Читать книгу Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского - Вадим Геннадьевич Шильцын - Страница 12

Попробуй, выберись из чёрной дыры, когда вокруг железо! Хоть стены и с окнами, но всё едино, помещение замкнутое и гремит металлическим скрежетом. Железное это вместилище с жёсткими лавками, оканчивается железными воротами, которые периодически разъезжаются в разные стороны, впуская внутрь новых мучеников.

Мученики входят уныло, садятся на жёсткие лавки по трое в ряд, обратившись к сидящим напротив беспросветными выражениями лиц, словно специально для того, чтобы их затурканность и утомление вступали в резонанс и растили друг друга. Некоторые мученики беседуют друг с другом, иные дремлют, или смотрят в непроницаемые окна, где проносятся мимо заборы и гаражи, изрисованные невнятными граффити.

Большинство надписей на латинице, хотя и невозможно разобрать, какие такие инициалы скрыты за художественно искривлёнными буквами. Подобие смысла проскочило в одной из надписей. Замысловатая вязь латинских символов сложилась в английское ругательство: «FUSC», а дальше опять пошло бессмысленное, написанное вопреки первоначальному назначению алфавита. Надутые аляповатые буквы на заборах кажутся единственными цветными пятнами в сером пространстве тартара, а может и не тартара, но мира явно загробного, лишённого солнечного света.

Чем дальше ехал вагон, тем реже, строже и содержательней становились надписи, словно жалкие остатки цвета уступали полной монохромности, выдыхались и гасли с каждым километром.

Вон уж видны и словеса на кириллице, которая ближе и понятней, хотя, не все аббревиатуры из трёх букв хранят старинные традиции заборописания, изобретённого в России задолго до появления самих зачатков модного западного поветрия под названием Граффити.

Пронеслась выполненная чёрными буквами, без примесей художественности, надпись: «РНЕ», а чуть позже призыв: «Будь сильным, будь русским!» «Как это мне стать русским? Я же француз! – подумал Ларшер, и тут же осадил себя – Какой нафиг француз? Был бы я французом, с какой бы стати понимал кириллицу?» Всё ещё находясь в полубредовом состоянии, Ларшер прочёл очередной лозунг, выполненный на заборе неизвестным пропагандистом: «Русский значит трезвый» – и удивлённо оглянулся, пытаясь осознать, как его занесло в столь непонятное место.

Припомнилось, как давеча бросил его мёртвый Бениовский самому себе в грудь, в чёрную дыру, которая тут же оказалась древнегреческим тартаром. Полёт в тартаре дольше вечности, а значит, не имеет пределов, но только не полёт уж происходит, а езда. Впрочем, жить в этой железной езде предстоит неизвестно сколь долго. Значит, нет особой разницы меж полётом и ездой. Ритмично гремят железные колёса, покачивается вагон, убаюкивая путников.

Через раздвижные двери вошли двое молодых людей. Один с гитарой, а другой с флейтой. Гитарист завёл басовую партию, а флейтист заиграл мелодию, печальную, хоть ты плачь. Музыка организовала рассеянное сознание: «Да это же ламбада! Нормальный такой музончик, ничего печального. Мелодия даже модной была лет 15 назад. Гитарист довольно смешно повторяет один и тот же перебор. Вон, и лицо сделал до крайней степени тупое. Наверное, недоумевает от собственного однообразия.

Бывает такое состояние: делает человек какую-нибудь глупость, и сам себя спрашивает: «Чего это я такое делаю?» Вот и я только что был каким-то неадекватным. И с чего мне пришло в голову, будто я не я, а кокой-то Ларшер? Что за Ларшер-торшер? Наверное, я задремал, вот и примнилось…»

Сидящий невдалеке пассажир вполголоса рассказывал другому пассажиру бородатые анекдоты. Его прокуренный баритон был тёплым и успокаивающим как у древнего сказителя, который не байки травит, а излагает мудрости веков: «Как-то зимой пошла бабка на помойку, вылить ведро помоев. Махнула ведром, поскользнулась, шлёп на лёд. Ногами, руками дрыгает, хочет встать, а ноги-то разъезжаются на льду-то. Ну, никак не встанет бабка. Шёл мимо солдат. Видит, старуха на льду елозит. Он не будь дураком, живо на неё прыг, и давай пятить. Знамо дело, им, солдатам, без женщин… дело такое. С голодухи на кого хошь вскочишь. А там люди мимо шли, и кричат: «Вот, насильник! В тюрьму его надо!» Солдат им в ответ: «Это вас надо в тюрьму! Бабку еть можно, а вы её на помойку выкинули!»

Пассажир напротив рассказчика мерзко заржал, а тётка с соседней лавки возмущённо заявила: «Тут дети едут, а вы гадости говорите!» Баритонистый юморист сделал вид, будто замечание направлено не ему, и вознамерился было рассказать чего-то ещё, но в это время музыканты закончили играть ламбаду, и флейтист объявил: «Перед вами выступала инструментальная группа «Мрачные щи» – после чего оба артиста пошли вдоль вагона, протягивая пассажирам полиэтиленовый пакет для сбора подаяний.

Женщина с соседней лавки возвысила голос: «Даже музыканты называются чёрт знает как! Почему такой кошмар? Жизнь в реальном времени – ужасна и неприглядна, а вы тут ещё и сквернословите. Рассказывали бы истории, которые приличные. Мало ли хороших и поучительных историй? Я, например, покупаю на станции журнал: „Волшебство и жизнь“ – там сами читатели описывают события, которые им приходится пережить. Очень тяжёлая жизнь, очень, но никакого сквернословия. Наоборот, если позитивно относиться, то из любой ситуации можно найти выход! Вы говорите гадости, а потому и живёте так пошло!» – и тут она потрясла маленьким журнальчиком, не более школьной тетрадки.

Баритонистый рассказчик обернулся к назойливой тётке, и внезапно отнял цветастую брошюру, вякнув ещё: «А ну-ка, дай сюда!» Тётка изобразила жест, похожий на попытку возразить наглецу, но потом вдруг передумала, и даже махнула рукой: «Если вы такой нахал, то уж почитайте лучше. Вдруг, поумнеете» Нахал раскрыл журнал наугад и громогласно прочёл: «Свиное рыло!»