадцати годам неплохо играл на скрипке. Но, всё-таки, больше всего мой дядя увлекался рисованием и мечтал именно на этом поприще раскрыть все свои незаурядные способности. Он хотел в будущем стать профессиональным художником, однако все его планы спутала война…

***

Георгий закрыл глаза и перенёсся мысленно на берега Иртыша. Его родной город был в основном застроен старыми одно и двухэтажными деревянными домиками. В центре было всего несколько каменных и кирпичных зданий: бывшая губернаторская резиденция, дома богатых семипалатинских купцов (в том числе Чудиновых, наших предков), женская гимназия, Воскресенский собор и ещё ряд общественных и частных построек, заложенных в девятнадцатом и вначале двадцатого веков, до Первой мировой войны. Какое-то время находившийся в ссылке в Семипалатинске знаменитый писатель Фёдор Михайлович Достоевский его, Георгия родной город, сравнил с «чёртовой песочницей». И это было в общем то совершенно справедливо. Семипалатинск нередко накрывали песчаные бури. И подобное явление происходило в городе, который находился не в центре степи, а на берегу полноводной реки! Но вот такой это был тогдашний Семипалатинск, в котором не было ни одной полностью заасфальтированной улицы.

Марк Кириллович не любил рассказывать про Первую мировую войну, в которой он принял участие, но кое-что от него его дети всё-таки узнали. Самым памятным воспоминанием о Первой Мировой, как поняли Георгий и Лида, стал для их отца знаменитый Брусиловский прорыв на Австро-Венгерском фронте, когда русская армия глубоко вклинилась в Галицию и уже могла прорваться на Придунайскую низменность и оказаться в Венгрии. Марк с пиететом рассказывал детям о знаменитом генерале Брусилове, которого боготворили подчинённые, и который считался одним из лучших генералов в тогдашней российской царской армии. После разагитированный Марк перешёл со своими боевыми товарищами на сторону красных и успел повоевать против Колчака на Урале и в Сибири, но, получив серьёзное ранение, его отправили лечиться в Барнаул, ну а этот город как раз находился совсем неподалёку от его родного Семипалатинска.

Когда Марк встал, наконец-то, на ноги, то Гражданская война уже по сути отгремела и закончилась убедительной победой красных. Марка демобилизовали, и он вернулся в свой Семипалатинск. Здесь он вновь начал встречаться с любимой Катериной, и её родители, над которыми нависла угроза со стороны новой власти, на этот раз уже не препятствовали соединению двух любящих сердец.

Так и возникла у Марка Кирилловича семья, и он смог жениться на своей любимой.

***

К концу двадцатых годов семья Неустроевых поднапряглась и смогла выкупить домик по Красноармейской, Лида, а затем и Георгий пошли в школу, и оба они стали ходить в Первую имени Чернышевского, которая тогда считалась одной из лучших в городе. Она была основана ещё в 1895 году, как Первое женское начальное училище в Семипалатинске, а в конце 20-х годов прошлого века это училище преобразовали в семилетку. В 1928 году этой школе присвоили имя писателя революционера Чернышевского. В то время она уже считалась одной из лучших не только в городе, но и во всём Казахстане. Лида в неё пошла учиться в 1931 году, а Георгий в 1932-м. Оба они учились на хорошо и отлично, и их обоих хвалили преподаватели. Особенно они отмечали Георгия. Он был успешен практически по всем предметам. В нём души не чаяли учителя по труду и рисованию, и по русскому языку и литературе. Со своим светлым вьющимся чубом и голубыми глазами Георгий всё больше походил на молодого Есенина. В классе к нему и кличка приклеилась соответствующая. Прицепилась она к нему после того, как он стал регулярно оформлять школьные стенгазеты и нередко в них помещал некоторые стихи любимого поэта.

***

Где-то с середины седьмого класса на Георгия вдруг начали засматриваться девочки. Это были девочки как из его класса, так и одна из подружек сестры, которую звали Марией.

Маша была старше Георгия на полгода, но это была яркая, чернобровая брюнетка из важной семьи: отец её являлся директором Арматурного завода, на котором работал слесарем отец Георгия и Лиды, а мама занимала должность главврача в городском роддоме. Они жили несравненно лучше семьи Неустроевых (кстати, их дом с полуколоннами до революции принадлежал именно купцам Чудиновым, родителям Катерины, мамы Георгия и Лиды), но родители Маши оказались демократичными и смотрели доброжелательно на дружбу их единственной дочки с сестрой и братом Неустроевых. Однако через год эта семья переехала на Дальний Восток, так, как отца Маши перевели директорствовать в Комсомольск-на-Амуре, и дружба ребят сошла на нет. И тут у Георгия появилось новое увлечение, первая его настоящая юношеская влюблённость.

И это чувство оставило в нём глубокий след.

***

Его одноклассницу Таню, как лучшую ученицу и прекрасного знатока литературы, назначили не только старостой, но и редактором школьной стенгазеты, а к ней прикрепили в помощники Георгия, умевшего лучше всех рисовать. Они стали встречаться вне занятий, и постепенно их дружба переросла в нечто большее, так как они признались друг другу в своих чувствах. Таня была образцовой комсомолкой, но они по инициативе Тани уже целовались. Их особые отношения в классе заметили и ребят начали дразнить «женихом и невестой». Георгий дважды из-за этого даже дрался, но так и не смог ничего поделать, кличка к ним приклеилась намертво.

К выпускному все уже считали, что они сразу же по совершеннолетию поженятся. И, быть может, так бы и случилось, но шла война и Таня, закончив курсы санинструкторов, собиралась отправиться на фронт, однако ещё находясь в тылу погибла. О том, как это произошло, я расскажу обязательно, но позже. О гибели Тани Георгий узнал перед тем, как должен был сам покинуть Семипалатинск. Он тоже, как и Таня, пошёл добровольцем на фронт. И сестра его хотела поступить также, но Марк Кириллович тут воспротивился. Он отговорил Лиду от этого шага, ведь в сорок втором умерла его любимая Катенька, и Марк Кириллович очень тяжело переживал её потерю. Он слёг и два месяца находился между жизнью и смертью. Лида просто побоялась в таком состоянии оставлять отца одного.

***

Только после Нового года, к концу января 1943 года, Марк Кириллович кое-как оклемался и вроде бы пошёл на поправку, и теперь Лида с отцом постоянно ждали весточек от Георгия. И зная об их ожидании, младший сержант Неустроев старался почаще писать домой, чтобы его родные, его отец и сестрёнка Лидушка, за него не сильно переживали. В своих письмах с фронта Георгий многое не договаривал. Если бы он писал всё так как есть, то тогда бы заставил своих самых близких людей ещё больше за него бояться, но Георгий их щадил.

Младший сержант собрался с мыслями и продолжил письмо. «… дорогая Лидушка, тут недавно мы останавливались в украинской деревне. И в ней я повстречался с очень хорошей девушкой… – Георгий замер и стал обдумывать, а стоит ли ему писать об этой встрече, и о девчушке, которая ему так приглянулась и сразу запала в сердце, но, наконец, он решил, что это как раз и стоит сделать. Георгию надо было с кем-то поделиться своими переживаниями, а кому, как не самому близкому и дорогому человеку, его любимой сестрёнке, об этом рассказать? И Георгий продолжил: – Дорогая Лидушка, моя родная сестричка, ты не представляешь, какая это замечательная девушка! Мы виделись с ней всего ничего, меньше суток, но так бывает: я почувствовал сразу, что мы очень близкие с ней люди. Близкие по духу. Да, она немного забавная, особенно когда говорит на своём украинском наречии, она тараторит на нём, как заводная, и я её не всегда понимаю, но какая же она… – Георгий опять запнулся и не знал, как закончить фразу, и только через минуту нашёл подходящее слово, – она, Лидушка, такая, как и ты. Мы с ней друг друга понимаем с полуслова, мы думаем с ней одинаково, и нам друг с другом хорошо. Так получилось, что на моих руках умер её раненный отец-артиллерист, и я теперь хочу взять всю ответственность за неё на себя. А ведь ей всего-то шестнадцать лет! Вот закончится война, и я вернусь в её деревню и заберу её с собой в наш Семипалатинск. Её зовут Наталкой, то есть Наташей. Я уверен, Лидушка, что вы подружитесь». Георгий хотел ещё кое-что дописать, но тут в их сторону начала стрелять артиллерия противника. Канонада резко усилилась. Уже было семь утра. В небе вновь появились «месеры».

– Во-о-о-оздух! – истошно завопил комроты Юрик Шестопалов.

В небе и вправду появились несколько чёрных точек. Они приближались, и всё отчетливее вырисовывались контуры «месеров». С включенными сиренами «месеры» начали пикировать на окопы. И вскоре самолёты противника в наглую стали утюжить наши позиции. Немцы знали, что у наших на этом участке Букринского плацдарма не было ни зениток, ни крупнокалиберных пулемётов, и потому вели себя уж очень самоуверенно и ничего не опасались. К артиллерийским выстрелам добавились бомбы, посыпавшиеся с неба.

И на земле наступил сущий ад.